Плавучий город

Ванг Тау — Токио

Когда Кроукер вошел в вестибюль гостиницы «Холидей Инн», расположенной на углу авеню Род-Айленд и 15-й улицы, он тут же увидел ожидавшую его женщину. Волосы у нее были цвета воронова крыла, подстриженные аккуратным каре, лицо в форме сердечка, наполовину скрытое под темными очками с зеркальными стеклами. Свитер из ангоры, розовый, как жевательная резинка, и короткая плиссированная юбка, темно-голубая, словно небо в сумерки, облегали ее довольно стройную фигурку. Женщина стояла, опираясь на конторку у окошка администратора, и как только детектив к ней подошел, передала ему толстый пакет.

— Сэмюэль Джонсон, если не ошибаюсь? — у женщины был сочный, низкий голос, чем-то напоминавший кошачье мурлыканье.

— Да. А вы?..

— Всего лишь голос на противоположном конце телефонной линии, — сказала женщина, наблюдая за тем, как он вскрывает конверт, затем спросила: — Может быть, нам стоит поболтать в каком-нибудь уединенном месте?

Кроукер недоуменно пожал плечами:

— А зачем, простите?

— Женщина кокетливо улыбнулась:

— Знаете, вы меня заинтриговали, а в последнее время мне что-то скучно...

— Вот как? — Детектив бросил оценивающий взгляд на ее ноги и отметил про себя, что они длинные и стройные. — А что, если вы внезапно понадобитесь?

— Тогда меня вызовут, — улыбнулась она. — Имея под рукой сотовый телефон, можно отлучиться на любое время.

— Кроукер быстро просмотрел документы и спросил женщину:

— И что вас, собственно, так во мне заинтриговало?

— Видите ли, просто хотелось узнать, почему вы просили, чтобы я уточнила номер машины моей сестры.

— Вашей сестры? — воскликнул Кроукер.

— Ну да. Тот «Ниссан-300» с откидным верхом — машина Веспер Архам. А меня зовут Домино, — она рассмеялась, оценивая, какой эффект произвели ее слова. — Вас, наверное, удивили наши имена. Дело в том, что отец был помешан на Джеймсе Бонде и назвал своих дочерей в честь героинь романов о нем.

— Хорошо, что он не назвал вас Пусси!

— Слава Богу! — рассмеялась женщина и снова кокетливо улыбнулась. — Ну, а как насчет того, чтобы угостить даму завтраком, а за ним рассказать, что вам нужно от Веспер?

В этот час выбирать особенно не приходилось, и Домино предложила ресторан «Четыре времени года» в Джорджтауне. Ресторан стоял в стороне от дороги, но как раз это и было им на руку.

Кроукер заказал апельсиновый сок, кофе, яйца и копченый окорок.

Домино пожелала черный кофе и жаренные дочерна госты.

— Люблю, чтобы гренки были хорошенько прожарены, а мясо — с кровью. Сама не знаю, почему. Есть у меня такая слабость, что поделать, — заметила женщина.

Когда официант удалился, детектив спросил:

— Что вам известно о сенаторе Ричарде Дедалусе?

— Не понимаю, какое отношение это имеет к моей сестре?

— Возможно, что никакого. Смотря что вы ответите.

Официант принес кофе и сок и снова скрылся за густой листвой растений, украшавших помещение.

Они сидели в зале для богатых посетителей, где кроме них было всего несколько человек. Ближайшим соседом был дородный коммивояжер, который колдовал над своим портативным компьютером. Он мог бы услышать их разве что с помощью направленного микрофона.

— Некоторое время я бывала в обществе сенатора, — проговорила Домино, отпивая кофе. — Естественно, по заданию. Полагали, что Ричард настолько влиятелен, что его можно прощупать только таким довольно ... нетрадиционным способом. Не проверять же его на детекторе лжи или на чем-нибудь еще в этом роде. И то, что я делала, было ему же во благо.

— Ну разумеется...

Домино скорчила недовольную гримаску.

— Думаете, я с ним спала или делала еще что-либо непристойное?

— Я этого не говорил.

— У вас и не было на то оснований, — твердо произнесла Домино, поставив чашку на стол. Принесли заказ, и Кроукер некоторое время молча наблюдал, как она крохотными кусочками поедает жареные гренки.

— Вы не могли бы снять ваши очки? — внезапно попросил он. — Вы спрятались за ними, как за маской, а это, согласитесь, не очень-то приятно...

Домино сняла очки, и он увидел широко поставленные изумрудно-зеленые глаза, точно такие же большие, как и пронзительно-васильковые глаза ее сестры.

— Мне нравится Ричи, — продолжила Домино. — Он умница и очень четко мыслит. Для его возраста это большая редкость.

Кроукер разбил яйцо, вылил желток в тарелку и, обмакнув в него ломтик ветчины, осведомился:

— У Дедалуса есть какие-нибудь, скажем так, странные друзья?

— В каком смысле?

— Каких обычно не бывает или не должно быть у сенаторов Соединенных Штатов.

— У Ричи много друзей.

Господи! Она называла его так фамильярно — Ричи! А ведь речь шла об одном из самых могущественных людей Америки! Кроукеру стало немного не по себе, но он продолжал расспрашивать женщину:

— Не было ли среди друзей сенатора Доминика Гольдони?

— А, это тот глава мафиозного клана, которого укокошили а прошлом году?

— Да, тот самый.

Домино тщательно вытерла пальцы салфеткой.

— Думаю, да. Помнится, я даже встречалась с его сестрой. Как ее зовут?..

— Мэрилин?

— Нет. Маргарита. Я ее прекрасно запомнила. Она произвела на меня хорошее впечатление: не похожа ни на одну из этих итальянских мафиозных принцесс, с которыми мне доводилось сталкиваться. Вы понимаете, о чем я говорю?

Разумеется, Кроукер понимал.

— Стало быть, Маргарита и сенатор встречались? И что же дальше?

Домино покачала головой:

— Нет, сначала вы ответьте на мой вопрос: что вам нужно от Веспер?

Кроукер промакнул салфеткой рот, сделал большой глоток кофе, потом сказал:

— Я видел ее прошлым вечером. У Моникера. Они с Маргаритой сели в черный «Ниссан» с откидным верхом и уехали.

— Куда?

— Не знаю.

— А Ричи?

— Маргарита приехала в стрип-бар в лимузине сенатора Дедалуса.

— Стало быть, вы следите за сестрой Гольдони?

— Нет. Меня интересует кое-кто другой. Этот человек тоже был у Моникера. — Кроукер совсем не был намерен рассказывать этой женщине правду. Лиллехаммеру он тоже доверял до определенного момента, а тот его предал.

Домино, обдумывая ответ, долго смотрела на пышную растительность и наконец проговорила:

— Моя сестра незадолго до смерти Леона Ваксмана работала на него.

— А я работал на Уильяма Джастиса Лиллехаммера.

— В самом деле? Как же случилось, что вы не познакомились? Ведь Лиллехаммер работал под началом Ваксмана.

— Точно. В том же агентстве. Меня завербовали во время боевых действий. Но мне так и не пришлось побывать у него в офисе. По правде говоря, я и не знал, что у него есть офис.

Домино надменно надула губы.

— А вы уверены, что секретные коды достались вам законным путем? Как-то не хотелось бы думать, что я передала сведения перехватчику.

— Лиллехаммер взял меня на работу в качестве внештатного сотрудника, чтобы я разобрался в причинах смерти Доминико Гольдони.

— И вы до сих пор с этим возитесь? Я слышала, что Гольдони убил какой-то чокнутый вьетнамец, который имел на него зуб — Дьюк или как его там...

Кроукер не смог сдержать улыбки:

— До Дук. Но до сих пор не выяснено, кто его нанял. Я подозреваю, что это был Ваксман.

— Имеете основания. Особенно, если учесть, что Ваксман вдруг оказался человеком по имени Джонни Леонфорте.

Становилось все более очевидно, что женщина эта не из числа простых клерков. Она была хорошо осведомлена, а главное, сообразительна. После секундного раздумья Кроукер спросил:

— Как случилось, что Дедалус нанял именно Ваксмана?

— Тот получил хорошие рекомендации.

— От кого?

— Откуда мне знать... — Домино еще раз изучающе посмотрела на детектива. — Может быть, и от Веспер.

— Вот и еще одна причина, по которой мне необходимо с ней встретиться.

Женщина наклонилась к детективу и тихо спросила:

— Скажите правду, за кем вы следили у Моникера?

— Боюсь, это информация для строго определенного круга.

Домино отшатнулась, встала и с решительным видом бросила:

— В таком случае, боюсь, что я ничего не смогу сообщить вам по поводу Маргариты и сенатора.

— Сядьте. Пожалуйста.

Она неохотно выполнила его просьбу. Кроукер понял, что женщина перехватила у него инициативу, однако поддаваться эмоциям было нельзя. Бороться с мужчиной ему было бы легче, он знал бы, как поступать, тут же оказался в некотором замешательстве. Наконец решил подбросить ей смесь правды и лжи:

— Дело в том, что Лиллехаммер нанял меня, потому что в его разведагентстве есть предатель. Или несколько предателей. Он предупреждал, чтобы я не доверял никому. И я до сих пор убежден, что это был разумный совет.

— Не совсем. Если вы хотите, чтобы расследование принесло какие-то плоды, однажды придется кому-то довериться.

Она была, конечно, права, но как же Кроукеру не хотелось этого признавать!

— Меня интересуют взаимоотношения Доминика Гольдони и сенатора Дедалуса. Если я не буду этого знать, то не смогу продолжать расследование — оно превращается в бессмыслицу.

— Согласна. Но если вспомнить, что Дедалус возглавлял подкомиссию, которая регулировала грузовые перевозки между штатами и муниципальное строительство, то станет понятным, почему Гольдони подмазывался к сенатору.

— И Маргарита заняла опустевшее место в этом тандеме?

— Полагаю, что так. Ничем другим я не могу объяснить ее желание встретиться с Дедалусом, — сказала Домино, одарив детектива игривой улыбкой. — Вот видите? Немного доверия — оказывается, это не так уж страшно, правда?

Николас открыл глаза и увидел перед собой белую пелену. Он заморгал, но пелена не спала, на глаза навернулись слезы. Затем он услышал звук собственного дыхания... Все вокруг было белым как молоко, словно он, невесомый, парил внутри облака. Резкий вскрик чайки вывел его из полузабытья, и шум прибоя проник в его помутневшее сознание. Николас понял, что находится на берегу океана. Но где именно?

— Не знаю, как вы, а я часто вижу один и тот же сон, — донесся откуда-то женский голос, — будто нахожусь внутри какого-то дома — офиса или частного владения — впрочем, это неважно... Вокруг множество людей — я не вижу их, но чувствую их присутствие. Оно словно холодный лед, который касается моей кожи. Понимаю, что мне нужно спрятаться от этих людей, но не знаю, куда и почему это надо сделать. С вами такое бывало?

— Нет, мне никогда не снилось ничего подобного.

— А мне — постоянно.

Разговор шел по-японски, и Николас сразу узнал голос Сейко. Но с кем она разговаривала? Судя по интонациям, это был интеллигентный мужчина.

О дно стеклянного сосуда звонко ударилась льдинка, зашуршала простыня, и тут Николас увидел, что над его кроватью натянута белая москитная сетка, отчего и казалось, что он находится внутри облака.

— Что же происходит в вашем сне дальше? — спросил мужчина.

— Я пытаюсь куда-то спрятаться, бегу по коридорам, но выхода нет. Отчаянно бьюсь о стены. И когда меня уже почти настигает погоня, сворачиваю за угол, протягиваю руку к потолку и нахожу в нем люк.

— И вот вы в безопасности.

Послышался легкий шелест материи, повеяло запахом духов и Николас почувствовал, что Сейко прошла мимо его кровати.

— Нет, меня все равно ловят в каком-то темном углу.

— Знаете, я не поклонник теории Фрейда, но...

— Понимаю, понимаю. Вы имеете в виду, что этот сон — воспоминание о рождении. Таково одно из объяснений.

— А вы что сами обо всем этом думаете?

— Мне кажется, меня преследует стыд за то, что я делаю.

Мужчина рассмеялся.

— Вы серьезно?

— Возможно, нет. Но разве в глубине души я не могу испытывать чувство стыда? Вот оно и мучает меня по ночам.

— Хотелось бы верить.

Николас застонал.

— Он очнулся, — сказала Сейко, затаив дыхание. — Слава Богу!

— Я же говорил, что это долго не продлится.

— Откуда вы знали? — она подошла к кровати и устремила на Николаса нежный, радостный взгляд.

— Слава Богу, — проговорила она с облегчением, ее рука бережно погладила его лоб. Потом девушка наклонилась к Николасу и поцеловала его.

— Где я? — хрипло спросил Николас.

— Бога ради, дайте ему лучше воды, — проворчал мужчина. — Поцелуи могут подождать!

Сейко, опустившись на колени, поднесла Николасу стакан холодной воды, и тот жадно припал к нему.

— Помогите мне сесть, — попросил Николас. Щекой он ощущал плечо Сейко. Оно было холодное, словно вылепленное из гипса.

— Лучше пока полежи, — возразила она.

— Перестаньте трястись над ним, словно маменька над любимым сыночком, — приблизился мужской голос. Очевидно, его обладатель тоже подошел к Николасу. — Если он говорит, что хочет сесть, значит, действительно может. Я же убеждал вес, что все обойдется...

Николас скорее почувствовал, чем увидел, что Сейко обернулась к мужчине. Ему тоже хотелось взглянуть на незнакомца, но какое-то странное чувство подсказывало ему, что сделать это нужно только тогда, когда он встанет на ноги.

— Где мы? — спросил он Сейко, которая помогла ему подняться с кровати.

— Не беспокойся! Ты в полной безопасности.

К своему удивлению, Николас обнаружил, что он одет лишь в купальный костюм.

— Взгляните-ка, — заметил незнакомец. — Все великолепные ссадины и синяки, которые были у него на теле, почти уже исчезли.

Николас знал, что этим он обязан своим необыкновенным способностям. Его тау-тау помогло ему быстро поправиться, даже несмотря на то, что он находился в бессознательном состоянии.

— Черт побери, кто вы такой? — резко спросил Линнер мужчину.

— Познакомьтесь, это Тати Сидаре, новый оябун клана Ямаути, — поспешила представить Сейко незнакомца.

Николас отметил, что поклон Сидаре был подчеркнуто короток — словно этим жестом он стремился выразить весьма ограниченное уважение к новому знакомому.

— Я знаю, как ты относишься к якудзе, — сказала Сейко, — но что делать? Необходимо было обратиться к человеку, которому можно доверять...

— Значит, вы наследник Томоо Кодзо, — обратился Николас к Сидаре.

Оябун улыбнулся одними губами. Он был молод — возможно, чуть старше тридцати, высок, с алчным взглядом черных глаз. Узкое продолговатое лицо, аккуратный нос с чуткими, чуть подрагивающими ноздрями — пожалуй, они чрезмерно напоминали женские. Во всем облике Сидаре таилась еле сдерживаемая угроза, словно это был не человек, а пылающий очаг за крепко запертой заслонкой. Что-то говорило Николасу: тот, кто попытается открыть эту заслонку, подвергнет себя серьезному риску.

— Я уже чувствую, как грехи моих предшественников сжигают заживо мое тело, — произнес Сидаре тоном, ни на секунду не позволявшим поверить в искренность его слов.

«Вот он, представитель нового поколения якудзы, — подумал Николас, — самоуверенный, дерзкий, высокообразованный, спокойно занимающийся своей деятельностью при полном попустительстве закона».

Осанка и манеры этого человека говорили о том, что он — в отличие от Кодзо или Тёсы, «людей с улицы», — выпускник солидного университета, вовсе не чуждается общения и даже может быть весьма демократичным. Не то что надутые спесью старые оябуны.

— Я вижу, вы прекрасно справились с выпавшими на вашу долю испытаниями, — заметил Тати.

— Ты спас нас обоих, Николас, хотя я до сих пор не пойму, как ты это сделал, — проговорила Сейко. — Я почувствовала, как ты закрыл меня своим телом, потом... воздух вдруг стал горячим и жидким, как будто бы мы погрузились в расплавленный воск, Я потеряла слух и зрение. Меня охватил ужас. Я попыталась вырваться из этого воска, но тут сверху обрушился страшный удар, и я решила, что нас сейчас разорвет на куски. Раздался протяжный вой, и в этот момент я потеряла сознание.

Пока Сейко говорила, Сидаре прохаживался по полированной плитке пола, залитой солнечным светом. На нем был элегантный бежевый костюм свободного итальянского покроя. Николасу становилось все труднее не замечать его присутствия.

— Я использовал тау-тау, — ответил он девушке, — постарался создать...

— Что-то вроде щита?

— Нет, не совсем. Представь себе реактивный самолет или гоночный автомобиль. Встречный поток воздуха обтекает его со всех сторон. А теперь на месте автомобиля вообрази два человеческих тела. Я прошел через взрывную волну почти так же, как автомобиль — сквозь набегающий воздушный поток.

Сидаре подошел к Линнеру и встал рядом с ним, и тут Николас увидел, что в его блестящих черных глазах не появилось никаких чувств, они были холодными и пустыми. Тати наклонил голову набок и произнес уже знакомым официальным тоном:

— Мне рассказывали, Линнер-сан, что вы изучали айкидо. А вам знакомо искусство джиу ваза?

— Тати... я ведь просила...

— Не беспокойся, Сейко, — перебил ее Николас. — Оябун сделал первый шаг, значит, он сознательно выбрал этот путь.

Но Сейко не желала допускать, чтобы Тати пренебрег ее предостережением.

— Мы так не договаривались, Тати, — сказала она взволнованно. — Я прошу вас перестать играть мускулами, здесь для этого сейчас не место и не время.

— Успокойтесь, Сейко.

Николас посмотрел на Сидаре с возрастающим интересом. Этот человек заставил Сейко замолчать одной-единственной фразой. Чем это объяснить — благоговейным страхом женщины перед одним из трех оябунов якудзы, входящих в тайный совет Годайсю, или уважением к мужчине, который ей небезразличен?

— Сожалею, но не могу предложить вам традиционного облачения бойца айкидо, — продолжал Сидаре, — у меня под рукой нет ни ги, ни накамы. Впрочем, ваш купальный костюм вполне подойдет. Выйдем на пляж?

— Что вы делаете, Тати? Николас проспал целых тридцать три часа, только что пришел в себя, а вы предлагаете ему сражаться? — скорее с укором, чем с мольбой проговорила Сейко. — Что творится с вами, Сидаре?

— Я же сказал — успокойтесь.

Они вышли из комнаты. Красный диск солнца висел над самым горизонтом. Вечерний бриз покачивал пальмы; влажный воздух постепенно становился прохладнее. Небо приобрело тот самый желто-голубой оттенок, который вызывал в памяти Николаса пейзажи Вьетнама; зеленые волны с силой обрушивались на широкую полосу белого песчаного пляжа.

Линнер попытался найти на берегу какой-нибудь ориентир, который помог бы ему определить, где они находятся, но не успел этого сделать: Сидаре нанес ему предательский удар ниже пояса, который Николас лишь частично сумел парировать. Он стал медленно оседать на песок. И в этот момент Сидаре железной хваткой схватил его правое запястье, вывернул его, и используя энергию падения соперника, с размаху бросил его наземь. Боль пронзила тело Николаса, и он внезапно обрадовался — эта боль была сигналом к пробуждению. Он слишком долго спал, К тому же из-за сильнейшей концентрации и выброса энергии, которые помогли ему во время взрыва спасти себя и Сейко, он потерял много сил и еще не успел восстановиться. Поэтому даже боль его обрадовала, напомнив, что он все еще жив.

Николас покатился по песку, уклонившись от ноги Сидаре, которая чуть не обрушилась на его ребра. Затем попытался сбить соперника «ножницами», но тот изящно уклонился от удара, будто исполнял танцевальное па. Они сражались довольно долго, пока, наконец, Николас сумел нанести оябуну сильный удар по почкам. Сидаре охнул, захрипел от боли, покатился по песку, но быстро встал на ноги и выбросил вперед правую кисть, в которой был зажат короткий изогнутый дротик. Тати, видимо, прятал его под одеждой. Еще мгновение — и противник раздробил бы Николасу руку.

Тогда Линнер направил на врага свою психическую энергию. Рука Сидаре застыла в воздухе, и Николас ребром ладони, словно лезвием меча, нанес по запястью оябуна страшный удар.

Сидаре, вскрикнув от боли, отступил, уронил дротик и устремил свой вороний взгляд на соперника. Духовные сущности двух этих людей, невидимые взгляду непосвященного наблюдателя, столкнулись, и Николас понял, что Сидаре тоже тандзян! Обладателей духовных, сущностей было так мало, что после смерти Кансацу, его наставника, он тщетно тратил время в поисках хотя бы одного высокоразвитого сознания, И вот наконец нашел его здесь, на неведомом океанском берегу! Линнера охватило пьянящее чувство радости, которое тем не менее было смешано с глубокой безотчетной тревогой. Сидаре наклонился, поднял дротик и протянул его Николасу, затем отвесил ему глубокий церемониальный поклон.

— Томоо Кодзо был глупец, — произнес он тоном, не допускавшим возражений. — Вы оказали нам большую услугу, убив его. По крайней мере, можете считать меня своим должником.

Сейко переводила недоуменный взгляд с Сидаре на Николаса и обратно. Всего несколько мгновений назад эти двое сражались не на жизнь, а на смерть, а теперь вдруг мирно разговаривают друг с другом.

Вскоре мужчины и Сейко медленно двинулись вдоль полосы прибоя. Воздух был насыщен запахами соли и фосфора. Вдалеке, почти у самого горизонта, маячили силуэты рыбацких судов.

— Мы находимся на берегу Ванг Тау, Бухты лодок, — Сидаре указал на едва видимые суденышки. — Около двух часов езды на автомобиле от Сайгона. Самый многонациональный уголок Вьетнама. В XV веке португальские торговые корабли привозили сюда товар. С тех пор здесь часто бывают люди со всех концов света. — Тати показал на отштукатуренную виллу под черепичной крышей. — Это мой дом. Построен он в тридцатых годах. Отец Сейко год назад его реконструировал.

«Да, я еще многого не знаю об этой женщине», — подумал Николас и спросил:

— Вы близко знакомы с ее отцом?

— Боюсь, этим никто не может похвастаться, и я — не исключение, — хмыкнул Сидаре. — Очевидно, он сам стремится отгородиться от людей. Отец Сейко напоминает мне одного из бывших здешних средневековых царей — или, скорее, статую царя — так далек он от всего, что мы подразумеваем под человеческим бытием, что даже не знаешь, с какой стороны к нему подступиться.

Николас обернулся к Сейко и спросил:

— Почему он не помогает нам?

— Потому что между мною и отцом — огромная пропасть, — ответила Сейко. У нее было такое выражение лица, какого Николасу никогда не приходилось видеть. — Он не мог примириться с моей ... эмансипированностью. Если бы я поступала так, как он хотел, то давным-давно была бы замужем, имела бы двоих детей, а третьим была бы беременна. «Где мои внуки?» — кричал он мне. — «Ты лишила меня будущего!»

Девушка повернула лицо навстречу крепкому бризу, и ее волосы, отражая свет солнца, заблестели как лак.

— Конечно, все это происходило в те времена, когда мы разговаривали друг с другом. С тех пор он успел еще раз жениться. Двадцатилетняя супруга подарила ему двоих сыновей, и отец наверняка надеется, что в дальнейшем они будут так же исправно плодиться и размножаться. Как видите, его будущему теперь ничего не угрожает.

— Неужели он с тобой даже не разговаривает? — удивился Николас.

Сейко отрицательно покачала головой.

— Он считает, что я своим образом жизни наношу ему личное оскорбление, и заявил, что у него теперь нет дочери.

Николас вопросительно взглянул на Тати Сидаре, который прохаживался неподалеку. Тот пожал плечами, как бы говоря: «Да, все это печально, но такова ее карма, что поделаешь...»

— После третьего покушения на вашу жизнь Сейко обратилась ко мне за помощью... — проговорил Сидаре и сделал паузу, ожидая ответа.

Как и многие молодые японцы, он был не по-восточному свободен и раскован в общении. Его светские манеры были далеки от традиционных строгих правил поведения, делавших культуру страны уникальной.

«Этот человек — воплощение будущего, которое ждет весь его народ, — подумал Николас. — Но кто может сказать сейчас, пойдет ли такая открытость на пользу Японии? Ей самой и остальному человечеству...»

— В создавшейся ситуации я готов принять любую помощь, которую мне предложат, — сказал Николас. — И вот что хотел бы сообщить вам для начала: все следы, на которые мне удалось к сегодняшнему дню напасть, ведут в одну точку, которая называется Плавучий город.

— Я слышал о нем, — спокойно ответил Тати. — Но насколько я знаю — и Сейко это подтвердит — никто не возвращается оттуда живым. Даже люди горных племен содрогаются при одном упоминании об этом месте. Торговля же с Плавучим городом ведется через третьих лиц.

— Вроде таких, как Бэй, которую застрелил шеф полиции Ван Кьет, — заметил Николас.

— Да, по всему видно, она была одной из посредниц.

— Думаю, нужно договориться с Ван Кьетом, — Линнер отметил с удовольствием, что его голос приобретает все большую уверенность. Прохладные волны омывали босые ноги, наполняя приятной свежестью все его тело. — Сейко, ты имеешь на него влияние. Нельзя ли устроить нам эту встречу?

— Я могла бы попробовать, но... Ван Кьет меня скорее презирает, чем уважает — ведь я женщина, которая занимается тем, что он считает чисто мужской работой.

— Куда лучше будет, если об этой встрече договорюсь я, — сказал Тати, усмехнувшись. — Как только я свяжусь с инспектором по телефону, он тут же загорится желанием поговорить с вами — будьте уверены.

Это случилось глубокой ночью, когда даже торговцы рыбой, натянув свои резиновые сапоги, покинули привычные места на рынке в Цукийи. И Наохиро Усиба — который вследствие своей болезни стал еще большим скептиком, чем прежде — никак не мог ожидать, что полиция решится на дерзкий гамбит.

Усиба был знаком с Ёсинори почти всю свою сознательную жизнь. Окрещённый «Мечом для министров», Ёсинори, так или иначе, приложил руку к назначению последних японских премьеров — иной раз лишь затем, чтобы той же рукой изгнать их с поста.

Факт, что он находился под прицелом следователей и в конце концов был арестован, красноречивее любых слов говорил о том, что в последнее время в стране произошли разительные перемены. Теперь даже наиболее влиятельное лицо в правящей Либерально-демократической партии перестало быть недосягаемым для столичной прокуратуры.

Усибе позвонил Танака Джин, прокурор города Токио, с которым они в свое время занимались расследованием преступлений в сфере бизнеса и инвестиций.

— Мы задержали Ёсинори, — с привычной краткостью сообщил Танака.

Сердце Усибы учащенно забилось. Для ЛДП и всей японской политики это событие будет иметь эффект разорвавшейся бомбы.

— В чем он обвиняется? — спросил Наохиро.

— Уклонение от налогов, финансовые вложения в секторы бизнеса, которые, как предполагают, находятся под контролем якудзы. Вполне возможно, он делал это в обмен на какие-то услуги.

Усиба был так потрясен, что лишился дара речи. Его потряс не сам факт разоблачения, а то, в чем обвиняют Ёсинори.

— Дело весьма серьезное, — продолжал Танака. — Мы имеем неопровержимые улики. Вы понимаете, что это означает — в результате дальнейшего расследования будут всплывать все новые и новые лица и факты. Представляете, какой это вызовет переполох в правом крыле ЛДП — каждая фракция будет стремиться отмежеваться от Ёсинори. Кто знает, к чему приведет это расследование? Сколько бы эти люди ни провозглашали себя единственным гарантом демократии и свободного рынка, сегодня это их уже не спасет. Такой скандал, в отличие, скажем, от того, что был связан с компанией «Локхид», замять не удастся. Вы ведь и сами некоторое время занимались расследованием дела Ёсинори, — эти слова прозвучали не как обвинение, а как констатация факта.

— В моем послужном списке много расследований, и вы об этом знаете, — тихо проговорил Наохиро. Его мысль работала с лихорадочной быстротой. Танака Джин был не из тех, кто мог бесцеремонно нарушать правила, установленные среди работников прокуратуры. Он держал в секрете все, что ему удалось выведать о Ёсинори до тех пор, пока не подготовился к решительным действиям. Но Танака все же рассказывал Усибе гораздо больше, чем тому можно было знать. Значит, он готовил почву для еще более серьезного сообщения.

Какого же именно?

— Как вы, наверное, догадываетесь, я решил позвонить вам не просто из вежливости, — сказал Танака Джин, словно отвечая на его мысли. — Ёсинори просит встречи с вами. Вы давние друзья, не так ли?

Усиба, оправившись от первого потрясения, не мог не заметить, что в голосе Танаки прозвучала угроза. За последние несколько месяцев он достаточно много общался с прокурором, чтобы убедиться: Танака Джин был умным, но несколько догматичным человеком, и самое главное — абсолютно неподкупным.

— Да, — подтвердил Усиба. — Ёсинори учился в одном классе с моим старшим братом и был для меня чем-то вроде дяди. Какие-то родственные чувства я испытываю к нему до сих пор.

— В свое время, если не ошибаюсь, он дал вашему брату в долг довольно большую сумму?

— Да, это так. Он не мог оставить моего брата в беде, когда его дело лопнуло. У него было много долгов, а Ёсинори помог ему вновь встать на ноги. Брат в течение двух лет выплачивал ему эту сумму, но взять проценты Ёсинори отказался. Тогда брат подарил ему автомобиль.

— Да, я это знаю, — произнес Танака без тени иронии. — Я заеду за вами минут через двадцать. Вас это устроит?

— Да, конечно.

Наступила долгая пауза. Усиба уже был готов положить трубку, но Танака продолжил:

— Учтите, Ёсинори обвиняется в тяжелейшем преступлении. Совсем недавно во время обыска в его доме были найдены золотые слитки и алмазы на сумму более ста миллионов долларов.

...Они молча ехали по улицам Токио. Шел проливной дождь. Огни рекламы, сиявшие на небоскребах, отражались в лужах. Реклама работала впустую, так как улицы были абсолютно безлюдны.

Усиба сидел съежившись. Его бил мелкий озноб, под ложечкой жгло так, будто он только что хлебнул серной кислоты. Перед поездкой он выпил две таблетки болеутоляющего, но это не принесло ему облегчения, "Да, власть и могущество недолговечны, — подумал он, искоса поглядывая на суровый профиль Танаки. Было время, когда люди, занимавшие положение Ёсинори, могли отмести любые обвинения одним движением руки. Теперь эти времена прошли. Однако алчность лишает людей бдительности, даже самые влиятельные политики забывают об осторожности. Поэтому то и дело происходят скандалы, разоблачения, шумные судебные процессы. Все это мгновенно, благодаря газетам, радио и телевидению, становится достоянием широкой публики. Люди возмущаются, требуют навсегда покончить с коррупцией в высших эшелонах власти. Население поддерживает полицию и прокуратуру. Так что времена изменились и приходится постоянно быть начеку. И для него сейчас главное — не выдать прокурору тайну Годайсю.

Танака Джин направил машину на дорогу, ведущую к офису, и затормозил. Вокруг не было ни души. Какое-то время оба сидели молча. Тишину нарушали только мерно постукивающие дворники.

Наконец, откашлявшись, Танака Джин заговорил:

— Я хотел бы обратиться к вам с просьбой, хотя понимаю, что прошу о невозможном. — Их глаза встретились. — Мне необходима ваша помощь в расследовании дела Ёсинори. Я могу на вас рассчитывать?

Усиба был настолько ошеломлен, что мысли его спутались, поэтому он ничего не ответил.

— Я знаю, какие ценности имеют для вас самое большое значение: свет, форма, поэзия... честь. — В голосе Танаки неожиданно прозвучали мягкие нотки. — В жизни каждого человека наступает момент, когда эти ценности надо ставить выше всех остальных.

У Усибы замерло сердце.

— Это правда, — выдохнул он, — особенно, когда к человеку незаметно подбирается старость...

— Старость и болезни сокрушают даже самые крепкие деревья в лесу. Но перед этим у них меняется восприятие мира. — Танака повернулся к нему. — Вы сейчас спросите, откуда все это известно такому молодому человеку, как я. Мой отец умер от рака легких. Возможно, его убил воздух пригорода Нагасаки, ядовитые вещества, которых сегодня так много в окружающей среде. Так или иначе, я был с ним до самого конца и видел, как он менялся под действием болезни. Его дух постепенно освобождался от сиюминутной суеты, он стал, по крайней мере для меня, совершенно другим человеком — прекрасным и чистым.

Чем дольше слушал Усиба Танаку, тем ему становилось яснее, что все эти разговоры о душе и бренности всего земного он завел неспроста. Ведь Танака прекрасно знал, что у Наохиро не прободение язвы, а рак желудка. Черт подери, а что, если прокурору известно, что в действительности связывает его с Ёсинори? Усиба содрогнулся от такой мысли.

Танака посмотрел на него пристально и сказал:

— Я уже говорил, что в этом деле особенно важно для вас. И я об этом знаю, — голос прокурора звучал довольно жестко. Его крепкие жилистые руки уверенно держали руль, машину он вел прекрасно. — Так вот, для вас особенно важно, что Ёсинори предал тех, кто верил ему больше всего... И думаю, вам нужно помочь нам. Вы это сделаете?

Усиба взглянул в глаза прокурору и прочел в них то, чего не видел прежде. Он хотел сразу же ответить ему, а потом подумал — зачем? Ведь оба они знают, что должен сказать Наохиро.

Они вошли в здание, и Танака Джин повел его по длинному сумеречному коридору, в начале которого стояли два охранника в штатском. Без сомнения, охранники знали прокурора в лицо, и все же потребовали предъявить им удостоверение. На шестом этаже у Танаки снова проверили документы. Однако никто даже не поинтересовался именем его спутника. Танака и Усиба прошли еще один коридор и остановились перед деревянной дверью, выкрашенной в ядовито-зеленый цвет.

— В вашем распоряжении сорок пять минут, — сказал прокурор Наохиро и исчез за поворотом коридора.

Усиба воровато огляделся, словно кто-то мог за ним тайком подсматривать. Затем, глубоко вздохнув, повернул дверную ручку и вошел в комнату.

Ёсинори сидел за полированным деревянным столом. Когда Усиба появился на пороге, он встал, и на его морщинистом лице появилась слабая улыбка.

«Меч для министров» выглядел на все свои семьдесят восемь лет. У него было мертвенно-бледное лицо, костюм в полном беспорядке, как будто ему пришлось одеваться в страшной спешке. Маленькая комната была наполнена табачным дымом. На столе стояла большая медная пепельница, полная смятых окурков, рядом валялась пачка сигарет и массивная золотая зажигалка.

Помещение больше напоминало кабинет для совещаний, чем камеру предварительного заключения. Вокруг стола стояли двенадцать одинаковых стульев. У стен — два маленьких столика, а на них — подносы с чаем, талым льдом, стаканами и чашками. В комнате не было окон и, наверное, поэтому было довольно прохладно.

— Мой друг... — чуть слышно произнес арестованный.

— Мне сказали, что вы хотите меня видеть...

— Случилось самое страшное, Усиба-сан...

Есинори тяжело опустился на стул и закурил, хотя воздух в комнате от сигаретного дыма был уже синим.

Наохиро подошел к маленькому столику и плеснул в стакан немного холодной воды.

— Я использовал все связи и возможности, которые у меня остались, — сказал Ёсинори, но теперь другие времена, ЛДП больше не является бастионом здравого смысла на пути коммунистов и социалистов. Мне кажется, в этой стране все перемешалось. Когда-то избиратели знали; если ты за экономику свободного рынка, твой единственный выбор — ЛДП, Тридцать лет назад мы создали партию, хотели работать на благо страны, дать народу свободу и процветание. А сейчас от партии почти ничего не осталось — избиратель может выбирать любое направление в политике, да есть ли в этом толк? Япония сейчас вполне может пойти по стопам Италии, где разные мелкие партии постоянно стремятся слепить коалицию и добиваются мажоритарной системы правления. — Он затряс седой головой, словно раненый зверь. — Вокруг меня злоба и черная животная зависть. Боюсь, на сей раз мне не уйти от железной хватки Танаки Джина.

— Не стоит сразу впадать в отчаяние.

Ёсинори криво усмехнулся:

— Если мне суждено броситься на меч, я хочу, чтобы душа моя была чиста.

Усиба взял со стола стакан и подсел к Ёсинори. Водянистые глаза старика все еще вспыхивали огнем былой энергии; когда он проводил рукой по своим спутанным волосам, сквозь облик тигра, вступившего в глубокую осень своей жизни, пробивалось некое подобие того человека, каким Наохиро знал его лет десять тому назад.

— Теперь, когда ЛДП утратила поддержку большинства, народ ждет, что грянет настоящая политическая революция. Но я-то знаю истинное положение дел, — сказал старик. — Эти реформаторы — наши бывшие соратники — вскормлены большими деньгами, они входили в систему правления, которая основана на взятках. И, кроме того, они ничего не умеют. Я не настолько наивен, чтобы верить, будто люди — а особенно политики — могут измениться в мгновение ока.

Ёсинори отвернулся и некоторое время молчал. Потом тяжело вздохнул.

— Разумеется, я тоже совершал некоторые поступки, — произнес он почти шепотом, — которые в глазах других могут показаться греховными. Один из них — разрыв с вами. — Арестованный глубоко затянулся, со свистом выпустил сквозь зубы струйку дыма и продолжал: — Когда в конце долгой, насыщенной событиями жизни оказываешься в камере-одиночке, это невольно наводит на разные размышления. Например, о любви. Такое сложное чувство, сплетенное из горячей привязанности, глубокой вины и необузданной страсти. Но какова обратная, темная сторона любви? Что происходит, когда любовь отравлена, публично оскорблена? Теперь я начинаю понимать — чем сильнее человек любит, тем сильнее потом может возненавидеть. Не это ли произошло с нами?

Ёсинори сделал еще одну жадную затяжку — огонек сигареты полыхнул, потом потускнел. Старик стряхнул пепел и заговорил вновь.

— Вопрос не в том, существует ли между нами ненависть, не так ли, Усиба-сан? Вопрос в том, насколько она глубока, — он нервно смял окурок и быстро закурил следующую сигарету. — Печальный финал в истории дяди и племянника, согласитесь. Я не смог простить вам то, что вы меня не поддержали, не внесли свой вклад в мою казну. А вы? — он пожал худыми плечами. — Я могу только догадываться, но, зная вас достаточно хорошо, рискну предположить, что вы не одобряли мой метод ведения дел. Несомненно, вы считали все это типичным примером коррупции, как и Танака Джин, — он беззлобно усмехнулся. — Вы с ним во многом схожи. Как это, однако, странно... Когда он арестовал меня, я сразу же подумал о вас и понял, как мне поступить дальше.

Несколько минут он курил молча, собираясь с мыслями. Усиба поднялся, чтобы подлить себе воды. Не замечая, что собеседник стоит к нему спиной, старик продолжал говорить:

— Из всех недостойных деяний, которые я якобы совершил, раскаиваюсь только в одном. Я сделал это всего несколько дней назад, против собственной воли — исключительно из ненависти к вам.

Усиба поставил стакан и обернулся.

— Как я уже говорил, я хочу встретить свой конец с чистым сердцем, Я должен излечиться от ненависти, которая меня отравляет. Но этого мало. Я должен рассказать тебе о том самом поступке, который я совершил.

— Вы хотите, чтобы я вас простил?

Эти слова вызвали у Ёсинори искреннюю усмешку.

— Тебе не понадобится меня прощать. Я только хочу, чтобы ты меня выслушал. На днях ко мне приезжал Акира Тёса. В течении нескольких лет я вел с ним кое-какие совместные дела. Вы даже не подозревали об этом, ведь верно, дайдзин? Ну, впрочем, это неважно. Мы были партнерами в биржевой игре, вместе владели страховыми и строительными компаниями. Без этого сотрудничества, боюсь, мне не удалось бы нажить своего нынешнего состояния. И потому, когда он попросил об одной услуге, я не стал отказывать. Он, конечно, знал о нашей вражде и сыграл на этом. Хотел с помощью одного человека нанести удар по самому уязвимому месту своего врага. Ты догадываешься, о ком речь?

— Да, — кивнул Усиба, вспоминая клятву Тёсы во что бы то ни стало уничтожить Николаса Линнера.

— Он сказал, что ты был против его плана. Это правда?

— Да, это правда.

Глаза Ёсинори начали слезиться — возможно, от едкого дыма.

— Я оказал ему услугу, о которой он просил, — позволил воспользоваться моим влиянием, чтобы убедить нового оябуна клана Ямаути Тати Сидаре стать тем самым смертоносным оружием.

Ванг Тау — Вашингтон

Скелет, лежавший перед Николасом, был огромен. Не меньше тринадцати футов в длину. Отблески пламени плясали на стеклянном ящике, в который он был заключен, рождая таинственные тени; неровный свет своими длинными пальцами играл на массивных полированных ребрах.

— Этот был пойман в 1868 году, — сказал Тати. — У каждого из китов Ланг Ка Онга — особая роль.

Ланг Ка Онг — Храм Китов — был построен в 1911 году. Вид большого зала, наполненного скелетами огромных животных, разительно отличался от интерьеров буддистских святилищ, которых Николас повидал немало, Культ кита вьетнамцы заимствовали у народа чампа, одного из множества аборигенов, покоренных вьетнамским царством.

— Многие столетия в здешнем фольклоре Спаситель воплощался в образе кита, — продолжал рассказывать Тати, положив свою плоскую жесткую ладонь на стекло, — что вполне естественно для нации рыболовов.

Небо было усыпано звездами; луна цвета банановой кожуры величественно плыла в вышине, словно боевой корабль, поднимающий паруса перед тем, как атаковать гигантских загадочных тварей.

— На какое время Ван Кьет назначил встречу? — спросил Николас.

— Мы пришли гораздо раньше — я хотел, чтобы вы до этой встречи увидели кое-что любопытное. Ручаюсь, нигде во Вьетнаме вы не увидите ничего подобного. И еще я считал необходимым, чтобы вы на всякий случай внимательно осмотрели место, где будет происходить встреча — мало ли что... И дело не в том, что я не доверяю старшему инспектору; просто я не доверяю вьетнамцам вообще. По-моему, они привыкли лгать всем — даже самим себе.

И глядя на останки удивительных животных, Николас с внезапной остротой ощутил вселенскую гармонию жизни; ему показалось, что самые далекие звезды стали ближе, а луна спустилась к самой земле. Но заговорил он совсем о другом:

— Насколько я знаю, у якудзы редко случается, чтобы такой молодой человек, как вы, стали оябуном целого клана.

Тати усмехнулся:

— Да, вы, конечно, знаете о жизни якудзы куда больше, чем члены этой организации.

Николас остановился. На лице его застыли тени, отбрасываемые скелетом морского исполина.

Линнера совсем не устраивало, что разговор по инициативе Сидаре принимает шутливый оборот.

— Если не ошибаюсь, вы теперь входите в тайный совет Годайсю?

— Да, это так. А если я получил верную информацию, то вы, в свою очередь, поклялись защищать безопасность Микио Оками. Но весьма вероятно, что кайсё Оками уже мертв. И кое-кто из его приближенных будет рад об этом узнать — потому что именно один из них — организатор этого убийства. В лучшем случае бывший кайсё сейчас где-нибудь скрывается.

— Его уже успели лишить сана?

— По крайней мере, те сведения о деятельности совета, которыми я располагаю, — а их у меня не так много, — говорят об этом.

Последние слова Николас выслушал с еще большим интересом.

— Вы говорите так, словно не входите в тайный совет Годайсю.

— А почему вы решили, что я член этого совета? Да, я занял пост Томоо Кодзо, но это еще не значит, что меня ввели в совет. Вероятно, для этого у меня нет еще достаточного авторитета. — Тати бросил выразительный взгляд на звезды, сияющие в безоблачном небе. — Знаете, что я думаю обо всем происходящем? По-видимому, меня избрали преемником Кодзо как раз потому, что я еще молод и не имею такого мощного влияния на дела клана, как Акира Тёса. Лучшую кандидатуру и придумать трудно. Я нуждаюсь в поддержке, и они с радостью окажут мне любую услугу, зная, что благодаря этому я стану их вечным должником. Больше того, они надеются, что могуществу клана Ямаути придет конец.

— Но, насколько я понимаю, Вы с ними не очень-то согласны...

— Разумеется.

У небольшого сада камней они уселись на перила веранды, свесив ноги, словно двое уставших от шумных игр мальчишек. Тати достал из походной сумки холодное жареное мясо и рыбу, запеченную целиком. Окружающая обстановка мало подходила для трапезы, но они поели с аппетитом. Аккуратно убирая в сумку остатки пищи, Тати сказал:

— Мой план рассчитан на то, чтобы и вы кое в чем приняли участие — если, разумеется, мне удастся вас заинтересовать.

— Все, что связано с якудзой, меня мало интересует.

— Разве? — удивленно поднял брови Сидаре, — А по-моему, как раз наоборот. Ваш отец был лучшим другом Микио Оками. Через него он пользовался услугами якудзы для достижения определенных целей.

— Вы же знаете, что творилось в Японии после войны — полный хаос. Для того, чтобы восстановить порядок в стране, возродить ее экономику, приходилось использовать любые средства. Оккупационная администрация в некоторых случаях допускала сотрудничество и с якудзой. Все это попросту входило в работу моего отца.

— Да, конечно. Он сыграл выдающуюся роль в становлении новой Японии. Если бы не его усилия, кто знает, смогли бы мы с вами вот так здесь беседовать...

«Чистейшее лицемерие!» — подумал Николас и только сейчас осознал, что родство их с Тати духовных начал, появившееся благодаря владению тау-тау, могло сослужить дурную службу, невольно обнажая то, что человек хотел бы сохранить в тайне.

Внезапно оба они одновременно уловили едва заметное движение. Медленно, словно нехотя, маленькая человеческая фигурка возникла из тени храмовых колонн и двинулась к ним. Это была девочка, тонкая и гибкая, как тростинка. Она покачивала узкими бедрами в такт старому как мир ритму, который казался здесь неуместным до нелепости.

Девочке было лет девять, не больше. Под ее тонкими одеждами не было заметно даже намека на грудь. Но она виляла бедрами не хуже самой отпетой проститутки в любом уголке земного шара.

— Дай-ка свою руку, — сказал ей Сидаре, и девочка протянула ему свою грязную ладошку. Ее руки, лицо и плечи были в синяках. Изобразив улыбку на смазливом личике, девочка пролепетала по-вьетнамски:

— Хотите здесь? Прямо сейчас. Всего за пять американских долларов.

Николас не поверил своим ушам — то, что он услышал, было чудовищно! До этого Линнер ни разу еще не сталкивался с детской проституцией.

Тати поднялся, сунул девочке в кулачок несколько мятых банкнот, набросил на ее худенькие плечи свой пиджак и тихо сказал что-то на том же диалекте. Тревожно-подозрительное выражение исчезло с лица девочки и она позволила подвести себя к Николасу.

Несчастное чумазое дитя уселось на перила рядом с ним и принялось жадно, словно дикий зверек, поглощать остатки еды, которые дал ей Тати.

Девочка была действительно красива — черные блестящие глаза, кожа цвета полированной бронзы. И особенно ужасно на этом неоформившемся детском тельце выглядели кровоподтеки. Не переставая жевать, девочка успевала отвечать на вопросы Сидаре, а тот переводил ее рассказ с вьетнамского для Николаса.

— Она говорит, что отец научил ее, как доставлять удовольствие мужчинам, — мягко сказал Тати. — Ее семья настолько бедна, что если бы не деньги, которые она приносит, они оказались бы без крыши над головой. Ее маленький брат серьезно болен, и весь заработок отца уходит на лекарства и пропитание.

Тати вытер рыбий жир с губ девочки и что-то быстро сказал ей. В ответ она одарила его улыбкой, вскочила на ноги и, придерживая на плечах огромный пиджак Сидаре, вприпрыжку убежала туда, откуда появилась несколько минут назад, — теперь такая же веселая и беззаботная, как и любая ее ровесница.

— Сегодня мы немного облегчили ее участь, — печально проговорил Тати, — а завтра она снова вернется к своему ремеслу, будет прикидываться девственницей, чтобы заезжие бизнесмены не побоялись заразиться от нее СПИДом. Но все равно, рано или поздно, она обязательно подхватит эту болезнь.

Луна начала клониться к горизонту и контуры ее заколебались в восходящих потоках грязного воздуха — знамение недалекого индустриального будущего Вьетнама. Скоро толстый слой сажи навсегда покроет эти деревья и камни.

Теперь, когда Тати остался без пиджака, Николас впервые увидел его руки. Они были очень странные — без единого волоска, с бледной глянцевой кожей, словно отлитые из жидкого воска. Но главное — по всей правой руке, опоясывая ее кольцами, спускались старые, необычного вида шрамы.

Тати по-прежнему копался в сумке, поэтому не сразу заметил удивленный взгляд Николаса.

— Вас заинтересовали мои шрамы? — спросил он. — Понимаю, на вашем месте я бы тоже сгорал от любопытства...

Николас ничего не ответил. Он вспомнил о биомеханической руке Кроукера и подумал: «Интересно, тосковал ли когда-нибудь его друг о своей собственной руке?» И тут же почувствовал, что сейчас ему очень недостает Лью. Обычно они регулярно, по ими же самими заведенному распорядку, созванивались и держали друг друга в курсе своих дел...

"Два дня пытался выйти на связь, — сказал Кроукер недавно. — Ждал ответного звонка — и ничего! Что случилось, черт возьми! У тебя все в порядке? "

«Не то чтобы совсем. Ты помнишь Тимоти Делакруа?»

«Того, что занимается торговлей оружием? Помню, конечно».

«Он в Сайгоне. Я попытался выйти на него. Мерзавец хотел разнести меня в клочья прямо на улице».

«Господи! Ты уверен, что тебе больше ничего не грозит? Может, мне подъехать?»

«Спасибо, не волнуйся. Ничего страшного со мной не случилось. К тому же, мне кажется, ты больше нужен там, где сейчас».

«Не убежден...»

Кроукер рассказал ему о краже со взломом у Моникера.

"Я разузнал кое-какие детали о том, что такое «Факел» — это похуже, чем мы могли предположить. Действительно новое оружие, и притом большой разрушительной силы. Взрыв запланирован на пятнадцатое марта, но я не знаю, в каком месте. Единственное, что мне известно, точка выбрана по принципу — я цитирую:

«близости цели и плотности населения, максимальное воздействие гарантируется».

«Значит, в центре крупного города», — произнес Николас, холодея.

«Точно. Вот только какого именно? Это может быть любой большой город в любом уголке земного шара».

«Надо действовать быстрее — у нас в запасе всего три недели. Ты должен полностью на этом сосредоточиться».

Услышав от Кроукера о Домино, Николас сказал:

«Думаю, чем больше ты о ней узнаешь и чем скорее это произойдет, тем лучше».

«Согласен. Меня удивляет, откуда у клерка из „Зеркала“ такая ценная информация».

«Вот именно. И еще: если Веспер Архам входит в сеть Оками нишики, то факт, что она работала и на покойного босса „Зеркала“ Леона Ваксмана, очень меня тревожит».

«Ну да, ведь Ваксман был не кто иной, как Джонни Леонфорте, отец Чезаре Леонфорте, или, как его называют иначе, Бэда Клэмса».

«Чем больше я думаю о Веспер, тем тревожнее мне представляется ситуация. Что, если она шпион Годайсю в разведсети нишики?»

«И я об этом думал. Нишики — это нечто вроде сети, по которой Оками снабжает Гольдони — Доминика, а теперь Маргариту — сведениями о некоторых пикантных подробностях жизни правящей элиты. Если Веспер уже проникла в нишики, то она без особых хлопот, следуя вдоль сети, может снова выйти на Оками».

Оба разведчика вздрогнули при мысли, что враги Оками могут найти его, даже если он находится в надежном месте.

«В таком случае твоя задача становится еще более важной. И справиться с ней надо срочно! — воскликнул Николас. — Ты должен найти Оками прежде, чем это сделает Веспер...»

Погруженный в свои мысли, Николас не сразу ответил Сидаре.

— Меня больше интересует судьба этой несчастной девчушки и других таких же детей, выброшенных на панель. Скоро в собственной стране они станут изгоями, — наконец произнес он.

— Именно — изгоями, — кивнул Тати, подставляя правую руку лунному свету, — Я знаю, что это такое, Линнер-сан. Это когда другие дети постоянно травят тебя за то, что ты не такой, как все... Но для этого не обязательно быть бедным. Я вырос в семье, которая всегда отличалась от окружавших. Мы жили в районе, где послевоенная разруха была особенно сильной. Переехали туда, когда мне было шесть лет. Отец верил, что именно здесь, снизив накладные расходы, удастся добиться более высокой прибыли.

Все мои одноклассники жили в маленьких уродливых железобетонных домиках, а мы — в просторном двухэтажном особняке. И дом наш был по-настоящему красив. Мать была художницей, она создавала необыкновенные произведения. Я так хотел пойти по ее стопам, но, увы, природа не наделила меня талантом. Чувство формы и перспективы было мне так же чуждо, как моей матери — законы квантовой физики.

У меня была светлая кожа — еще одно очко совсем не в мою пользу. Когда я был совсем маленьким, я видел, как моя мать купалась в море. Ее кожа была белой как молоко и такой тонкой, что казалась совершенно прозрачной. Уже позже, став старше, я как-то прочел миф о Снежной лисице, которая в последний день года спускается с гор в долины, где живут люди, и там, превратившись в девушку с молочно-белой кожей, строит разные козни фермерам и горожанам. Тогда я и поверил, что моя мать и есть то самое фантастическое существо, и почувствовал себя чужим среди окружающих меня людей.

В школе меня ненавидели за то, что я богат, а кожа у меня белая. Учителя во главе с директором считали, что само мое присутствие подрывает порядок и дисциплину, потому что я ни с кем не дружил, всегда поступал по-своему, не желал говорить на местном диалекте. Мои одноклассники, смуглые бесенята, не хотели смириться с тем, что я не признавал их вожаков, не подчинялся правилам, которые были установлены в классе.

Николас слушал Тати и вспоминал, как ему тоже трудно пришлось — сначала в обычной школе, потом в доджо — школе боевых искусств, — прежде чем он научился защищать себя. В начальных классах его постоянно били более сильные мальчишки, поэтому он и решил заняться единоборствами, избрал основной дисциплиной айкидо — борьбу, предназначенную для самозащиты.

— Меня нигде не оставляли в покое, — продолжал Тати. — Ни в классе, ни на спортплощадке. Били, пинали, оскорбляли, унижали. Моей матери без конца приходилось залечивать мои раны, синяки и шишки. Однажды меня сильно ударили по голове, и мама повела меня к доктору, но он сказал, что медицинская помощь мне не нужна, что никакого сотрясения мозга у меня нет. А все потому, что в группе ребят, которые меня избивали, были и два его сына.

Когда в школу пришел мой отец, чтобы разобраться, что происходит, директор встретил его неприязненно. Причина тоже была ясна: мой отец в неделю зарабатывал столько, сколько директор школы — за год. Директор посоветовал отцу не жаловаться на мальчишек, а уделять больше внимания моему воспитанию, чтобы я не рос высокомерным, считался с мнением коллектива и вообще вел себя, как все. Отец пригрозил, что обратится в местную газету, на это директор ответил, что дети редактора и владельца этой газеты учатся в его школе и поддержат за то, что он соблюдает права всех учеников, а не зазнавшегося отпрыска богатых родителей.

Тати немного помолчал, видимо, воспоминания взволновали его, потом продолжил свой рассказ.

— И тогда я решил бросить всем вызов, совершить Поступок. Однажды, когда ребята собрались в большом лекционном зале, чтобы выслушать очередную лицемерную проповедь директора, я поджег свою правую руку. Это был действительно отчаянный поступок, но я ровным счетом ничего не добился. Руководство школы, словно сговорившись, назвало все случившееся несчастным случаем и быстро все замяло.

У меня остался один единственный выход — уйти в якудзу. Я обратился в Кумамото, и потом со всей горячностью юности, помноженной на отчаянье, бросился к местному оябуну. Услышав, что я сделал со своей рукой, он понял все.

Тати подставил свету левую руку, и Линнер увидел, что у него недостает фаланги мизинца.

— Сейчас и об этом расскажу, — увидев в глазах Николаса немой вопрос, произнес Сидаре. — У оябуна не было сыновей, только дочери, и он поручил мне охранять свою старшую в день ее бракосочетания с сыном оябуна соседнего города. Союз этот означал слияние двух кланов в один, мощный, а это многим не понравилось. Было организовано нападение на свадебный кортеж, и в невесту попала шальная пуля. Шесть часов спустя девушка умерла на операционном столе. Я был в отчаянии, хотя понимал, что в ее гибели не виноват. Как ее телохранитель, я все равно ничего не смог бы сделать в той ситуации. Лично на девушку никто не нападал, пуля, повторяю, была шальная. Но я не оправдал возложенного на меня доверия и знал, что меня ожидает суровое наказание. Однако оябун не только не упрекал меня, он говорил со мной, как с родным сыном, даже высказал мне свою признательность за преданность. И тогда я поклялся быть верным ему до конца жизни и в знак этого отсек себе палец. С тех пор я живу в мире якудзы, я нашел в нем то, что искал.

Проснувшись утром, Кроукер сразу же проверил, в гостинице ли Маргарита. Ему сообщили, что она не возвращалась. Тогда он решил еще раз воспользоваться паролем «Зеркала» для того, чтобы выйти на код, оставленный ему шефом, Уильямом Джастисом Лиллехаммером. Ответил сочный молодой мужской голос. Получив отзыв на пароль, Кроукер попросил связать его с Домино.

— Я очень сожалею, но здесь нет человека с таким именем, — последовал ответ.

— Не может быть. Ведь я говорил с ней вчера вечером, — пробормотал Лью озадаченно и тут же, мысленно просчитав все возможные варианты событий, понял, что сделал глупость.

— Да нет, вы ошибаетесь! Вчера вечером дежурил я, Что-то не припомню, чтобы мы с вами разговаривали.

— Но ведь я звонил...

— Минутку. Все звонки заносятся в компьютерную сеть. Сейчас я получу вход... Так. В котором часу вы звонили?

— Я звонил два раза, — и Кроукер назвал точное время.

— Не знаю, куда вы звонили, но, по крайней мере, не сюда. Я просмотрел все пароли звонивших в этом году, и вашего среди них нет. Он появился только сегодня.

Кроукер закрыл глаза. Его мозг напряженно работал. Кто же такая эта Домино, и как она могла узнать, куда он звонит? И самое главное — как ей удалось прорваться в федеральную сеть, чтобы перехватить его звонок.

Кроукер описал дежурному оператору внешность Домино. Выслушав, тот рассмеялся:

— Не знаю, не знаю. Если бы не цвет глаз и волос, я решил бы, что речь идет о Веспер Архам.

От неожиданности детектив закашлялся, затем спросил:

— Она была помощницей Ваксмана, не так ли?

— Ну да. Но сейчас работает непосредственно на сенатора Дедалуса.

— Ив чем заключается ее работа?

— Делает все, что ей поручают. Ходят слухи, что она пытается собрать вместе оставшихся активных членов «Зеркала», чтобы подвергнуть их тщательной проверке. Известие о том, что Ваксман на самом деле Джонни Леонфорте, буквально взорвало управление изнутри. Поголовная смена кадров, руководства и так далее...

— Но, насколько я знаю, Веспер была всего-навсего помощницей по административной части?

— Это так, но... опять же ходят слухи, что теперь она нечто гораздо большее. Может быть, даже агент Дедалуса, кто знает...

Кроукер все больше склонялся к тому, что их с Николасом предположения по поводу Веспер были верны. Она действительно агент Дедалуса. Но ведь одновременно она входит в разведсеть Оками нишики! А значит, слухи о том, что она ведет двойную игру, — не просто слухи. Нужно выведать о ней все, что только возможно. Если из-за нее в опасности нишики, то Маргарита — тоже.

— У нее есть сестра? — спросил Кроукер.

— В картотеке нет таких данных, а картотека — надежный источник информации.

— Так, хорошо, — Кроукер сумел взять себя в руки. — Мне необходимы две вещи: домашний адрес Веспер и полная запись телефонных разговоров со стриптиз-баром Моникера за последние три месяца. А также номера телефонов, с которых туда звонили.

Детектив назвал оператору адрес, который дала ему Домино. Раз она дезинформировала Кроукера, логично было предположить, что документы, которые он получил от нее, — тоже фальшивка. Но если бы даже произошло чудо и это оказалось не так — все равно лишняя проверка не помешала бы.

— Я очень сожалею, — ответил оператор, — но к адресам персонала управления имеет доступ только директор. А вот запись разговоров — это не проблема. Курьер доставит ее вам в любое место, которое вы назначите.

— Да вот хотя бы прямо сюда, в гостиницу. Как я понимаю, придет кто-то другой, не вы?

— Само собой. Неужели я стану действовать против правил, принятых в нашем бюро?

«Зато это вполне соответствовало бы правилам Домино», — подумал Кроукер и спросил:

— Кстати, а как вы полагаете, кто бы мог обладать достаточными полномочиями, чтобы востребовать домашние адреса сотрудников?

— Лиллехаммер, к примеру. Но он, как известно, мертв.

— Кто еще?

— Хм... Сенатор Дедалус, разумеется.

— В самом деле?

— Это предпочитают не афишировать, но сенатор Дедалус возглавлял сенатский комитет по расследованию деятельности Леона Ваксмана, который стоял во главе нашего федерального агентства до момента своей гибели в конце прошлого года.

— Скажите, а что, сам сенатор пожелал, чтобы пресса не узнала о его деятельности в этом комитете?

— Точно не знаю, но думаю, да. Он довольно серьезно занят УНИМО и не хотел бы, чтобы его упрекали в погоне за двумя зайцами сразу.

— Что такое УНИМО?

— Управление по научным исследованиям Министерства обороны, — на противоположном конце линии раздался смешок. — Вы даже не поверите, какую полуфантастическую белиберду финансируют эти ребята. Антропоморфные роботы, диковинные виды оружия и прочее дерьмо. Откуда только деньги берут, ума не приложу! Из теневого бюджета, скорее всего, — то, что не фигурирует ни в каких финансовых отчетах.

«А вот это уже интересно», — подумал Кроукер, Женщина, назвавшаяся Домино, рассказала ему о том, что сенатор приложил руку к регулированию грузовых перевозок между штатами и муниципальному строительству, но факты, упомянутые оператором, он слышал впервые.

— И кто же теперь ваш босс? — спросил Кроукер.

— Очевидно, сенатор Дедалус примет решение, но пока человека на пост директора не нашли.

— А кто будет подписывать его назначение? Президент?

— Вряд ли — до сих пор президенты в это не вмешивались. Разведагентство — любимое детище сенатора Дедалуса.

Кроукер положил телефонную трубку и посмотрел на часы. Было почти четыре утра. У него не было сил даже раздеться, он рухнул на постель в костюме и забылся тяжелым недолгим сном.

Во сне он видел, что сидит верхом на ночной вазе в мешковатом шутовском наряде и отвечает на вопросы чиновника правительства Соединенных Штатов. Голос этого чиновника странным образом напоминал Чезаре Леонфорте.

Ровно в шесть звонок будильника поднял его с постели. Но Лью еще долго оставался под влиянием увиденного во сне. Хотя он и пытался отвлечься, не думать о том, чем угрожает Бэд Клэмс, или Чезаре Леонфорте, Маргарите, но никак не мог заставить себя успокоиться. Это было все равно, что убеждать хирурга, оперирующего собственную жену, не волноваться за свою пациентку. Наконец он решил связаться с Линнером и набрал кодовый номер.

Звонок раздался через мгновение. Он даже подскочил от неожиданности и схватил трубку.

— Ник?

— Здорово, Лью.

Кроукер не мог сидеть спокойно и ходил взад-вперед быстрыми нервными шагами. Несмотря на адскую усталость, он был возбужден и готов действовать.

— Судя по всему, — говорил он другу, — сенатор Дедалус взял контроль над «Зеркалом» в свои руки. Я должен узнать, на чьей он стороне — Гольдони или Леонфорте. Всегда считалось, что он друг Доминика Гольдони, но ведь один из Леонфорте, а именно Джонни, возглавлял его агентство. К тому же, как ты знаешь, Джонни был одним из лидеров Годайсю.

— Интересно, — проговорил Николас. — Ведь Годайсю — организация, которая отпочковалась от якудзы.

Детектив изложил суть связей, которые могли существовать между якудзой, «Авалон лимитед», «Факелом» и Делакруа.

— Хотелось бы узнать, кто занят производством «Факела», — наконец детектив заговорил о самом главном.

— Мне кажется, я знаю, кто это может быть, — и Николас рассказал Кроукеру то немногое, что ему удалось узнать о Плавучем городе.

— Вполне может быть, что один какой-то человек или несколько людей, в чьих руках находится «Факел», вынесли смертный приговор Оками, — предположил Лью.

— Бьюсь об заклад, что это сделали те, кто входит в Годайсю! — воскликнул Николас.

Они помолчали, потому что в голову каждому пришла одна и та же мысль. Первым ее высказал Линнер.

— И Оками убьют с помощью этого «Факела»!

— Да, наверное. Все логично. И Микио прекрасно понимает, что теперь, когда он лишился своего поста и вынужден скрываться, он уже не в силах ничего предотвратить. Вот почему он подбрасывает нам сведения, за которые мы можем зацепиться.

Они закончили разговор перед самым рассветом. Через двадцать минут Кроукер, приняв душ и побрившись, вышел из комнаты. По дороге он думал о том, что произошло у него с Домино. Ясно, что его пытались прощупать, но и он делал то же самое, Однако усилия Домино увенчались большим успехом, и Кроукер почувствовал себя крысой, которую ловко загнали в хитроумный лабиринт. Однако Лью еще никогда не оказывался игрушкой в руках неведомых сил, и это очень его тревожило. Схватив такси у входа в гостиницу и назвав адрес сенатора Дедалуса, он позволил себе немного отдышаться.

«Очень похоже на то, — продолжал размышлять детектив, — что так называемая Домино, сестра Веспер Архам, и есть сама Веспер. А если она — агент Дедалуса в нишики, то предположение становится фактом». В голове Кроукера рисовалась такая картина: Дедалус наверняка стоял за Джонни Леонфорте, поэтому Джонни, назвавшись Ваксманом, сумел без всяких препятствий пройти все проверки. Лью собирался узнать от Веспер, кому принадлежит «Моргана Инкорпорейтед». В документах фирм «Моргана» и «Авалон лимитед» упоминалось одно и то же оружие — «Факел 315». Если два таких мощных конкурирующих производителя борются за «Факел», значит, это действительно серьезная штука.

Ему удалось заснуть только под утро, и это был весь его отдых. Поэтому Кроукер чувствовал себя помятым, несмотря на то что постарался привести себя в порядок. Да, вид у него был неважный, особенно для встречи с сенатором. Оставалось надеяться на личное обаяние.

На улице опять сыпал мелкий нудный дождь. То и дело порывы холодного зимнего ветра превращали его капли в мелкую снежную крупу, и тогда казалось, что какая-то бесприютная дворняга скребется в стекла и двери его автомобиля и просится погреться.

Думая о запутанных фактах, в которых они с Николасом пытались разобраться, Лью не забывал и о Маргарите. Он старался заставить себя не думать о ней, но ничего не мог с собой поделать. Если она связана с Веспер, которая руководит нелегальной деятельностью фирмы «Моргана Инкорпорейтед», то это придает делу совсем новый оборот. Кроукер чувствовал, что Доминик Гольдони был не просто первым аферистом на Восточном побережье, а скорее редкостным фантазером. Он порвал с могучим Годайсю, связал свою судьбу с Микио Оками — для того, чтобы возглавить безумно опасный заговор. Это его и погубило, а Оками же чудом остался жив и оказался в изгнании. Что же Двигало этими двумя незаурядными людьми?

Вопреки традициям и простой логике, Гольдони тайно готовил сестру занять его место в структуре власти. И тем не менее давний противник Доминика, Чезаре Леонфорте, понял, что пахнет предательством. Может, он слишком хорошо знал Тони Д. — а может, оказался умнее, чем предполагал Доминик? Во всяком случае, он получил то, чего хотел: теперь Кроукер, словно охотничий пес, почуявший добычу, шел по следу.

Но чем ближе он подбирался к Маргарите и сети нишики, тем больше боялся, что вспыхнувший в нем гнев заставит его позабыть об осторожности. Он знал слишком много случаев, когда полицейские патрули отправлялись на тот свет только потому, что давали волю эмоциям. Кроукер не хотел расставаться с жизнью подобным образом. С другой стороны, он понимал, как далеко зашел, распутывая это дело, и начал испытывать страх. Страх же был не менее опасен, чем гнев, ибо если гнев делает человека безрассудным, то страх парализует его волю.

Итак, вариант номер один: Доминик и Оками являются владельцами «Моргана Инкорпорейтед». Вариант второй: Веспер, имея связи в «Зеркале» — сверхсекретном федеральном разведагентстве, которым руководил Джонни Леонфорте, а теперь сенатор Дедалус, — является важной фигурой в этой игре. К выводам, которые сделали Николас и Кроукер, их отчасти подтолкнул Микио Оками. К ним постепенно стекалась информация: об «Авалоне», «Факеле», а затем о разведсети нишики. Они поняли, что главная цель этой организации — сосредоточить власть в руках сначала Доминико Гольдони, а теперь Маргариты. Кроукер не мог избавиться от ощущения, что Микио Оками постоянно оказывается за спиной то одного, то другого участника спектакля, сценой которого является вся планета, и все время дергает за веревочки своих марионеток.

Сенатор Ричард Дедалус — вот кто был ключом к разгадке, и Кроукер с нетерпением и трепетом ждал встречи с человеком, который создал разведагентство Ваксмана и, судя по всему, взял его теперь под собственный контроль.

Дедалус владел большим поместьем в Маклине штата Виргиния. В центре усадьбы стояло внушительное каменное сооружение, напоминавшее своей архитектурой английские замки. К нему вела извилистая, мощенная гранитом дорога, по сторонам которой выстроились величественные бредфордские груши. Своей прямой осанкой они напоминали часовых Виндзорского замка.

Машина миновала безупречно ухоженный фруктовый сад и теннисный корт, остроумно спрятанный от солнечного зноя. Кроукер заметил, что некто в комбинезоне, очевидно, садовник, не спеша ехал вдоль сада на минитракторе, груженном разнообразным инструментом. Несмотря на ранний час, он не обратил на такси детектива никакого внимания — видимо, хозяину усадьбы нередко наносили визиты во внеурочное время.

Кроукер расплатился с таксистом, вышел из машины и огляделся. Он стоял на большой площадке, которая вполне могла вместить пуленепробиваемый президентский лимузин и еще две машины — для охраны и штата. Украшенная резьбой входная дверь была настолько высока, что в нее мог бы войти, не пригибаясь, баскетбольный центровой.

Кроукер довольно настойчиво позвонил. Дверь открыла молодая женщина лет двадцати с небольшим. На ней был изящный костюм от Донны Карин; жемчужное ожерелье выглядело очень эффектно на ее коже, которая по цвету напоминала горячий шоколад. Большие черные глаза взглянули на детектива с доброжелательным любопытством.

— Чем могу быть полезна? — спросила девушка. Кроукер достал свое удостоверение.

— Я хотел бы встретиться с сенатором.

Девушка прочитала документ и сличила фотографию с личностью Кроукера. Все это произвело на детектива определенное впечатление, так как обычно стоило ему только извлечь удостоверение, как перед ним немедленно распахивались любые двери.

— Проходите, — пригласила она, отступив на шаг. — Я узнаю, встал ли сенатор.

Девушка провела Кроукера в просторную овальную комнату, выложенную белыми мраморными плитами. Под потолком висела массивная хрустальная люстра. Широкая тиковая лестница, судя по всему, недавно построенная по специальному заказу, изящной дугой поднималась на второй этаж.

В центре комнаты находился небольшой столик черного дерева, своей формой он точно повторял очертания комнаты. На нем высилась статуя Беннет Бин, выполненная из гранита, нержавеющей стали и глины. Макушка статуи почти касалась хрустальных подвесок люстры.

— Не желаете ли чашечку чая или кофе? — спросила девушка.

— От кофе я бы не отказался.

Она улыбнулась ему, обернувшись на ходу:

— Пожалуй, и я к вам присоединюсь.

«Она прекрасно сложена, — подумал Кроукер, — узкая талия, стройные ноги. Сквозь костюм хорошо видны развитые мышцы плеч и спины. Не удивлюсь, если она входит в штат личной охраны сенатора».

Они прошли на кухню. Это было необычайно большое помещение, стены которого, выкрашенные бледно-желтой эмалью, отражали множество медных котлов, подвешенных на цепях к потолку. Наконец, здесь стояла настоящая голландская печь и стальной холодильник со стеклянными дверцами — за такой комплект любой владелец ресторана продал бы душу.

Девушка налила две чашки горячего кофе и подала их к столу на стеклянном подносе с металлическим держателем.

«Очень по-европейски», — отметил Кроукер, продолжая разглядывать женщину. У нее было большое, несколько простоватое лицо, в уголках губ постоянно пряталась улыбка. Затем детектив снова принялся внимательно рассматривать кухню, особенно ее заднюю стену, которая сплошь состояла из окон и застекленных дверей. За ними виднелась лужайка с множеством цветочных клумб.

— Чудесная картина, не правда ли? — спросила девушка, поймав взгляд Кроукера. — Зимой от садов веет суровостью и в то же время какой-то грустью.

— Не знаю. Мне трудно судить — не часто приходится видеть сады зимой.

Она усмехнулась и протянула ему руку:

— Кстати, меня зовут Мария.

Ее рукопожатие, как он и предполагал, было крепким и холодным.

— Лью Кроукер.

Она кивнула и заметила:

— Вы приехали в такой ранний час...

— У меня к сенатору крайне срочное дело.

— Он спустится через пять минут.

«Откуда ей это известно? — удивился Кроукер. — Откуда вообще сенатор может знать, что я жду его здесь — если провожатая еще не отходила от меня ни на шаг?»

— Я буду присутствовать при встрече, — добавила Мария.

— Вы его личный юрист?

Она рассмеялась:

— Ну что вы, помощь сенатору в этом не нужна, он сам прекрасный юрист.

Детектив еще раз внимательно осмотрел девушку с головы до ног. Если она вооружена, то где прячет пистолет? Непонятно.

— Вас что-то смущает? — поморщился детектив. — А ведь я работаю в федеральном разведагентстве. В агентстве сенатора, между прочим.

— Мистер Кроукер, мне платят огромные деньги за то, чтобы я постоянно оставалась подозрительной. И дело вовсе не в вас лично.

— Надо же. Ну ладно. По крайней мере, после ваших слов я чувствую себя поуютнее.

Она рассмеялась. Это был хороший смех — открытый, от души. Мария все больше ему нравилась. Кроукер любил людей, у которых было чувство юмора.

— Вы давно работаете у сенатора?

— Я для этого слишком молода. Всего около года.

— А какова судьба вашей предшественницы?

Мария обнажила в улыбке ряд ослепительно белых зубов:

— Предшественника. Он оказался менее приспособленным к этой работе.

И тут из-за стены раздался голос:

— Развлекаете нашего друга, Мария?

— Да, сэр.

Кроукер обернулся и увидел высокого седовласого мужчину с мрачным крупным лицом и прозрачными голубыми глазами. Казалось, даже комната изменилась, когда в нее вошел этот человек. Он ступал медленно, но то была не стариковская медлительность — скорее, уверенная поступь морского волка, привыкшего к качающейся палубе под ногами. Мужчина слегка сутулился, словно самый высокий потолок был для него все же низковат. Сенатор в своих дешевых слаксах, полотняной рубашке и тяжелой суконной куртке больше походил на фермера, чем на одного из самых могущественных и влиятельных политиков в американской столице.

— Он прошел электронный контроль, — сообщила Мария, кивнув головой в сторону гостя. — Оружия, подслушивающих устройств, микромагнитофонов не обнаружено. Чистенький.

Дедалус удовлетворенно хмыкнул и энергично — возможно, даже чересчур — потряс руку Кроукера.

— Я Ричард Дедалус, мистер Кроукер. Итак, вы из нашего агентства?

«Он слышал наш разговор с Марией, значит, по всему дому расставлены микрофоны и, вполне возможно, скрытые видеокамеры. Что и требовалось доказать», — подумал Кроукер и произнес:

— И да, и нет.

— Вот как? — удивленно поднял брови сенатор.

— Дело в том, что мистер Лиллехаммер нанял меня для расследования убийства Доминика Гольдони. Он подозревал, что не все сотрудники агентства безупречно чисты.

— Понимаю, — кивнул Дедалус. — Прежде всего его тревожил Леон Ваксман. Да, это была наша ошибка.

Дедалус многое не договаривал. Не мог же он не знать, что почивший Леон Ваксман — это Джонни Леонфорте?

— Я вижу, кофе выпит. Тогда, если вы не против, пройдемся до теннисного корта. Все трое направились к двери.

— Простите, но так ли уж обязательно присутствие Марии? — осведомился детектив.

— После истории с Ваксманом — боюсь, что да.

Они нырнули в утренний туман. Мария держалась в нескольких шагах позади, поглядывая то на собеседников, то вокруг себя. Вдалеке Кроукер опять увидел садовника. Он остановил свой минитрактор и сейчас возился с каким-то вечнозеленым растением у утла корта.

— Некоторые вещи лучше обсуждать без лишних свидетелей, — сказал сенатор, не уточнив, впрочем, кого он имеет в виду. Возможно, он говорил о своей же собственной электронной системе наблюдения.

«Если так, то это забавно», — подумал Кроукер.

— Я разыскиваю одну женщину, — сказал детектив. — Знаю, она входит в штат агентства — или, по крайней мере, входила, когда был жив Лиллехаммер. Поэтому я и пришел к вам.

— Ее имя?

— Веспер Архам.

Сенатор ответил не сразу, его дыхание заметно участилось.

— А почему она вас интересует?

— Я расследую убийство Гольдони и у меня к этой даме есть несколько вопросов.

Сенатор резко остановился.

— Боже правый, но Лиллехаммер умер три месяца назад, Кто же приказал вам продолжать расследование?

— Но ведь никто не отдавал приказа это дело прекратить.

Дедалус, прищурившись, посмотрел прямо в глаза детективу.

— Вы меня потрясли, мистер Кроукер. Немногие сотрудники проявляют такое рвение. А кто вам сейчас платит, могу я узнать?

— Никто.

— Вы либо крайне любопытны, либо очень принципиальны, — пробормотал Дедалус. — Скоро узнаем, какое из этих предположений правильно.

— Очевидно, вы распорядитесь прекратить расследование?

Дедалус бросил на Кроукера пронизывающий взгляд.

— Кто вам сказал?

— Простая логика. Вы были другом Гольдони, часто принимали у себя его и сестру Маргариту. А два дня назад послали за ней в аэропорт свой лимузин. Гольдони решал задачи глобальных масштабов, и я убежден, что Веспер, а возможно, и Маргарита, заняты тем же.

— Как, должно быть, и я, не так ли? — сенатор покачал головой. — Я — большой злой волк, который может творить что угодно по своему произволу, так, кажется, вы себе представляете? — Они дошли до ворот корта, и Дедалус открыл их. — Вы сказали, что Гольдони был моим другом. Не отрицаю, хотя кое-кому это может показаться неправдой — ведь я член Сената Соединенных Штатов, а он обыкновенный аферист. Но вы просто не знаете этого человека! Назвать его аферистом было бы несправедливо. Скорее, это был настоящий дьявол! Но он сделал в жизни много хорошего. Хотя я и не хотел бы выступить адвокатом на его судебном процессе.

Они вышли на теннисную площадку, размытую дождем. Дедалус угрюмым взглядом уставился на вязкую глину, а Кроукер спросил:

— Что вам известно о Веспер Архам?

Дедалус извлек из кармана микрокомпьютер и набрал нужный код.

— Родилась в Потомаке, Мэриленд. Закончила Йельский университет с отличием, защитила докторскую диссертацию по клинической психологии в университете округа Колумбия, затем занималась исследованиями в области парапсихологии в...

— Парапсихологии?!

— Ну да, — сказал сенатор, оторвав взгляд от монитора. — Она — Фи Бэта Каппа и является членом «Менсы».

— А-а, эти фанатики интеллекта...

— "Менса" — общенациональный клуб, объединяющий высокоодаренных или даже гениальных людей, — назидательно проговорил Дедалус.

— А замужем она была? — Кроукер взглянул на экран компьютера, но заметил, что сенатор туда не смотрит.

— Один раз. За Джоном Джей Архамом, мелким вашингтонским бизнесменом, занимавшимся сносом зданий. Развелась через год.

— Но почему-то оставила фамилию мужа, — Кроукер окинул взглядом корт. — Сенатор, скажите, Веспер и Маргарита приезжали к вам два дня назад?

— Нет.

— Вы говорите правду?

Дедалус спрятал компьютер.

— Мне уже за семьдесят, молодой человек, но, ей-богу, я и без помощи Марии смогу вышвырнуть вас отсюда. Сил хватит.

— Я только хотел уточнить.

— Поберегите подобные вопросы для кого-нибудь помоложе.

Кроукеру хотелось составить о сенаторе как можно более верное впечатление. Спровоцировать эмоциональный всплеск — это был лишь один из испытанных приемов ремесла. Внимательное наблюдение могло оказаться еще более эффективным.

— Не ошибитесь, — предостерег Дедалус. — Я вам не враг. И я хочу, чтобы вы продолжали расследование — именно потому, что Доминик был моим другом. Если хотите побеседовать с Веспер Архам, я вам это устрою, Можете назначить время и место встречи.

— Хорошо, — Кроукер осмотрелся. Мария по-прежнему не спускала с него пристального взгляда, словно сторожевая собака, готовая броситься на врага в любую минуту. Садовник закончил осматривать растение и вновь оседлал трактор.

Немного подумав, детектив сказал:

— Сегодня в полдень. Что касается места — в одиннадцать сорок пять я позвоню вам и уточню. Вы будете дома?

— Нет. В это время — уже на заседании.

Глядя сенатору прямо в глаза, Кроукер с расстановкой произнес:

— Если вы действительно заинтересованы, чтобы в деле Доминика появилась ясность, то найдете возможность ответить на мой звонок.

Дедалус протянул Кроукеру визитную карточку.

— Сообщите все моему секретарю. Она мне передаст.

Обнаженная молодая вьетнамская женщина, широко расставив ноги и положив ладони на бедра, стояла на приземистом деревянном помосте, задрапированном шелком цвета океанских волн. На ее лице не было никакой косметики, но рот был ярко накрашен. Этот алый бант губ на коже с удивительным бронзовым оттенком выглядел потрясающе эротично. На гладком, без единой волосинки теле женщины играли отсветы лампы, заправленной розовым маслом. Рядом с этой красоткой стояла другая — на коленях. Каскад ее черных волос ниспадал до самого пола, закрывая лицо.

— Продолжай, — скомандовал Рок, Ему нравилось, что эти две прекрасные женщины, стоит лишь ему приказать, оживут и будут подчиняться его командам.

Он смотрел на них, сузив глаза и глубоко, размеренно дыша, словно впал в транс. Где-то за стенами этой комнаты Плавучий город жил своей кипучей деловой жизнью, но Року до этого сейчас не было никакого дела. Пусть о бизнесе позаботится его компаньон. Для него же существовало только то, что происходило в этой комнате.

Первая женщина сняла ладони с бедер и положила их на ягодицы той, что стояла на коленях. Затем она медленно облизала пухлые губы, и ее руки скрылись между ног подруги. Она также опустилась на колени и принялась за дело. Глаза Рока расширились и жадно заблестели — он живо, в подробностях представил, что там происходит. Через некоторое время вторая женщина испустила судорожный вздох, и каскад ее черных волос заметался по задрапированному шелком помосту.

— Она готова? — осведомился Рок.

Женщина с бронзовой кожей молча кивнула. Ее грудь с темными сосками напряглась.

Рок ступил на помост, с наслаждением ощущая под ногами прохладу шелковой ткани. Он властным жестом обнял черноволосую и спросил ту, у которой были накрашены губы.

— Ну, а как насчет тебя?

Рок всегда вселял в женщин благоговейный страх. Наверное, это происходило потому, что он был огромного роста, широкоплечий, с фигурой профессионального штангиста. Его волосы все еще сохраняли светлый оттенок и очень молодили его. Но особенно потрясали женщин его светло-голубые глаза. На обожженной солнцем коже они горели каким-то дьявольским огнем. Сильный загар не мог скрыть шрамов на его лице — мальчишкой он страдал от угревой сыпи. Но шрамы эти не портили Рока, а скорее придавали выражению его лица еще большую свирепость, делая похожим на сурового вождя африканского племени, щеголявшего грубой татуировкой.

— Я хочу тебя, — ответила женщина с накрашенным ртом, продолжая заниматься своей компаньонкой. — Подготовь меня.

Рок схватил ее за волосы, поцеловал и притянул к себе, грубо оттолкнув черноволосую. Та издала удивленно-разочарованный стон, и именно это довело его возбуждение до предела...

Гладкотелая женщина игриво потерлась о него бедрами, и кровь Рока вспыхнула яростным огнем. Внезапно он почувствовал легкое щекочущее прикосновение между ног и понял, что к нему подобралась черноволосая.

«Сейчас!» — подумал Рок и вошел в гладкотелую женщину. У той мгновенно зашлось дыхание, и ноги медленно обняли тело мужчины.

Щекочущее чувство нарастало, пока язык и пальцы второй женщины не довели его до предела. Яркий свет вспыхнул у него в глазах, движения стали неистовыми, отчаянными, почти неуправляемыми. Но язык и пальцы черноволосой продолжали работать без устали, и Рок, выплеснув пылающую энергию, застонал от наслаждения. Три обнаженных тела обрушились на помост, словно слившись в единую, покрытую потом массу.

Он лежал, жадно вдыхая терпкие запахи и наблюдая, как две женщины, сплетаясь точно змеи, услаждали друг друга руками и языками, ожидая, когда к мужчине вернется возбуждение. А потом вновь и вновь исполняли каждую его прихоть, воплощали любую фантазию, принимая его семя будто драгоценное вино.

Наконец он впал в забытье, которое, увы, не было полным. Ему приснился какой-то дом. Рок, совсем еще мальчик, бежал по темным комнатам, кишащим тараканами и крысами, и его неотступно преследовал отец.

«Помни, ты обязан мне всем, чего достиг!» — кричал отец, и его страшный крик отражался эхом от грязных стен.

Мальчик метнулся в какую-то комнату, но тут на него со всех сторон хлынули потоки крови. Он попытался спастись, вернуться обратно, но не успел и захлебнулся...

Проснулся Рок в холодном поту. И в ярости от того, что увидел плохой сон, стал дико избивать женщин. До смерти напуганные, полусонные, обливаясь слезами и кровью, те едва сумели унести ноги.

Ванг Тау — Вашингтон — Токио

Когда старший инспектор Ван Кьет появился в Ланг Ка Онг, у него было лицо самого дьявола. Он буквально клокотал от гнева — того и гляди, из ушей пар пойдет.

— Какая уж тут личная жизнь — вытаскиваешь из дома, когда тебе заблагорассудится, — сказал он Тати. — И увидев Николаса, простонал. — Там, где ты, там — несчастье.

Потом снова обернулся к оябуну:

— Когда-нибудь я попрошу твоего позволения убить этого человека.

— Спасибо, что предупредил, — сухо ответил Тати. — Буду иметь в виду.

Взглянув на фантастический скелет кита, Ван Кьет оглянулся и спросил:

— А что, нам обязательно стоять здесь? Мне больше нравится двигаться, особенно ночью.

Они вышли из храма и пошли по улице. Николас настороженно осмотрелся. Когда он последний раз видел инспектора, тот вел себя совсем иначе. Да это и понятно! Тогда его окружали вооруженные люди — его люди! И он был хозяином положения. Теперь, видимо, все переменилось.

— Случай один был два дня назад, — начал Тати, — в пагоде Гиак Лам.

— Как будто я об этом не знаю, — возмутился Ван Кьет. — Власти на меня жутко давят — преступник им нужен! Я-то знаю, кто приказал это сделать, но платит он мне столько, сколько правительство никогда не заплатит. В этом все дело.

— Мишенью для ракеты был этот человек, — сказал Тати, указывая на Николаса. — Он чудом остался в живых...

— Тем хуже для нас всех, — зло буркнул Ван Кьет и огляделся — в глазах его стояла тоска по пуленепробиваемому жилету.

— Кто приказал убить меня? — спросил Николас.

— Господи Боже, да Рок, конечно.

— Кто такой Рок?

— Император Плавучего города, — пробурчал Ван Кьет. — Устроил себе чертово логово, вырубил пещеры в скалах, среди джунглей. Один Бог знает, как ему это удалось, но деньги делают все, а их у Рока полно.

— Он же тебе платит, почему ты нам все это рассказываешь? — спросил Николас. — Если Рок хочет моей смерти, ты должен был, встретив меня, тут же пристрелить.

Ван Кьет бросил косой взгляд на Тати.

— Этот малый что, дебил?

Тати, пожав плечами, ответил:

— Скажи ему.

Брови Ван Кьета удивленно поползли вверх.

— Ты это серьезно?

— Конечно.

— Меня наняли, но не купили. Я могу скурвиться, но душу не продаю, — сказал инспектор Николасу.

Тати повел глазами.

— Не крутись. Говори правду!

Ван Кьет вздрогнул.

— Здесь мне как-то не по себе. Пошли куда-нибудь.

«Куда-нибудь» означало суденышко Ван Кьета — двадцатифутовый кеч с белым корпусом, тиковой палубой и всевозможными штучками, сделанными из сверкающей на солнце латуни. Не всякий полицейский — даже старший инспектор — мог себе позволить такую роскошь. Ван Кьет завел двигатель, включил ходовые огни — в это время Николас и Тати отвязывали кеч от бочки. До бочки они добрались на ялике, который покачивался теперь у борта кеча.

Инспектор отошел на полмили в море — полукруг огней Ванг Тау превратился в сверкающее драгоценное ожерелье, — бросил якорь и достал ящик пива. Все трое сидели, погруженные в бархат ночи, и пили пиво, наслаждаясь сознанием, что ушли от всех и вся.

— Правда в том, — сказал наконец Ван Кьет, — что Тати и я последние два года потратили на попытку проникнуть в Плавучий город Рока.

— У Рока плантации мака в Шане, — добавил Тати.

Ван Кьет кивнул и продолжил:

— Насколько я знаю, он ветеран войны, которую США вели во Вьетнаме. Остался здесь, когда войска выводили на родину. Как он это сделал — загадка. Возможно, инсценировал смерть — не он первый. А может быть, начальство проглядело, как он смылся. Как бы там ни было, Рок давно понял, что в этой стране могут открыться неплохие перспективы. Оказавшись в Бирме, систематически пытался внедриться в торговлю наркотиками. Пошел в наемные убийцы к тем начальникам, которых потом решил подчинить себе. Убивал их противников за плату. Но они не сразу догадались, что частью платы был их союз с ним. Року нужны были не только деньги — он хотел участвовать в торговле наркотиками. Тех, кто противился этому, он убивал.

Инспектор задумчиво потянул пиво.

— И все сам? — усомнился Николас.

— Во время войны этот человек стал настоящим дьяволом. Никто не знает, сколько вьетнамцев он убил, но ясно, что убивать стало для него привычкой. Со временем Рок приспособил для убийства РПРУ. Знаешь, что это такое? Ручная противотанковая ракетная установка. К тому же этот подонок ее усовершенствовал. В способностях ему не откажешь. О Роке здесь говорят страшные вещи: последнего противника он превратил в ничто: убил самого дорогого для него человека — молоденькую девушку, а потом преподнес ему ее отрезанное ухо в тушеном мясе.

— Да, это настоящий дьявол, чудовище, — согласился Николас. — А ты бывал в Плавучем городе?

— Нет, но я подбирался достаточно близко к нему. И тут появился ты со своей компьютерной микросхемой. Рок сразу понял значение этой вещи и стал охотиться за тобой. А мне ты все карты спутал. — Пробормотав что-то нечленораздельное, инспектор сплюнул за борт. — И не рассчитывай на сочувствие. Я мог бы спокойно прострелить тебе череп, как той женщине, с которой ты был, после того как на допросе выяснил бы, кто ты и на что годен.

Тати крутил, зажав ладонями, бутылку, потом спросил Линнера:

— Скажи, эта интегральная схема второго поколения действительно существует?

— Да, — ответил Николас. — Но она хранится в Токио, в лаборатории. Брать ее с собой — риск неимоверный.

— А что ты собирался демонстрировать Абраманову?

— Значит, этот человек действительно существует?

— Да, — кивнул Тати. — Он работает в Плавучем городе — очень напряженно работает — над проектом, который не имеет никакого отношения к торговле наркотиками.

— Рок занимается не только наркотиками, — заметил Ван Кьет. — Он нелегально торгует оружием. Конечно, в наши дни любой, у кого есть деньги, может купить себе оружие — у русских или у китайцев. Однако у них они получают, в основном, ерунду. Для мелких террористов и прочей шушеры годится, но крутым парням нужно другое. Они готовы платить, но хотят получить все самое лучшее. Оружие из Америки, причем новейшее.

— За это и взялся Рок. — Тати вынул новую бутылку пива из холодильника, с хлопком открыл ее. — Каким-то образом он нашел нужные ходы — вот только куда? К военным? В Пентагон? К производителям оружия? Кто знает? Главное, что этим каналом пользуется он один. Посредники идут к нему и лишь к нему одному. Монополисту всегда хорошо платят за его товар. А куда денешься? Идти некуда. Обдерет как липку — все равно стерпишь.

— Ну, а если ты настолько глуп, что начнешь выражать недовольство, то — Ван Кьет сделал жест, как будто взял пистолет и нажал пальцем воображаемый курок.

Это и случилось с Винсентом Тинем?

— Возможно, — ухмыльнулся Ван Кьет. — Но у меня есть своя версия: этот маленький ублюдок оказался слишком алчным, и Рок решил разделаться с ним в назидание другим, В бизнесе, которым занимается Рок, это надо делать время от времени, чтобы охладить пыл других.

— А как вьетнамское правительство мирится с существованием такого места, как Плавучий город? — поинтересовался Николас.

Инспектор усмехнулся:

— Ты что, ребенок? Рок для них — золотая жила. Он так много заплатил высшим государственным чиновникам, что те и под пыткой будут отрицать, что независимое королевство Рока существует.

Николас допил свое пиво и вдруг почувствовал, что очень устал. Голова у него гудела. После трудного дня надо было поспать, но он все же спросил:

— Кто-нибудь из вас слышал о «Факеле-315»?

Ни Тати, ни Ван Кьет об этом оружии не слышали, поэтому Линнер рассказал им, то, что узнал от Кроукера.

— Речь идет о каком-то страшном проекте, а люди, которые о нем знают, могут и не понимать, в чем он заключается.

— Возможно, над этим и работает Абраманов, — предположил инспектор.

— А разве он не специалист по структурной лингвистике? — спросил Тати.

— Это так, — ответил Ван Кьет, — но он, вероятно, разбирается и еще кое в чем. Ходят слухи, что через шесть месяцев после появления Абраманова Рок стал ввозить в огромных количествах свинец и необогащенный уран-238.

— А ты не знаешь, для чего он используется? — спросил Тати.

— Обычно как источник радиоактивных материалов, — с заметным волнением ответил Николас. — Наверное, это связано с тем, о чем я говорил. Вы собирали данные на Абраманова?

— Пытались, но так ничего и не добыли, — проворчал Тати. — Ведь это Россия! Бюрократы там сейчас борются за выживание, и им неохота копаться в биографических данных своих бывших граждан. Каждый раз, когда выходишь на какого-нибудь растерянного чиновника, оказывается, что он на этом месте лишь вторую неделю.

Ван Кьет в раздумье постукивал по верхней губе пустой пивной бутылкой, потом заявил:

— А вы знаете, в Сайгоне есть человек, который смог бы помочь. Он прибыл четыре дня назад, проездом из Бангкока в Осаку, но, судя по паспорту, выехал он из Москвы. Я видел докладную — там упомянуто о прибытии нескольких русских. Здесь их смертельно ненавидят, проклинают, избивают и грабят. Мы постоянно получаем жалобы от американцев, которых принимают за русских.

— Пусть он русский, — сказал Николас, — но это вовсе не означает, что он может знать что-нибудь об Абраманове.

— Нет, может. — Ван Кьет обнажил в улыбке желтые зубы. — Если Абраманов — ученый-ядерщик, этот человек мог знать его. Поскольку он — один из руководителей Курчатовского института атомной энергии в Москве.

— А что он здесь делает? — спросил Николас.

— В Сайгоне, — Ван Кьет поднялся, включил двигатель и стал поднимать якорь, — ему нужно одно из двух; либо деньги, либо перспектива.

— Может быть, то и другое, — сказал Тати, ставя холодильник под скамейку. — А это значит, что направляется он прямехонько к Року, в Плавучий город.

Кроукер вышел из такси у обшарпанной стены здания. После деревенской атмосферы, что царила в поместье сенатора Дедалуса, сырой городской воздух подействовал на него освежающе. Как хорошо в городском шуме и гаме! Он по горло сыт сенатором Дедалусом и его неудавшимся Джеймсом Бондом. У сенатора врожденная способность манипулировать и управлять людьми. Даже он, Кроукер, по роду своих занятий научившийся быстро разгадывать людей, не мог понять, как вести себя с Дедалусом. Не мог определить, искренен ли этот человек или умело притворяется, не знал, как ответить на главный вопрос: правду ли сказал сенатор о том, что Веспер и Маргарита не были у него на днях, или солгал. Кончилось тем, что детектив решил не думать больше о Дедалусе и заняться другим человеком.

— Я ищу Джона Джея Архама, — окликнул он какого-то рабочего. В конторе сказали, что он где-то здесь.

Рабочий указал на заброшенное здание.

— Он там, внутри. Блондин. Его нельзя не заметить. Дает указания, где положить взрывчатку — здание собираются взорвать.

Он протянул Кроукеру каску.

— Вот, наденьте это на голову. Так положено, даже если входишь в здание, чтобы помочиться.

Кроукер поблагодарил рабочего, водрузил на голову каску и вошел в здание. Напасть на след Архама не составило труда — его компания, занимавшаяся подрывными работами, была крупнейшей в регионе. Чаще всего Джон бывал на объектах, и служащие его конторы направляли туда потенциальных клиентов.

В здании были мрачные, абсолютно голые своды, скрипучие деревянные балки, открытые металлические фермы. Пахло пылью и краской. Спасаясь от холода, бездомные содрали здесь всю изоляцию с труб. Видимо, это не дало им погибнуть от холода, но один Бог знает, что сделали с их легкими асбест и стекловолокно.

Пробираясь среди вывороченных камней, Кроукер наконец увидел группу людей, столпившихся там, где сходились четыре балки, вмурованные в бетонный пол. Взвизгивала, вздымая облака цементной пыли, скоростная дрель. Рядом с ней стоял огромный белокурый мужчина и отдавал краткие распоряжения.

— Мистер Архам? — крикнул детектив, но его никто не услышал. Наконец, дрель замолкла, и огромный человек взглянул на него.

— Лью Кроукер. — Детектив показал ему свой жетон. — Вы не уделите мне минуту?

Блондин сказал что-то одному из рабочих, и когда дрель снова завизжала, снял защитные очки из толстого пластика, сорвал маску, закрывающую нос и рот, и подошел к Кроукеру. Лицо и руки блондина были покрыты налетом белесой пыли.

— К сожалению, у меня нет времени. Сроки поджимают, и так мы уже на день из графика выбились.

— Понимаю. Но я не отниму у вас много времени. Надо поговорить с вами о вашей бывшей жене.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Архам был человеком очень высокого роста с мощными плечами и узкими бедрами. Смотрелся он великолепно — в нем угадывался полузащитник университетской сборной, хотя работа и наложила на него свой отпечаток. Кроукер почувствовал, каким привлекательным может быть такой мужчина для женщин.

Архам показал налево.

— Идемте туда, поговорим без помех.

Через боковые ворота он вывел Кроукера из полуразрушенного здания в переулок. Остановился у ручейка и спросил:

— Что вы хотите узнать о Веспер?

— Все.

Джон крякнул.

— Тогда вам надо не ко мне обращаться. Я любил ее, но мало понимал.

— Сложная натура?

— Возможно, просто дрянь. Как и вы, я могу только гадать. — Архам достал сигарету, закурил. С отвращением затянувшись, бросил сигарету и придавил ее толстой резиновой подошвой рабочего ботинка. — Хочу бросить курить, несколько раз уж бросал...

Он рукавом вытер пот со лба.

— О Веспер могу сказать только в двух словах. Она любила меня по своему, хотя один Бог знает, что это значит. Я, видите ли, был просто частью ее жизни. Она исчезала на несколько дней, иногда недель, а когда я спрашивал, где она пропадала, знаете, что она мне отвечала? — «Я человек независимый. Другой быть не могу. Если не нравится — уходи».

Он посмотрел себе под ноги.

— Что я в конце концов и сделал. Она не оставила мне выбора, хотя я уверен — спроси вы ее об этом, она ответила бы, что это не так. — Джон вздохнул. — Да, она любила меня, но какое это имеет значение? Об одном могу сказать с уверенностью — она для меня полная загадка.

— Наверное, вам это в ней и нравилось.

— М-да, верно, это всем мужчинам нравится. До известных пределов. Но для нее это было больше, чем игра, уверен. Если она становилась серьезной, она бывала чрезвычайно серьезной. Так, что пугала меня. Я никогда не боялся людей. — Его лицо исказилось в кривой усмешке. — В этом, думаю, преимущество моего огромного роста. Но иногда я замечал, что Веспер внушает мне непонятный страх.

— Каким образом?

— Она очень умна. — Джон покачал головой. — В самом деле, слово «умная» — самое точное определение для нее. Временами у меня появлялась уверенность, что она понимает меня так, будто проникает в мое сознание. Но было и другое — иногда казалось, — он пожал плечами, и в этом его недоумении сквозила мука, — что она даже не подозревает о моем существовании.

Джон взглянул на часы.

— Ну, мне пора работать.

— Неужели вам больше нечего сказать мне?

Огромный человек повернулся к нему и вздохнул:

— Абсолютно нечего.

— Мистер Архам, похоже, у Веспер большие неприятности.

— Это серьезно?

— Очень серьезно, речь идет о ее жизни или смерти. — Кроукер почувствовал угрызения совести: он обманывал Джона. Но сейчас у него не было выбора. По опыту детектив знал, что люди не очень-то любят раскрываться перед посторонними, поэтому приходится искать их уязвимое место, а потом воздействовать на него всей мощью. Джон сам невольно показал, где его уязвимое место, — это Веспер. Что бы ни произошло между ними, он по-прежнему любит эту женщину.

Архам сделал шаг к Кроукеру.

— Послушайте, если мне есть что добавить, как это поможет ей?

— Мне надо понять ее, Архам. Пока вина не доказана, она невиновна. Чем лучше я буду знать Веспер, тем больше у меня будет шансов спасти ее. Вы же хотите этого, не так ли?

Туман сочился вокруг, грязная вода бежала мимо них в узком русле, вдали слышалось рокотание дрели, сверлившей бетонный пол, — до этого момента все вокруг воспринималось Кроукером как фон, как воспринимают шипение в плохой записи, сосредоточившись исключительно на музыке.

Сунув руки в карманы, Джон взглянул на механическую руку Кроукера.

— Неплохо Сделано. Удобно?

Детектив огляделся вокруг и увидел у стены здания старый ржавый лом. Сунул его между двух обнажившихся балок, схватился механической рукой, нажал с усилием. Лом поддался, обвиваясь вокруг балки, согнулся в букву "и".

— Отлично, но держу пари, вы предпочли бы свою, живую.

По тому, как Архам сказал это, было ясно: он чувствует, что потерял нечто такое же ценное, как рука. «Может быть, это к лучшему, — подумал Кроукер. — Будет проще, если он думает, что у нас есть нечто общее».

Джон огляделся, как будто боялся, что их подслушают.

— Дрянь, — тихо сказал он. Потом поднял голову и, глядя в глаза Кроукеру, начал: — Однажды, когда она исчезла, я в отчаянии бросился искать ее. Пошел домой к ее родителям.

— К Харкастерам.

Архам кивнул. Капельки конденсата, осевшие на его защитном шлеме, скользили по твердой поверхности, как будто металл плакал.

— Я не знал, чего ждать от них, — о родителях Веспер почти ничего мне не говорила. Даже и речи никогда не было о том, чтобы вместе с ними отпраздновать, например, Пасху, Рождество или День Благодарения. Все праздники мы проводили в моей семье, ей, кажется, было хорошо в нашем доме. И я был совершенно не готов к тому приему, который оказали мне ее родители. Это была нескрываемая ненависть. Я сказал им, что я муж Веспер, и было мгновение, когда мне показалось, что ее отец собирается снять со стены дробовик. Но жена положила руку ему на плечо. У него было бледное лицо. Она спросила меня, что мне нужно, и я сказал, что ищу Веспер. И знаете, мистер Кроукер, что сказал ее отец? Он сказал: «Зачем вы пришли сюда?» Представляете, каково услышать подобное от родителей?

У Архама был растерянный вид, как будто он снова переживал все случившееся в тот вечер.

— "Она здесь больше не живет, — сказал мне отец Веспер. — Давно не живет, уже много лет". Родители даже не называли ее по имени. Они вычеркнули Веспер из своей жизни, не считали ее больше своей дочерью. И слышать о ней не хотели. Я чувствовал, что сердце матери разбито, но отцовское сердце было холодно как камень.

— А что произошло?

— Во-первых, она была удочерена... и была лесби или, по крайней мере, бисексуальной! — последнюю фразу он буквально выдавил из себя и понял, как тяжело далось ему это признание. — Узнав об этом, Харкастеры были ошеломлены.

— Когда это было?

— Мать сказала, что когда Веспер училась в выпускном классе.

Набат бил в голове Кроукера.

— Мне хотелось бы понять одну вещь. Веспер на редкость хорошо образованна — Йель, Колумбия, диссертация. Чтобы получить такое образование, нужна куча денег. Ясно, что она получила их не от папочки с мамочкой. Откуда же?

— Она приехала в Нью-Йорк, чтобы работать помощницей у кандидата в мэры от Демократической партии. Вы же знаете Веспер: стоит ей куда-нибудь просунуть пальчик — глядишь, она уже целиком туда пролезла.

— Но зарплата у помощницы мэра не такая большая, чтобы закончить хотя бы обычный колледж, не говоря уж о Йельском или Колумбийском университетах.

Архам кивнул.

— Жена как-то говорила мне, что ей повезло. Кандидат, у которого она работала, был избран. Веспер, естественно, произвела на него благоприятное впечатление, и он дал ей рекомендации в фонд, который помогал нуждающимся студентам. Она, конечно же, все это заранее рассчитала. Скажите, Веспер и сейчас по-прежнему все рассчитывает? Она же без этого не может — Боль Джона была почти ощутима, и Кроукеру стало жаль его. Этот человек по-прежнему испытывал сострадание к своей бывшей жене.

— Мне трудно судить. Скажите, вы не знаете, как называется тот фонд?

На лице Архама появилась задумчивая серьезность.

— "Акшен"? «Андовер»? Помнится, начинается на "А", как моя фамилия. — Он щелкнул пальцами. — «Авалон»! Точно! Как в «Короле Артуре».

Кроукер опешил на мгновение. «Авалон лимитед» — название международного концерна, торгующего оружием. И так же называется фонд, несколько лет плативший стипендию Веспер. Случайное совпадение? В мире детектива случайных совпадений не бывало. А не крал ли Дедалус из своей собственной организации, из УНИМО, и не разбогател ли, продавая ворованное через «Авалон лимитед»?

— Мистер Кроукер, она вовсе не плохая, — упавшим голосом проговорил Джон, — Плохо то, что с ней произошло. Это ведь не одно и то же, верно?

— Да, верно.

Огромный человек растворился в тени здания, которому предстояло скоро с грохотом рухнуть, так же как рухнул мир Архама.

Усиба ушел, чтобы возвратиться с Тецуо Акинагой, оябуном клана Сикей. При тех тайных взаимоотношениях, которые сложились у него с Акирой Тёсой, это было трудное решение. Но признание Ёсинори в том, что Тёса привлек Тати Сидаре, нового оябуна клана Ямаути, к операции по уничтожению Николаса Линнера, не оставляло ему выбора.

Правда была в том, что Усиба не верил в чью-то способность — тем более мстительно настроенного Тёсы — справиться с таким человеком, как Николас Линнер. Усибу не убедили аргументы Тёсы о необходимости уничтожения Линнера. И дело было вовсе не в легковесности аргументов. Просто Усиба достаточно хорошо знал, что у Тёсы, как и у обреченного на вечные неудачи рехнувшегося Томоо Кодзо, пытавшегося убить Линнера в первый день Нового года, свои, отличные от высказываемых, причины желать Линнеру гибели. И последняя правда заключалась вот в чем: Усиба не верил, что можно взять личный реванш. Такой реванш не отвечал догматам канрёдо, кредо самураев из числа высших сановников, с этим кредо он жил всю свою жизнь. Такой реванш противоречил всему, что он наблюдал в жизни. Да и много ли людей, снедаемых жаждой мести, приходилось ему встречать? Одного-двух можно было без особого труда вспомнить, не больше.

Усиба всю жизнь боролся с американцами, однако одержимость, которая теперь редко встречалась, была для него тяжким крестом. Но и те, кто подгонял моральные принципы к системе своих взглядов, были обречены.

Ему сразу вспомнились Кодзо и Тёса. Усиба верил, что мораль должна быть абсолютной, как догмы канрёдо или буддизма, по которым жил мир и расцветало человеческое сердце, иначе это будет не жизнь, а так — существование, подобное существованию органа, законсервированного в формальдегиде.

Усиба думал, что Тёса извлечет урок из всего происшедшего с Кодзо, но Тёса был упрям. Кроме того, в нем сохранилась еще юношеская самонадеянность, и он считал, что бедствия и смерть можно удержать на расстоянии вытянутой руки простым усилием воли. В этой самоуверенности Усиба не усматривал ничего, кроме опасности, и у него не было ни малейшего желания быть втянутым в водоворот событий, который будет вызван безответственным поведением Тёсы.

Усиба смотрел сквозь тонированное стекло автомобиля, но не замечал великолепия толпы, фланирующей по Омотэсандо, одному из самых широких и красивых проспектов Токио. Он был погружен в собственные мысли, думал о Тёсе и Акинаге, о том, как сильно изменилось его настроение после покушения на жизнь кайсё, которое вынудило Оками спасаться бегством.

У Тецуо Акинаги был солидный бизнес в Токио, но самой любимой отраслью для него оставалась торговля через сеть мелких магазинов и лавочек. Это при его прямом участии они, размножившись, рассыпались по всему городу. Сейчас он занимался «Большими белыми людьми».

Неожиданно для Усибы автомобиль остановился. Водитель открыл для него заднюю дверцу, и он вышел, внезапно почувствовав в горле исторгнутую желудком непереваренную пищу.

Предприятие «Большие белые люди» находилось в Харадзюку, неподалеку от Мэидзи Сиринэ. Пройдя по оживленной улице, Усиба зашел в дом. «Большие белые люди» специализировалось на стирке нижнего мужского белья. Заплатив за месяц вперед, клиент получал ключ от одного из множества ящиков, размерами и формой напоминающих ящики в любом почтовом отделении. Клиент платил сто иен, но зато, сунув в ящик грязное белье, через сорок восемь часов получал его чистым и аккуратно выглаженным. Как говорил Акинага, бизнес этот быстро развивался, потому что часто стали воровать белье, развешанное для просушки.

— Кто бы мог подумать, что такое будет? — усмехнулся Акинага. — Но тем не менее, мне это пошло на пользу — предприятие приносит хороший доход и выгодно: белье остается в сохранности.

Усиба и Акинага разговаривали в одной из задних комнат «Больших Белых Людей». Воздух был пропитан запахом моющих и отбеливающих веществ, здание сотрясалось от мощного грохота машин.

Акинага разливал чай. Сидели они в низких креслах около коротконогого столика. Эта современная мебель была сделана в Японии и удивительным образом сочетала в себе традиционное японское чувство прекрасного и европейский вкус.

На столике стоял телефон и маленькая тарелка с лепешками, сладость которых должна была нейтрализовать горечь матя, зеленого чая. Мужчины, поглощенные ритуалом чаепития, не разговаривали. После того как с чаем было покончено, та же молоденькая женщина, которая принесла чай, убрала столик.

Когда они остались одни, Усиба сказал:

— Мне необходимо серьезно поговорить с вами.

Акинага слегка наклонил голову — это был единственный жест, которым он выразил удивление.

— Для меня это большая честь — то, что вы пришли ко мне, дайдзин, — с почтением произнес он. — До меня недавно дошли слухи, что Тёса что-то замышляет, но он часто поступает поспешно и необдуманно. — Всегда сдвинутые брови Акинаги слегка поднялись, как будто он говорил о капризном ребенке. — Не сотворил ли он и на этот раз какую-нибудь глупость? — Эти слова он произнес таким тоном будто ждал, что у него попросят тряпку, чтобы вытереть зад ребенку после случившейся маленькой неприятности.

— Кажется, он каким-то образом заручился поддержкой нового оябуна Тати Сидаре для того, чтобы уничтожить Николаса Линнера.

Казалось, у Акинаги сейчас отвиснет челюсть, но он лишь сильней нахмурился, между его бровями пролегли две вертикальные складки.

— Так. Это самое невероятное, что только можно придумать. Я ведь предостерегал его от подобного безумства, Но, кажется, Тёса теряет голову, когда речь заходит о Николасе Линнере.

— Видимо так, — уныло проговорил Усиба. — Неужели Сидаре так легко мог поддаться давлению?

Акинага пожал плечами.

— Несомненно. Он хорошо соображает, честолюбив, но молод. Его наставником был оябун из Кумамото. Это же захолустье! У него нет того авторитета, который был у Кодзо, и понадобится время для того, чтобы его приобрести: наверное, Сидаре решил, что будет лучше, если он начнет согласовывать действия своего клана с действиями клана Тёсы. Он начнет поддерживать с ним постоянный контакт и в итоге попадет под его влияние. — Акинага сменил положение своих костистых рук на столе. — В конце концов Тати поймет, в какую ловушку попал, но будет поздно — он потеряет контроль над Ямаути. Тёса приберет его к рукам.

Боль в желудке Усибы вспыхнула с такой силой, что он вынужден был прижать его рукой под столом.

— Для того, чтобы никто не присваивал себе власть, Микио Оками и создал тайный совет, — сказал он. — Кайсё поставил перед собой цель: прекратить бесконечную войну между главными оябунами. Но, кажется, теперь, без Оками, чтобы привести вас в чувство, нужна война.

— На это мне нечего сказать. Нам нужно воздействовать и на Сидаре, и на Тёсу, но по-разному.

Усиба склонил голову, покоряясь неизбежному.

— Я пришел к тому же выводу.

— Поэтому я вдвойне рад, что вы обратились ко мне, — с теплотой в голосе произнес Акинага. — Это дело не терпит отлагательства. Вот что я предлагаю. Позвольте мне заняться Сидаре. Если я сунусь к Тёсе, он может рассердиться. Если он сейчас стремится к власти, то с ума сойдет, когда узнает, что кто-то из оябунов тайного совета ведет какое-то расследование.

Усиба не очень-то был доволен этим предложением, но не сказал ни слова. Как старший уважаемый член Годайсю, он выступал лишь в роли советчика и миротворца. Конечно, Наохиро надеялся, что Акинага возьмет на себя Тёсу, самому ему не хотелось заниматься этим человеком. Но, с другой стороны, действия Тёсы, которые могли привести к краху Годайсю, очень его волновали. И сейчас он очень досадовал на Тёсу, что тот с ним даже не посоветовался.

Слушая монотонный гул моющих машин, Усиба думал о том, что сумеет получить немалое удовольствие, изобретая метод, с помощью которого приведет Тёсу к повиновению.

Поднявшись, он поблагодарил Акинагу. Теперь у них был совместный план действий, и они договорились подробно информировать друг друга обо всем, что произойдет.

Когда Кроукер вернулся в отель, он узнал, что Маргарита все еще не появлялась. Но никто ее из гостиницы не выписывал. Детектив взял распечатку компьютерного сообщения, которая ждала его у дежурного, спустился на лифте этажом ниже и направился к номеру Маргариты. Огляделся — коридор был пуст. Детектив вынул связку отмычек и без усилий открыл замок.

Комната была чистой и прибранной. Две шоколадные конфеты валялись на покрывале нетронутой постели, здесь же лежал поднос для завтрака. Он прошел в ванную. Мыло было неразвернуто, не тронут и рулон туалетной бумаги. Ни тем, ни другим, явно, не пользовались. Кроукер вернулся в комнату и подошел к сменному шкафу. Никаких вещей в нем не оказалось, и детективу стало ясно, что Маргарита в этом номере не появлялась, никто не приносил сюда ее чемоданов, хотя, он собственными глазами видел, как водитель лимузина Дедалуса заносил их в отель. Значит, в отеле ее зарегистрировал шофер. Это могло означать только одно: женщина знала, что ее преследуют с того самого момента, когда его такси последовало за ее лимузином от аэропорта.

Вернувшись в свою комнату, Кроукер ополоснул лицо холодной водой и заказал обед. До того времени, когда он должен был позвонить в офис Дедалуса и договориться о свидании с Веспер, оставалось еще два часа.

Он закрыл глаза, но сердце билось так тяжело, что он вынужден был сесть и сделать глубокий медленный вдох. Его мысли были заняты Веспер, Чем больше он узнавал ее, тем очаровательней — и опасней — она ему казалась. По-видимому, она стала женщиной Дедалуса с тех пор, как появилась в Йельском университете с деньгами «Авалона». А этот «Авалон», как он считал, был собственностью Годайсю. Но что ее связывает с «Морганой»?

Лью облизал губы и почувствовал солоноватый привкус. Так бывало всегда, когда он попадал в тяжелое положение. От мыслей о Веспер Архам его прошибал холодный пот. Такого не бывало с ним с того самого случая, когда он впервые убил человека, одного наркомана, который страшным ударом лома по черепу свалил на землю его партнера. Тогда он только начинал служить в полиции, это было много лет назад.

Принесли обед, и Кроукер с жадностью набросился на еду, одновременно просматривая распечатку — в ней был список зарегистрированных за последние три месяца телефонных переговоров. Он и сам толком не знал, что там ищет, но ничего необычного не нашел. Ни одного звонка сенатору Дедалусу, президенту или кому-нибудь, связанному с организованной преступностью. Его интересовали звонки, которые повторялись либо в течение одного месяца, либо из месяца в месяц. Таких было несколько, но они ни о чем не говорили: звонили поставщикам продуктов, виноторговцам, в прачечную и т. п. Но в чем можно подозревать представителей легального бизнеса? И все же несколько звонков в Лондон привлекли его внимание. Согласно записи, это были звонки в «Мэлори Энтерпрайзес», что в Хаммерсмите. Может быть, это ничего не значит, а может быть...

Кроукер взглянул на часы. В Лондоне уже вечер. Он снял телефонную трубку, пробился на международную линию и набрал номер.

— Мэлори, — ответил чистый женский голос с английским акцентом.

— О, привет, это Филип Мэрлоу. Я из «Моргана инк.». Правда, я здесь недавно работаю. Я говорил с...

— Подождите, пожалуйста, минуточку.

Некоторое время трубка молчала, потом в ней послышался голос.

Говорил мужчина:

— Мэрлоу? Филип Мэрлоу? Вас зовут как американского детектива.

— Угу, верно. Но нас не путают. — Кроукер попытался улыбнуться.

— Я ничего не слышал о вас, Мэрлоу. С какого времени, говорите, вы там работаете?

— Я там не работаю, — буркнул Кроукер и бросил трубку. Опустил взгляд на распечатку.

Итак, «Мэлори Энтерпрайзес» каким-то образом связана с «Моргана инк.». Детектив задумчиво развернул листок. Он поступил к нему от женщины, которая, как он полагал, была именно Веспер. Зарегистрированные телефонные переговоры, за исключением, как он полагал, хаммерсмитского номера «Мэлори Энтерпрайзес», были абсолютно бесполезны в расследовании. Она фальсифицировала материал. Умная девочка, но, кажется, не совсем.

Покончив с едой, детектив вынул карточку, которую дал ему Дедалус, и набрал номер офиса сенатора. Секретарь сказала, что Дедалус еще не прибыл, но предупредил ее о звонке Кроукера. Детектив назвал секретарю место, где намерен встретиться с Веспер, и, повесив трубку, глубоко задумался. Куда отправился сенатор после его отъезда?

Затем Кроукер подошел к столу регистрации, сказал, что ему нужен автомобиль напрокат, и попросил заказать его как можно скорей, Потом взял такси до Дюпон Сёкл. Выйдя из такси, прошел несколько кварталов до музея Филлипса. Дом Дункана Филлипса, унаследованный «Джонс и Логлйн Стил Компани», в 1921 году превратился в музей импрессионистской и постимпрессионистской живописи.

Кроукер стоял под самым знаменитым экспонатом коллекции Филлипса — картиной Ренуара «Завтрак во время лодочных катаний», которую Филлипс по счастливой случайности купил в 1923 году за сто двадцать пять тысяч долларов. Как и все лучшие произведения Ренуара, картина была живой и яркой, наполненной сочными летними красками и чисто галльской радостью жизни. Мускулистые мужчины были мужественны, женщины — жеманны, кокетливы, пышны. Все было таким, каким и должно быть.

Рассматривая картину, Кроукер думал о том, какой неестественной жизнью живет современный человек. В этой жизни было полно людей-химер, таких как Маргарита, Веспер, Доминик Гольдони и Чезаре Леонфорте, людей, которые не подпадали под обычную классификацию. Прежние качества человеческой личности, которые он с детства научился признавать или отрицать, настолько изменились, что теперь надо было полностью изменить и свою душу, и разум, чтобы как-то понимать и оценивать их.

Он бродил по музею до полудня, но Веспер так и не появилась. Тогда он взял такси и вернулся в отель. Арендованный автомобиль уже ждал его. Кроукер торопливо заполнил бланк, показал свою кредитную карточку и получил ключи.

Незадолго до назначенного часа он уже ехал к офису Дедалуса, размышляя о том, найдет ли там сенатора, потом снова прокрутил в мозгу весь их разговор. Дедалус сказал ему, что будет на совещании, потом дал карточку с номером своего офиса. Детектив задумался... Черт! Десять к одному, что сенатор все еще дома, увлеченно совещается... но с кем?

Свернув у следующего светофора, Кроукер выехал за город. В поместье Дедалуса он прибыл около двух. Проехал по вымощенной гранитом дороге, преодолел бордюр из бельгийских блоков и направил автомобиль через газон, к деревьям. Там он выключил зажигание, вышел и направился к усадьбе. Туман рассеялся, выглянуло солнце, и детектив вдруг увидел впереди себя садовника, спрятался за дерево, а потом, продираясь сквозь заросли, пошел за ним следом. Садовник остановился, вытер рукавом пот со лба, снял кепку. Золотом сверкнули на солнце белокурые волосы. С помощью заколок они были уложены в аккуратную прическу. Детектив двигался осторожно, но садовник, подобно лани, учуяв чужое присутствие, повернул голову, и сердце Кроукера бешено заколотилось: он узнал Веспер Архам!

Сайгон — Вашингтон

Найти русского из института Курчатова оказалось делом несложным. Ван Кьет позвонил из своего офиса и сообщил, что русский попал в больницу Чо Рей за шесть часов до того, как Николас и Тати вернулись в Сайгон. Вернулись они вместе, но старший инспектор об этом ничего не знал. Русский, некто В. И. Павлов, был доставлен в травматологическое отделение больницы и провел на операционном столе семь часов, прежде чем врачам удалось вырвать его из лап смерти.

— Что с ним случилось? — спросил Николас инспектора.

— Проще сказать, чего не случилось, — Николас услышал в трубке шелест перебираемых бумаг: Ван Кьет перечитывал официальное донесение.

— Хирурги три часа выковыривали из него свинец, а еще три часа потратили на пулю, которая должна была разнести ему череп, но попала в позвоночник. Павлов полностью парализован и вряд ли выкарабкается. Мне кажется, вам лучше навестить его, и побыстрее. Я пошлю одного из своих людей, чтобы вас провели через охрану в палату. Держите меня в курсе.

Больница Чо Рей была известна в стране высококлассными специалистами и прекрасным медицинским обслуживанием. В ней работали врачи, говорившие по-английски. Конечно, эта больница не дотягивала до западных стандартов, но все же считалось, что пациенты, которые попадали туда, имели возможность выписаться в добром здравии.

Сержант Ван Кьета встретил Николаса и Тати на десятом этаже, где лечились иностранцы, и провел мимо недовольных сиделок, врачей и больничной охраны в палату. Попав туда, Николас решил, что они опоздали. Павлов лежал на кровати, с ног до головы замотанный в бинты, бледный как смерть; губы его запеклись и посинели, а дышал он хрипло и с перебоями. Это был крупный и очень располневший человек.

— Да, здорово они его отделали, — заметил Тати, приближаясь к раненому.

— Интересно, кто это ОНИ? — спросил Николас.

— Конечно же, не простые уличные преступники. Те бы просто ударили его по голове чем-нибудь тяжелым или всадили в спину нож.

— И все же нам необходимо с ним побеседовать.

Тати бросил взгляд на окружавшие кровать приборы и капельницы.

— Не думаю, что он в подходящем для этого состоянии.

— Ничего, как-нибудь, — Николас наклонился над раненым и как бы раздвоился: часть его все еще реагировала на присутствие Тати, другая погружалась в тау-тау, концентрируясь на Павлове.

В тот момент, когда его энергия начала передаваться раненому, Николаса чуть не отбросило назад — настолько невыносимой была боль, терзавшая русского. Со скрупулезной методичностью микрохирурга Линнер прошелся по перегруженным болью рецепторам Павлова, возвращая им способность передавать мозгу неискаженную информацию. Только таким образом организм мог начать формирование нуклеопептидов, способных ограничить боль до терпимых пределов. И тут усилия Николаса натолкнулись на препятствие. Он повернулся к Тати:

— У него в организме какой-то сильный наркотик. Похоже на морфий.

— Я так и думал, — кивнул Сидаре. — Значит, нам здесь нечего делать.

— Попробую справиться, — Николас удвоил усилия. Погруженный в тау-тау, он начал работать уже на клеточном уровне. И так силен был поток его мысленной энергии, что кровь русского начала менять свой химический состав — количество морфия в его организме понемногу уменьшалось. Это был небезопасный процесс — ускорь Николас химический распад морфия еще немного, лимфатическая система и почки больного получили бы большую нагрузку и это могло вызвать шок.

Павлов застонал, мотая головой из стороны в сторону, потом открыл глаза. Вероятно, когда он был здоров, глаза его были ярко-голубого цвета, сейчас же налились кровью, а белки приобрели бледно-желтый оттенок.

Раненый произнес что-то нечленораздельное. Николас дал ему воды. Утолив жажду, Павлов спросил по-вьетнамски:

— Вы врачи?

— Я ваш лечащий хирург, — ответил Николас, — а это — доктор Ван Кьет, директор больницы. Вы можете рассказать нам, что случилось?

Павлов закрыл глаза, и Николасу показалось, что он умирает. Пульс его участился, кровяное давление подскочило. Линнер мысленно окутал его успокаивающим теплом и сказал:

— Вам сейчас будет лучше.

Дыхание Павлова замедлилось. Он вновь открыл глаза и испуганно посмотрел на пришедших. Николас сразу же догадался, о чем тот думал.

— То, что с вами произошло, разумеется, интересует полицию. Там, за дверью, дежурят офицеры, и они очень хотели бы побеседовать с вами.

На побелевших щеках Павлова выступил пот, но никто не сделал попытки стереть его.

— Не пускайте их сюда! — прохрипел он.

— Не беспокойтесь, — Николас успокаивающе похлопал раненого по руке. — Я не позволю, чтобы с вами что-то случилось. Я слишком много потратил сил, чтобы спасти вашу жизнь.

— Боюсь, я не смогу выполнить вашу просьбу, — обратился к Павлову Тати. — На меня сильно давит старший инспектор сайгонской полиции...

— Что же мне делать? — прошептал Павлов. — Я не могу говорить с полицией. Не могу!

Тати склонился над кроватью:

— Но другого выхода нет!

— Погодите! — поднял руку Линнер. — Есть выход. Пусть Павлов расскажет все нам... В конце концов, он все еще в критическом состоянии...

Тати мотнул головой.

— Ну, не знаю. Штатским...

— Вам я все скажу! — торопливо зашептал умирающий. — Если только вы уладите все с полицией!

— Можете нам доверять, — улыбнулся Николас. — Мы действуем исключительно в ваших интересах.

— Хорошо, хорошо, — Павлов снова вспотел, его сердце то бешено билось, то замирало. Николас не знал, сколько времени он протянет, и еще раз напряг свою волю, чтобы приободрить русского.

Павлов облизнул запекшиеся губы.

— Я ни за что не приехал бы сюда, если бы мой институт не нуждался в деньгах, Я — директор всемирно известного института атомной энергии имени Курчатова. Раньше государство полностью субсидировало наши научные разработки. Не только институт, но и я лично ни в чем не нуждались. Но все рухнуло с распадом Советского Союза. Теперь я ничуть не лучше обычного попрошайки, мотаюсь за тысячи миль, чтобы выбить денег для института.

— Вы приехали в Сайгон в поисках средств? — удивился Тати.

Павлов сделал попытку улыбнуться, но на лице его появилась лишь болезненная гримаса. Он по-прежнему тяжело дышал. Николас дал ему еще немного воды.

— Сайгон — это место, где скрывается Абраманов, мой, так сказать, благодетель, — русский закашлялся и захрипел. — Когда-то он работал в моем институте. Очень талантливый ученый, но ярый антисоветчик, Ему все было дано: лучшие лаборатории, оборудование, помощники, но этому еврею все было мало. Вы не знаете, что это за нация, а мы знаем...

Русский закрыл глаза и замолк.

— Скажите, на чем специализировался Абраманов? — спросил его Тати.

— Ускоренные потоки нейтронов, — еле слышно произнес раненый. Потом в нем словно проснулись силы, и он проговорил с гневом: — У него были все условия для работы, повторяю — все! Правда, в последние годы я потерял Абраманова из виду, так как его перевели в засекреченный город — Арзамас-16, но знаю, что там он тоже имел все, и уверен, что добился хороших результатов.

— А над чем он работал в этом секретном городе? — с чуть заметным волнением спросил Николас.

— Абраманов был помешан на получении устойчивых трансурановых элементов. Надеялся открыть вещество, способное служить идеальным — дешевым и практически неисчерпаемым — ядерным топливом. Уверен, уверен, он что-то открыл и сбежал со своим открытием из страны. — Павлов замолчал, видимо, потеряв последние силы. Его душила злоба. Но потом, немного оправившись, продолжил: — В России стало плохо, вот он и сбежал: зачем ему, гению, оставаться в нищей стране? Но все же он не мог обойтись без нас. Вот я и прибыл сюда, чтобы продать кое-что, отчаянно ему нужное. Он предложил мне за это бешеные деньги. Двадцать пять миллионов долларов. — По щекам Павлова потекли слезы. — Не могу простить себе, что был так наивен и поверил этому негодяю. Теперь того, что я хотел продать, у меня нет. Все пропало.

Отрывистый стук в дверь прервал допрос. Сержант Ван Кьета попросил Тати выйти на минутку. Николас предпочел бы дождаться его возвращения, но времени было в обрез.

— Это «что-то» украли? — спросил он раненого.

— Да, украли. Но клянусь вам, во всем виноват этот еврей. Ведь кто бы ни стрелял в меня, лишь Абраманов знал цену пропаже. Он и назначил встречу. Но вместо чего пришел убийца... Никто, кроме нас, не знал, где мы должны были встретиться...

Павлов в отчаянии застонал.

— Институту нужны деньги, и я знал: Абраманов не достанет ЭТОГО нигде. К тому же очень хотелось, чтобы предатель раскошелился на двадцать пять миллионов...

Он закашлялся, замолк и закрыл глаза. С каждой минутой ему становилось все хуже.

— Скажите, то, что у вас украли, было так необходимо Абраманову? — попытался все же получить ответ Николас, Павлов молчал. Его лицо перекосила судорога. И только непрекращающийся поток психической энергии Линнера поддерживал в нем жизнь.

— Это была деталь... деталь устройства для создания защитного поля... для защиты от излучения плутония, — наконец проговорил умирающий.

— Почему она была так нужна Абраманову? Он что, имеет дело с плутонием?

— Боюсь, что хуже. Если... если он создал трансурановый элемент, тот опаснее даже плутония, как химически, так... о... ох... так и по гамма-излучению.

Вернулся Тати. Наклонился к Николасу и прошептал ему на ухо:

— Курьер от Ван Кьета. Он хотел, чтобы я взглянул на пулю, которую извлекли из позвоночника Павлова. Ван Кьету раньше не доводилось видеть ничего подобного. А я видел. Это калибр 308, и по ряду признаков могу утверждать, что стреляли из винтовки «Штейр». Это снайперское оружие высшего класса с оптическим прицелом, поражает цель на расстоянии до шестисот ярдов.

— Значит, русский был прав. Его действительно заманили в ловушку.

Голова Павлова бессильно свесилась набок, пот струился по лицу, глаза закатывались, из ноздрей выступила кровь. Николас прилагал отчаянные усилия, но даже тау-тау не способно было удержать жизнь в этом теле.

— Нам необходимо найти Абраманова, — Николас сжал руку русского. — Он же ваш враг. Скажите, как его найти!

Глаза Павлова подернулись пленкой, но зрачки все пытались сфокусироваться на лице Николаса.

— Павлов, вы меня слышите?

— Д-да... я, — он начал задыхаться; на губах показалась розовая пена, Он умирал.

— Имя! Нам нужно имя!

— Зао.

— О чем это он? — с удивлением спросил Тати. — Это же японское имя.

— Помнишь, что Ван Кьет сказал о его паспорте? Павлов прилетел сюда через Бангкок... и Осаку. — Николас повернулся к раненому. — Кто такой Зао?

Но русский уже не слышал. И не двигался. Линнер уронил его руку.

— Боже, он умер!

В последнее время Рок редко покидал Плавучий город; здесь было его пристанище, а власть безгранична. Но если уж он решался выбраться из своего королевства, на то были веские причины. С Тимоти Делакруа он встретился в Сайгоне в одном из тех новых, построенных по западному образцу ресторанов, которые вырастали в последнее время в городе. Делакруа входил в десятку наиболее процветающих посредников в торговле оружием, товар которым поставлял Плавучий город.

Рок знал, что Делакруа ждет его, и нарочно опоздал на сорок минут. Однако на место он прибыл задолго до назначенного часа. Будучи по натуре своей параноиком (что усугубилось годами войны, а потом нелегкой битвой за Плавучий город), Рок не спеша, методично обследовал все подходы, подворотни, открытые окна, обращенные к дверям ресторана и припаркованным перед ними машинам. Владелец ресторана был его хорошим знакомым, так что вовсе не обязательно было проверять персонал — всех без исключения. Тем не менее Рок сделал и это. Он был осторожен, весьма осторожен. И прежде чем выйти через черный ход, передал владельцу маленький сверток.

Хотя Делакруа постарался выбрать себе столик в самом темном углу зала, Рок мгновенно нашел его среди посетителей. Возможно, виной тому были глаза Тимоти — абсолютно бесцветные. К тому же Делакруа производил впечатление искателя приключений. За все сорок-с-чем-то лет жизни, которые он провел в джунглях, пампасах и других столь же удаленных от цивилизации местах, кожа Тимоти задубела, словно у старой куртки, шевелюра песочного цвета стала буйной и спутанной. Появилась и привычка — беспрестанно облизывать губы, словно они пересохли.

Пробираясь между столиками, за которыми сидели люди в западной одежде, Рок заметил, что бесцветные глаза Делакруа ощупали каждый дюйм его тела. Хорошо, подумал он, что решил появиться в зале безоружным.

Делакруа потягивал пиво. Они молча кивнули друг другу. Певица-вьетнамка на эстраде затянула песенку Жака Бреля о том, что она устала от жизни и хочет умереть.

Стакан виски появился на столике перед Роком прежде, чем он успел сделать заказ. Затем их оставили вдвоем.

Рок отпил из стакана и спросил Тимоти:

— Как то дельце, что я тебе предложил?

— К чему вопросы, — угрюмо проговорил Делакруа, — ты и так знаешь ответ.

Рок приподнял бровь.

— Выходит, ты думаешь, я сопьюсь оттого, что ты не разнес Линнера на куски?

— А что, разве не так?

— Пусть живет, пока. Ему надо было внушить страх перед Богом, — рассмеялся Рок. — Перед нашим Богом. Богом Плавучего города.

— Ну, этого-то я добился, — Делакруа чуть расслабился.

— Вот и славно, — Рок углубился в изучение содержимого своего стакана. Певица на эстраде совсем разошлась, перекрикивая ударные. Звуки пулями рикошетили от стен. — Знаешь, я был слегка огорчен. Этот сукин сын Винсент Тинь ухитрился провернуть немало делишек, работая на «Сато Интернэшнл». Он прикидывался посредником, покупал у меня оружие, а затем переправлял его тебе и другим торговцам — не без хорошего навара. И этот ублюдок имел наглость заявлять, что действует от моего имени! — Рок фыркнул. — Он слишком часто упоминал Плавучий город. Ну что ж, его судьба послужит хорошим примером для других. Я забрызгал его мозгами весь тот склад. Но прежде я искупал его в кислоте, — Рок причмокнул. — Ну и картинка была!

Рок, умевший улавливать малейшие перемены в настроении собеседника, ухмыльнулся.

— Что с тобой, Тим, или жизнь оказалась слишком сложной? Господи, ты же сам выбрал этот путь, так что не хнычь теперь, не жалуйся. Все равно я тебе не поверю. Слишком много крови видел. — Ухмылка Рока превратилась в язвительную улыбку. — Ты же знаешь, сколько сам сделал для того, чтобы мир был таким, какой он есть сегодня.

Делакруа допил пиво.

— Я не ожидал, что ты лично приедешь расплатиться. Обычно хватало связного.

— Но мне это доставляет удовольствие, — Рок повысил голос, чтобы перекричать музыку. — Я ведь редко куда выбираюсь. Иногда даже начинаю забывать, как выглядит мир за пределами Плавучего города. Я рад, что с тобой встретился. — Рок полез в карман и швырнул через стол белый конверт.

Делакруа поймал его и, не открывая, спрятал.

— Хорошо, что ты мне доверяешь, Тим! Я ценю это в своих независимых партнерах и рассчитываю на долговременное сотрудничество. — Заказав обед на двоих, Рок проговорил доверительно: — Мне нужен совет. Видишь ли, меня начала сильно раздражать моя подружка. Мне кажется, у нее мания величия.

Они поболтали о личных делах, потом принялись за еду.

— Надеюсь, тебе понравится, — улыбнулся Рок. — Это, конечно, не парижские деликатесы, но по здешним меркам — высший класс.

Однако очень скоро Рок отложил приборы, извинился и, миновав комнаты для отдыха, прошел на кухню, где его приятель — хозяин ресторана — колдовал над газпачо.

— Тут у меня немного жарко, — мрачно усмехнулся хозяин. — Что я должен делать теперь?

— Пристрелить повара, — буркнул Рок.

Оба посмеялись от души. Затем Рок протянул руку, и хозяин вложил в нее кольт 25-го калибра и маленький керамический цилиндрик. Рок сам навернул глушитель «Витек-112» на ствол кольта.

— На что это будет похоже? — спросил хозяин, кивнув в сторону оружия.

— На хлопок пробки от шампанского.

Хозяин понимающе кивнул.

— Спасибо за помощь, — сказал Рок. — С меня причитается.

— Чего не сделаешь ради друзей...

Рок вернулся на место. Держа руки под столом, он подался вперед. Певица старалась изо всех сил, двое хрупких вьетнамцев с электрогитарами вторили ей, перекрывая шум в зале.

— Тим, я хотел спросить тебя еще кое о чем.

Когда Делакруа наклонился к Року, тот трижды выстрелил ему в живот — как раз в тот момент, когда музыка достигла апогея. Последовали бурные аплодисменты. Сегодня, как обычно, будет «бис», подумал Рок, поднимаясь из-за столика и выходя из ресторана. Кольт полетел в мусорный бак. Жаль, что Тимоти не смог оценить изящества исполнения. Впрочем, все равно. Он был обречен с той минуты, когда согласился подбросить взрывчатку Николасу Линнеру и стал тем самым ниточкой, способной вывести того на Рока.

Ощутив прилив энергии, Рок решил провести остаток ночи, шатаясь по сайгонским закоулкам, которые были набиты самыми невероятными личностями. Предвкушая всевозможные развлечения, он принялся насвистывать какой-то игривый мотивчик. Настроение у него сразу улучшилось.

Что за волосы! Они сияли на солнце, словно золотой слиток; нет, словно карамель на изломе; нет, словно струя свежих сливок, падающая из стеклянного молочника! Кроукер, как неопытный грабитель, хоронясь за деревьями, следовал за Веспер, пока та не торопясь вела гольф-карт по пыльной дорожке.

Они забирались все дальше и дальше в глубь поместья Дедалуса. По дороге к главному дому Веспер обогнула пруд, хвойные посадки, лужайку со снопами сена и подъехала к небольшому строению, сложенному из валунов и бревен. Домик был похож на элегантную рыбацкую хижину. Из каменной трубы подымался дымок, на веранде красовалась тиковая мебель в стиле «Адирондак» тридцатых-сороковых годов. Окна хижины выходили на заросшую поляну, спускавшуюся к кустам и деревьям, чьи верхушки возвышались над кронами дубов поместья. За деревьями был виден ручей, в который Дедалус, без сомнения, каждый год выпускал форель.

Веспер зарулила на площадку перед хижиной, остановила карт возле своего черного «Ниссана-300 X» с матерчатым верхом, и, стряхнув пыль с одежды, поднялась в дом.

Детектив вышел из-за деревьев, пригибаясь, перебежал к веранде и на цыпочках поднялся по ступенькам. Крадучись, он передвигался от окна к окну, пока снова не увидел Веспер. Она стояла у огромного каменного камина, в котором пылал огонь. Какая-то женщина наливала ей бокал белого вина. Когда она повернулась, чтобы поставить бутылку на стол, детектив разглядел ее лицо — это была Маргарита.

Подобравшись поближе, Кроукер прижался ухом к стеклу — так ему было слышно, о чем говорят в доме.

— Не понимаю, зачем тебе лететь в Лондон, — спросила Маргарита. — Ты же дала мне последнее донесение нишики.

— Я тебе говорила, — улыбнулась в ответ Веспер, — дело не в этом. Я не только курьер нишики. У меня есть и другие дела. Есть еще кое-какие проблемы, которые лучше решать лично. Кроме того, информация о конгрессмене Мартине, что я давала тебе, неполная. Знаю, что она важна для тебя — Мартин выдвигает новый законопроект о регулировании банковских операций, который может нанести ущерб интересам твоей семьи. Поэтому, прежде чем оказывать на него какое-то давление, надо собрать по крупицам всю грязь из его жизни. Сиди тихо, пока я не вернусь.

— Насколько это опасно для тебя?

Веспер опустила бокал и подошла к Маргарите.

— Стоит ли беспокоиться об этом? В конце концов меня кое-чему учили, — смех ее был до странности беспечным, из-за чего она походила на веселую школьницу. — Со мной ничего не случится.

— Но у нишики опасность — постоянный спутник...

— Держи себя в руках, дорогая.

Маргарита вздрогнула.

— Я думала о Лью. Все стало таким тревожным с тех пор, как я встретила его.

Веспер бросила на нее убийственный взгляд.

— Не думаю, чтобы «встретила» было самым верным словом.

— Ты что, ревнуешь?

Веспер рассмеялась.

— Это тебя раздражает?

— В том, что касается секса, ты абсолютно всеядна, и не пытайся отрицать это.

Веспер отвела прядь волос с лица Маргариты.

— Насчет тебя у меня нет планов. Если бы что-то было, ты бы знала об этом. А что касается секса, признаю, у меня есть некоторые способности. Дедалус, например, мог совсем недавно в этом убедиться. На этом основаны наши отношения, — она поцеловала Маргариту в щеку. — Как и у твоего брата, у него чертовски развита интуиция. Это одно из его основных достоинств.

— Боже, как мне не хватает Дома. Хотя иногда, мне кажется, я ненавижу его за то, что он переложил ответственность на меня.

— Ты его не ненавидишь, — Веспер погладила Маргариту по руке. — Он дал тебе шанс подняться. Он разглядел в тебе искру и помог разжечь огонь.

Маргарита подошла к камину и замерла, глядя на огонь.

— У Лью я тоже нахожу особые качества.

— Позволь-ка напомнить тебе, что из-за твоего Лью нас всех могут убить. Чезаре...

Глаза Маргариты вспыхнули яростью.

— Прошу тебя... Оставь в покое мои чувства!

— Я только пытаюсь, — покачала головой Веспер, — защитить тебя.

— От Лью? Но это же глупо! Он никогда не причинит мне вреда!

— Сознательно, быть может, и не причинит. Но как долго ты надеешься удерживать его на грани закона, что так важно для него? Он не сможет оставаться в этом положении до бесконечности, и когда он упадет — на ту или иную сторону — ты, дорогая, имеешь все шансы упасть вместе с ним.

— Ты переоцениваешь наши отношения. А еще, мне кажется, ты лицемеришь.

— Я занималась любовью с твоим братом, поскольку мне это было приятно. Не скрою, я была сильно привязана к нему, а он ко мне; возможно, из-за этого я вмешиваюсь в твою борьбу с семьей Леонфорте, — Веспер покачала головой. — И при всем этом он никогда не говорил мне о причине вражды между двумя семьями.

— Я тоже не скажу, — отвернулась от Веспер Маргарита.

— Правда? Но это же странно. Я — единственная, кто поставляет тебе разведданные нишики, и они дают тебе возможность иметь преимущество перед Чезаре Леонфорте и прочими донами.

— Семья есть семья. Ты опоздаешь на рейс, — холодно заметила Маргарита.

Помолчав немного, Веспер кивнула.

— Ты права. Пойду переоденусь.

Когда она скрылась из виду, Маргарита некоторое время сидела задумавшись. Потом сняла трубку телефона и позвонила дочери. Кроукер ощутил приступ боли. Он знал, что эта боль — от жалости к Маргарите. Слыша, как меняется ее голос при разговоре с Фрэнси, он еще острее ощутил, как скучает по любимой, как презирает себя за то, что вынужден за ней шпионить.

Положив трубку, Маргарита достала два небольших чемодана и поставила их у двери. С минуту она стояла, молча глядя на них, словно пытаясь усилием воли заставить их исчезнуть, изменить нынешнее состояние дел, а может быть, и будущее. Затем она отвернулась, и детектив догадался, что идет Веспер. Он вытянул шею, чтобы лучше увидеть эту женщину, и застыл. Она была одета в черные джинсы, мужскую рубаху с распахнутым воротом и безразмерную кожаную куртку «Клод Монтана». Массивная связка красного нефрита охватывала шею. Кроукер, не веря своим глазам, смотрел на коротко остриженные черные волосы женщины: классный парик, однако! Огромные васильковые глаза совершенно изменились под цветными контактными линзами — стали карими, лучились жизненной энергией и незаурядным умом. Только пухлые губы без малейшего намека на помаду остались прежними. Нечего сказать: «Пойду переоденусь»! Хамелеон в очередной раз сменил окраску. Что же за создание эта Веспер? Детектив припомнил приметы особы, которые он штудировал, ожидая Архам у входа в галерею Филлипса. И, как он только что понял, ему лучше постараться забыть их и начать все с нуля. Его традиционные понятия о женственности и мужественности никак не подходили для мира, в который он окунулся. И если он не сможет избавиться от застарелых предрассудков, ему никогда не разрешить загадку Веспер Архам.