Планета червей

Глава 5

В прохладной тени огромных кустов, в гамаке под небольшим навесом, сладко потягиваясь, лежал юноша и лениво цедил прохладную воду из тонкого стеклянного кувшина. Иногда он рассматривал сосуд, любуясь изгибами стекла: от изящного горлышка извилисто спускалась тонкая прозрачная нить и заканчивалась крупной каплей на выпуклой части, словно сбежавшая струйка настоящей воды.

Смуглые руки юноши поворачивали кувшин под разными углами, чтобы свет Сао, пробивающийся сквозь полог, давал больше причудливых бликов. Они отражались в красивых, чуть миндалевидных, карих глазах юноши.

Под навес зашёл высокий плотный мужчина в набедренной повязке на лоснящемся от пота смуглом массивном теле и жёлтых сандалиях с плетёными ремешками до колен. Вытерев грязным полотенцем лицо с тканой повязкой на лбу, он посмотрел исподлобья на юношу.

– Флэм… – сердито пробасил мужчина, – с чего ты решил, что пора отдыхать?

Юноша вскочил из гамака и кувшин, выскользнув из его рук и сделав невероятный кульбит в воздухе, полетел прямо на булыжный пол. Флэм бросился на колени, пытаясь поймать свою стеклянную драгоценность. Но кувшин упал точно в подставленную большую ладонь мужчины, испещрённую шрамами и следами от ожогов. Тот глянул на стоящего на коленях парня, хмыкнул и принялся рассматривать сосуд.

– Ох… мастер Элав… Спасибо! Вы спасли мою работу… – тяжело выдохнул Флэм. – У меня чуть сердце не выскочило…

– Отличная работа, мой мальчик! – пробасил удивлённо Элав, продолжая крутить в ладонях кувшин. – Ты сам придумал форму или у тебя случайно получилось? Я ведь такого заказа вроде не давал.

– Да, мастер! Это моя задумка, – затараторил Флэм, протягивая руки, чтобы забрать кувшин. – Я взял совсем немного «чистой пыли» из общего бака и сделал это для госпожи Ва́хвы. Она очень просила что-нибудь нежное и необычное. Вы же не будете сердиться?

Мастер Элав отодвинул протянутую руку Флэма и, хитро прищурившись, тихо спросил:

– С каких это пор тебе дают заказы в обход меня, а?

– Мастер Элав, она… она… – растерялся юноша, но словно что-то вспомнив, выпучил глаза и, прижав ладони к груди, выпалил: – Она просила вам передать, что хочет такую вещицу! И я решил сделать пробу, чтобы показать вам, мастер, но не успел. Вы теперь вот сами её увидели. Оплаты ещё не было, так что всё по правилам, мастер! Я бы не смог обмануть своего благодетеля, который меня с малолетства вырастил! Честно, честно!

– Хитрец ты, Флэм! – басовито хохотнул Элав и протянул кувшин юноше.

Тот осторожно взял его и поклонился с благодарностью:

– Мастер Элав, могу я показать сосуд госпоже Вахве? Вы не будете против?

– Конечно покажи! – с доброй улыбкой ответил Элав. – Только сделай это при мне, дабы я всё видел и слышал. И мой тебе совет на будущее: всё докладывай сначала мне, а не тихушничай, и тем более не скрывай от меня. А то ты в свои восемнадцать периодов, да в сажень8 ростом уж слишком шустрый. Уразумел?

– Конечно, конечно, мастер Элав! – суетливо поправляя тунику, пробормотал Флэм и выскочил за полог.

Да, за Флэмом водились тёмные делишки. Он часто делал какие-то свои заказы в стеклодувной мастерской и получал за это неплохие барыши. Проворачивал такие делишки, используя «чистую пыль» из общего бака, из которой и получались самые прочные изделия тонкого стекла, прозванные «блица́ми». Для этого нужно было долго и упорно просеивать мельчайший песок, чтобы набрать хотя бы пригоршню так называемой «чистой пыли», а у Флэма на это не хватало ни терпения, ни усердия. Поэтому за небольшую долю от предстоящего дельца он уговаривал менее удачливых подмастерьев просеивать ему «чистую пыль». Ведь эти неудачники, по мнению Флэма, только и делали, что подметали и убирали в мастерской. А вот варить стекло и выдувать изделия мастер доверял в основном ему и ещё паре-тройке головастых ребят.

Обо всех этих проделках добродушный Элав догадывался, но снисходительно прощал их Флэму. Ведь этот юркий парнишка не просто считался лучшим подмастерьем, приносящим много хороших заказов, но ещё и был его воспитанником, о чём Элав старался не особо рассказывать. Небольшую часть выручки Флэм, конечно же, прибирал себе и практически сразу спускал на хмельной изумрудный сироп из ярко-синих плодов «инджи». Тем не менее при всех своих махинациях ушлый подмастерье успевал выполнять почти всю сложную работу в мастерской. Помогал он мастеру Элаву даже в трудоёмком изготовлении стеклянных шариков, да чтобы те были прозрачными, как чистейшая вода. Элав, правда, никому не рассказывал, какой состав мельчайшего песка и «чистой пыли» он берёт для плавки в печи. Только когда горячее стекло уже было готово, мастер звал Флэма, и тот помогал нарезать из продолговатых болванок аккуратные одинаковые кусочки, придавая им потом круглую и гладкую форму с помощью особых щипцов и шлифовки. На эти шарики в последнее время можно было наменять товаров гораздо больше, чем на шлифованные раковины. Прозвали стеклянные шарики «марблами», и ездоки особенно охотно брали их за свой товар. Флэм, конечно же, пытался сам делать стеклянные шарики, но у него они получались всегда мутными и с пузырьками. Эти марблы брать никто не хотел. Мастер Элав, узнав про такое безобразие, пригрозил отлупить хитрого подмастерья, чтобы тот не портил ценный песок и не менее ценную пыль.

Помимо всего прочего, Флэм не пропускал ни одной симпатичной девицы, которые так и липли к этому темноволосому кудрявому красавчику с более светлой кожей, чем у остальных. Поэтому он часто гулял и куролесил. Хотя иногда ему и доставалось за такие шалости.

Была у Флэма одна крайне неприятная особенность. Юноша хоть и был высоким и стройным, большой силой не обладал. Но благодаря своему острому языку любого обидчика мог едко поддеть и выставить дураком. Да так, что потом несчастному долго повторяли все эти колкости в спину и за глаза, обращая их в унизительные шуточки. Делали так, как правило, дружки Флэма, в основном его должники, ходившие за ним по пятам и боявшиеся попасть ему в немилость. Многие ещё помнили угрюмого гончара Тóтику, вынужденного переехать в другое далёкое селение только потому, что мстительный Флэм, получив как-то по носу от этого верзилы, устроил тому настоящую травлю.

Флэм распустил слухи, что у Тотики огромны только кулаки, а вот умишко – меньше кулачка ребёнка. И каждый раз, завидя здоровяка-гончара, Флэм начинал как бы шутливо задавать тому вопросы по сложению и вычитанию. Видя, как широкоплечий и высоченный Тотика растерянно хмурит брови и с мрачным взглядом отворачивается, дружки Флэма гоготали в голос. После на́дели9 таких шуток даже озорные детишки стали весело орать возле гончарной мастерской прибаутку: «Два горшка слепил, три плошки разбил. Сколько прибыли нажил?».

Как бы Тотика не пытался разгонять шумные ребячьи ватаги, они всё равно его донимали криками и смехом. Да и болтливые сплетницы нет-нет да бросали эту шутку в спину кузнецу, за глаза называя его «тупицей».

С тех пор фраза Флэма «Я не бью глупых, а наказываю их на всю жизнь» стала его лозунгом и самым опасным предупреждением любому, кто осмеливался вставать поперёк дороги этому пройдохе.

Впрочем, мало кто знал, что Тотика разбил нос Флэму не просто так. Гончар был по уши безответно влюблён в смуглую девушку Чурьят из соседнего селения, но боялся показать ей свои чувства. Узнав об одной вроде шутке, а на самом деле настоящей подлости, Флэма, что тот сделал по отношению к его возлюбленной, Тотика просто подошёл к смазливому красавцу и без объяснений молча ударил его.

Флэм, конечно же, не догадывался о чувствах Тотики, когда положил глаз на круглобёдрую Чурьят. Как ни старался юноша применить все свои проверенные варианты соблазнения, успеха добиться так и не смог. После череды неудач хитрец решил пригрозить девушке и напрямую сказал ей, что если он ещё раз будет отвергнут, то устроит ей такую травлю, что мало не покажется. На что гордая красотка, подбрасывая куски горючего сланца под котёл с кипящим бельём, только ухмыльнулась, обозвав Флэма пьянчужкой. Это и послужило началом её бед.

Все женщины Сальдара ухаживали за своими чёрными или тёмными волосами при помощи мягкого мыла. Варили его из высушенных корней огромных голубых цветов «лимпа». Волосы становились мягкими и блестели, не выгорая под лучами жаркого светила. Мыло было достаточно дорогим, а потому в каждом доме всегда хранилось особенно бережно. Но у цветов «лимпа» было одно каверзное свойство – если при варке мыла добавить пару щепоток их завядших лепестков, то через оборот от волос и тела появлялся такой тухлый запах, что его просто невозможно было терпеть и очень долго приходилось отмывать. При этом запах тухлятины только возрастал – из-за того, что Сао никогда не заходило, а лишь меняло дневной жар на ночное тепло.

Флэм подговорил одну из охмурённых им подружек Чурьят испортить в доме несговорчивой девицы хорошее мыло, что и было сделано.

Через оборот Флэм с дружками-помощниками приехал в это селение отдавать большой заказ и, проходя мимо дома своей «обидчицы», стал громко сетовать на вонь, исходящую оттуда. Сопровождающие его дружки подхватили весёлую для них игру, и вскоре уже всё селение знало, что от Чурьят пахнет как из помойной ямы.

Беда заключалась ещё и в том, что мать Чурьят помылась этим же мылом. Работали обе в швейной лавке отца девушки, расположенной прямо в их жилище, где из опавших синих бархатистых листьев деревьев «фижьера» производились очень добротные белые и небесно-голубые накидки и туники.

Придя в лавку ещё с влажной головой, Чурьят заподозрила неладное, когда её мать вернулась с улицы с высохшими на свету, дурно пахнувшими волосами. А когда стали приходить наёмные работницы, они зажимали носы и выскакивали на улицу. Отец семейства в бешенстве прогнал жену с дочкой отмываться.

Бедная девушка и её мать несколько оборотов10 подряд не выходили из дома, избавляясь от нестерпимого запаха. И к Чурьят прочно приклеилось позорное прозвище «вонючка».

Так Флэм «наказал» девушку за крутой норов и дерзость, не подозревая, что Чурьят всё же была отомщена. Ударом Тотики.

Однако мало кто замечал, как менялся взгляд Флэма, когда он наблюдал за детьми, играющими с отцами, помогающими в работе матерям. Глаза его наполнялись неимоверной тоской, которую он старался тут же залить хмельным инджи, или переключался на новое дельце.

Свой очередной тайный заказ для госпожи Вахвы Флэм делал не просто так. Он знал, что её муж Чёдэс, успешный и зажиточный ездок, вот-вот должен был вернуться и привезти несколько тюков красных водорослей с полумрачной стороны. Эти водоросли просто позарез были нужны Флэму, чтобы сделать себе золотисто-жёлтую тунику, что являлось бы особым отличительным знаком «зажиточного селянина». Ведь хоть и работал он у богатого мастера Элава, но особых отличительных знаков, таких, как жёлтые высокие плетёные сандалии или та же золотистая туника, у него ещё не было. А делалось и то, и другое как раз из красных водорослей полунгарцев.

Конечно, выменивать целый тюк водорослей Флэм не собирался, но на тунику он с лёгкостью мог заработать. Только теперь нужно было выкручиваться и выдумывать для мастера Элава причину, почему сама госпожа Вахва не придёт за заказом. Здесь также присутствовал тайный уговор. Женщина обещала незаметно взять у мужа небольшую связку красных водорослей, которой вполне хватит на тунику до колена, а Флэм расплатится с ней изысканным кувшином и двумя чашами.

К счастью, Флэму повезло и в этот раз. К Элаву приехал с заказом один знатный мужчина из далёкого селения, и они стали обсуждать все детали предстоящей сделки. Как правило, такие разговоры тянулись очень долго, и Флэму оставалось только хитро улыбнуться и незаметно вынести уже готовые изделия.

Чёдэс был жилистым мужчиной высокого роста, и несмотря на проблёскивающую на висках седину, выглядел моложавым и всегда бодрым. Смуглое скуластое лицо ездока с ласковым прищуром практически всегда озаряла лучезарная улыбка, а две маслины глаз светились радостью.

Когда гигант Сао только начал менять свой молочно-розовый свет, Чёдэс зашёл в жилище и нежно поцеловал спящую жену. Вахва пошевелилась от ласкового поцелуя и что-то сонно пробормотала, но тут же распахнула глаза, почувствовав неповторимый тонкий аромат мускулистого тела мужа с легкой примесью пыли и трав. Она страстно притянула любимого к себе пухлыми руками и томно зажмурилась.

– Ты так сладко спала, что я не мог не поцеловать тебя, моя пышечка, – услышала она нежный шёпот в самое ухо.

Вахва кокетливо потянулась и, чуть отстранившись от мужа, проворковала в ответ:

– Ты же знаешь, что я всегда люблю просыпаться от твоих поцелуев, Чёд. Но сейчас так рано, что глупо не дать отдохнуть тебе с долгой дороги. Хочешь, позову слуг с опахалами, чтобы хоть чуть разогнать духоту.

Муж улыбнулся, нырнул под простыню и прошептал:

– Конечно же я устал с дороги, моя сладость, но я не смогу уснуть, пока не покажу тебе чудо, которому меня научили полунги. Ты себе даже представить не можешь, как это восхитительно!

На миг глаза Вахвы округлились от удивления, но Чёдэс прижал к её губам палец, прерывая возможные вопросы, и начал говорить чуть громче и нараспев:

– О черви, свет несущие и радость дарящие! Взываю к вам, со всей силой сердца! Одарите чудом своим! Привнесите в наше жилище прохладу и наполните его свежестью! Прошу вас – не оставьте меня в моей просьбе!

Вахва с нескрываемым удивлением смотрела на мужа, который повторял и повторял странные фразы, словно песню, чуть раскачиваясь в такт словам.

Спустя несколько мгновений лёгкая волна прохлады стала заполнять душную комнату. Голубовато-белые всполохи исходили от корней синего дерева «фижьера», рядом с которым стояла кровать, но только Чёдэс видел их.

Флэм, получив обещанную, правда, очень чахлую связку красных водорослей, стал выпрашивать у Вахвы несколько шлифованных крупных раковин сверх договорённости, объясняя это тем, что и мастеру Элаву нужно заплатить за достаточно дорогую «чистую пыль». Юноше пришлось долго уговаривать дородную женщину, известную своей жадностью, на дополнительную оплату. Но когда она увидела чаши и кувшин, её широко распахнутые от удивления и восторга глаза сказали всё сами за себя. Вошедший в комнату на звуки голосов Чёдэс чуть не раскрыл их тайный сговор.

Флэм быстро и незаметно спрятал водоросли в большую наплечную сумку и, почтительно кланяясь, произнёс:

– Прохлады вашему дому и чистой воды!

– И тебе того же, Флэм! – мило улыбаясь, сказал мужчина, и обхватив за объёмную талию жену, игриво добавил: – О чём это вы тут шепчетесь?

Вахва кокетливо взвизгнула и непринуждённо защебетала:

– Посмотри какое чудо сделал Флэм в этот раз! Это просто восторг! Какая изящная работа!

Женщина стала вертеть в руках чашу и кувшин со стеклянными капельками воды, «сбегавшими» по краям, подставляя их под свет.

Чёдэс взял кувшин в руки и, цокнув языком в знак одобрения, сказал:

– Да, уж! Очень красиво! Нечего добавить. Вот только зачем тебе столько посуды, радость моя? У нас этой красоты уже столько, что её проще уже раздавать, чем хранить.

Оба мужчины засмеялись. Правда, Флэм подхватил смех исключительно из лести знатному ездоку. Но Вахва решила не сдаваться. Она взяла вторую чашу в руки и, откинув назад тёмные пышные волосы элегантным движением головы, томно спросила:

– Любимый! Неужели ты откажешься испить изумрудного инджи из такой чаши, когда я подам её тебе?

Чёдэс, проворным жестом развернув жену так, что она прижалась к нему спиной, негромко проворковал:

– Даже если ты подашь мне простой воды в своих ладошках, я буду счастлив.

Теперь настала очередь Вахвы засмеяться. Она отстранилась от мужа и уверенно произнесла:

– Флэм! Сделка состоялась. Я беру чаши и кувшин за пригоршню этих раковин, как и договаривались.

С этими словами она открыла шкатулку на столе и вручила юноше четыре раковины.

– Но, госпожа Вахва… – с немного растерянной улыбкой проговорил Флэм. – Мы же условились о семи…

Чёдэс чуть криво улыбнулся и достал из той же шкатулки ещё четыре раковины.

– Не надо жадничать, любовь моя, – сказал он ласково. – Если что-то доставляет тебе удовольствие, для меня цена не имеет значения. Поэтому ещё одну я добавлю от себя.

Мужчина положил раковины в ладонь Флэма и нежно поцеловал смуглую щёку жены. Глядя, как Флэм быстро запихивает оплату в сумку, Чёдэс улыбкой спросил:

– Кстати, Флэм, не подумал ты о моём предложении по поводу шариков?

Юноша растянул губы в притворной улыбке и, непринуждённо подбрасывая оставшуюся в руке раковину, ответил:

– Так то ж надо с мастером Элавом обговорить. Он же свой тайный состав никому не говорит для литья марблов11. Да и счёт их ведёт придирчиво. Так что не забалуешь у него. Могу только попросить его встретиться с вами, уважаемый Чёдэс, чтобы вы ему сами рассказали о своей затее. Устроить вам встречу?

Чёдэс широко улыбнулся в ответ и похлопал по плечу Флэма со словами:

– Не стóит. Я сам как-нибудь его спрошу. А сейчас нам надо с Вахвой о семейных делах поговорить.

– Премного благодарен, уважаемый Чёдэс, за щедрую оплату моих скромных трудов, – понял юноша непрозрачный намёк уходить, и пятясь к выходу, добавил: – Чувствую, прохлады в вашем доме стало больше, вероятно, из-за вашего щедрого сердца.

– А также из-за волшебных слов червям! – хохотнула Вахва, игриво глядя на мужа.

Чёдэс слегка растерялся, но засияв улыбкой, быстро сказал:

– Женщины обожают выдумывать небылицы. Так ведь, сладость моя?

Он снова притянул к себе жену и еле слышной скороговоркой выдохнул ей в ухо:

– Не надо раскрывать важные тайны. Они помогут нам ещё больше обогатиться.

Женщина поняла свою ошибку, выскользнула из объятий мужа и довольно ненатурально добавила:

– Я же шутить не умею, а тут вот решила, да неудачно.

Флэм сделал вид, что счёл произошедшее игрой влюблённых, и с самой широкой улыбкой скрылся за входным навесом.

Но фраза про волшебные слова червям уже не отпускала его.

После ухода Флэма Вахва обняла мужа и, чтобы загладить свою вину за болтливый язык, по-детски надула губы и сказала:

– Сдались тебе эти шарики? Лучше о жене подумай, как она тут страдает одна, без твоей ласки, когда ты по потокам мотаешься. У нас и так, считай, полных двадцать шкатулок с раковинами есть, да ещё половина сарая твоего товаром не менянным завалено. А ты всё…

На что муж не дал ей договорить и негромко перебил, отстраняясь:

– Прелесть моя! Ты бы поаккуратнее болтала рядом с Флэмом. Этот острый на язык хитрец может все тайны у тебя выведать, а ты и не узнаешь. Ещё и найдёт, за что можно тебя ославить. Да так, что потом придётся убегать и жить непонятно где, лишь бы тебя там не знали.

Чёдэс развалился на лежанке и похлопал по ней рукой, призывая присесть рядом поджавшую губы жену.

– Давай я тебе один урок преподам, – продолжил он, когда Вахва, виновато глядя, села рядом, – и ты поймёшь своей красивой головкой, что те шарики – гораздо больше по цене, чем твои любимые раковины.

С этими словами Чёдэс, не вставая, потянулся, открыл стоявшую на столе шкатулку и достал из неё одну крупную шлифованную раковину.

– Ответь мне – вот чем хороша эта ракушка? – снисходительно продолжил он, крутя перед носом Вахвы раковиной.

– Ну… Она тяжёленькая и в ладошке приятно лежит, – пожала плечами Вахва. – А если ещё как зеркальце отшлифована, то в неё и смотреться можно. Красотулька она!

Вахва улыбнулась своим словам и нежно посмотрела на мужа. Чёдэс с кажущимся спокойствием продолжил:

– Но посмотри, что может случиться с тяжёленькой и шлифованной красотулькой.

С этими словами он изо всех сил швырнул раковину в железную витую ножку стола, и от раковины отлетел большой кусок. Вахва ахнула и хотела встать, но муж грубо схватил её за плечо, заставив снова сесть.

– Теперь понятно тебе, сладость моя, – продолжил он всё так же спокойно и с улыбкой, – что твоя раковина хрупкая и может разбиться. Особенно в потоке, когда ураганный ветер несёт тачку и швыряет с ухаба на ухаб.

На глазах Вахвы выступили слезы, но заплакать она хотела не только потому, что раковина разбилась; она понимала, что Чёдэс, любивший иногда подшучивать над её недалекостью, сейчас особенно груб и страшен именно своим спокойствием и издевательской улыбкой.

В возникшей паузе Вахва смахнула слезу и подумала: «Да, я иногда соображаю медленно, но верно, и не прощу тебе, дорогой мой, такого обращения».

Словно прочитав эти слова во взгляде жены, Чёдэс понял, что хватил через край. Он притянул её к себе и звонко поцеловал в нос.

– Не стоит плакать от того, что ты глупенькая, радость моя. Прости, что я так резко говорю с тобой, но тебе нужно научится понимать важные вещи. И вот почему. Эти самые шарики-марблы мало того, что не бьются в дороге, но ещё хороши тем, что в Полунгаре за них теперь меняют ракушки один к двум. И даже дают иногда за один марбл не по две, а по три раковины. Теперь давай посчитаем. Связку водорослей в Полунгаре меняют за четыре ракушки, а за простую чашу-блиц уже можно обменять две связки, что равно уже восьми раковинам.

– А тут ты меняешь одну связку за три красивые чаши! – немного успокоившись, поддакнула Вахва.

– Правильно, пышечка моя! – снова чмокнул жену в нос Чёдэс. – Улавливаешь мою выгоду. Но не перебивай. Так вот, а за два стеклянных марбла я могу взять сразу три связки водорослей! Не за двенадцать ракушек, а за три марбла! Понимаешь? Ракушки дешевле шариков, да ещё и хрупкие!

– Но шарики ведь тоже можно разбить! – не унималась Вахва.

– Конечно и марблы можно разбить, если сдуру швырять их в камни, – горячо возразил раздосадованный Чёдэс, – но разговор не об этом! Ты только представь – вот я нагружаю свою тачку доверху тюками с фруктами, мылом, накидками, блица́ми и другим барахлом, за которые смогу выручить, ну, допустим, десять тюков красных водорослей, по двадцать связок в каждом, и десять тюков рыбы. Больше в тачку не влезет. Но в дороге у меня всегда, нет-нет, да отколются края у пары чаш или помнётся часть фруктов. Такой товар или не обменять, или его и за полцены не берут. А это мои потери. Да, я, конечно же, беру и пару шкатулок раковин с собой, но и у них иногда края оббиваются. За такие раковины со сколами я уже не выменяю водоросли! Это тоже потери! А вот теперь представь, что я беру только одну шкатулку с марблами, и привожу тебе… тачку с двадцатью тюками водорослей! А это четыреста связок! Четыреста! Сколько я смогу тут красивых блице́й наменять, посчитай?

Вахва ахнула от таких цифр и выпучила глаза на мужа. Тот, видя, что впечатлил её, ухмыльнулся и сказал:

– Вот потому я и убеждал Флэма подкидывать мне иногда по горсти марблов за какие-нибудь подарки, а потом и перетянуть у Элава контроль за шариками. Но этот парнишка ещё тот прохвост… понимает выгоду… вот и переживаю теперь, как бы не разболтал Флэм лишнего про меня Элаву…