Нам предстояло провести в Америке целую неделю, так как «Грейт-Истерн» отправлялся в обратный путь только 16 апреля. Есть путешественники, которые за такое короткое время успели бы осмотреть всю Америку, но я не принадлежал к их числу. Я только хотел ознакомиться с Нью-Йорком, да и то слегка, так как вовсе не собирался описывать нравы и обычаи его жителей. Город этот имеет вид шахматной доски. Правильно расположенные улицы пересекают друг друга под прямым углом, причем продольные называются «avenues», а поперечные «streets». Названий улицы не имеют, а обозначаются номерами. Американские омнибусы ходят по всем «avenues». Кто видел один квартал Нью-Йорка, тот уже знает весь город, за исключением разве запутанных улиц и переулков в его южной части, где население состоит почти исключительно из коммерсантов. Нью-Йорк расположен на длинной полосе земли, между Гудзоновым проливом и рекой Эст, по которым постоянно ходят корабли и пароходы. Главной жизненной артерией Нью-Йорка является старый Бродвей. В нижней части города постоянно с трудом приходится пробираться среди многочисленной толпы, верхняя же почти совсем пустая. На этой улице рядом с мраморными дворцами можно встретить маленькие домишки. Тут целое море всевозможных экипажей, так что пешеходы, желающие перейти с одной стороны на другую, поднимаются на мостики, перекинутые в разных местах через Бродвей, — это и есть настоящий Нью-Йорк. Мы с доктором гуляли там до вечера.
Пообедав в «Fifth-Avenue», где нам торжественно подали микроскопические порции рагу на игрушечных блюдцах, я решил закончить день в театре Барнума. Там шла драма «Nely-tork's sceths», пользовавшаяся большим успехом. В четвертом акте был изображен пожар, который тушили настоящие пожарные с помощью парового насоса, — этим, вероятно, и объяснялся успех пьесы.
На следующий день доктор должен был заняться своими делами, и мы разошлись, условившись встретиться в два часа в гостинице. Я отправился на почту за письмами до востребования, затем побывал у французского консула, который меня очень любезно принял, потом заехал в контору Гофмана, где мне надо было получить деньги, и, наконец, пошел в дом номер 25 на Тридцать шестой улице, где жила сестра Фабиана. Мне хотелось поскорее узнать, как поживают мои друзья и как здоровье Елены. Оказалось, что все они выехали за город, так как доктор нашел, что для больной необходим чистый деревенский воздух. Вернувшись в гостиницу, я нашел записку Корсикана, в которой он сообщал мне об их внезапном отъезде из Нью-Йорка. Куда именно они отправлялись, он не мог написать, так как сам пока не знал этого. Решено было остановиться в том месте, которое более всего понравится Елене. Он обещал еще раз написать и выражал надежду на то, что я не уеду, не простившись с ними. Мне очень хотелось еще раз повидать их всех, но на это трудно было рассчитывать, так как мы могли разъехаться из Нью-Йорка в совершенно противоположные стороны, а затем я должен был торопиться с отъездом.
В два часа я приплел в бар гостиницы и встретил там доктора.
— Когда мы едем, доктор? — спросил я.
— Сегодня, в шесть часов вечера.
— По Гудзонской железной дороге?
— Нет, на пароходе «Saint-John». Это великолепный пароход. Мне, собственно, хотелось бы показать вам Гудзон днем, но, к сожалению, «Saint-John» ходит только ночью. Завтра в пять часов утра мы будем в Альбане, в шесть сядем в поезд Нью-Йоркской центральной железной дороги, а к ужину будем на Ниагаре.
Я положился на доктора в составлении маршрута. В назначенный час мы сели в фиакр и через пятнадцать минут приехали на пристань, у которой стоял уже «Saint-John».