Мне вспоминается сентябрь далекого года. Какие глубины синевы открывались тогда над лесами! Сколько шороха, мимолетного, чуткого, ожидало ветер под каждым кустом! Какие осторожные листья сыпались в жесткие травы!
Ветер делал с листвой что хотел, и с каждой минутой из лесов уходил полумрак. На смену зелени, птичьему говору незаметно приходил тихий пронзительный свет. То ли это светили сугробы листвы, то ли солнце свободней сияло сквозь поредевшие ветви. Колыхалось какое-то радостное настроение праздничной грусти.
Люди с утра уходили из деревни в поля и возвращались уже на ощупь, в темноте. Вскоре стало казаться, будто леса не опадают в пустые равнины, а, словно облака, поднимаются в небо.
Каждый чувствовал, что отсветит еще несколько дней, и леса придут к чему-то ненаглядному, но точно ощутимому, как отдаленное пение ветра.
И тут пришло письмо, я должен уезжать.
И я уехал.
С тех пор уже третья осень. И всякий раз я прихожу в эти леса. Но сентябрь как будто не тот. Не вижу я больше той несостоявшейся счастливой грусти. И каждую осень ищу я за деревней это потерянное ощущение, словно оно где-то стоит на пригорке, молчит под рябиной и вот-вот аукнется издали.