Плавающий город

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В половине первого на дверях большого зала было вывешено следующее объявление:

Это означало, что в полдень мы были в 323 милях от Фастенета, последнего ирландского маяка на 51°15′. северной широты и на 18°13′. западной долготы от Гринвичского меридиана.

С этих пор пассажиры ежедневно находили на этом месте сообщение капитана и таким образом могли проследить по карте весь путь, по которому шел «Грейт-Истерн». Он сделал только 323 мили в 36 часов. Быстрота эта была недостаточна, так как хороший пароход должен проходить не менее 300 миль в сутки.

Расставшись с доктором, я провел остальную часть дня с Фабианом. Мы с ним отправились на заднюю часть корабля, которую Питферж называл «местом загородных прогулок». Опершись о борт, мы смотрели на безбрежное море. В воздухе чувствовался острый запах морской воды, волны были покрыты пеной, в которой в виде радуги отражались преломленные лучи солнца. Внизу работал винт, свирепо разбивая волны своими сверкающими медными ветвями.

Море казалось беспредельной массой расплавленного изумруда. Бесконечный след корабля, беловатой полосой выделявшийся на поверхности моря, походил на громадную кружевную вуаль, наброшенную на голубой фон. Белокрылые чайки то и дело проносились над нами.

Фабиан пристально смотрел на волны и молчал. Что рисовало ему там воображение? Может быть, перед ним промелькнул какой-нибудь милый образ, послав ему прощальный привет? Он был грустнее обыкновенного, но у меня не хватало духу спросить о причине его грусти.

Продолжительная разлука поселила между нами какую-то отчужденность, из-за которой он не решался доверить мне свою тайну, а я, в свою очередь, спрашивать его о ней. Он рассказал мне о своей службе в Индии, об охоте, о различных приключениях, но ни словом не обмолвился о том, что его волновало и заставляло так сильно страдать. Очевидно, Фабиан не принадлежал к числу людей, которые облегчают свои страдания, рассказывая о них другим.

— Посмотрите, — промолвил Фабиан после долгого молчания, — как красива полоса, которая остается за нами. Иногда мне кажется, что струйки, бегущие со всех сторон, выводят на ней буквы. Вот «Л», а вот «Е»! Неужели это мне кажется? Нет, нет! Я ясно вижу буквы! И все одни и те же!

Вероятно, его больное воображение рисовало на воде то, что ему хотелось видеть.

Но что могли означать эти буквы? Какое воспоминание они пробуждали в нем? Он снова молча стал всматриваться в воду, потом вдруг почти вскрикнул:

— Уйдемте, уйдемте отсюда! Эта бездна манит меня!

— Что с вами, друг мой? — спросил я, схватив его за руку.

— Если бы вы знали, как мне тяжело, — воскликнул он, — эти страдания убьют меня!

— Вы страдаете? Но разве нет возможности избавиться от этих страданий?

— Это невозможно, — сказал он и быстро пошел в свою каюту.