Плавучий город

Лондон — Токио — Тен Зянь

Туман скрывал лондонские улицы, когда ранним утром Кроукер направился к месту намеченной встречи в Холланд-парк. Сначала он ехал в метро, потом пересек авеню западнее Ноттинг Хил Гейт, прошел пешком два коротких квартала и, наконец, вошел в парк через розовую аллею. Ненадолго задержавшись в японском садике, Кроукер с тревогой подумал о том, что ему непременно надо как можно скорее повидаться с Николасом. До того, как наступят мартовские иды и «Факел» будет взорван, оставалось всего четыре дня — очень мало времени. Николас говорил, что, по его сведениям, «Факел» был сделан в Плавучем Городе и предназначен, по всей вероятности, для Оками. Умирающий Ниигата также сказал Никола-су, что как только снаряд направят в цель, его невозможно будет засечь. Если Николас не сумеет вовремя проникнуть в Плавучий Город и предотвратить отправку смертоносного груза, катастрофа неизбежна. Необходимо во что бы то ни стало обнаружить местонахождение Оками и постараться защитить его. Конечно, враги Оками догадывались, где он находится, но ни Николас, ни Кроукер об этом и понятия не имели. Все вопросы нужно было обсудить при встрече, но когда еще она произойдет?

Сегодня у него тоже должна была произойти очень важная встреча — с Веспер, и Кроукер надеялся на удачу, чувствовал, что подобрался к самому центру сети нишики.

Николас был не единственным человеком, о котором ему напомнил японский садик. Кроукер никак не мог избавиться от мысли о Маргарите. Неужели он обманулся в ней? Конечно, нельзя было забывать об опасностях, подстерегающих человека, которого угораздило влюбиться в женщину, по существу, находившуюся по другую сторону закона, но Кроукер был не в силах обуздать свое чувство. С тех пор как последовал за ней в Вашингтон, Кроукер так и не смог разгадать Маргариту. Сколько жизней вела эта женщина? Маргарита была женой Тони Д. и матерью Франсины. Спрятавшись в тени мужа, она играла какую-то роль в преступной империи покойного брата, была любовницей Кроукера, теперь же оказалась замешанной в дело, связанное с сетью нишики. Дело это было наверняка грязным, потому что в нем принимала участие Веспер.

Размышляя о Маргарите, Кроукер внимательно наблюдал за Птичьей лужайкой, где вот-вот должна была появиться Веспер, и заметил, что она идет к месту встречи со стороны оранжереи. На ней было длинное пальто, отороченное мехом, с большим стоячим воротником. На голове изысканный убор, также отороченный мехом, напоминавший старинную русскую шапку. Веспер двигалась целеустремленно, не теряя при этом грации; спину держала прямо, словно выпускница привилегированной школы. Ее поступь, весь ее вид свидетельствовали о том, что в ней сочетались сила и женственность.

Веспер не знала, кто и почему назначил ей эту встречу. Возможно, незнакомец постарается выведать у нее последние данные о Сермане, но она сказала Челесте, что ничего ему не расскажет. Вероятно, этот человек имеет высокий ранг в сети нишики, может быть, имеет прямой доступ к самому Оками. Вышел он на нее неожиданно, значит, случилось действительно что-то важное. В такие моменты на поверхность всегда всплывают высокие чины. Ну что ж, посмотрим, что он собой представляет и с какой целью захотел ее увидеть...

Пронзительные васильковые глаза Веспер изучали пространство вокруг Птичьей лужайки с тщательностью бывалого профессионала. Сразу было заметно, что она не дилетантка, которая растрачивает свой интеллект в грязных играх, более свойственных мужскому полу. И Кроукер понял, что ему придется изрядно потрудиться, прежде чем он найдет способ обезвредить эту женщину.

Он вышел из японского садика и направился к Птичьей лужайке, как вдруг увидел, что со стороны Голландского домика к Веспер идет еще какой-то человек. Он был небольшого роста, в плотном зимнем плаще, над головой держал раскрытый зонтик. Разглядеть его лицо на таком расстоянии было невозможно. «Может быть, это женщина?» — подумал Кроукер, и в этот момент человек кинулся в объятия к Веспер. Зонтик упал на землю. Кроукер, который был уже рядом с Птичьей лужайкой, узнал незнакомца и застыл как пораженный громом: это был человек, который послал неподписанную записку Веспер, человек, находившийся на самой вершине сети нишики. Это был сам кайсе, Микио Оками. Он был жив и здоров.

— Это похоже на чудо, — сказал доктор Бенва. — Ваш рак в стадии ремиссии.

Усиба выпрямился на столе для осмотра и с изумлением вперил свой взор в изможденного человека с бледным лицом и восковой кожей, одетого в зеленый врачебный халат. Доктор Бенва тоже был чудом. Его высохшая правая рука безжизненно висела вдоль тела.

Когда сбросили бомбу, мальчик с родителями находился в окрестностях Хиросимы. Родители погибли, а Бенву долго лечили от ожогов, вызванных радиацией. Врачи говорили, что мальчик обречен, но он выжил, пострадала только его рука. Никто из ученых не мог объяснить, почему Бенва остался жив, но он поправился, а повзрослев, пошел учиться на врача-онколога.

— Это хорошая новость, — говорил он сейчас своему пациенту, — но все же я не хочу вас очень обнадеживать. Несомненно, человеческий организм способен героически сопротивляться любому злу, но и болезнь может вернуться в любой момент. Внутренним органам уже нанесен непоправимый ущерб. Злокачественные клетки не исчезли, они все еще в вашем теле: но сейчас по причинам, которые мы никак не можем понять, они заснули. Извините, но мне придется говорить с вами о сугубо личном. Скажите, Усиба-сан, вы все еще в одиночестве? Признаюсь, меня это тревожит, Многочисленные исследования доказывают, что при серьезных заболеваниях, особенно в пожилом возрасте, одиночество может ускорить трагический конец.

— Но ведь вы только что сказали, что моя болезнь в стадии ремиссии?

Доктор Бенва кивнул.

— Да, это так. Но я обязан проявить максимальную заботу о вас. Вы приносите огромную пользу нашей стране, дайдзин. С вашей смертью она обеднеет. И я не хочу, чтобы это случилось ... Мы испытали все доступные, самые современные методы лечения, Простите меня, но больше всего вы нуждаетесь сейчас в ... любви.

Усиба встал.

— Благодарю, доктор, за то, что вы так откровенны со мной. Но признаюсь вам, что если бы кто-то предложил мне любовь, я бы не смог принять ее. Чтобы хоть немного утешить вас, скажу, что мне уже предложили доброту. К своему удивлению, я ее принял. — Пациент слегка улыбнулся, — Уверен, доброта меня вылечит, да и, может быть, моя болезнь не так уж страшна.

Уже смеркалось, когда Усиба вышел из кабинета доктора Бенвы. Вокруг него шумел город, равнодушный и жестокий. Мчались машины, куда-то торопились люди, но никому не было дела до его болезни и тревог. Усиба почувствовал себя страшно одиноким и тут же подумал, что безразличие окружающего мира может стать невыносимым, если позволить себе сосредоточиться на нем. Доктор прав: состояние духа очень важно для телесного здоровья. Он должен собрать всю свою волю, чтобы окончательно победить болезнь.

Вместо того чтобы сесть в машину, Усиба сказал шоферу, что хочет немного пройтись пешком. Он ощущал потребность погрузиться в человеческую реку, раствориться в ней, стать частицей окружающего мира, преодолеть свою отверженность от людей. Он понял, что долгие месяцы жил словно в вакууме. Высокий пост в Министерстве внешней торговли был не единственной причиной его отчуждения от жизни города; еще более, чем официальный пост, его отделяло от общества его положение в Годайсю.

Радуясь временной передышке, Усиба шел по улице и размышлял о том, что ни он, ни остальные члены Годайсю, по существу, не имеют никакого представления о мире, которым так жаждут обладать. Интересно, что они будут делать, если достигнут своей цели и подчинят себе всю внешнюю торговлю? Получат еще больше денег, влияния, власти? Но что это им даст? И сколько надо власти, чтобы, наконец, насытиться?

Проходя по переполненным улицам, соприкасаясь с людьми, которые изо дня в день толпились на тротуарах, ездили в общественном транспорте и выбивались из сил, чтобы заплатить налоги, он испытал чувство страха. Не за них; за себя и других членов Годайсю, ибо знал ответ на свои вопросы: никакое количество денег, влияния и власти не удовлетворит ни одного из них, так же как и его самого. Так что же это ему даст? Власти и денег у него и так достаточно, но разве они принесли ему счастье и здоровье? Усиба прикрыл глаза, внезапно почувствовав головокружение, ему показалось, что он скоро умрет. Какая-то женщина, державшая за руку маленькую девочку, участливо спросила:

— Вам нехорошо, господин?

— Благодарю вас, мне уже лучше...

Он долго смотрел вслед женщине с ребенком. У нее было простое, заурядное лицо, но именно эта простота и заурядность почему-то до слез тронули его. Внезапно Усиба вспомнил о «Факеле», о том, что он несет с собой людям. Этот страшный снаряд никогда не был бы создан без участия Годайсю! Его охватил ужас оттого, что они пытались совершить.

— Мы сошли с ума, — подумал он. — Мы все настоящие безумцы.

— Какой я идиот! — подумал Кроукер. — Как я мог так опростоволоситься? А ведь Бэд Клэмс предупреждал, что следит за мной. «Я положил на тебя глаз, — говорил он. — Не думай, что если окажешься по ту сторону лужи, я не узнаю, где ты и что делаешь».

Кроукер заметил незнакомца, спрятавшегося за газетой, сразу же после того, как обнялись Веспер и Микио Оками. Конечно, он обнаружил бы хвост раньше, если бы мысленно не сопоставлял лицо человека в черном плаще с его изображениями на фотографиях, которые показал ему Николас перед отъездом из Токио. Хвост появился на Птичьей лужайке со стороны японского садика; он устроился на скамейке, развернув номер «Лондон Тайме». От злости Кроукер готов был убить себя. Опознав Оками, он понял, что разгадал последнее звено в головоломке: «Факел» будет взорван в самом центре Лондона! Но что теперь делать с этим «хвостом»? А ведь все так отлично складывалось: он прошел по сети нишики к самой ее сердцевине, нашел Микио Оками! И теперь предстояло выбирать: следовать за Оками до его укрытия, рискуя притащить туда человека Бэда Клэмса, или разделаться с хвостом сейчас же, рискуя потерять Микио. Было от чего прийти в ярость. Наконец он принял решение.

Когда Оками и Веспер ушли с Птичьей лужайки, Кроукер направился к скамейке, где сидел человек с газетой.

— Привет, — сказал он, садясь рядом с ним.

Газета зашуршала, но ответа не последовало. Кроукер отогнул край газеты и увидел человека с болезненно-желтым лицом, родинкой на подбородке и неестественно черной шевелюрой, чуть редеющей на макушке. У него были быстрые, подвижные глаза, взгляд которых, казалось, был направлен на все сразу и ни на что в отдельности. Его кривой нос был не раз переломан и затем плохо сросся; грубое лицо избороздили шрамы. Одет он был в дешевый коричневый костюм.

— Прошу прощения, но мы, кажется, незнакомы, — недовольно пробурчал человек с газетой.

— Сейчас познакомимся, — проговорил Кроукер, просунул руку под пиджак незнакомца и извлек из его наплечной кобуры револьвер. — Почему ты носишь оружие? Это незаконно!

— У меня есть лицензия.

— Посмотрим.

— Отдай револьвер! — Незнакомец оскалил зубы. — Или я задушу тебя голыми руками.

Кроукер разрядил пистолет и вытряхнул пули на землю. Потом снова вложил оружие в кобуру. Совершая эту операцию, он обнажил стальные ногти своих биомеханических пальцев и схватил человека с родинкой за воротник. Его ногти пропороли галстук, рубашку и впились в шею незнакомца. Тот попытался вырваться, но Кроукер крепко держал его своими стальными пальцами, все сильнее прижимая к спинке садовой скамейки. Кроукер видел, что незнакомец страшно напуган, его бил озноб, но по его глазам было понятно, что Бэд Клэмс все еще вызывает в нем больший страх, чем он, Кроукер.

— Я хочу, чтобы ты кое-что передал своему боссу.

— Пошел ты! Насрать мне на то, что ты хочешь.

Кроукер надавил посильнее.

— Я тебе покажу, ты мне посрешь!

Незнакомец заскулил:

— Ты что, собираешься убить меня в парке? Опомнись! Тут же люди ходят...

Кроукер рывком поднял его на ноги.

— Убивать тебя не стану, а отведу в Скотланд-Ярд. Там для таких, как ты, есть удобные камеры. Незнакомец заскулил еще громче:

— Посадить меня не сможешь, что ты предъявишь? У тебя на меня ничего нет...

Каким-то чудом незнакомцу удалось вырваться из стальных объятий Кроукера. Он выхватил из сумочки малокалиберный пистолет и нажал на курок. Плечо Кроукера вспыхнуло огнем, но он все же сумел отвести от себя дуло; незнакомец сильно ударил его по ребрам, а потом в пах. Он был крепок и неплохо знал приемы уличной борьбы.

Кроукера пронзила сильная боль, и он сломал запястье незнакомца в тот самый момент, когда тот хотел ударить его по почкам, потом полоснул стальными ногтями по его лицу, содрав кожу и мясо с его щеки. Затем как можно глубже вонзил свои ногти в шею незнакомца. Что-то хрустнуло... и Кроукер отключился.

Когда он пришел в себя, то увидел перед собой полисмена. Он был молод и страшно испуган.

— Не двигайтесь, — проговорил он. — Вы ранены, потеряли много крови. Полицейская скорая помощь уже вызвана.

Кроукер, несмотря на предостережения полисмена, все же с трудом поднялся и увидел, что незнакомец мертв. В ушах его прозвучали слова Бэда Клэмса: «Не пытайся перейти мне дорогу в Лондоне или еще где-нибудь, ты понял, сука, кончай это дело, или я найду тебя и растопчу», раздался вой сирены скорой помощи — и Кроукер опять потерял сознание.

— Тати мертв.

Главный инспектор Ван Кьет взглянул на Николаса.

— Черт! Что случилось?

— Сейко. Стрелой из лука она пронзила ему сердце.

Ван Кьет стукнул ладонями по столу и вскочил на ноги.

— Вот сука! Я говорил Тати, чтобы он не доверял ей. Где она? Я должен ее допросить.

— Она тоже мертва. Карма. — Николас знал, что Ван Кьет никогда не любил Сейко и старался не показывать этому человеку, как ему тяжело. В конце концов, скорбь — это его личное дело. Поэтому он только спросил: — Вы не верите в карму?

— Уже нет, — устало ответил Ван Кьет. — Я слишком долго общался с американцами. — Он посмотрел на Николаса. — Но Тати, очевидно, доказал свою невиновность. Он узнал якудзу, который требовал тело Винсента Тиня. — Затем, тщательно изучив выражение лица Николаса, Ван Кьет продолжал: — Он показал вам копии фотографий, которые я дал ему?

— Нет, — ответил Николас и почувствовал, что его охватывает страх.

Кабинет Ван Кьета был завален до отказа. От досье папок, плакатов с описаниями преступников внутри межведомственной корреспонденции рябило в глазах. Холодильника в кабинете не было, поэтому в помещении стоял запах несвежей пищи, пахло крепким мужским потом. Ван Кьет начал рыться в огромной стопке бумаг, с ловкостью фокусника вытащил из самой середины папку, не потревожив соседних документов, раскрыл ее и протянул Николасу три черно-белые фотографии, сделанные в полиции. На них был запечатлен якудза лет двадцати с лишком. На одной фотографии он входил в салон массажного кабинета. На другой был раздет до пояса. На третьей лежал навзничь на мате, а над ним склонилась обнаженная женщина.

Пристально вглядевшись в ирезуми, татуировку якудзы, Николас сказал:

— Этот человек принадлежит к Ямаути, клану Тати. Татуировка якудзы заменяет его подпись.

— Но снимки сделаны прошлой зимой, еще до того, как Тати стал оябуном клана Ямаути, — с сомнением проговорил Ван Кьет.

— Верно, но, по словам Сейко, Тати уже тогда был в Токио и вошел в доверие к Томоо Кодзо. В то время он представлял интересы Ямаути в Юго-Восточной Азии.

— Иными словами, его мог послать Тати. — Ван Кьет казался очень огорченным.

Николас кивнул.

— Вполне вероятно, что Тати знал этого человека, — сказал он, убирая снимки в папку, и подумал о том, что Сейко говорила про Тати правду. Но в то же время ему казалось, что, будь у Тати больше времени, он в конце концов признался бы, что причастен к заговору с целью убить его. Во всяком случае, Николасу очень хотелось верить, что их дружба одержала бы верх над прагматичностью Тати. Но, возможно, он лишь принимал желаемое за действительное. Николас взглянул на Ван Кьета.

— Вы готовы рассказать мне, кто убил Винсента Тиня?

Ван Кьет кивнул.

— Разумеется. Мне уже нечего терять. Я доверяю вам и знаю, что вы сохраните мое сообщение в тайне. Это был Рок. Тинь думал, что сможет проникнуть в Плавучий город и стать партнером Рока. Вот тот и наказал Тиня за излишнюю самонадеянность.

За окнами шумел Сайгон. Музыка и рев клаксонов, громкие голоса и выхлопы автомобильных двигателей, сливаясь в один концерт, непрерывно гремели в воздухе.

— Все, как раньше, — вздохнул Николас. — И днем и ночью, ничего не изменилось!

— Нет, — ответил Ван Кьет, — вы не правы, в городе все меняется с каждым днем. Здесь все больше японцев, американцев, корейцев, тайцев. Предприниматели и их посредники, агенты, юристы — они наводнили Сайгон и лезут из кожи вон, чтобы захватить наш рынок.

— В ваших словах звучит горечь.

— А чему мне радоваться? — Ван Кьет уставился в окно, засиженное мухами, потом продолжил: — Раньше нам приходилось бороться с энцефалитом, желтой лихорадкой и менингитом, теперь к этим болезням добавился спид и гепатит. Наша культура все время подвергается влиянию Запада, от нее уже почти ничего не осталось. В нашем доме снова хозяйничают чужаки. Они клянутся, будто лучше нас знают, в чем наше счастье. Партия, которая руководила нами, развалилась, а капиталисты насквозь коррумпированы. Не знаешь теперь, кому и верить. Прошу прощения, если я оскорбил ваш слух моими словами.

— Не надо извиняться. Пойдемте пообедаем и выпьем.

Они пришли в «Ми Кань», один из многочисленных плавучих ресторанов на реке Сайгон. Это был неудачный выбор: он напомнил Николасу его путешествие на лодке с Бэй, злополучную попытку прорваться в туннели Ку Чи.

Отражения городских огней плясали по воде, как корабли-призраки; время от времени их разрезали надвое их настоящие двойники. Весь этот мерцающий блеск представился, однако, Николасу довольно грустным зрелищем. Несмотря на прилив капитала в Сайгон, город по-прежнему представлял собой не более чем заштатный уголок третьего мира. Лихорадочное стремление стать центром всеобщего притяжения благодаря дешевизне рабочих рук и свободному рынку разбивалось о неумение наладить даже самый примитивный сервис, доступный в любом городе мира.

Николас вспомнил о покойной Бэй и о маленькой девочке-проститутке, предложившей себя ему и Тати в Храме Китов. Каким-то образом эти две женщины олицетворяли в его представлении несбывшиеся надежды здешнего народа, ошеломленного историческими предательствами и резкими переменами в идеологии и экономике. Сайгон сам был плавучим городом, отрезанным и от вьетнамской традиции и от коммунистической идеологии, которая многим здесь казалась лицемерной; зараженным чужеземной алчностью и похотью, разъедавшими его и без того неустойчивую инфраструктуру. Бизнес уцелеет и даже будет процветать — в этом он не сомневался. Но как быть с народом? Сохранит ли он свою самобытность, выживет ли вообще?

Мрачный, с покрасневшими от ненависти и усталости глазами, Ван Кьет не произнес ни слова, пока не выпил спиртного. Потом сплюнул за борт судна и проговорил:

— Сегодня ночью обязательно пристрелю какого-нибудь подонка, пусть валяется в крови и пыли... нет у меня теперь ни к кому никакой жалости, все время вижу Тати со стрелой, торчащей в спине...

Николас дал Ван Кьету выговориться, ибо именно в этом он сейчас больше всего нуждался. Ван Кьет был неистовый человек, подверженный необузданным вспышкам гнева, который сжигал его изнутри. Огонь ярости немного ослабевал, когда он нажимал на курок пистолета. Цивилизация почти не коснулась его, ибо Вьетнам всегда был и оставался страной воинов. Хотя внешне эта страна и стремилась к цивилизации, но так и не смогла ее достичь. Она возникла на крови покоренных туземцев, соседних камбоджийцев и лаосцев. Здесь привыкли воевать, и трудно было надеяться, что мир во Вьетнаме может воцариться надолго, а Ван Кьет был истинным вьетнамцем, всегда готовым к борьбе и мести.

Николас подождал, пока Ван Кьет выплеснет свою ярость, и сказал спокойно:

— Сейко была убеждена, что Тати рано или поздно убьет меня.

— Она лгала. — Ван Кьет стукнул по столу кулаком и вперил свой пьяный взгляд в собеседника. Казалось, глаза его выпрыгнут из орбит.

— Может быть, и нет, — возразил ему Николас. В последнее время положение Тати в клане Ямаути было шатким. Сейко считала, что, когда на клан постоянно давит полиция, если кто-то выпустил из рук власть, он уже ничто. И она была права. Если у вас нет власти, вы можете присоединиться к могущественному клану с тем же успехом, что и к уличной шайке.

— Я думаю, что невозможно проникнуть в сердце другого человека, — произнес Ван Кьет в мрачном раздумье.

— Я должен поговорить с отцом Сейко. Вам известно, где он сейчас?

Ван Кьет отхлебнул спиртного, снова наполнил свой стакан и сказал:

— У него в городе есть квартира, но он в ней не ночует, а использует только для деловых встреч. Постоянно живет в большом имении рядом с Ми Тхо, столицей провинции Тен Зянь. Великолепное место, при хорошей езде туда можно добраться за пятьдесят минут.

— Вы меня отвезете?

— Конечно, завтра же утром, — кивнул Ван Кьет.

Поместье Хюинь Ван Дика находилось на высоком берегу реки Тен. Его окружали выходящие к реке банановые плантации, которые принадлежали одной из компаний Дика. В свои семьдесят три года человек этот выглядел превосходно. Кожа у него была цвета красного дерева, волосы серебристые, взгляд ястребиный. Ни идеология, ни политика были не в силах изменить его. Оружием Дика была экономика, и он умел пользоваться им с безжалостностью и ловкостью. Он зарабатывал столько денег для своей страны, что ни один политик, военный или идеолог не смел перейти ему дорогу, так было еще и потому, что он всегда придерживался нейтралитета, старался не мешать политикам и военным и хотел только одного — лишь бы они держались в стороне от его бизнеса. Согласие между ними почти не нарушалось, и это сделало Дика состоятельным человеком, хотя он и не имел особого влияния на бесконечную череду администраторов, сменявших друг друга в Ханое и Сайгоне.

Ван Дик не очень обрадовался Ван Кьету, но с интересом отнесся к его спутнику. Он пригласил их к завтраку, состоявшему из жареных бананов и риса с рыбной лапшой. Гости расположились за длинным деревянным столом на террасе, откуда были видны кокосовые пальмы, росшие на крутом берегу реки. Солнце, пробиваясь сквозь серо-голубые облака, играло бликами на воде, они были похожи на золотой песок, разбросанный по отмели. Вокруг стояла тишина, слышны были только голоса птиц да шум ветра в пальмовых ветвях.

Гости и хозяин завтракали молча. Только после того как тарелки опустели и был подан кофе, Дик спросил:

— Что привело вас к нам, главный инспектор?

Ван Кьет ничего не ответил.

— Чы Дик, — медленно произнес Николас, — с глубокой скорбью должен сообщить вам, что ваша дочь умерла.

Ни один мускул не дрогнул на лице Ван Дика, его взгляд остался таким же непроницаемым, как и прежде. Он только спросил:

— Где тело?

— Я распорядился, чтобы его доставили в Сайгон, — проговорил наконец Ван Кьет.

— Вам угодно знать обстоятельства ее смерти? — поинтересовался Николас.

— Я никогда не был знаком с обстоятельствами ее жизни, поэтому вряд ли смогу понять, как и почему она умерла, — с безжалостной логикой ответил Дик.

Пока они разговаривали, Ван Кьет разглядывал сквозь окна террасы ряд узких дамб. По навесному мостику передвигалась фигурка, сгорбившаяся под тяжестью ноши. Инспектор извинился и вышел из помещения.

Когда они остались одни, Николас сказал:

— Ваша дочь была близким для меня человеком. Я любил ее. Я хочу, чтобы вы об этом знали.

— Если вы любили Сейко, Чы Линнер, то, вероятно, пытались ее защитить?

— Думаю, в конечном счете, это она защищала меня.

Дик встал.

— Мне нужно обойти мое имение. Вы пойдете со мной?

Хозяин провел гостя в сад, потом к деревянным сараям, где стояли бамбуковые клетки всех размеров и форм. В них, то раскручиваясь, то свиваясь, корчились разные твари; некоторые из них спали мертвым сном.

— Эта змеиная ферма — мое хобби, — пояснил Дик. — Я прихожу сюда, чтобы расслабиться и отдохнуть.

Рассматривая змей, Николас узнавал среди них кобр, крайтов, африканских гадюк, но здесь были и такие пресмыкающиеся, о существовании которых он и не подозревал. В огромном аквариуме обитали, например, ядовитые морские змеи. То и дело они появлялись из-за скал и колыхались в гуще освещенных солнечными лучами водорослей, что производило на неподготовленного зрителя довольно отталкивающее впечатление.

— Мы здесь делаем все виды сывороток, — продолжил свой рассказ Дик. — А также лекарства от малярии, лихорадки, простуды, анестезирующие средства для хирургии. Используем не только яд пресмыкающихся, но и их желчь, мозг и мясо. Мясо превращаем в порошок, который способен стимулировать половую силу. Выслушав лекцию хозяина до конца, Николас снова заговорил о его дочери:

— Сейко просила меня навестить вас. Вы знаете, что она была связана с оябуном Ямаути по имени Тати Сидаре?

— Я знаю кое-что о Сидаре, — уклончиво отвечал Дик.

— Сейко считала, что Тати завязал отношения с другим, более могущественным оябуном, чтобы побыстрее приобрести влияние в Токио.

— Да. Как ни глупо, но Сидаре поступил именно так. Хозяин пожал плечами и повел гостя дальше по имению, где на темной плодородной земле высились ряды роскошных орхидей.

Николас, окруженный экзотическими цветами неземной красоты, почувствовал, как внутри его сжимается комок. Теперь, наконец, он получил подтверждение того, что Сейко говорила ему правду, подтверждение, которое он так долго искал. «Ты не можешь простить меня за то, что я спасла тебя от Тати». Ярость и разочарование наполняли его. Он хотел вернуть ее сюда живой, вновь соединить ее с отцом. Он видел теперь, что лишь этот единственный способ мог бы исцелить их обоих.

— Кто это был? — спросил Николас. — Тёса?

— Более опытный и хитрый. — Это был Тецуо Акинага, — ответил Дик.

Интуиция и раньше уже подсказывала Николасу, что его врагом был Акинага, а сейчас он в этом удостоверился. Брат друзей его детства, сын человека, ставшего его вторым отцом, благодаря которому он познакомился с Коуи. Теперь же Акинага хотел его смерти. Поистине самые близкие люди становятся самыми безжалостными врагами! Николас не мог этого ни понять, ни простить, поэтому и ненавидел якудзу.

— Вам известно, почему Тецуо Акинага хочет вашей смерти? — спросил его Дик.

— Я любил Цунетомо, его отца. Он был для меня по-настоящему дорогим человеком. Сын же только делал вид, что хорошо относится к отцу, на самом же деле презирал его за отсутствие практичности и хватки, ждал, когда он умрет, чтобы взять дело в свои руки.

— Не кажется ли вам, что ваша любовь к Цунетомо — не единственная причина, которая побуждает Тецуо преследовать вас?

Николас не знал, что ответить.

Хозяин предложил гостю вернуться на веранду и выпить. Они уселись за круглым бамбуковым столом, прихлебывая холодное пиво.

— Жаль, Чы Линнер, что вас привел не коммерческий интерес, — проговорил, наконец, Дик. — После десятилетней жестокой междоусобицы у Вьетнама появился законный шанс стать местом, где процветает бизнес всех стран. Я смотрю в будущее с оптимизмом. Очень жаль, что не все здесь разделяют мой энтузиазм.

— Вы не думаете, что коммунисты снова попытаются овладеть югом Вьетнама?

— Убежден, этого не случится, — решительно ответил Дик. — Коммунисты оказались несостоятельными в экономическом и моральном плане. И люди это поняли. Нет, старые враги нам не страшны, а вот новые противники меня беспокоят...

Дик вынул еще две банки пива из холодильника, открыл их, пододвинул одну Николасу и сказал:

— Я всячески советовал Сейко не связываться с оябуном Тати, но, как вы уже знаете, она была своенравным ребенком и часто не слушала тех, кто желал ей добра.

Николас выпил пиво, и хозяин приступил к самому главному:

— Я знаю, кто вы, Чы Линнер, — проговорил он спокойно, — и у меня есть к вам поручение. От вашего друга Микио Оками.

— Оками-сан жив? — удивился Николас.

— Да. Но пока ему приходится скрываться, он еще находится в опасности. По правде говоря, в некоторых отношениях эта опасность даже возросла. Но сейчас я хочу говорить не об этом. Послушайте меня внимательно. Прежде чем Оками вернется, должны произойти некоторые события. Все было бы нормально, если бы Микио оставался на своем месте, на посту кайсё.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду? Дик наклонил голову.

— Я думаю, вы просто делаете вид, что плохо меня понимаете. Вы же знакомы с тем, как мыслит Оками.

Иначе и быть не может, ведь он научился этому у вашего отца.

Николас ничего не ответил, и Дик поспешил продолжить:

— Когда Оками оценил мощь заговора, направленного против него и его партнера Доминика Гольдони, он разработал свой, встречный план. Однако он не успел спасти Гольдони, что стало трагедией для всех нас.

Николас отметил слово «нас» и спросил:

— Вы третий партнер, не так ли? Оками, Гольдони и вы боролись с Годайсю?

Дик кивнул.

— Разумеется. Я связан с Оками уже много лет, но сейчас это не имеет значения. Микио замечал перемены, происходящие в Годайсю. В конце концов, Годайсю было его детищем, и он видел, как разложение уже захватило все тело этого детища. Внутренний совет подтачивал власть кайсё, но не было никакой возможности определить врага, не развязав гражданской войны внутри Годайсю и якудзы. Это было немыслимо для Оками, который согласился принять пост кайсё именно для того, чтобы сохранить мир между ссорящимися оябунами. Поэтому он исчез. Решил, что в изгнании сможет лучше управлять событиями, пока его враг не будет разоблачен. Горе-политики, внесшие заразу во внутренний совет, будут изгнаны, а пост кайсё восстановлен.

— Почему вы так в этом уверены? — спросил Николас, но Дик сделал вид, что не слышит его, и продолжал:

— Я знаю, что предназначено вам, и хочу сделать все от меня зависящее, чтобы подготовить вас.

— Подготовить меня? Каким образом? Я не понимаю.

— Ты пойдешь туда, где погибли все незваные гости. Но перед этим ты должен исцелиться.

Николас почувствовал, как электрический ток пробежал по его рукам и спине. Почему он не спросил Дика, что он имеет в виду? Не потому ли, что какой-то частью своего существа уже знал ответ?

Дик взглянул на часы.

— Мне нужно отлучиться на некоторое время в другой конец имения. Я заметил, что вам понравился мой змеиный питомник. Там вас ждет еще кое-что любопытное. Сходите туда, дорогу вы знаете.

— Я тебе говорил, сынок, будь поосторожнее. — Том Мэйджор, в твидовом пальто и шляпе с загнутыми полями, стоял посреди больничной палаты и смотрел на Кроукера, как нянюшка, чей воспитанник оказался чрезвычайно непослушным. Чувства тревоги и облегчения одновременно отражались на его лице.

— Говорил, папаша. — Кроукер сбросил с себя одеяло. — А почему бы тебе не употребить все свое влияние, чтобы вызволить меня отсюда? — Он чувствовал себя разбитым, как будто его на полном ходу выбросили из автомобиля, голова и ноги болели, но ребра были целы и общее состояние не внушало опасения.

— Все уже улажено. — Мэйджор взял из стенного шкафа одежду и отдал ее Кроукеру. — Поторопись, дружище! О твоем здоровье уже несколько раз наводили справки люди, с которыми тебе лучше сейчас не встречаться.

Кроукер, сидя на краю высокой кровати, застонал, пытаясь просунуть ноги в брюки.

— Нужна помощь, приятель? — бодро спросил Мэйджор.

— Не беспокойся. — Кроукер осторожно натянул рубашку, потом застегнул пояс. — Кто, говоришь, обо мне спрашивал?

Мэйджор переступил с ноги на ногу, то ли чувствую себя неловко при обсуждении этого предмета, то ли делая вид, что смущен. Наконец он спросил:

— Скажи-ка, Льюис, не связан ли ты с кем-нибудь из преступного мира Америки?

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что знаю одного из тех парней, которые так интересуются твоим здоровьем. — Мэйджор помог Кроукеру надеть пальто. — Он работает на Чезаре Леонфорте, то есть на человека, нанявшего того типа, с которым у тебя была стычка в Холланд-парке.

— И это ты называешь стычкой? Классическая британская сдержанность в высказываниях. — Я убил проклятого ублюдка.

— Да, это так. — Мэйджор прошел к двери и распахнул ее. — Но ты, похоже, стареешь, ведь этот ублюдок едва не сделал с тобой то же самое.

Они спустились в тихий холл. Все вокруг источало запах болезни вместе с тошнотворно-сладким запахом анестезирующих средств. Мэйджор нажал на кнопку лифта.

— Почему ты не отвечаешь, Льюис?

— Это может скомпрометировать тебя, — сказал Кроукер, входя в просторную кабину. В лифте на каталке лежал больной с капельницей; рядом стоял санитар.

Лифт остановился на этаже, где помещалась послеоперационная; санитар выкатил каталку. В кабину вошли двое парней. Дверь закрылась. Уголком глаза Кроукер заметил, что рука Мэйджора проскользнула в карман его твидового пальто, и он сосредоточил внимание на тех двоих. Оба были высокие, широкоплечие, в коричневых зимних пальто на шерстяной подкладке, которая была видна у воротника. Кроукер почувствовал, как напряглось тело Мэйджора, и молча обнажил ногти своих биомеханических пальцев. Однако ничего страшного не произошло, парни спокойно покинули лифт.

Выйдя на улицу, Мэйджор расслабился и дал сигнал нескольким агентам в штатском, с маленькими приемничками в ушах. Вскоре появился черный сверкающий даймлер, который сопровождали два автомобиля лондонской полиции.

Водитель в форме открыл заднюю дверь для Кроукера и Мэйджора. Двери захлопнулись, водитель повернулся и уселся за руль. Он сразу включил передачу, а водители двух прикрывающих автомобилей включили зажигание.

— Я хотел бы добраться до «Мэлори Энтерпрайзес», — сказал Кроукер.

— Это невозможно, сынок, — ответил Мэйджор, откидываясь на плюшевое сиденье. — Не знаю, в какие дела ты впутался, и не хочу знать. Но вот тебе мой совет: первым же рейсом отправляйся к себе домой.

Итак, Кроукер снова потерпел поражение. Он был так близок к тому, чтобы обнаружить Оками! Кайсё был здесь, в Лондоне, и именно в этом городе в назначенный день взорвется «Факел», если только Николас не сможет предотвратить его доставку в Лондон из Плавучего города.

Кроукеру мало было знать, что Оками в столице Британии; он стремился установить, где именно скрывается кайсё. В этом ему могла помочь только Веспер. Снова он попытался проникнуть в мысли этой загадочной женщины и почувствовал, что его неудержимо влечет к ней. Он знал, что она жестока, неразборчива в своих связях, бессердечна, и в то же время ему казалось, что она опекает Маргариту и Челесту, хотя и пытается манипулировать ими. И, помимо всего прочего, эта ее связь с Оками! На кого Веспер работает? На Оками или против него? Быть может, она агент Дедалуса; внедренный в сеть нишики? Так или иначе, но у Веспер есть прямой доступ к кайсё, и ему нужно выйти на эту женщину любой ценой! Но как это сделать, когда именно в этот момент она направляется в Вашингтон, чтобы проинспектировать Сермана?

Мэйджор положил ладонь на его руку.

— Льюис, у тебя по пятам идут опасные парни. У меня нет ни времени, ни средств, чтобы прикрывать тебя, пока ты здесь.

«Если бы Мэйджор знал, какую угрозу Бэд Клэмс представлял для Маргариты!» — подумал Кроукер. Хотелось ему рассказать Мэйджору и о «Факеле», но какую это могло принести пользу? Если бы даже Том сумел убедить свое начальство, что городу грозит катастрофа, и они мобилизовали бы все свои силы, все равно не смогли бы предотвратить взрыв. Тем временем сведения о смертоносном снаряде неизбежно попали бы в газеты, и в городе началась бы страшная паника. Поэтому Кроукер решил промолчать и спокойно ответил:

— Вероятно, ты прав.

— Умница! Тогда на всех парах отправляемся в Хитроу.

В этот момент Кроукер увидел машину скорой помощи. Она направлялась к запасному входу, и полицейские автомобили подались назад, чтобы пропустить ее. Водитель даймлера уже выруливал на проезжую часть дороги и теперь нажал на тормоза, чтобы избежать столкновения.

Возможно, визг резины по гудрону заглушил звуки выстрелов из автоматов, но Кроукер определил по вспышкам, что стреляют из открытого заднего окна «скорой помощи». Водителя даймлера бросило к дверце, сгустки его крови разлетелись по внутренней поверхности машины. Кроукер распахнул дверцу и вывалился на землю, пытаясь вытащить за собой и Мэйджора.

Нога убитого водителя соскользнула с тормоза, и автомобиль двинулся вперед, но Кроукер цепко ухватился за отвороты пальто Мэйджора своей биомеханической рукой. Если бы его рука была из плоти и крови, то давно бы сломалась, но титан и поликарбонат, оба гибкие и прочные, сделали свое дело, и Кроукеру удалось вытащить из машины своего друга в тот самый момент, когда даймлер, тронувшись, пересек улицу и с почти человеческим криком врезался в стоявшие на другой стороне дороги автомобили.

Машина скорой помощи с визгом, завернув за угол, скрылась. Одна из полицейских машин рванулась за ней в погоню, вторая не смогла этого сделать, так как ей преградил путь разбитый даймлер.

Кроукер слышал крики полисменов и топот бегущих ног. Струи холодного дождя поливали его, стекали под воротник и рубашку. Но он ничего не замечал. Перевернув Мэйджора, он увидел, что Том весь в крови, и позвал на помощь:

— Доктора, скорее доктора!

Багровая полоса протянулась через всю грудь и правое плечо его друга. Но Мэйджор был еще жив. Его взгляд остановился на Кроукере, губы шевельнулись:

— Предупреждал я тебя, сынок...

— Замолчи! — приказал Кроукер. — Тебе нельзя разговаривать. Сейчас будет доктор, ведь мы рядом с больницей.

Грудь Мэйджора заколыхалась, и он прохрипел:

— Делай, как я сказал, сынок. Убирайся из Англии, а то и тебя... — Его стала бить дрожь, потом глаза Тома закрылись, из груди вырвался стон.

Кроукер прижимал к себе тело друга что есть силы и звал доктора. В воздухе пахло порохом, жженой резиной и смертью. Завыли сирены, затрещали рации. Из больницы выбежали люди и бросились к Кроукеру.

— Ну ладно, ладно, — сказал кто-то, мягко пытаясь оторвать его от Тома. — Дайте теперь его нам...

Тен Зянь — Токио

День был жарким и тихим. Вдали, на реке, по мутной воде взад и вперед сновали лодки. На банановых плантациях сборщики сгорбились над растениями, ощупывая ловкими пальцами грозди спелых плодов. Где-то наверху залопотала обезьяна, и тотчас же пришли в движение, заскользили змеи. Возможно, они следили за обезьяной.

Погруженный в свои мысли, Николас спустился с веранды. Внезапно он обернулся. Из темной глубины под одним из навесов наружу выскользнула женская фигура. Ее запах почуяли крайты и в возбуждении, извиваясь, поползли по прутьям своей бамбуковой клетки, чтобы затем снова шлепнуться на пол.

Ты должен исцелиться.

Николас знал, кто его ждал на ферме. Так же, как и он все эти годы ждал ее.

«Ты должен исцелиться». Он подозревал, что те же самые слова Дик говорил и ей. Но сейчас колебался, спрашивая себя, готов ли он встретиться с этой женщиной лицом к лицу. Размышлял и о том, откуда, черт возьми, мог знать Дик, что он приедет повидаться с ним? Может быть, это как-то входило в планы кайсё, или, как говорил Дик, Микио Оками дергал за только ему известные ниточки во мраке изгнания?

— Что же ты медлишь? — донесся до него голос из прошлого. — Или тебя пугает мой вид?

И тогда Николас понял, что для него совсем не важно, почему они встретились, главное, что это произошло. Знакомый голос возник из прошлого и в его памяти вновь пронеслись те холодные осенние ночи на краю поля, где ухала сова и вся вселенная принадлежала им.

— Коуи.

Она вышла из-за аквариума с морскими змеями. Казалось, Коуи совсем не изменилась, будто все время после их разлуки прожила в каком-то потустороннем мире. Но она уже не была прежней девочкой, а предстала перед ним во всей своей красоте и женственности.

— Я вижу твое лицо, — проговорила она, улыбаясь, — и страх уходит из моего сердца. У тебя нет ко мне ненависти.

— Сначала я ненавидел тебя, а потом стал ненавидеть все, что стояло за тобой, весь этот мир! — Чувства нахлынули на Николаса с такой силой, что он замолчал. Коуи тихо стояла рядом.

— Дай мне взглянуть на тебя, — наконец прошептал он. — Мне кажется, не было всех этих лет...

— Нет, они были. Я вижу это в твоих глазах. Твоя жена...

— Она умерла. Погибла в автомобильной катастрофе, пока я пытался защитить Оками-сан.

— И ты не можешь простить себе это.

— Не могу простить и другое: не сумел вовремя понять, что мы с ней совсем разные люди...

— Но ведь вы оба сделали свой выбор, значит, оба и виноваты... Не надо казнить одного себя...

Эта мысль не раз приходила в голову Николасу после смерти Жюстины, но высказанная вслух именно этой женщиной, вдруг принесла ему глубочайшее облегчение.

Он кивнул, не произнеся ни слова, а Коуи продолжала:

— Теперь ты здесь. — Она протянула к нему руку, коснулась его пальцев, и Николас почувствовал, как на него нахлынула теплая волна. Минувшие годы растаяли как дым, и он вдруг понял, что скрывалось в глубине его души, в чем он сам не отдавал себе отчета.

— Долгое время я отворачивался от мира якудзы из-за своей ярости, из-за бессмысленной смерти жены... — торопился он поведать ей то, что только сейчас ему самому стало ясно. — Я был разгневан на себя, а не на тебя, и не на мир якудзы. Ведь полюбив тебя, я полюбил и весь тот мир. Так же, как раньше мой отец. Я пытался подавить это чувство, ибо оно оказалось несовместимым с моими представлениями о чести и прямом пути воина.

— Знаешь, я никак не могла понять одной вещи — прервала его Коуи. — Они в свое время были в обществе отщепенцами. И у тебя были все основания пристать к миру якудзы — ведь они такие же изгои. Это казалось таким естественным, и все же...

— В ниндзютцу есть только черное и красное, добро и зло, и нет полутонов между ними. Именно так я и смотрел на мир. Не мог до конца понять, как среди лучших друзей моего отца мог оказаться оябун якудзы. Ведь дело тут было не в расчете. Я знал, что отцу приказали работать с членами этого клана, но никто не заставлял его дружить с ними. Жить с этим чувством мне было невыносимо трудно, и я старался запрятать его как можно глубже. Я почитал своего отца, любил его, но я же и ненавидел его за то, что он стал другом Микио Оками.

— Да, но ведь и ты взял меня в подруги, а я тоже из мира якудзы...

Слушая девушку, Николас вдруг вспомнил слова Сейко: «Ненавижу тебя за твою прямоту, за твое неумение различить массу оттенков серого между черным и белым!» Сейко знала его лучше, чем он сам. Почему так случилось, изумился он, что неразгаданнее всего для него оказалась его собственная душа?

Он стоял рядом с любимой и чувствовал, как рушится время, а годы улетают прочь, словно опавшие осенью листья.

— Я объясню тебе, что нас с тобой сблизило: мы были так похожи. Но мы постоянно ранили друг друга. — Она подняла голову и уставилась на него огромными глазами. — Потому что я не хотела лгать тебе. Но как я могла высказать то, в чем не могла признаться и себе самой?

— Это была карма, — прошептал он, — и мы оба страдали, каждый по-своему.

Она положила руки на его плечи.

— Я так долго ждала этого мгновения. Кажется, всю жизнь.

Их губы сблизились. Боковым зрением Николас увидел, как змеи, извиваясь, раскручивались и скручивались в кольца. Бедра девушки раздвинули его бедра, она провела розовым кончиком языка по его губам.

Змеи чувствовали их страсть. Очнувшись от спячки и приподняв плоские головки, крайты, в такт дрожи Коуи, бились блестящими телами о бамбуковые прутья клеток, а их ядовитые зубы, обычно прижатые к небу, высунулись наружу.

Он расстегнул легкую блузку и положил руку на ее грудь. Когда его пальцы коснулись сосков, она наклонила голову и, прерывисто дыша, укусила его в шею. Их кровь кипела, а сердца бились в унисон.

Проворные пальцы женщины расстегнули его пояс, и брюки соскользнули вниз. Николас поднял юбку Коуи, собрав ее вокруг бедер, и прижал девушку к стене. Коуи направила его в себя, и в это же мгновение его губы скользнули по ее губам. Их рты сомкнулись, и она раскрыла себя целиком.

Ее стоны и всхлипывания рвались из ее рта прямо в его рот. Откинувшись назад, она прильнула к нему как можно плотнее, приспосабливаясь к движениям его плоти и стараясь проникнуть в него столь же глубоко, как и он проник в нее.

Ее грудь вздымалась, как кузнечные мехи, в душе не было ни тоски, ни боли. Ни одна мысль больше не мучила ее, существовало только чувство, которое сжигало ее лоно, груди и чрево. И она вдруг с изумлением поняла, что ее сущностью стал освобожденный дух, на котором прошлое не оставило шрамов. «Я существую, — изумленно подумала Коуи, — о Боже, я живу!»

Она не была новичком в любви, но сейчас все происходило совсем по-иному. Чувство к Николасу словно распахнуло темницу одиночества и смирения, в которой она пребывала долгое время. Ей казалось, что она очнулась от долгого сна и ныне, слившись с любимым, раскрылась навстречу всему сущему.

Шатаясь как пьяная, Коуи совершала яростные толчки, стремясь прижаться к Николасу так же крепко, как и он прижимался к ней; пот ручьями стекал по ее лицу и грудям. И когда наступила разрядка, она почувствовала, как нечто выпорхнуло в раскрывшееся пространство, нечто таинственное, особенное, принадлежащее только ей, и это ощущение не покидало ее, когда она прижималась к нему, вторя его последним содроганиям и захлебываясь созданной им аурой, которая нахлынула на нее, как волна на берег океана.

— Я не должна была, — прошептала она в духоте змеиного сарая, — делать некоторые вещи... которые я делала.

Николас, еще не опомнившийся от того, что только что произошло, продолжал прижимать ее к себе. Она дышала по-прежнему часто, и он слышал гулкие удары ее сердца, будто бы в ней открылся новый источник энергии.

Вокруг них буйствовали змеи, обезумевшие от запаха любви. Внутренность сарая содрогалась от их ударов, когда они изливали свой яд на прутья клеток.

— Что ты здесь делала? — спросил наконец он.

— Ты знаешь. Ждала тебя.

— Что случилось после того, как я... как мы расстались?

Она показалась ему неповторимо прекрасной; должно быть, такими же глазами смотрел Минамото Есицуне на Сидзуки в Ёсино тринадцатого столетия.

— Мне все стало противно. После того как ты оставил меня, я не могла выносить мужского прикосновения. От одной мысли о сексе я застывала как камень. Я разучилась смеяться и, честно говоря, хотела умереть. Мне некого было винить, кроме себя самой. Я ведь знала, как важна для тебя честь, и мне следовало понять, какому риску я подвергаюсь, обманывая тебя.

Коуи внимательно посмотрела на Николаса, слушавшего ее в глубоком молчании, и продолжала:

— Одно время я думала, что пойду в монастырь. Жизнь монахинь казалась мне размеренной и безопасной. Как же я была глупа! — она усмехнулась. — Я не могла стать монахиней, для этого мне не хватало веры, а ведь это самое главное. В конце концов, я уехала в Ёсино и стала брать уроки, чтобы стать Мико, танцовщицей в священном храме Сюгендо.

Не могу сказать, чтобы эта жизнь мне не нравилась. Религия Тиньто увлекла меня своей естественностью и простотой. Я не обрела счастья, но, по крайней мере, там мне не приходилось бороться с воспоминаниями.

Вскоре приехал Томоо Кодзо. Он сказал, что по воле моего отца явился сватать меня за одного человека. Брак, в который я должна вступить, имеет большое значение для будущего. Это мой долг по отношению к моему отцу, клану Ямаути и к нему самому. Сначала я подумала: "Ну что ж, по существу, я не живу на свете, а только существую. Мне все равно, что со мной будет. Но шесть месяцев спустя я поняла, что ошиблась. Оказалось, что я еще жива и мне отнюдь не безразлична моя судьба. Что мне оставалось делать? Я не могла выйти замуж за этого человека, не могла вернуться к родным или в Ёсино, где меня нашел Кодзо. Поэтому я сделала единственное, что могло прийти мне в голову.

Я убежала к кайсё. — Коуи взглянула на Николаса. — Меня послал сюда Микио Оками.

— Разве он знал о наших отношениях?

— О да! Мне было страшно тяжело и надо было с кем-нибудь поделиться, вот я ему все и рассказала. Но Микио и без этого знал почти все.

— Откуда?

— Я думала, ты знаешь — удивилась Коуи. — Все, что связано с тобой, его очень интересует. Именно поэтому он решил взять меня под свое покровительство.

Где-то далеко, у горизонта, загрохотал гром, воздух внезапно наполнился прохладой. Солнце зашло за тучу, но влюбленные даже не заметили перемены в погоде.

— Я должна еще кое-что тебе рассказать, — продолжала девушка. — Тот человек, за которого меня сватал Кодзо... с которым я была шесть месяцев... это был Майкл Леонфорте.

Николас почувствовал себя так, будто его со всей силы ударили в солнечное сплетение.

— Тот самый Леонфорте, партнер Рока в Плавучем городе?

— Да. Он и Рок повстречались в Лаосе. Майкл был тогда как одинокий волк. Его завербовала группа американских шпионов, работавших внутри Пентагона. Он должен был обеспечивать безопасность провоза наркотиков из штата Шань в Бирманских нагорьях. Но они ошиблись в Майкле, потому что, вместо того чтобы выполнять задание, Леонфорте стал работать на себя. В 1971 году эти люди послали несколько человек, в том числе Рока, чтобы захватить Майкла живым или мертвым. Но вместо того чтобы убить Майкла, Рок и еще один человек — вьетнамец по имени До Дук — дезертировали и присоединились к нему.

Итак, До Дук, Рок и Майкл Леонфорте были партнерами. Великий Боже, — подумал Николас, — не удивительно, что Рок жаждет моей смерти, я ведь убил До Дука!" Ван Кьет полагал, что Рок преследует его, потому что охотится за микросхемой компьютера второго поколения, которой, как думали, владел Николас. Теперь же ему представилась схема гораздо более обширного заговора, гораздо более кошмарного, чем он мог вообразить. Один Леонфорте работал во Вьетнаме с наркотиками и оружием, добытыми незаконным путем от правительства Соединенных Штатов. В то же время другой Леонфорте был главой «Зеркала», самой законспирированной организации во всей истории Америки. Правда ли, что эта организация стояла за переправкой наркотиков во время вьетнамской войны? Если да, значит, рука американского правительства замешана в сделках с наркотиками.

— Какую роль сыграл Кодзо в связи клана Ямаути с Миком Леонфорте?

— Это были не Ямаути и даже, по сути дела, не якудза. Это были Годайсю. Тогда я этого не знала, и никто не знал, кроме двух-трех человек, но уже тогда вынашивались планы, чтобы убрать Оками с поста кайсё. Сначала заговорщики — Тёса, Акинага и дайдзин Наохиро Усиба — хотели всего лишь отстранить его. Кодзо, действуя по приказу Акинаги, поручил До Дуку убить Оками и еще двух человек, которые тайно присоединились к нему: Доминика Гольдони и Чы Дика. Из-за того, что ты устранил До Дука, им удалось убить только Гольдони. Теперь ты понимаешь, что Плавучий город оказался чрезвычайно важен для Годайсю — для новых боссов Годайсю, работающих независимо от Оками. На этом деле с Роком и Майклом произошел раскол во внутреннем совете. Акинага и все остальные его члены хотели наладить постоянное сотрудничество с Плавучим городом, а Оками выступал решительно против. Он знал Рока и Майкла и не желал иметь с ними дела. Они были мятежниками даже в преступном мире. Они хотели по-настоящему царствовать. Они управляли Плавучим городом, как боги, сосредоточив в своих руках и бизнес, и правосудие.

Дождь застучал по рифленой жестяной крыше навеса, отчего змеи снова принялись извиваться и шипеть. Крупные капли покатились вниз по водостокам, их впитывала в себя затвердевшая земля. Потом небо почернело, и начался настоящий потоп.

— Зная репутацию этих людей, Акинага и Кодзо сочли необходимым укрепить связь с ними. Они полагали, что, если я выйду замуж за Майкла Леонфорте, он никогда не посмеет предать их.

— И они решили принести тебя в жертву.

— Ты же знаешь, что они никогда не смотрят на вещи с такой точки зрения.

— А Леонфорте? Откуда они могли знать, что он хоть как-то заинтересован в этом браке?

— Всех их интересовала только сделка, всех. Любовь, или хотя бы секс, никто не принимал во внимание. Это было чисто деловое соглашение.

Как ни ужасно это звучало, но Николас знал, что подобного рода браки-сделки веками заключались в Азии. Все же он спросил:

— Одного не могу понять, как на это согласился Мик?

— Многие этого не понимали, — мягко ответила Коуи. — Это говорит лишь о том, что будь ты как угодно умен, а чужую душу никогда до конца не узнаешь. Как это ни странно, Майкл влюбился в меня.

Когда Танака Джин появился у дверей дома Акиры Тёсы, за ним последовали три телохранителя Тёсы, прилипшие к нему как крабы к кораллу.

— Прокурор, — обратился Тёса к Джину, открывая дверь своей квартиры, — это частный визит? Для работы время, пожалуй, неподходящее?

Танака Джин показал Тёсе свой значок.

— Я здесь по долгу службы, — сказал он.

— Уже почти полночь, — пробурчал Тёса, Он был одет в домашнее шелковое кимоно и уже готовился ко сну.

— Но вас недавно видели в «Чернильной парочке». Я не хотел мешать вашим развлечениям.

Тёса пожал плечами и посторонился.

— В спальне меня ждут две дамы, они будут весьма разочарованы, если вы останетесь здесь надолго.

— Я не останусь, — отрезал Танака, проходя мимо оябуна. — Но и вы не останетесь.

— Да неужели?

Танака Джин вручил Тёса ордер, потом какое-то время созерцал восковую статую Мэрилин Монро, Затем повернулся к Тёса, ибо не мог отказать себе в удовольствии увидеть лицо якудзы, когда тот прочтет выдвинутые против него обвинения. Прокурор старался не думать о женщинах, по всей вероятности обнаженных, которые ждали возвращения оябуна. Сам он избрал для себя безбрачие, но не по природной склонности, просто заставил себя это сделать, ибо излишества юных лет преподали ему отрезвляющий урок. Он понял, что слишком легко может стать сибаритом, а такой образ жизни при его ответственной должности мог погубить его карьеру.

К чести Тёсы, его лицо оставалось неподвижным, как маска, пока Танака Джин монотонно зачитывал список обвинений. Но когда прокурор вручил ему очередной документ для прочтения, краска сошла с его лица.

— Все это ложь! Кто мог ее состряпать?

— У нас есть серьезные улики, говорящие о ваших связях с Ёсинори-сан. Есть и свидетели, есть прямые и косвенные улики. — Танака Джин улыбнулся с довольным видом. — С вашей помощью, Тёса-сан, мы доберемся до высших эшелонов якудзы. Мы намерены покончить со всякой коррупцией, как со сгнившим зубом.

— Если вы боретесь с коррупцией, прокурор, то поищите ее сначала в своем собственном ведомстве, — зло ответил Тёса. — Я мог бы назвать имена, назвать преступления, от которых у вас волосы станут дыбом.

— Вы намерены стать свидетелем, дать показания против ваших друзей? — с интересом спросил Танака Джин.

— Я не так глуп. Знаю, откуда идут эти обвинения. — Тёса аккуратно сложил ордер. — Уверяю вас, отныне у меня нет друзей.

— Тогда возможность работы со мной не должна быть вам неприятна, — улыбнулся Танака Джин, показывая, что беседа закончена. Прошу вас следовать за мной.

Тёса бросил взгляд на входную дверь.

— Неужели с этим столь важным делом вы явились ко мне один? Ведь если обвинения, предъявленные мне, подтвердятся, ваша карьера, прокурор, будет обеспечена.

— Я пришел один, — сухо ответил Танака. — Выполнить мой долг — это одно дело. Но зачем подвергать вас аресту при многочисленных свидетелях и без нужды заставлять вас терять свое лицо?

Тёса коротко поклонился и сказал:

— В этот час в храме Тиньто на другой стороне нашей улицы звонит колокол. Я был бы признателен вам, прокурор, если бы вы позволили мне послушать его в последний раз.

— Не возражаю.

— В таком случае я оденусь, — кивнул Тёса и исчез в спальне, оставив Танаку Джина созерцать восковую фигуру Мэрилин Монро. Прокурор наклонился и заглянул актрисе под юбку, которая трепетала в направленном на нее потоке воздуха.

Зазвонил колокол Тиньто. Одно из окон комнаты было приоткрыто; Танака Джин подошел к нему и посмотрел на улицу с высоты двадцатого этажа. Потом взглянул на часы и направился к закрытым дверям спальни. Он уже собирался постучать, когда услышал выстрел. Ударом ноги распахнул дверь. Две женщины, обнаженные до пояса, съежились от страха на постели, Там же лежало неподвижное тело Акиры Тёсы в темном костюме, рубашке и пестром галстуке. Тёса убил себя выстрелом в рот. Ему разнесло голову. На стенах, на кровати и белье — всюду разбрызгана кровь и мозговое вещество. Танака Джин склонился над покойным и услышал топот бегущих ног. Через секунду в спальню ворвались телохранители хозяина дома. Увидев покончившего с собой оябуна, они остановились как вкопанные.

Танака Джин, стараясь ни к чему не прикасаться, помог рыдающим женщинам выбраться из постели и выйти из комнаты. Он велел им умыться, одеться и ждать, пока он не возьмет у них показания. Потом вернулся в спальню и уставился на Тёсу, неестественно вытянувшегося поперек постели. Что-то было зажато в его левой руке. Танака присел на корточки, авторучкой развел сжатые пальцы и увидел фотографию на глянцевой бумаге. Это был рекламный кадр из американского фильма «Неприкаянные». На фотографии были изображены Кларк Гейбл и Мэрилин Монро. Актер был в голубых джинсах, ковбойской шляпе, с усмешкой на лице. Должно быть, он только что отпустил какую-то шутку, потому что Монро, лучезарная, как всегда, смеялась, прикрывая лицо рукой.

Звон колокола Тиньто по-прежнему проникал в комнату, и от этого в спальне было особенно тягостно. Притворив за собой дверь, Танака Джин подумал о том, как глупо было надеяться, что такой человек, как Тёса, станет раскрывать тайны преступного мира кому бы то ни было, не говоря уже о прокуроре Токио. Сделать это ему бы не позволила гордость.

Прокурор вернулся домой только в три часа ночи: пришлось заняться бумажной работой. Ее всегда было много, когда происходило убийство или самоубийство, даже если не требовалось серьезного расследования.

Наохиро Усиба еще не спал, он сидел на старом набивном стуле и читал при свете лампы. Танака Джин прошел в кухню, налил в стакан порцию чистого виски высотой в три пальца, выпил залпом и налил новую порцию.

Услышав, что прокурор вернулся, Усиба отложил книгу и тоже прошел на кухню.

— Что случилось? — спросил он.

— Тёса мертв, — бесстрастно ответил Танака. — Не захотел, чтобы его допрашивали, предпочел засунуть в рот пистолет и нажать на спуск.

— Не могу сказать, что я порицаю его, — вздохнул Усиба. — Такой конец надо было предвидеть, а я этого не сделал. Тогда Кен показался Наохиро очень умным, ведь это он предложил использовать Танаку Джина, чтобы покарать Тёсу. Кто знал, что тот покончит с собой?! Получилось, что он, Усиба, приговорил к смерти человека, который прежде был его другом!

Нет, он должен, должен был все предвидеть, ибо слишком хорошо знал Тёсу. Тот был гордым и ранимым человеком и не мог допустить, чтобы его имя трепали в прессе. Не хотел, чтобы его унижали в суде и бросили в тюрьму. Усиба знал, что, окажись он сам на месте Тёсы, он совершил бы сеппуку — ритуальное самоубийство. Умереть по собственному выбору, в назначенный самим собою час — это было бы проявлением достоинства, невозможного в иных обстоятельствах.

Отдаться на милость врагам, позволить ограничить жизненное пространство стенами зарешеченной камеры — это казалось Наохиро немыслимым.

«Я убил его! Я убил его!» — повторял Усиба, расхаживая по комнате. Эта мысль была подобна лезвию ножа, вонзившегося в его сердце. Да, Тёса предал их дружбу; он предал внутренний совет и подверг опасности Годайсю из желания отомстить Николасу Линнеру. Но достаточно ли это для того, чтобы вынести смертный приговор человеку?

— Усиба-сан, — обратился к дайдзину прокурор, — надо спать, я устал после долгого дня.

Наохиро понял, что Танака сказал это ради него. Он никогда не унизил бы его, спросив напрямую: «Вы, наверное, плохо себя чувствуете?»

— Я тоже устал. Но в последнее время мне не спится. Замучила бессонница.

Танака Джин налил себе еще виски.

— Да, я вас понимаю. Сам разучился отдыхать, измотан до предела. Мечтаю вырваться в отпуск, но пока эта мечта для меня несбыточна. — Он покачал головой и вздохнул. — Наверное, я плохой хозяин. Совсем не уделяю вам внимания. Хотите что-нибудь выпить?

— Спасибо, не хочется.

Оба уселись в глубокие европейские кресла. Прокурор выглядел изможденным и бледным. Усиба взглянул ему в лицо и сказал:

— Вам кажется, что вы потерпели неудачу. Не казните себя, всего не предугадаешь.

— Да, разумеется. — Танака Джин пригубил виски и вздрогнул. — Когда видишь смерть другого человека, думаешь о том, что тебя ждет такой же конец. Небытие, забвение...

Слушая Джина, Усиба вдруг понял, почему тот стал прокурором: он боялся умереть! И, каждый день сталкиваясь с гибелью людей, старался приглушить свой навязчивый страх перед смертью.

— Да, все это печально, — проговорил Усиба после короткой паузы.

— Смерть отвратительна! Независимо от того, кто умер и при каких обстоятельствах.

Любопытно, подумал Наохиро, что такое говорит прокурор Токио, Танака Джин, который отправил на смерть немало опасных преступников.

— Но, возможно, смерть Тёсы — исключение из правил.

Танака взглянул вверх, оторвавшись от своего бокала.

— Почему?

— Я всегда думал, что этот человек уже давно развращен чужеземной моралью, американскими ценностями. Вы наверняка видели в его квартире статую Мэрилин Монро. Платье на ней настоящее, оно было сшито для актрисы и стоило Тёсе больше, чем ваше годовое жалованье. Боюсь, он относился к современной Японии с презрением. Страна пустых символов — вот как он ее называл. Полагаю, он потерял в нее веру и решил умереть, как воин нынешних дней. Смерть прежде бесчестия.

— И это делает его смерть какой? Легче переносимой или более понятной?

— Ни то, ни другое. Просто этот его поступок не был пустым символом.

Виргиния — Токио — Вьетнамское Нагорье

Лаборатория экспериментальной ядерной физики УНИМО, где работал Дуглас Серман, находилась в глуши сельской Виргинии. Для того, чтобы любопытные соседи не совали сюда свой нос, на главной дороге была установлена надпись «Академия верховой езды Найф-ривер. Въезд по предварительному уведомлению». Конечно, четверть Вашингтона знала о том, что в этих местах находится исследовательский центр УНИМО, но мало кто задавал вопросы.

В семидесятые годы, в разгар вьетнамской войны, одно из военных ведомств проводило здесь сложные эксперименты с химическим оружием, испытывая его на животных, главным образом на крысах. Ходили слухи, что испытания проводились и над людьми из числа военнослужащих, не спрашивая при этом их согласия. В те времена по всему периметру объекта были установлены шесть рядов колючей проволоки, которая находилась под напряжением. Ограждение патрулировали вооруженные наряды со сторожевыми собаками. Проникнуть в эту лабораторию было равносильно самоубийству. Сделать это так никто и не решился даже в самые трудные дни ныне благополучно почившей холодной войны. Что же до террористов, то они, как правило, предпочитали привлекать к себе внимание, разрушая общественные здания или бесценные произведения искусства, а не сверхсекретные объекты. Подобная акция все равно бы осталась никому неизвестной, а это террористов не устраивало — они жаждали популярности.

Покидая борт самолета, Кроукер больше всего желал лечь и проспать целую неделю; однако до пятнадцатого оставалось лишь тридцать шесть часов. Кроме того, ему постоянно приходилось помнить о людях Бэда Клэмса, которые вряд ли позволят ему надолго задержаться в одном месте.

Коллега Мэйджора обещал связаться с самолетом по радио, как только Том покинет операционную, и, действительно, за час до посадки в Вашингтоне, когда соседи Кроукера по салону выстроились в очередь в туалеты, симпатичный стюард вручил ему сложенный листок бумаги с последними новостями. Однако прогнозировать что-либо было преждевременно.

Из гигантского, раскинувшегося как спрут аэропорта имени Даллеса Кроукер позвонил Маргарите.

— Лью, что...

— Нет времени, дорогая, — задыхаясь, сказал он. — Я хочу, чтобы ты взяла Фрэнси и уехала.

— Но я...

— Делай, как я говорю. Возьми с собой пару крепких ребят! — Кроукеру пришлось собрать всю свою волю, чтобы не кричать на нее. Сердце бешено колотилось в его груди, Если Бэд Клэмс пытался нанести ему удар в Лондоне, то можно ли было надеяться, что он отказался от своей угрозы убить Маргариту? Рисковать ее жизнью он не имел права.

— Лью, скажи мне, что произошло?

— Маргарита...

— Ради Бога, Лью, с тобой все в порядке?

— Пока да. Но хочу сказать, что твой враг стал моим врагом.

— Чезаре?

— Очко. Пожалуйста, Маргарита, сделай так, как я сказал.

— Да, конечно, но, Лью...

— Поцелуй от меня Фрэнси, — торопливо проговорил Кроукер, озираясь. — Когда доберешься туда, куда поедешь, позвони и оставь мне сообщение. — Он дал ей телефон «Зеркала». — Но не оставляй адреса. Найди в окрестности телефонную будку и сообщи ее номер, а также время, в которое ты будешь там каждый день. Договорились?

— Да, да, но, Лью... о Боже, не вешай трубку. Лью? Он слышал ее прерывистое дыхание. Он напугал ее.

И отлично. Теперь она предпримет все необходимые меры предосторожности.

— Я люблю тебя, что бы ни случилось, что бы...

— Я тоже люблю тебя. — Он закрыл глаза, вызывая ее образ в своем воображении, как будто бы хотел силой воли перенести ее к себе. Больше всего на свете он желал поцеловать ее, прижать к своей груди, охранить от зла. Повесив трубку на хромированный рычаг, Кроукер выждал мгновение, чтобы сосредоточиться, и затем позвонил сенатору Дедалусу.

— Мне нужен пропуск в лабораторию УНИМО.

— Где вы, черт возьми, были?

— В Лондоне, — ответил Кроукер, зная, что в этот момент сенатор обшаривает все уголки своего похожего на компьютер мозга, пытаясь понять, зачем Кроукеру понадобился пропуск в лабораторию УНИМО.

— Вы нашли то, что искали?

— И да, и нет.

— Что это значит?

— Я смогу вам ответить, когда попаду в лабораторию.

— Черт побери, старина, у УНИМО дюжина лабораторий. Какая именно вам нужна?

Дедалус находился во главе списка подозреваемых лиц, которые нанесли урон репутации правительственного агентства безопасности. Кто-то передавал продукцию УНИМО — образцы перспективного вооружения, которые во многом превосходили современный уровень, — Року и Мику Леонфорте в их Плавучем городе около Сайгона. Это не мог быть отец Мика, Джонни Леонфорте, он же Леон Ваксман, ибо он умер. И хотя у Кроукера не было полной уверенности, все же ему представлялось, что не сам Серман стоял во главе всей организации.

В это дело вовлечена Веспер, а она работала на Дедалуса; был вовлечен покойный Доминик Гольдони, а у него были общие друзья с Дедалусом; вовлечена Маргарита, а ее познакомил с Дедалусом ее собственный брат. Дедалус — вот имя, которое появлялось во всех сочетаниях!

Кроукеру не хотелось раскрывать глаза сенатору на подлинное лицо Сермана, но он чувствовал, что у него нет иного выбора. Ему чертовски необходимо было добраться до Веспер и заставить сказать ему, где именно в Лондоне находится Микио Оками.

«Факел»...

Ужасающий призрак грядущей катастрофы навис над Лондоном, как нож гильотины. До взрыва оставалось всего тридцать шесть часов...

— В Лондоне в связи с моим расследованием мне называли человека по имени Серман. Может быть, это ничего и не значит, сенатор, но я хотел бы проверить все следы.

— Вы уверены, что вам назвали имя Серман? Доктор Дуглас Серман?

— Совершенно уверен.

Дедалус хмыкнул.

— Хорошо. Я пошлю с вами группу своих людей.

— Пошлете их и провалите мне все дело. Если перед дверьми Сермана будут толпиться фэбээровцы, они запугают его до смерти, и он и рта не раскроет.

Дедалус некоторое время, казалось, обдумывал сказанное. Наконец сдался и дал Кроукеру пропуск в лабораторию экспериментальной ядерной физики УНИМО. Кроукер знал, что страшно рискует, обращаясь к сенатору по поводу УНИМО. С другой стороны, что ему оставалось делать? Без Дедалуса он не мог ни обнаружить местонахождение Сермана, ни получить к нему доступ. Кроме того, если Дедалус представляет собой главную пружину этого своеобразного механизма, то информация, касающаяся Сермана, заставит его понервничать, а по опыту Кроукер знал, что люди, которые начинают нервничать, как правило, делают неосторожные шаги. Ему уже приходилось заводить оппонента до предела, чтобы добиться желаемого результата. Но Дедалус ничего не сказал о том, что у УНИМО есть сверхсекретная программа, связанная с национальной безопасностью. Не упомянул и о свидании, которое, как предполагалось, должно было быть у Кроукера с Веспер, но которое так и не состоялось. Интересно, знал ли сенатор о том, что его агент находилась в Лондоне в то же самое время, что и он, Кроукер?

Дорога в Виргинию немного отвлекла его от горестных мыслей. Во время полета через Атлантику он спал урывками, но и во сне видел простреленную грудь Тома Мэйджора и кровь, кровь, кровь... Когда же Кроукер просыпался, то приглушенный шум двигателей вызывал в его памяти звуки медицинских аппаратов, к которым присоединили его друга в операционной.

В бюро регистрации в Найф-ривер неприступного вида блондинка в поношенном костюме для верховой езды и, казалось, со стальным стержнем вместо позвоночника, вручила ему пропуск. Два крепко сбитых человека, похожие как братья, но которые, скорее всего, были лишь выпускниками одной и той же военной академии, взяли у него отпечатки пальцев и просканировали сетчатую оболочку глаз.

Кроукер спросил блондинку, посещал ли кто-нибудь за последние два дня доктора Сермана, Она ответила, что посетителей не было. Затем его проводили к выходу из академии, где их ждал джип с вооруженным водителем; повели мимо загонов, арены для верховой езды с барьерами, мимо конюшен и каких-то зданий барачного типа. По узкой изрезанной колеями дороге они спустились к берегу реки, которая, очевидно, и была Найф-ривер, и проехали над ней по мосту. Остановились на опушке леса, где появилась группа людей с охотничьими собаками и дробовиками, небрежно перекинутыми через плечо; они тщательно изучили документы Кроукера. Взмахом руки им дали разрешение на дальнейший проезд, и они затряслись по разбитой дороге, петляющей по лесу.

Постепенно деревья сменились зарослями ежевики, а потом они понеслись по лужайке, которая, должно быть, имела великолепный вид весною и летом. Но сейчас она казалась пустынной и грустной.

Здания лабораторного комплекса находились на восточных склонах заросших лесом холмов. Лаяли невидимые глазу собаки, и Кроукер подумал о том, сколько на них надето телеметрических датчиков. Джип остановился у главного входа в приземистое угловатое строение из бетона с черными окнами из отражающего стекла. Когда его строили в футуристическом стиле, наверняка надеялись, что облик здания будет угрожающим, но вместо этого оно приобрело казенный и мрачный вид.

Кроукеру представили Дугласа Сермана, и он показался ему похожим на хорька, так как Серман постоянно суетился, а его маленькие глазки то и дело тревожно поблескивали.

— Где мы здесь сможем поговорить наедине? — спросил Кроукер самым бесстрастным тоном.

— Это официальный визит? Понадобятся мои записи и все прочее?

— Пока нет. Есть здесь комната отдыха или что-нибудь в этом роде?

— Да, конечно, — Серман потер руки и провел Кроукера в коридор, где так сильно благоухало искусственным вишневым ароматом, что казалось, будто помещение было переделано из общественной уборной.

Серман толкнул рукой дверь с надписью НЕ ВХОДИТЬ, и они оказались в комнате, которая, к удивлению Кроукера, имела домашний вид. Плиссированные шторы и кресла, обитые вощеным ситцем в цветочек, напоминали холмы и луга в академии верховой езды.

Серман стоял посреди комнаты, как будто не зная, как вести себя в неофициальной обстановке. Наконец спросил:

— Вы человек сенатора? — Он имел в виду Дедалуса.

— Да, но я только что прилетел из Лондона.

— Никогда там не был, — Серман усмехнулся, словно порицал себя. — По правде говоря, я вообще давно уже никуда не ездил. Меня, видите ли, не выпускают за пределы страны. Боятся, что похитят. — Он захихикал. — Будто я национальное достояние.

— В Лондоне я встретил одну вашу знакомую. Веспер Архам.

Серман дернулся, как подопытная крыса в ловушке.

— Веспер, простите, я не расслышал фамилию. — Вид у доктора сделался довольно жалким.

— Архам. Веспер Архам.

— Не уверен, что я...

— Она ваша постоянная связная, — перебил его Кроукер, сбрасывая маску благодушия. — И она весьма озабочена по поводу тех данных, которые вы перестали ей давать.

— Данных? — заморгал глазами Серман. — Простите, но я ничего не понимаю.

Кроукер решил играть в открытую.

— Не притворяйтесь, доктор, — пошел он в наступление. — По проекту, который вы разработали вместе с Абрамановым. Как он называется? — Лицо Сермана исказилось, а Кроукер почувствовал прилив радости от одержанной победы. — Он сделал вид, что вспомнил, наконец, название проекта. — Ах да! «Факел».

У Сермана подкосились ноги. Кроукер подхватил его под локти и отвел к одному из обитых ситцем кресел.

— Вам плохо, доктор?

Посиневшие губы Сермана шевельнулись.

— Веспер обещала мне, что об этих отчетах не будет знать никто, — прошептал он.

Кроукер почувствовал, что обстановка накаляется и он близок к цели.

— Какие дела были у вас с Веспер? — спросил он доктора напрямик.

Серман вскочил на ноги.

— Веспер осуществляла радиосвязь между мною и Абрамановым. Без ее помощи нашу связь давно бы засекла следящая система, которую здесь используют против подслушивающих устройств. Взамен она требовала, чтобы я постоянно держал ее в курсе последних разработок по проекту о быстрых нейтронах. — Серман сжал кулаки в карманах, подошел к одному из зашторенных окон и посмотрел на улицу.

— Я хочу, чтобы вы меня поняли. Я не предатель. Всю свою жизнь я верно служил правительству. Но преданность... — Он повернулся к Кроукеру. — Такая преданность должна вознаграждаться, черт возьми! Вместо этого меня здесь заживо похоронили. Я не имею права никуда выйти, ничего сделать, никого не могу увидеть, не заполняя вопросников. Меня все время в чем-то подозревают. Это не жизнь, а тюрьма! То, что происходит со мной, хуже смерти.

— Почему вы не бросили все это?

Серман уставился на Кроукера, широко раскрыв глаза, а потом разразился хохотом; он смеялся так сильно, что на глазах у него выступили слезы.

— Боже мой, приятель, да о чем вы говорите! — воскликнул он. — Из этого места так просто не уйдешь.

Моя голова полна уравнениями, и если они кому-нибудь станут известны, будет подорвана национальная безопасность. — Он вытер рукавом уголки глаз. — Я обречен работать здесь до конца своих дней. Правда, тебе этого никто не говорит, когда подписываешь контракт, но это уже совсем другое дело.

Кроукер не очень-то сочувствовал Серману, и в его голосе по-прежнему звучали стальные нотки:

— Итак, ваша связь с Абрамановым не имела ничего общего с проектом по быстрым нейтронам?

— Разумеется, имела, — откровенно признался Серман с непонятной для простого смертного логикой ученого. — Абраманов сказал, что с моей помощью он совершил великое открытие. Сумел создать устойчивый трансурановый элемент. Вы знаете, что это такое?

— Знаю, Это радиоактивное вещество с атомным числом, большим, чем у урана; и это делает его потенциально опасным для человека. И я знаю также, что Абраманов из этого трансуранового элемента сделал оружие чудовищной силы.

— "Факел". — Серман упал в кресло. — Мне кажется, я знаю, как ему удалось создать элемент 114м, но по ряду причин я не в состоянии добиться такого же успеха. — Доктор обхватил голову руками. — Мы возлагали на этот элемент такие надежды! 114м — почти неисчерпаемое топливо, дешевое в изготовлении! Это же конец энергетическому кризису — мечта всего человечества! — Он поднял голову. — А что сделал Абраманов? Создал оружие огромной разрушительной силы! — Серман мрачно взглянул на Кроукера. — И вот что самое страшное: поскольку для мощного взрыва достаточно лишь небольшого количества этого вещества, его будут вовсю использовать для изготовления ядерных устройств. В сегодняшнем мире с его горячими точками, террористами и этническими войнами элемент 114м удовлетворяет всем критериям абсолютного оружия: оно портативно, сверхразрушительно и химически чисто.

У Кроукера промелькнула одна мысль, и он спросил:

— Можете ли вы сейчас же связаться с Абрамановым?

— Нет. На все запросы я не получил ни одного ответа.

— А какое отношение вы имеете к оружию, похищенному из УНИМО?

— О чем вы говорите?

Очевидно было, что Серман ничего не знал о еще одном направлении деятельности Веспер внутри УНИМО. Кроукер, решивший сначала доставить Сермана в отдел безопасности на другом конце комплекса, теперь решил действовать по-другому. Каким-то образом надо было вытащить Сермана с объекта УНИМО и связаться с Николасом. Еще отчетливей, чем раньше, ему стало ясно, что взрыв «Факела-315» нужно предотвратить во что бы то ни стало.

Он велел Серману достать для него белый халат из тех, в которых ходили в лаборатории, а затем выкачал из доктора подробнейшую информацию о расположении комплекса и о ежедневном маршруте и распорядке дня ученого. Затем он велел Серману отвести его обратно в лабораторию. Кроукер расположился за цинковой тумбочкой при свете бунзеновской горелки, Серман же уселся на полу на корточках. В темноте за лабораторным стулом его было не видно.

Проще всего было бы решиться и бежать с Серманом, не дожидаясь, пока обнаружится Веспер. Но инстинкт подсказывал Кроукеру, что это было бы ошибкой. Он не мог оставить здесь эту женщину-агента, которая настолько внедрилась в сеть нишики, что получила доступ к самому Оками. Он должен сокрушить Веспер, и сделать это сейчас же, пока он может хоть в какой-то степени контролировать ситуацию. Но была одна мысль, которая все время преследовала Кроукера. Ему казалось, что Серман сказал ему нечто важное, а он пропустил это мимо ушей. А вот что это было, он никак не мог вспомнить.

Призрачная фигурка проскользнула в дверь.

— Итак, ты здесь.

Кроукер узнал ее голос, голос агента Дедалуса. Он не шевельнулся, но почувствовал себя так, будто ему в лоб направили лазерный луч.

— Иди-ка сюда. Нам есть о чем поговорить.

Детектив разглядывал молодую женщину. В ней не чувствовалось растерянности, на лице не было ни тени удивления. Несомненно, Дедалус сказал ей, что Кроукер здесь. Теперь он был абсолютно убежден, что Веспер — агент Дедалуса и она же имеет доступ к Оками. Неудивительно, что враги обнаружили его в Лондоне: она предала Микио.

— Неплохо выглядишь, — сказал Кроукер Веспер.

Она в очередной раз преобразилась, и узнать ее было трудно. На ней были черные леггинсы и стеганая куртка поверх шелковой блузки. Светлые некрашеные волосы, туго затянутые сзади, открывали нахмуренное, озабоченное лицо. Никогда она не выглядела такой прекрасной — и такой же смертельно опасной.

— Нам есть о чем поговорить, — продолжил Кроукер, улыбаясь, и поднял свою биомеханическую руку с выдвинутыми наружу стальными ногтями. — Но на этот раз я к разговору готов.

— Молчи, идиот, — фыркнула она, заставив его застыть на месте. — Где Серман? Я должна вывести вас отсюда, пока вас обоих не пристрелили.

— Тати Сидаре мертв, — сказал Тецуо Акинага. — И теперь, когда Акира Тёса совершил самоубийство, внутренний совет прекратил свое существование.

Усиба молчал. Получив послание от Акинаги, он собирался сначала отложить встречу. Наохиро был предельно измотан. Его мучило, что он виноват в гибели Акиры, и то, что смерть этого человека была неизбежна, мало утешало его. Он погиб потому, что безопасность Годайсю необходимо было обеспечить любой ценой. «Ты должен выпутаться, прежде чем совершишь непоправимую ошибку и тебя раздавит твоя собственная политика», — говорил ему Кен. И он вполне оценил мудрость его слов и ответил ему: «Когда игра становится слишком тяжкой, правила меняются, и охотник часто подвергается опасности стать преследуемым». Он вспомнил то чувство обновленной мощи, когда промолвил: «Человек при рождении познает вкус крови».

Утверждение это, насквозь проникнутое самонадеянностью юности, было попросту неверно. Это кровь заставила его поверить в то, что точка зрения Тёсы и Акинаги на мир Годайсю была верна и что за их обличениями деспотизма кайсё должны последовать действия. Только теперь он осознал, что их всех ослепила кровавая жажда власти.

Теперь, когда Тёса и Сидаре были мертвы, он не мог отделаться от мысли, что они не дошли бы до такого страшного конца, не согласись они раньше, пусть молчаливо, устранить кайсё. Твердая рука Микио Оками повела бы их совсем по иному пути. Теперь же ему предстояло вывести Годайсю и совет на верную дорогу.

— Что случилось с молодым оябуном? — спросил он.

Акинага пожал плечами.

— Я к этому не имею отношения. Сидаре был застрелен убийцей в Ёсино.

— В Ёсино? Что он там делал?

Два человека сидели в скудно обставленной главной комнате в Томи, бетонном здании в форме обелиска, которое Акинага построил для себя как место уединения. Оно высилось на участке земли площадью двести на двести футов, в самом центре Токио. Томи — это слово означало своего рода сторожевую башню с широким обзором — было одним из многих тайных пристанищ оябуна. Подобно командиру в военное время, он имел немало мест, где мог бы скрыться от давления своего мира. Крутые каменные ступени вели в дом мимо узкой площадки для стоянки автомобилей. Наверху находилась комната, в которой сейчас они расположились, и крошечная кухня. Темная железная винтовая лестница в углу комнаты вела в спальни и ванную. Усиба никогда не находил это место уютным, но оно отвечало спартанскому стилю и образу жизни вождя.

Единственным деревянным предметом в комнате был низенький стол, вырезанный из прекрасного дерева кияки, за которым они расположились. Когда Усиба вошел, на столе уже стояли чашки с чаем и печенье. Конечно, чай приготовил сам Акинага; столь тонким образом он желал показать Усибе, что в доме есть кто-то еще, невидимый, но доступный, когда в нем возникает нужда.

— По-видимому, Сидаре был в Ёсино, делая свою работу, — сказал Акинага. — Он шел по следу Николаса Линнера, чтобы убить его. Но похоже, что, как и Томоо Кодзо, Сидаре не повезло.

— Теперь и мы в этом увязли, — сказал Усиба. — Если Линнер знает, что Сидаре был якудза и, более того, членом внутреннего совета, он не может не знать, куда ему идти дальше.

— Не находите ли вы любопытным, — сказал Акинага, резко меняя тему, — что Линнер оказался в Ёсино? Зачем? Возможно, потому что именно там скрывается кайсё.

— Нашей главной заботой должен стать Линнер. После безрассудного поступка Тёсы Линнер наверняка направится в Токио, чтобы найти вас. Я мог бы помочь...

— Я думаю, дайдзин, что вы сделали достаточно.

Не веря своим ушам, Усиба взглянул на Акинагу.

— Теперь, уважаемый министр, когда Тёсы и Сидаре больше нет, остаюсь я один. — Оябун склонился над столом из дерева кияки. — Ваш голос во внутреннем совете был всегда лишь совещательным, но от моего внимания не укрылось, что за последний год ваша роль в совете, ваше влияние, мнение становились все более весомыми. Это началось еще тогда, когда сместили Оками с поста кайсё, и с тех пор ваша власть постоянно росла. — На лице Акинаги появилась гримаса. — Поэтому и была затеяна вся эта маленькая игра.

— Какая игра?

— Я подал вам Тёсу на блюдечке, и, к моему удовольствию, вы проглотили его целиком, — Акинага громко рассмеялся. — Удивительно, но я сумел обратить вас против вашего друга! Забавно, не правда ли?

Лицо Усибы посерело.

— Пожалуйста, объяснитесь. — Голос Наохиро дрогнул, и он никак не мог совладать с ним.

— Это я составил заговор, чтобы убить кайсё. Этот слабак Тёса всего лишь пытался украсть мои идеи.

— Но заговор провалился.

— Кайсё пришлось бежать и скрыться. Оками лишился всякой власти и влияния. — Акинага сплюнул. — Он все равно что умер; результат один. — Тецуо вытащил сигарету и неторопливо закурил. — Тогда я взялся за Сидаре. Я убедил его, что у него не будет достаточно власти, пока он не заручится поддержкой одного из членов внутреннего совета. Он был практичным молодым человеком и сразу же со мной согласился. Тогда я послал его, чтобы разделаться с Лйннером.

— Вы?

— Конечно! Я знал, что Сидаре был тандзян. Только тандзян имел шанс одолеть Линнера. Но полагаю, я не учел, что Сидаре очень молод. Он потерпел неудачу.

— Но Акира Тёса...

— Ах, Тёса! — Акинага затянулся, смакуя дым сигареты. — Рано или поздно мы должны были с ним схлестнуться. Акира стремился занять пост кайсё — и я тоже. Для нас двоих внутренний совет был слишком тесен.

— Но у вас не хватало сил, чтобы одержать над ним верх.

— Именно так. Поэтому я и предоставил эту работу вам.

— Но Ёсинори сказал мне...

— Ёсинори сказал вам то, что велел ему сказать я. Старина Ёсинори всегда делает то, о чем я его попрошу. Наше взаимное понимание длится десятилетия. Мы всегда могли рассчитывать друг на друга.

— А я поверил ему...

— Почему бы и нет? И я бы на вашем месте поверил. — К ярости Усибы Акинага с сочувствием взглянул на него. — Ёсинори непревзойденный актер. Игра — его хобби, я бы Даже сказал, настоящее призвание. Он страстно любит это занятие.

Акинага встал, и подошел к одному из маленьких оконец, углубленных в шершавой бетонной стене. Взглянул вниз, на узкую улицу, по которой с шумом неслись автомобили.

— Теперь я получил то, чего хотел. Теперь, когда Тёсы и Сидаре больше нет, ничто не помешает мне унаследовать от Оками его пост кайсё.

— Но Оками еще жив.

— Да, жив. — Спокойствие Акинаги внушало ужас. — Но мне примерно известно, где он скрывается. И когда я завладею «Факелом» из Плавучего города, Оками превратится в пепел, а Рок получит убедительное доказательство эффективности «Факела». Наше сотрудничество будет весьма плодотворным.

— Вот почему вы так продвигали идею о сотрудничестве с Плавучим городом! — воскликнул Усиба. Он был ошеломлен. — Вы сговорились с Роком и Миком Леонфорте о «Факеле».

Акинага мрачно улыбнулся, и Усиба, вставая, почувствовал, как по его телу пробежала дрожь. Возникла ситуация, подобная той, которая сложилась, когда Оками стал кайсё: деспотичный лидер, человек, который один контролирует Годайсю. Это было нестерпимо.

— Ваша попытка установить неограниченное господство над Годайсю не удастся. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы не допустить этого.

Акинага повернулся и посмотрел на Усибу.

— Уважаемый министр, боюсь, что вы переоцениваете себя. У вас нет власти. Остановить меня вы не сможете.

— Да, в смелости вам не откажешь, — угрюмо заметил дайдзин.

— Не только в смелости. — На губах Акинаги зазмеилась улыбка. — Уверяю, мне очень жаль вас, министр. Мы принадлежим к одному поколению, радуемся одним и тем же радостям, но все это время я испытывал вас и пришел к выводу, что вы изменились с тех пор, как исчез Оками. Я был изумлен, когда, разговаривая с вами, почувствовал, будто воскрес кайсё. Мне кажется, вы слишком похожи на него.

— А если и так? С этим вы ничего не сможете поделать.

— О, еще как смогу. — Акинага притушил окурок в пепельнице, похожей на радужный панцирь насекомого. — Все карты у меня в руках.

Акинага подошел к черным металлическим полкам, забитым книгами по архитектуре и истории. Между книг он нашел листок рисовой бумаги и вытащил его.

— Вы знаете, что это? — зловеще спросил оябун.

— Торинава, — ответил Усиба и почувствовал, как от ужаса у него свело желудок.

— Да, — помахал листиком над его головой Акинага. Слово «торинава» означало специальную веревку, которой самураи связывали преступников. На жаргоне якудзы оно означало обязательство клана, не имеющего своего вождя, следовать приказам вождя другого клана.

— Вот, здесь у меня торинава от кланов Кокорогуруси и Ямаути. Теперь они подчиняются мне. По существу, я один теперь составляю внутренний совет. И с этого момента я новый кайсё.

Эти слова Акинаги произвели на дайдзина впечатление разорвавшейся бомбы, ему захотелось бежать из железобетонной комнаты и скрыться, но, как истинный самурай, он смиренно стоял, принимая наказание. Теперь он понял, что ему ни в коем случае не следовало соглашаться с планом внутреннего совета низложить Оками. Члены этого совета представили Микио властолюбивым деспотом. В действительности же все было как раз наоборот. Кодзо собирался убить Николаса Линнера, а Тёса и Акинага строили заговоры друг против друга, пытаясь занять пост кайсё. Хотя каждый из них клялся, что нового кайсё не будет.

— Итак, — сказал Акинага, — вы понимаете истинное положение дел в настоящий момент. Вы в моей власти, дайдзин, и поверьте, я намерен на все сто процентов извлечь выгоду из ваших связей и влияния. Через тридцать шесть часов Микио Оками умрет, и мое торжество будет полным. Вы станете моей правой рукой, человеком, до конца мне преданным. Я буду отдавать приказы, а вы — выполнять их как в сфере международной экономики, так и по линии вашего министерства, ну и, наконец, внутри Годайсю. — Акинага сделал два быстрых шага в сторону Усибы. — Вам все понятно, дайдзин?

Усиба сделал глубокий вдох, потом выдох.

— Да, — коротко ответил он. Наохиро никогда раньше не мог представить, что может оказаться в таком безнадежном положении.

— Ты спятила, если думаешь, что я куда-нибудь за тобой пойду, — сказал Кроукер. — Каждый раз, когда я тебя вижу, то почти не могу узнать. Ты становишься совсем другим человеком. Сколько же у тебя лиц?

— Другое время, другое место, другая личность, — прошептала в полутьме Веспер. — Ради Бога, идем со мной.

Он не шевельнулся. В комнате тихо шипела бунзеновская горелка. При ее причудливом свете он разглядывал Веспер, пытаясь распознать, какое ее воплощение сейчас перед ним. Смотреть на нее было все равно, что глядеть в ряд кривых зеркал в комнате смеха: каждое искаженное изображение уводило все дальше от истины, от реальности, и, в конце концов, возникло ощущение, что как раз эти отражения и представляют собой реальность.

Она качнула головой.

— Я слышала его! Он идет!

— Оставь это, Я не...

— Черт возьми, ты уже выдал с головой Сермана Дедалусу! Хочешь и нас с тобой угробить?

Кроукер и в самом деле уже слышал шаги, раздававшиеся в коридоре. Правду ли она говорила? Был ли это Дедалус?

— Прекрати, — сказал он. — Я знаю все про «Факел». Знаю, что Оками в Лондоне и что покушение на него назначено на пятнадцатое. Знаю, что ты предала его врагам.

— Ты говорил не с теми людьми. Я объясню тебе все, но прежде мы должны выбраться отсюда, пока нас не схватили.

— Ты без конца лжешь. Я полностью убедился, что Дедалус внедрил тебя в сеть Оками. Которой тебе я должен верить?

Он услышал, как в ее голосе все сильнее звучит тревога.

— Прошу тебя, поверь мне, потом я тебе все объясню. Мы должны выбраться отсюда. Сейчас же!

Что-то не сходилось. Если Веспер была врагом, не проще ли ей было продержать его здесь, пока не подойдет Дедалус? Чему верить? И снова какой-то щелчок в мозгу побудил его к действию.

— Боже мой! — прошептал Кроукер и, вытащив Сермана из укрытия, кивнул ей. — Ладно. Идем.

Веспер бросилась к двери, мужчины последовали за нею. Топот шагов в коридоре был уже совсем рядом с их комнатой, и тогда женщина нырнула в соседнюю, где хранились химические вещества. Здесь поддерживались определенная температура и влажность. Она подошла к одной из холодильных установок и без помощи Кроукера подвинула ее в сторону. Из-за ее спины он увидел старый экран, прислоненный к стене. Когда Веспер отодвинула и его, за ширмой открылась панель, вделанная в стену. Веспер повернулась к нему.

— Теперь нам понадобится твоя рука.

Пока Кроукер вводил свои стальные ногти в узкую щель, чтобы отодвинуть панель, она сказала:

— Много лет назад, когда здесь проводились опыты на людях, кое-кто из несчастных пытался бежать этим путем.

Он отодвинул панель, а Веспер постаралась вернуть холодильную установку на прежнее место. Затем она пролезла в отверстие и помогла выбраться из комнаты Серману. Кроукер последовал за ними, потом, повернувшись, с помощью своей биомеханической руки постарался вернуть панель в прежнее положение. На задней стороне панели была ручка, что позволило ему поставить ее на место без особого труда.

Кроукер собрался было уже идти, но Веспер задержала его.

— Дальше не пойдем, — прошептала она. — Этим подопытным так и не удалось отсюда выбраться. Посидим тихонько в темноте.

Все это было странно. Он слышал ее дыхание, чувствовал исходящий от нее слабый запах пиона, но не видел ее. Кроукер пытался вспомнить Веспер такой, какой она была, когда они впервые встретились в коридоре вашингтонского отеля «Холидей»; представлял ее себе в обличье садовника в имении Дедалуса и позже, когда она разговаривала с Маргаритой; он видел ее выходящей из аэропорта Хитроу и, наконец, вместе с Челестой и Оками. Царившая кругом темнота, как кудесник, помогла ее отдельным образам слиться воедино, она казалась ему кинозвездой, сошедшей с экрана.

— Кто ты? — прошептал он.

— Какое это имеет значение? Скажу тебе только, что я работаю на Микио Оками.

Теперь Кроукер верил ей или, по крайней мере, начинал верить, потому что с Веспер заключил сделку Серман; Серман, а не Дедалус. Ученый был явно напуган, узнав, что Кроукеру известно о том, что он постоянно держит эту женщину в курсе работ по «Факелу». Если бы Веспер работала на Дедалуса, «Факел» не держали бы от этого человека в тайне. Дедалус не знал о «Факеле», а Веспер знала. Именно Веспер обеспечила возможность Серману и Абраманову вести свой тайный диалог и периодически сообщала Оками последние сведения о ходе работ над «Факелом».

И все же Кроукер не мог не сказать:

— Мне нужно узнать больше, прежде чем я смогу довериться тебе.

Он чувствовал, как она пристально смотрит на него.

— Маргарита говорит, что я могу доверять тебе, но я что-то сомневаюсь. — Голос Веспер звучал неуверенно, казалось, она примирилась если не с ним, то с ситуацией. — Думаю, ты чертовски опасный человек, и я ей это сказала. Советовала держаться от тебя как можно дальше. Но теперь я думаю, что была не очень-то права.

— А я с какой стати должен тебе верить? Пока ты была в образе Домино, ты лгала мне; а в роли Веспер у тебя обличий столько же, сколько у актрисы в кино, даже еще больше. Кроме того, когда я украл твой гроссбух из сейфа у Моникера, я испортил твой код. Я обнаружил крах компании «Моргана», торгующей оружием, дела которой ты вела для Дедалуса.

— Верно, «Моргана» принадлежала Дедалусу. Но то, что ты украл, были фотокопии, которые я сняла и собиралась переслать Оками.

Кроукер ничего не ответил. Все, что она говорила, вполне могло быть правдой.

— Ты тоже не очень-то был правдив, — вздохнула Веспер. — И хуже того, ты запугал меня до крайности. Ты преследовал Маргариту, шпионил за ней и за мной.

— Да, мы с тобой лгали друг другу. Только ты забыла упомянуть, что сенатор Дедалус — один из главных людей в УНИМО.

— А ты забыл рассказать о своем свидании с Чезаре Леонфорте в «ТриБиСи», — отпарировала она.

Кроукер представил; как его встреча с Чезаре могла выглядеть в глазах Веспер и Маргариты. Он и Бэд Клэмс за ленчем, как два закадычных дружка! Боже, неужели Маргарита думает, что он предал ее? А почему бы и нет? Именно к этому он уже был однажды опасно близок. Каким образом он рассчитывал избавиться от Бэда Клэмса, когда придет время рассказать дону о сети нишики? По-настоящему он никогда не задумывался над этим, надеясь на авось, как говорят русские.

— Итак, ты подумала, что я работаю на Бэда Клэмса. Почему же ты изменила свое мнение?

Внезапно Веспер зажала ему рукой рот, и Кроукер прислушался к тому, что происходит за стеной их крошечной каморки, в комнате, где хранились реактивы. Он различал звуки, похожие на скрежет ножек кресел по кафелю, и понял, что их ищут. Серман сразу же обмяк от смертельного страха. Он прислушивался к звукам, раздававшимся в комнате, всем своим существом и забыл о Кроукере и Веспер.

Это были люди Дедалуса. Когда они ушли, Веспер взяла Кроукера за руку и мягко сказала:

— Когда ты набросился на человека Чезаре в Холланд-парке, я поняла, что ошиблась в тебе.

— Ты знала, что я последовал за тобой в Лондон?

— Перед тем как уехать из Вашингтона, я заехала к Моникеру и обнаружила, что кто-то проник в мой сейф. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, кто это сделал.

— Если ты знала, что я преследую тебя, почему ты не остановила меня?

— Я пыталась. Если помнишь, я дала тебе ложную информацию, но ты был слишком умен, чтобы на нее клюнуть. А мне надо было кое-что выяснить.

— Не понимаю...

— А что, ты думаешь, я хочу? Маргарита любит тебя.

Чувство облегчения было настолько глубоким, что Кроукеру захотелось наклониться и поцеловать ее. Но он только сказал:

— Это бессмысленно.

— Когда речь идет о любви, все бессмысленно.

— Но мне кажется, это в высшей степени абсурдно.

— Только если чувства людей не совпадают.

— Но Маргарита и я находимся по разные стороны закона, — вздохнул Кроукер.

— Ты уверен? Если следовать твоей логике, мы с тобой тоже по разные стороны. Теперь же ты знаешь, что это не так.

Веспер дала ему время поразмыслить над ее словами, потом продолжала:

— Я беру на себя огромный риск, рассказывая все это тебе. Я готова защищать Маргариту даже ценой собственной жизни.

Весь этот разговор напоминал китайскую головоломку, в которой приходилось гадать, как поочередно освободить ряд занятых клеток. И Кроукер сказал задумчиво:

— Думаю, хоть и с трудом, но я понимаю, что ты хочешь сказать. — И тут же почувствовал, как Веспер медленно расслабляется, подобно змее, чьи голова и тело, скрученное в кольца, долгое время были напряжены для удара, — Теперь скажи, как мы выберемся отсюда, чтобы Дедалус не схватил нас?

— Есть только один путь. Мы должны следовать дорогой, по которой пытались убежать подопытные.

— Но ты сказала, что это никому не удавалось.

— Верно. И мы должны разузнать, почему.

«Я видел, как Леонфорте застрелил моего отца, застрелил на улице, как собаку, — говорил Тати. — Но это еще не все. Леонфорте сделал это с удовольствием. Он вопил от восторга, плясал над телом моего отца, прежде чем утащить его в джунгли».

Таков был человек, с которым Коуи провела шесть месяцев, за которого она собиралась выйти замуж, человек, который влюбился в нее. Теперь, по всей вероятности, Николасу предстояло встретиться с Миком Леонфорте лицом к лицу. Если, конечно, ему удастся пробраться в Плавучий город.

Волшебство его встречи с Коуи все еще не рассеялось, и Николас с ужасом думал о том, что ему снова придется расстаться с ней. Утешало только одно: она обещала ему уехать в Токио. Николас велел ей отправиться к своему другу и партнеру Тандзану Нанги и оставаться у него, пока он не вернется.

— По правде говоря, с тех пор как я бросила Майкла, он вселяет в меня ужас, — сказала ему Коуи перед тем, как он отправился в путь с Ван Кьетом. Этот его взгляд... — Содрогнувшись, она не закончила фразу. Николас прижал ее к себе.

— Теперь Мик Леонфорте не тронет тебя, — успокоил он ее.

Коуи вцепилась в любимого, не желая отпускать. Ее била дрожь.

— Ты не знаешь его так, как я. Он беспощаден и очень умен. В конце концов, он всегда получает то, что хочет.

Николас заставил девушку посмотреть ему в глаза.

— Послушай, Коуи. Когда будешь в Токио, расскажи все Нанги. Он знает, какие меры предосторожности надо принять. — Николас крепко поцеловал ее в губы. — Мы встретимся раньше, чем ты думаешь.

Джип трясся по разбитому шоссе. До Сайгона предстояло ехать еще полдня, и Ван Кьет был в дурном настроении. Он потерял контроль над событиями с тех пор, как привез Николаса к Хюинь Ван Дику, и ему это не нравилось. Тати был мертв, и только Николас знал дорогу в Плавучий город.

— Когда мы попадем туда, — сказал Ван, — вы предоставите Рока мне. Я знаю, как надо обращаться с такими типами.

Николас не был уверен, что это надо было сделать. Ван Кьет был полон ярости, а ярость, как правило, не дает человеку спокойно и ясно мыслить. Кроме того, он сам был склонен разделаться с Роком, а заодно и с любым, кто встанет на его пути. Николас знал, почему Плавучий город был так важен для Акинаги и Тёсы, а также, подозревал он, и для Микио Оками. Поэтому Рок, да и Мик, не принесут ему никакой пользы в их империи, если превратятся в трупы.

— Нам нужно подумать, как подобраться к Року и к Леонфорте, — сказал он.

— Единственный способ остаться в живых — это использовать оружие, — ответил Ван Кьет, взвешивая в руке пистолет-пулемет МАК-10.

— Есть и другой.

Ван Кьет покачал головой, нажимая на акселератор.

— Вы не знаете этих ублюдков. Тати и я охотились за ними больше двух лет. — Ван объехал два громыхающих грузовика, изрыгавших выхлопные газы в зеленоватые сумерки. — Есть лишь один способ вести с ними дело. Никаких разговоров. Все, что им скажете вы или я, значит для них не больше, чем шум ветра в деревьях. Они... о, Будда!

Внезапно прямо перед их машиной взметнулся вверх фонтан из камней, гудрона и обломков бетона. Взрывная волна вышибла у джипа лобовое стекло. В Ван Кьета вонзился кусок металла, и он, вскинув руки, закричал.

Николас перегнулся через него и с силой нажал на тормоз, повернув при этом руль до отказа влево. Отбиваясь от града обломков и густого пепла, летавшего в воздухе, он оттащил Ван Кьета от руля. Николас, видевший, что они вот-вот свалятся в пропасть, всеми способами пытался остановить стремительное движение джипа. Изо всех сил нажав на акселератор, выправив колеса, он перебросил Ван Кьета на заднее сиденье, отклонился насколько возможно влево и таким образом удержал джип, который уже начинал переворачиваться. Автомобиль взметнулся на дыбы у самого края пропасти. Отчаянно нажимая на тормоза и одновременно переключая передачи, Николас сумел, наконец, погасить скорость, и джип плавно опустился на четыре колеса.

— Что за дьявол...

Второй взрыв прикончил джип.

Николас отдался на волю инстинкта и внутреннего зрения тандзяна. Отпустил руль и, расслабив мышцы, перевалился через борт. Приземлившись на бок и плечо рядом с обочиной, он покатился вниз по склону. Но третий взрыв распорол склон рядом с ним: Николаса отбросило назад, и он ударился головой о ствол дерева. Какое-то мгновение он лежал оглушенный и пытался собраться с мыслями.

Ярдах в ста от него он увидел окровавленного, трясущегося Ван Кьета, который пытался выбраться из джипа, лежавшего на боку. Машина дымилась, вся ее задняя часть была смята. Ван Кьет вытащил свой МАК-10. В это время Николас увидел, как на заросшем холме возник гигант, одетый в пятнистую маскировочную форму. На плече у него висело ЛПУ-М72, легкое противотанковое американское ракетное ружье, которое широко использовалось во время войны. Чтоб тащить его на себе, подумал Николас, нужно иметь не меньше чем четверть лошадиной силы.

У мужчины с ракетным ружьем было квадратное грубое лицо, задубевшее и свирепое, с блеклыми глазами необычного оттенка, белокурые волосы коротко пострижены на военный манер. Однако человек этот не был похож ни на одного из американских военных, которых когда-либо доводилось видеть Николасу. Его манера двигаться скорее была азиатской. От мужчины исходило ощущение сосредоточенности и огромной физической мощи. А лицо его свидетельствовало о том, что война вытравила из него всякое подобие человеческих чувств. Когда он направил оружие на Ван Кьета, Николас понял, что видит Рока, повелителя Плавучего города. Рок встал и побежал к Ван Кьету.

— Убирайся прочь! — крикнул Ван Кьет Року. — Ты что, ненормальный? Или для тебя законы не писаны?

— Ваши законы здесь не действуют, сраный шпик, — зарычал Рок. — Здесь не ты отдаешь приказы, а я.

Николас пытался предостеречь Ван Кьета, чтобы тот не связывался с Роком, но тот не слушал. Ярость переполняла его. Ван выстрелил из своего автоматического пистолета, но промахнулся. Из-за сильной потери крови он едва держался на ногах и не мог как следует прицелиться.

— Болван. — Рок подошел поближе. — Вонючий кретин. Будь ты в нашей команде, ты бы ни в чем не знал отказа.

— Меня нельзя купить, — крикнул Ван Кьет.

— Зато можно убить. — С бесстрастным выражением лица Рок нажал на спусковой крючок своего оружия. Николас понял, что сейчас произойдет, и повалился на землю.

Очередь добела раскаленных снарядов выплеснулась со свистом из ружья. Они взорвались так близко от Ван Кьета, что тело его взлетело на воздух на высоту пятидесяти футов. Выстрел был настолько прицельным, словно Рок стрелял из снайперской винтовки. Ван Кьет, или то, что от него осталось, посыпался на землю дождем из кусков плоти.

Теперь Рок направил свое смертоносное оружие, которое успел уже перезарядить, на Николаса.

— Долго ж я тебя ждал, ублюдок.

Николас с помощью тау-тау пытался привести свои мысли в порядок и восстановить реакции до нормального уровня.

— Я шел за тобой.

— Что ж, увидим, кто за кем пришел, после того как ты проведешь пару дней в Плавучем городе. — Рок повел своим оружием. — Пошли, с удовольствием отправлюсь с тобой в путь. — Ухмылка появилась на его лице. — А тебе наше путешествие удовольствия не доставит. Тебя ждет славная клетка.

Усиба думал об Акире Тёсе. Сидя в своем большом министерском кабинете, он слышал телефонные звонки, треск факсов, по которым информация стекалась со всего мира, шорох лазерных принтеров, быстро печатающих многочисленные копии его распоряжений для других бюро и для прессы. Он только что закончил совещание по телефону с премьер-министром и министром жилищного строительства и тут же выбросил из памяти все, о чем говорилось. Через двадцать минут дайдзину предстояло дать еженедельную пресс-конференцию вместе с Танакой Джином. Усиба смотрел на электронный календарь, куда его помощник трижды в день заносил новые пункты и где было написано, что пресс-конференция состоится в главном холле, но идти ему никуда не хотелось.

Всю свою жизнь Усиба стремился делать то, что было выгодно для Японии. Большую часть своего детства и всю юность он воспитывался в духе канрёдо, исповедуя культ самурая-чиновника. Ради карьеры он фактически пожертвовал личной жизнью. Так следовало поступать; все самураи вели аскетическую жизнь, во всем подчиняя себя дисциплине, и до последнего времени Усиба спрашивал себя, правильно ли он поступает, есть ли смысл в такой жизни.

Словно в трансе, он встал из-за стола, подошел к буфету и налил стакан ледяной воды. Выпив ее залпом, вернулся к своему столу и сел, глядя на неоновую рекламу Токио. Но взор дайдзина был устремлен внутрь себя, и дух его витал далеко.

Какова была его первая мысль, когда он услышал, что Тёса убил себя?

Умереть по собственному выбору, в назначенный самим собою час — было проявлением достоинства, невозможным в иных обстоятельствах. Отдаться на милость врагов, ограничить жизненное пространство стенами зарешеченной камеры — казалось немыслимым.

Наохиро привык жить под постоянной угрозой смерти от рака. Смирился с тем, что болезнь эта будет преследовать его до конца дней, и ни на что не сетовал, так как ничего не мог изменить. Почему же сегодня он себя так странно чувствовал, не мог преодолеть равнодушие и апатию? Вероятно, во всем виноват враг, который взял над ним верх, а теперь вознамерился покорить его полностью. Это было немыслимо.

Усиба моргнул, и его взор остановился на очертаниях города, в котором он прожил всю жизнь. Токио был душой Японии, Наохиро с опозданием осознал, что Тёса был прав в том, что Токио был душой именно новой Японии, так же как был прав и относительно американцев, Отношения между Америкой и Японией сложились подобно отношениям между родителем и ребенком, развивались с необычной, ужасающей быстротой и скоро вступили в новую, дотоле не известную фазу. Ребенок пожелал отделиться от родителей. Но связь между ними можно было порвать, лишь заплатив за это страшную цену.

Тёса был прав, продолжая сотрудничать с Америкой. Японцы нуждались в американском дипломатическом искусстве и новых идеях, так же как в трудовой этике японцев; в умении американцев действовать эффективно, в их способности улучшать новые потребительские товары и создавать для них рынок.

Усиба же провел большую часть жизни, пытаясь не допустить американцев в Японию, но именно это и привело его к краху. Почему потребовалась смерть Тёсы, чтобы он смог увидеть истину? Это был один из бесчисленных вопросов, на которые нельзя было ответить. Но человек создан так, что всегда задает вопросы независимо от того, сможет ли получить на них ответ.

Дайдзин повернулся, включил внутренний селектор и попросил зайти Юкио Хадзи. Этому молодому человеку он покровительствовал. В свое время он одолжил ему некоторую сумму, в которой тот нуждался. Минуту спустя Хадзи появился в его кабинете. Он остановился в дверях комнаты, согнувшись в глубоком поклоне.

— Зайдите и закройте двери, Хадзи-сан.

— Хай.

Пока Хадзи шел по кабинету и усаживался в металлическое кресло, то самое, в котором он сидел еще совсем недавно, придя сюда со своими финансовыми проблемами, Усиба открыл ящик своего стола и взглянул на запертую металлическую шкатулку, вделанную в ящик. В тот день, когда он узнал, что болен раком, Наохиро положил в шкатулку некоторые предметы, которые счел необходимым держать под рукой. Возможно, думал он в тот день, ему не придется ими воспользоваться, и даже не доведется открыть шкатулку, но, так или иначе, само присутствие этой шкатулки действовало на него успокаивающе.

— Как шла работа в последние недели, Хадзи-сан? Боюсь, моя занятость мешала мне быть в курсе событий.

— Все нормально, нет никаких проблем, — ответил Хадзи. Он немного нервничал, так как ему далеко не каждый день приходилось беседовать с глазу на глаз с дайдзином. — Правда, есть кое-какие разногласия относительно создания нового картеля. Я жду подтверждения о соглашении по микросхемам из отдела электроники в бюро машиностроения и информатики. В этом деле, конечно, участвует и отдел внешней торговли, поэтому решение вопроса требует времени.

— Да, да. Разумеется. — Когда-то разговоры на эти темы Усиба вел с большим интересом, который, видимо, испытывал сейчас Хадзи. Дайдзин же в глубине души оставался теперь абсолютно безразличным, хотя вопросы, которые они обсуждали, требовали немедленных решений. Дайдзин ничего не ответил Хадзи. Он молча смотрел на шкатулку, потом открыл ее маленьким медным ключом. Внутри находилось аккуратно сложенное черно-синее кимоно. Наохиро вынул его. Под ним лежал вакидзаси — длинный ритуальный кинжал в кожаном футляре.

— Прошу извинить меня, Хадзи-сан, — вставая, сказал Усиба. — Мы продолжим нашу беседу позже, а сейчас подождите меня минутку. Дайдзин направился в помещение, где находилась его личная картотека, и вернулся оттуда одетым в кимоно.

Пораженный Хадзи вскочил на ноги.

— Нет, дайдзин!

— Ваш долг помочь мне, — просто сказал Усиба. — Это канредо.

По лицу Хадзи пробежало выражение невыносимого страдания, потом оно исчезло. Молодой человек поклонился.

— Слушаю, вас, дайдзин.

Усиба босиком вышел на середину комнаты и встал на колени, разложив на полу аккуратными концентрическими кругами складки кимоно. Потом извлек из глубин своего одеяния вакидзаси, дал знак Хадзи и мягко сказал ему:

— Это ваш последний урок. Вы должны принять всем сердцем то, что должно произойти.

— Да, дайдзин. — Молодой человек встал на колени рядом с Усибой.

— Вы должны знать и верить в это.

— Слушаю вас, дайдзин.

Усиба закрыл глаза, готовя себя к самому важному событию — к смерти, и думал о том, что по иронии судьбы лишает себя жизни не для того, чтобы избавиться от унизительной агонии на последней стадии рака, а чтобы освободиться от ловушки, хитроумно расставленной ему Тецуо Акинагой. В первом случае принять смерть ему было бы легче, чем во втором. И еще он думал о Микио Оками, и сердце его наполнялось скорбью: он помогал в подготовке к убийству единственного человека, который мог бы спасти их всех от их общего врага Акинаги, притаившегося среди них, как змея.

— Вы готовы? — спросил Усиба.

— Да, дайдзин.

Последний, о ком он вспомнил, был Танака Джин, и Усиба почувствовал глубокую грусть оттого, что им суждено расстаться. Они были похожи на двух путников, которые встретились на безлюдной горной тропе, вдали от дома, и пришли друг другу на помощь из простого человеческого сострадания. Потом Усиба стал повторять про себя стихи, они помогли ему окончательно сосредоточиться. Наконец, отдав дань поэзии и еще раз почувствовав ее пленительную красоту, он вонзил вакидзаси в нижнюю часть живота. Как ни странно, кроме мгновенной боли, он не ощутил ничего, но слегка пошатнулся, по его телу пробежала дрожь. И тогда Хадзи, наклонившись вперед, положил свои руки поверх рук Дайдзина. Губы молодого человека двигались, как в молитве. «Кому он молится?» — подумал Усиба.

Через несколько мгновений, вдвоем, соединив свои усилия, дайдзин и Хадзи завершили начатое.

Усибе казалось, что он сотворен из воды, которая начала испаряться, и почувствовал, как поднимается над полом. Посмотрел вниз и увидел бледного Хадзи, сомкнувшего руки на рукоятке вакидзаси. «Странно, что это он делает?» — в последний раз подумал Наохиро и умчался прочь. Теперь его существо было наполнено сумерками, сиянием цветущей вишни и теплым осенним дождем...

Плавучий Город — Токио — Виргиния

Клетка стояла на плотно утрамбованной земле в углу огороженной площадки, вокруг которой разместились главные здания Плавучего города. Справа от нее был дом, где жили Рок и Мик Леонфорте, а слева — строение с лабораториями по исследованию быстрых нейтронов. Их Рок построил для Абраманова. Там находились горячая камера, хранилище для уже полученных крупиц элемента 114м, где, как спящая змея, лежал «Факел».

В клетке пахло, как в склепе. Ее земляной пол был запачкан кровью и экскрементами, а в одном ее углу, словно по прихоти декоратора с кладбищенским чувством юмора, очищенное от плоти и сухожилий, лежало человеческое бедро.

Рок подобрал эту кость, введя в клетку Николаса, и теперь то и дело хлопал ею по своей мясистой ладони. Полдюжины его людей, вооруженных автоматами АК-47 русского производства, окружили клетку. Охранников явно было больше, чем нужно, но перед узником разыгрывалось шоу, демонстрировалась сила. Еще раньше эти люди тщательно и грубо обыскали Николаса. И когда Рок вошел к нему в клетку безоружным, почему-то посчитали это проявлением мужества, хотя всем было понятно, что Року здесь ничего не грозило.

Во время путешествия в Плавучий город Николасу не давали ни есть, ни пить. Когда его посадили в машину Рока, ему завязали глаза, а потом он почувствовал резкий укол во внутренний сгиб локтя. Николас постарался максимально сосредоточиться, как делал это раньше, когда при помощи своего тау-тау стремился усилить обмен веществ в организме русского Павлова и разложить введенные ему препараты, прежде чем они окажут транквилизирующее воздействие на его организм.

— Вижу, ты очнулся, — дружеским тоном сказал Рок. — Ну, мы это скоро поправим. — Он оглядел Николаса с любопытством хирурга, занимающегося пластическими операциями. — А пока тебе, возможно, будет интересно узнать, сколько важных людей провели здесь свои последние дни. Любопытно, что реакция на обращение с ними была у всех совершенно различной. Полагаю, будь я ученым, я мог бы провести исследование человеческого духа в условиях тягчайшего тюремного режима. — Он еще раз ударил человеческой костью по ладони. — Но за меня это делал До Дук, мой партнер.

— Он был убийца.

Рок улыбнулся.

— Мы все здесь убийцы, Линнер, и ты, и я, так же как и До Дук. Не думай, что можешь отделить себя от нас.

— Но До Дук был не такой, как ты. Его воспитывали вьетнамские нунги; он взял священную белую сороку своим талисманом и был осужден этим Божьим посланцем. И больше того, я знаю, что его влекла к себе женщина, женщина, которую он по-настоящему любил, несмотря на всю кровь и боль, которую ему пришлось вынести. Я знаю твоего друга До Дука лучше, чем ты думаешь, и это заставляет меня удивляться тебе.

Рок ничего не ответил; на его непроницаемом лице невозможно было прочесть ни одной мысли.

— Удивляйся чему хочешь, — сказал он наконец. — Наорать на твое удивление.

Он протянул руку сквозь прутья клетки, и один из охранников вложил в его ладонь шприц. Затем Рок подошел к Николасу, на которого были направлены стволы АК-47.

— Насрать на твои мысли, насрать на твой интеллект! Точка.

Глядя в глаза Николасу, он вонзил шприц в его руку и нажал на поршень.

— И насрать на тебя.

Рок вышел из клетки, заперев за собой дверцу, поднял свое ракетное ружье и направил его на Николаса. Но все-таки в нем происходила борьба — Николас чувствовал это всем своим существом, как будто время повернулось вспять, и они оба снова были на войне. В известном смысле так оно и было. Война стала для Рока смыслом его существования. У этого человека была масса причин, чтобы оставаться здесь, в Юго-Восточной Азии. Николас готов был поспорить, что жизнь в Штатах была бы для Рока хуже смерти — сущий ад. Там его крылья были бы подрезаны правилами, ограничениями, законами.

Огонь снайперов, бомбежки и кровь вытравили из Рока все признаки цивилизации. Теперь от него был неотделим смрад жженой плоти, как неотделим запах духов от франта. Этот запах въелся в него так глубоко, что стал частью его существа; он и сам не захотел бы расстаться с ним. Рок не знал, как жить без войны. Поэтому и выстроил свой собственный мир, Плавучий город, прямо в сердце Вьетнама, И если бы кто-нибудь задумал погубить его, он должен был бы силой извлечь Рока из его мира.

Мощные наркотики разошлись по телу Николаса, и он вновь повторил процесс, позволяющий подавить их действие. Это была огромная нагрузка на нервную систему, но ничего другого ему не оставалось. Мгновенно, как это бывает в тропиках, на город обрушилась ночь. Деловито жужжали насекомые, где-то ревел подкрадывающийся к добыче хищник. Из кухни доносился запах еды, на что, несомненно, рассчитывал Рок.

Лежа на грязном полу клетки, Николас всматривался в охранников, думая о том, что же теперь ему делать. И вдруг услышал чей-то голос.

— Ты здесь? — спросил человек, которого было не видно в темноте. Считается, что тебя до одури накачали наркотиками. По крайней мере, так думает Рок. Но, в отличие от меня, он чересчур самоуверен. С тех пор как До Дук посвятил его в культ Мессулета, Рок думает, что он сверхчеловек. Но ты и я, мы знаем, что это не так. Он не обладает дисциплиной духа, которая была у До Дука. И все-таки ты смог убить этого необыкновенного человека! Фантастично!

Николас услышал, как кто-то усаживается рядом с его клеткой.

— Мне всегда хотелось тебя увидеть. Я о тебе много слышал. Знаю, что от наркотика, который впрыснул в тебя Рок, толку не будет, ты сумеешь его нейтрализовать. Тебе могли бы ввести цианистый калий, а ты бы все равно дышал как ни в чем не бывало, верно? Ты ведь применяешь ускорение обмена веществ? Просто поразительно! Любой западный доктор был бы потрясен до основания. — Раздался короткий смешок, потом последовало молчание, прерываемое лишь болтовней птиц и обезьян.

— Почему бы нам... Ну, вот. Я уверен, тебе тоже хочется взглянуть на меня. Человек приблизил свое лицо к клетке, где горела лампочка, и Николас увидел мужчину с красивым лицом, на котором выделялись крупный нос и светло-серые глаза. Взгляд их казался диким. У мужчины были длинные с проседью волосы и аккуратно подстриженная борода. Это было лицо человека, рожденного отдавать приказы, исповедующего радикальные взгляды, человека с несокрушимым богоборческим мировоззрением. Николас уже понял, что он любит поговорить, хорошо владеет ораторским искусством, умеет убедить слушателей. Годы, проведенные во вьетнамских нагорьях, в чем-то изменили его, возможно, ужесточили его взгляды, отточили их. И это мог быть только один человек — Майкл Леонфорте.

— Оцениваешь опасность, верно? — продолжал ночной гость. — Мне кажется, я чувствую твое тау-тау за работой, чувствую, как исходит твое киу, хотя, возможно, это просто самогипноз.

Мик вытащил сигару, отрезал кончик и закурил. Некоторое время он созерцал синий дымок, а потом продолжал:

— Я кое-что знаю о гипнозе. О массовом гипнозе. Все философы так или иначе учат этому искусству. И знаешь почему? Потому что философ без учеников — ничто, и, как и в религии, чем их больше, тем лучше. И подобно религии, философия есть революция. Вот что я такое. Революционер. — Он выпустил дым. — Революционеры для тебя не должны быть в новинку: тебя вырастил один из них.

Мик добродушно улыбнулся, подобно дядюшке, который заботливо потчует своего юного племянника.

— Я во всех подробностях изучил жизнь твоего отца. Это было не так-то просто сделать, находясь здесь, на краю света. Да и полковник был самым скрытным человеком, какого я только знал. Еще более скрытным, чем мой отец, который менял свои личины с такой быстротой, что, в конце концов, я уже перестал понимать, кто он на самом деле. — Леонфорте пожал плечами. — Но, конечно, скрытность — это единственное, что было общего между Джонни Леонфорте и полковником Линнером. В остальном они были совершенно разные люди. Ты не поверишь, но я искренне восхищался твоим отцом и глубоко сожалел, что не в родстве с ним. Какой это был замечательный ум! Он почти в одиночку создал Министерство внешней торговли и промышленности. Я вижу, ты не знал этого. Твой отец испытывал глубокую ненависть к МКП, старому министерству коммерции и промышленности, потому что это была тихая гавань для многочисленных военных преступников. И твоему отцу пришла в голову блестящая мысль о слиянии МКП с Советом по торговле, который он прекрасно знал, потому что его сотрудники, говорившие по-английски, взаимодействовали с оккупационными силами. Совет по торговле занимался в основном вопросами импорта и экспорта и был создан, чтобы наладить торговлю с Америкой. Но твоему отцу стало ясно, что он распоряжался Фондом зарубежной торговли, куда сходилась американская помощь вместе с выручкой от экспорта. Твой отец был провидцем, революционером и в 1948 году осознал, что Япония может выжить лишь благодаря международной торговле. Поэтому он и несколько японцев создали Министерство внешней торговли и промышленности. Тем самым твой отец одновременно ставил Японию на верный экономический путь и избавлялся от врагов той новой Японии, которую он видел в своем воображении. Одним гениальным ходом полковник привел в движение бесчисленные события, которые оказывают свое влияние и по сей день.

Мик вдохнул дым и задержал его внутри себя на неестественно долгое время, потом продолжил:

— А теперь сыновья встретились при обстоятельствах, которые не назовешь иначе чем неудачными. Впрочем, все это для меня не имеет значения. Я работаю над тем, чтобы безжалостно разрушить прошлое и воссоздать его в образе будущего. Понимаешь? Я не доверяю прошлому. Рок доверяет, а он далеко не глупый человек. Он прибыл сюда уже давно. Заполучить его в партнеры было с моей стороны удачным ходом. — Мик поглядел на горящий кончик сигары. — Но все браки распадаются, все империи рушатся, наступает другая жизнь, а Рок, как большинство людей, пребывает только в настоящем, потому что ему в нем удобно, даже если это настоящее всего лишь воспоминание о золотом прошлом, в котором он погряз.

Мик резко встал.

— Ну что ж, приятно было с тобой поболтать, надо будет встретиться еще раз. — Он улыбнулся и пошел прочь.

Николас лежал на земле, обдумывая странный ночной визит. Зачем Мик приходил к нему? Чтобы позлорадствовать? Не похоже, он не был человеком этого типа. Рок — да, но не Мик. Возможно, Леонфорте говорил правду: его привело любопытство. Но было и нечто большее. Среди разглагольствований о разрушении прошлого, среди удивительных откровений о роли полковника в создании Министерства внешней торговли промелькнула еще одна мысль. Этот человек дал понять Николасу, что они с Роком больше не едины. Мик был готов оставить его. Империи рушатся.

По площадке прогремел грузовик, разрезая тьму своими огнями. Люди стали загружать оборудование, установленное в контейнеры или завернутое в брезент.

«Факел» был готов тронуться с места. Так же, как и Мик Леонфорте.

Одним гениальным ходом полковник привел в движение бесчисленные события, которые оказывают свое влияние и по сей день. Что имел в виду Мик? Казалось, он намекал на некий обширный план, задуманный в далеком прошлом, но который все еще продолжает осуществляться. Возможно ли такое, или Леонфорте был попросту безумцем? Мик и Рок сколотили немыслимое состояние, перенеся за пределы Америки торговлю оружием и наркотиками. В этом было их преимущество перед любым конкурентом, и многие из них ничего не смогли противопоставить этому, а кое-кто и просто пал под выстрелами противотанкового ружья Рока. Оба эти человека осуществляли контакты с американским правительством через Дедалуса и с японским правительством через Годайсю. И вот Мик сказал, что он уходит. Куда? Может быть, его привлекает еще более крупное дело, чем то, которое уже было в их руках? Теперь Николас знал, что не покинет Плавучий город, пока не выяснит этот вопрос.

Он проверил, где находятся его охранники. Потом погрузился в глубину своего духа и коснулся кокоро. Начал мерно бить в гонг, ударять по оболочке кокоро, чтобы вызвать тау-тау, и впервые почувствовал, как нечто внутри него расщепилось. Акшара и Кшира текли, как две реки. Одна была светлая, другая темная, внушающая ужас, они скручивались и переплетались друг с другом.

Теория объединения — это миф, — говорил ему Тати той ночью в Ёсино. — Не дай ввести себя в заблуждение. Сюкен существует и корёку — его единственный путь. Но сюкен совершает свое действие двумя путями, темным и светлым, путями, разделенными в одной душе.

Николас попытался разделить эти реки на два параллельных потока, но без корёку он мог удерживать их порознь лишь пару секунд, а это требовало так много психической энергии, что вскоре он сдался. Однако в этот момент ему впервые удалось прозреть сюкен изнутри, и ему открылись многие истины. Прежде всего, он убедился, что еще не исцелен духовно после дьявольского вредительства в ходе его обучения искусству тандзяна. Достигши однажды такой близости к сюкену вместе с Тати, он знал теперь, что обязан разделить в своей душе два пути тау-тау. Без помощи сюкена Кшира наверняка одолеет Акшару, и злая тьма поглотит его, как она поглотила Кансацу, его наставника в искусстве тандзяна.

Свернувшись в клубок, Николас лежал на земле, мысленно представляя, где находится каждый из четырех охранников. Крепкий запах сигары все еще витал в воздухе, как будто бы Мик продолжал курить рядом.

Узник осторожно повернул голову и увидел окурок на земле, совсем рядом с клеткой; кончик сигары мерцал красным светом, в котором, казалось, таилась надежда.

"...Истинное положение дел в настоящий момент. Вы в моей власти, дайдзин, и, поверьте, я намерен извлечь выгоды из ваших связей и вашего влияния на все сто процентов. Через тридцать шесть часов Микио Оками будет мертв и мое торжество будет полным. Вы станете моей правой рукой, преданной мне до конца. Я буду отдавать приказы, а вы выполнять их в сфере международной торговли как по линии вашего министерства, так и внутри Годайсю. Вам все понятно, дайдзин? "

«Да».

Танака Джин наблюдал за тем, как молодой человек по имени Юкио Хадзи нажал на кнопку кассетного магнитофона и в течение долгого времени не произнес ни слова. В его памяти то и дело возникала сцена, когда он по срочному вызову вошел в кабинет дайдзина в Министерстве внешней торговли и увидел Усибу, лежащего на полу. Все его сослуживцы застыли за своими столами, только один Юкио склонился над телом покойного. Танака скомандовал ему, словно послушной собаке, «сядь!», повернулся, закрыл дверь кабинета и позвонил к себе в прокуратуру. Еще немного времени, и полиция перевернет здесь все вверх дном, покой Усибы будет потревожен.

— Что здесь произошло? — мягко спросил прокурор Токио.

Юкио Хадзи подробно рассказал ему о случившемся.

— Почему он это сделал?

— Сейчас поймете, — ответил Хадзи, и они начали прослушивать запись.

— Откуда у вас эта лента? — поинтересовался Танака. — Дайдзин просил вас передать ее мне после смерти?

— Нет. Дайдзин не знал о ней. Я...

Мгновенно оценив ситуацию, прокурор поднял руку:

— Не продолжайте! Все, что вы сейчас скажете, может быть использовано против вас. Вы потеряете работу, карьеру — все.

Но Хадзи покачал головой.

— Дайдзин был моим наставником, прокурор. Он научил меня, что канрёдо — это единственное, что имеет значение.

Теперь молодой человек предстал перед прокурором совсем в другом свете, и Танака Джин коротко кивнул.

— Хорошо. Продолжайте.

— Несколько месяцев назад ко мне обратился один из людей Тецуо Акинаги. Видите ли, прокурор, у меня возникли финансовые затруднения. Я играл на бирже и многое потерял... Осталась только одна возможность поправить свои дела... Вы понимаете меня.

— Вашего заработка в Министерстве вам не хватало?

Молодой человек кивнул. Он сидел прямо, с высоко поднятой головой и говорил то, что при других обстоятельствах заставило бы его мучительно покраснеть. Но сейчас он не думал о том, как выглядит в глазах прокурора. Делом чести для него было говорить правду и только правду. Юкио продолжал:

— Каким-то образом Акинага прослышал о моих делах, и я имел слабость взять у него деньги, а потом стал искать вечернюю работу, чтобы возвратить свой долг! Но Акинаге деньги были не нужны. Вместо этого он хотел, чтобы я доносил ему обо всем, что делает дайдзин, чтобы я шпионил за ним. Вот в какую западню я попал!

— Вы сказали, что Усиба был вашим покровителем. Без него вы бы никогда не оказались в Министерстве внешней торговли.

— Да.

— Таким образом, Акинага поставил вас в весьма неудобное положение.

— Вот именно! Я не спал ночь, не зная, что делать. Потом мне пришла в голову странная мысль. С какой стати понадобилась бы Акинаге информация о дайдзине, не будь между ними некоей связи. А если такая связь существовала, то, шпионя за Усиба-сан, я мог узнать, что замышляет против него Акинага. Так я заключил сделку с дьяволом, принял предложение Акинаги.

В этот момент раздался стук в дверь и в комнату вошли два детектива в штатском. Танака Джин предъявил свои документы, рассказал о случившемся, а потом вывел из игры Хадзи, заявив, что тот является важным свидетелем в расследовании деятельности Ёсинори. Когда они с молодым человеком покидали Министерство, прокурор положил в карман кассетник с записанным Хадзи последним разговором между Усибой и Акинагой.

На улице Танака Джин спросил:

— Вам что-нибудь известно о Плавучем городе или о «Факеле»?

— Ничего. Меня удивила эта часть разговора.

— Акинага говорит о готовящемся убийстве Микио Оками. Об этом вы тоже ничего не знаете?

— Нет, господин.

Было ясно, что молодой человек говорит правду.

— Зря вы связались с Акинагой!

— Но я чувствовал, что Акинага — враг дайдзина, и хотел предупредить его об опасности.

Танака Джин вытащил кассету из магнитофона.

— Акинага заставлял вас записывать и другие разговоры Усиба-сан?

— Нет, только их беседы. Казалось, их содержание доставляет ему извращенное удовольствие. Я не мог понять, почему, до тех пор пока не убедился, что он полностью подчинил себе дайдзина.

Танака Джин знал, что именно поэтому Усиба и лишил себя жизни. Да, его убил не рак; он был в стадии ремиссии, кроме того, Усиба уже научился справляться с болезнью силой своего духа. Он предпочел умереть, потому что не мог находиться в тюрьме, которую выстроил для него Акинага.

— Еще один вопрос, — сказал Танака Джин. — Говорит ли вам что-нибудь слово Годайсю?

— Нет.

Прокурор кивнул.

— Вы правильно поступили, Хадзи-сан, что рассказали мне обо всем. Ваш дайдзин гордился бы вами. Но если мне придется арестовать Акинагу и предъявить ему обвинение, ваша история выйдет наружу, и ваша карьера в Министерстве внешней торговли будет окончена.

Хадзи коротко поклонился.

— Повторяю, для меня самое главное сохранить свою честь, и я это выполнил. Об остальном не беспокойтесь. И спасибо за ваши добрые слова. Я не забуду их до конца своих дней.

— Итак, ты агент Микио Оками, и он внедрил тебя в систему Дедалуса, — сказал Кроукер.

Он почувствовал, что Веспер улыбается.

— Хорошо работаете, детектив, мыслите правильно.

— Мне все представлялось совсем по-другому.

— Слава Богу, что ты ошибался. Дедалус послал меня сюда, в лабораторию УНИМО, разузнать, что ты здесь копаешь. Но он забыл предупредить меня, что отправляется сюда и сам собственной персоной.

— Ты подвергаешь себя огромному риску. Стоит Дедалусу сообразить, что ты помогаешь мне, и твое прикрытие полетит.

— Сначала нам надо выбраться отсюда. А вообще-то, Дедалус о многом догадался, когда ты проник в УНИМО, спросив его о Сермане. Он решил устроить тебе здесь ловушку, а я поняла, что мне необходимо вывести Сермана и тебя отсюда. Как только Дедалус наложит свои лапы на профессора, все так или иначе отразится на мне.

Они по-прежнему находились в темной каморке, внутри лаборатории экспериментальной ядерной физики. Серман, который впервые оказался в опасной ситуации, был страшно напуган, но изо всех сил старался совладать с собой. Кроукер и Веспер делали вид, что не замечают, как ученого бьет дрожь, и продолжали разговаривать.

— Оками в серьезной опасности, — сказал детектив. — Думаю, Чезаре Леонфорте знает, что он в Лондоне. Один из его людей преследовал меня, пока я наблюдал за тобой. С ним я покончил, но чуть позже сам едва не был убит. Думаю, что за покушением стоит Леонфорте.

В голосе Веспер прозвучали неуверенные нотки:

— Боже, если ты прав, то боюсь, теперь Оками погибнет, и вместе с ним большое количество лондонцев. Одна надежда на твоего партнера, Николаса Линнера. Только бы он смог предотвратить отправку «Факела» из Плавучего города!

— Нам надо выбраться отсюда и как можно быстрее попасть в Лондон.

— Дедалус не позволит нам это сделать.

— Плевать на Дедалуса, Меня сейчас беспокоит Серман. — Кроукеру не нравилось, что профессор так нервничает. — Как бы он не подвел нас. Надо любой ценой связаться с Николасом! Если он не сумеет остановить «Факел» во Вьетнаме, это придется делать нам в Лондоне.

— Я согласна, но сейчас нам нужно быть крайне осторожными. Помни, подопытные, которые пытались выбраться отсюда до нас, не сумели этого сделать.

— Мы тоже не выберемся, — простонал ученый.

— Придержите язык, профессор, — прошептал детектив и, обращаясь к Веспер, спросил: — Что ты имела в виду, когда говорила, будто Дедалус никогда не позволит нам добраться до Лондона?

— Дедалус вместе с Чезаре Леонфорте и оябуном якудзы Тецуо Акинагой хотят смерти Оками. У каждого на это есть свои причины. Мы думаем, что Акинага мечтает стать кайсё; Чезаре считает, что, убрав Оками, он остановит поток разведданных, которые проходят через сеть нишики, перекроет источник влияния Гольдони. У Дедалуса, несомненно, тоже есть свои грязные планы, которые ему не хотелось бы раскрывать.

— Ты хочешь сказать, что все они связаны с Плавучим городом и «Факелом», потому что все являются частью Годайсю?

Веспер кивнула:

— Это общий знаменатель.

— Значит, Оками поставил перед собой цель вывести на чистую воду всех своих врагов?

— Да. Микио подозревал, что Плавучий город вместе с «Факелом» окажутся подходящей приманкой. Алчность этих людей, соединенная со злобой, заставит их броситься на него в атаку. Теперь все его недруги видны, как на ладони.

Кроукер мог только восхититься смелостью и грандиозностью плана Оками.

— Но поставить себя под перекрестный огонь...

— Это был единственный путь, чтобы высветить всех.

— Но в результате погиб Гольдони. Со стороны кайсё это была отчаянная игра.

Веспер покачала головой.

— Думаю, он все рассчитал верно. Для Оками было жизненно важно определить, кто из членов внутреннего совета пытается подорвать его авторитет. Ставки были невероятно высоки. И Доминик Гольдони знал это, когда вместе с Оками составлял план.

Кроукер не мог не согласиться с Веспер. Он немного помолчал, потом, подбодрив Сермана, продолжил свой разговор с женщиной.

— Меня смущает еще одно обстоятельство. Каким образом Оками мог быть посвящен в секреты, которые он передавал через сеть нишики?

— Хороший вопрос. Кто-то снабжает его товаром. Кроукер был поражен.

— Значит, не Оками источник сведений, проходящих по нишики?

— Нет, не он, хотя Чезаре и все остальные думали иначе. Но в действительности Микио получает информацию от своих высокопоставленных знакомых, которые имеют хорошие связи в Вашингтоне.

Надо было трогаться в путь, и они поползли на четвереньках вниз по тоннелю вентиляционной шахты. Кроукер старался помочь Серману, который все еще был парализован страхом. Профессор чувствовал себя так плохо, что даже не слышал, о чем разговаривали детектив и Веспер. Его мучили совсем другие проблемы.

В шахте воздух был чистым, даже свежим. До беглецов доносился шум вращающейся турбины. Веспер вела их на этот звук, и Кроукер понял ее план. Турбины отсасывали воздух из лабораторий, и где-то должно было находиться отверстие, через которое этот воздух выходил наружу. По-видимому, об этом же думали и те, кто пытался раньше выбраться по тоннелю. Если так, то что помешало им добраться до вентиляционных отверстий?

— Что у тебя здесь за дела? — спросил детектив, когда они на минуту остановились, чтобы перевести дыхание.

— Совершенно случайно я натолкнулась на одно из зашифрованных посланий Абраманова Серману. Стала распутывать его и выяснила, чем занимаются эти ученые. Сообщила обо всем Оками. К тому времени он уже знал, что русский находится в Плавучем городе. Микио очень заинтересовался трансурановым элементом, созданным Абрамановым. Он понимал, что весь ужас заключается в том, что элемент попал в руки двух негодяев — Рока и Мика Леонфорте, и решил сделать все, чтобы помешать им превратить этот элемент в смертоносное оружие. Мы следили за каждым шагом Рока и Мика. — Веспер повернулась к ученому. — Скажите, а почему вы сами не смогли создать этот элемент?

Серман ответил:

— Потому что знал о его разрушительной силе и не хотел, чтобы плоды моих трудов попали в руки мерзавцев. Ученый думает, что он служит истине, на самом же деле его открытие использует кто угодно и в каких угодно целях. Вот в чем трагедия!

Кроукер и Веспер переглянулись. Они не могли не согласиться с профессором и некоторое время молча продолжали двигаться по шахте. Шум вытяжных турбин становился все громче. Вскоре шахта разделилась на две.

— Куда идти? — закрутил головой Кроукер.

— Не знаю.

— Налево, — сказал Серман.

— Вы уверены, доктор? — спросила Веспер.

— Дорогая моя, я знаю эту лабораторию получше вас.

Они повернули налево. Проход сузился, становилось все жарче и жарче. Теперь им приходилось пробираться боком.

— Если шахта будет сужаться и дальше, — сказал Кроукер, — нам придется вернуться.

— Этого делать нельзя, — возразил ему профессор. — Другого пути нет!

Веспер, которая шла первой, резко остановилась.

— Смотрите!

Кроукер взглянул из-за ее плеча. Впереди, в полу шахты, была видна огромная дыра, через которую струился свет, пропадавший во тьме.

— Мне кажется, отверстие очень большое, нам через него не перебраться, — вздохнула Веспер. Кроукер покачал головой.

— Думаю, я смогу перелезть.

— Вы упадете и разобьетесь, — замахал руками Серман. — Нам придется спуститься вниз.

— Что? — обернулся Кроукер.

Веспер взглянула на Сермана.

— Но я слышу шум турбин впереди.

Доктор кивнул.

— Там находится система внутренних отводящих вентиляторов, к которым мы не сможем подойти близко. Они вентилируют горячие камеры, где ученые работают с плутонием и трансурановыми элементами. Вентиляторы отводят зараженный воздух в водные камеры. Если мы какое-то время будем вдыхать его, то почувствуем себя так плохо, что не сможем идти дальше, а через несколько часов просто умрем.

Веспер и Кроукер обменялись взглядами, потом, заглянув в пропасть, женщина сказала:

— Очень глубоко, спускаться придется долго. — Она повернулась к Серману. — Вы уверены, что другого пути нет?

— Уверен. Может быть, поэтому никому из беглецов так и не удалось выбраться отсюда.

— Ничего не поделаешь, будем спускаться, — мрачно произнес Кроукер, и Веспер кивнула в знак согласия.

Николас надеялся, что сумеет зажечь свою одежду сигарой, которую бросил Мик. Охранники переполошатся, станут вытаскивать его из клетки, а как раз это ему и нужно. Но загорится ли одежда? Наверняка помешает тропическая влажность, от которой его одежда давно отсырела. Но был и другой выход. Делать то, что он задумал, ему не хотелось, но Николас постарался подавить собственное сопротивление. Он по-прежнему слышал раскаты кокоро, раздающиеся в его мозгу, и надеялся, что сумеет отвлечь свой дух от будущей боли и страха. Используя силу Акшары, Николас стремился как можно дальше отвести Кширу, темную сторону тау-тау, глубже спрятать ее в глубине души.

В углу клетки, где были свалены человеческие кости, находились высохшие экскременты. Он присел на корточки и, пока мочился, подобрал сухое вещество и растер им правую руку, плечо и правую половину груди. Потом поднялся и, прижав тлеющий окурок к предплечью, увидел, как вспыхнули засохшие экскременты.

Николас начал гореть.

Он отбросил окурок и испустил пронзительный вопль. Но охранники уже бежали к нему со всех ног. Один из них отпер клетку, вскочил внутрь, чтобы вытащить Николаса.

Глубоко погрузившись в тау-тау, он чувствовал жар, но не боль.

Сначала горели только экскременты, потом занялись волосы на теле, под ними начала трещать и лопаться кожа. Когда к нему приблизился охранник, Николас изо всех сил ударил его локтем в солнечное сплетение, а затем набросился на второго. Но первый охранник быстро пришел в себя; тогда Николас развернулся и, схватив его левое запястье правой рукой, выкрутил его, затем повернул вверх приемом ирими. Кость хрустнула, и охранник потерял сознание.

Второй охранник вытащил пистолет. Ребром ладони Николас ударил его по тому месту у края запястья, где находится связка нервов. Охранник выронил оружие, а Николас нанес ему удар в горло, прямо под подбородок, сокрушая кадык. Охранник задохнулся и упал на колени.

Все это произошло в одно мгновение. Два оставшихся охранника оторопели, увидев, что сделал горящий узник с их товарищами. Палец третьего охранника застыл на спусковом крючке, и в этот момент Николас бросился на него и, развернувшись, нанес сокрушительный удар по ребрам.

Четвертый охранник начал в панике палить из своего автомата. Но Николас, подхватив парня со сломанными ребрами, прикрылся им, как щитом, и, свернувшись клубком, бросился на противника сбоку. Сообразив, что стреляет по своему товарищу, четвертый поднял дуло своего автомата, и в этот момент Николас нанес ему резкий удар ступней по ноге, разбив парню коленную чашечку, затем ударил его в ключицу, и охранник повалился на землю.

Николас подобрал автомат и помчался по площадке, смахивая с руки горящие экскременты. Большую часть огня он уже погасил, когда катился по твердой земле; теперь старался подавить боль и не вдыхать смрад горящей плоти. Пока Николас бежал зигзагами по двору, он все время спрашивал себя, с какой целью Мик Леонфорте бросил окурок рядом с клеткой. Вне всякого сомнения, Мик сделал это намеренно. Хотел ли он, чтобы узник спасся, если да, то почему? Впрочем, на этот счет у Николаса были кое-какие догадки.

После его побега из клетки в городе начался переполох. Услышав стрельбу, люди, которые загружали машины, бросились вслед за Николасом. Он нырнул за угол тростникового сарая и, прицелившись в последний грузовик в колонне, выстрелил в топливный бак. Взрыв потряс внутренний двор. Беглец выскочил из своей засады и устремился к двери, за которой, как он видел, скрылся Мик. Он достиг ее, когда раскаты взрыва все еще гремели кругом и клубы черного маслянистого дыма скрыли из вида ближайшее здание.

Николас думал, что окажется в офисе или жилом помещении, но вместо этого очутился в прихожей со стеклянными стенами, которая вела в лаборатории, где поддерживался искусственный климат. Он спустился вниз по бетонной лестнице и прошел через две металлические двери. Здесь было прохладно, никакой влажности, и он понял, что дышит воздухом, прошедшим через замкнутый цикл. Все еще находясь в тау-тау, Николас вспомнил слово в слово детальное описание лабораторного комплекса, которое дал ему ученый Ниигата. Подробный план здания отчетливо запечатлелся в его мозгу, и беглец направился прямо в лабораторию Абраманова.

Из-за угла выскочили два человека с автоматами. Николас бросился прямо на них. Ногой ударил одного в пах, а сам врезался во второго. Ствол автомата отклонился, всех обдало дождем из осколков бетона. Свет в коридоре замерцал. Один из вооруженных людей поднял автомат вверх, намереваясь ударить им Николаса по голове, но тот схватил оружие и толкнул нападавшего. Человек потерял равновесие, повалился на Николаса, а он с силой ударил его в горло и бросился бежать вперед. Когда перед ним появилась стальная дверь, он вышиб ее плечом. Дверь с шумом открылась, Николас влетел в лабораторию и увидел Абраманова. Он стоял на коленях, и Николас понял, что опоздал: ученый был ранен в желудок; Рок избрал для него крайне мучительную смерть.

— Абраманов! — крикнул беглец и окутал еврея своим тау-тау. Николас знал, что не сможет спасти ему жизнь, но хотел хотя бы облегчить страдания умиравшего.

Ученый вздохнул, почувствовав облегчение, и, еле шевеля губами, спросил:

— Кто... это?

— Где «Факел»?

— Рок... Рок взял... — Лицо Абраманова побелело от большой потери крови. Николас видел, что жизнь покидает его. Даже у тау-тау были свои пределы.

— Где Рок?

— Снаружи... во дворе... — Глаза ученого закрылись, он повалился на пол и все же успел сказать: — Вы не знаете... их больше... — Николас подхватил Абраманова, хотел спросить его что-то еще, но ученый был уже мертв.

Токио — Виргиния Плавучий Город

Каждую пятницу ровно в шесть часов вечера Тецуо Акинага посещал о-фуро, общественные бани, которые его отец выстроил несколько десятилетий назад. Он брал с собой не меньше дюжины вооруженных людей, которые шныряли по бане, словно рабочие муравьи, осматривая все закоулки.

Акинага гордился о-фуро, выстроенной его отцом. Сам он не был способен на такие великодушные жесты и не очень-то думал об общественном благе, так как совсем не стремился к тому, чтобы его любили и почитали. Он был вполне удовлетворен статусом отщепенца и отнюдь не стремился слиться с массами. Еженедельное паломничество в о-фуро было лишь обрядом почитания памяти отца, которого члены его клана без конца воспевали.

Снимая одежду в раздевальной комнате, отделанной кедром, Тецуо думал о том, что отец, при жизни управлявший делами клана глупо и бездарно, после смерти, как ни странно, был возведен в ранг едва ли не императора, что, впрочем, вполне соответствовало характеру японцев, которым всегда необходимо кого-то обожествлять. Поэтому в свое время Акинага и решил создать в клане Сикей культ Цунетомо. Этот культ усиливал его влияние и укреплял положение оябуна. Взяв за образец сегунат Токугавы, длившийся двести лет, Тецуо решил, что его потомки должны быть оябунами рода Сикей все грядущие десятилетия. Нет, он не позволит совершить у себя что-нибудь вроде того хитрого переворота, который сотворил внутри клана Ямаути Микио Оками, изгнав Сейдзо и Мицуба Ямаути и заменив их Томоо Кодзо, человеком, не имевшим никакого отношения к династии.

С этими мыслями Акинага вошел в отделанный изразцами душевой павильон и уселся на низкий деревянный стул. Никто, кроме его людей, не смел войти в душевую, пока оябун был там. Один из прислужников начал поливать его горячей водой, которая струилась с пахучих кедровых дощечек. Потом поднялся и в сопровождении слуг вошел в собственно о-фуро. Из шести изразцовых бассейнов, вделанных в пол, поднимался пар. В каждом из них вода была настояна на различных травах и оказывала свое лечебное воздействие.

Следуя давней привычке, Тецуо вошел в березовый бассейн, который уже очистили от других купальщиков. В соседних бассейнах сидели люди, головы у них были завязаны платками для того, чтобы пот не попадал в чистую воду, и украдкой наблюдали, как оябун устраивается в приятной теплой воде. Акинага вытянул ноги, откинулся на кафель и прикрыл глаза. На память ему пришли строки из стихотворения, которые, в свою очередь, вызывали в воображении образ Усибы. Он был раздосадован и разочарован поступком дайдзина, ибо хотел использовать его влияние в Министерстве внешней торговли, дабы упрочить свое экономическое положение в среде так называемых реформаторов в либерально-демократической партии. Оябун сознавал, что Япония меняется, с трудом, судорожно; как сказал бы Акира Тёса, медленно, но верно американизируется.

С чисто практической точки зрения Тецуо недоставало Усибы, ощущал он и отсутствие Тёсы, который прекрасно знал американцев. В этом меняющемся мире он мог бы оказать ему бесценные услуги. Но Тёса предпочел вступить в схватку с Акинагой, и это решило его судьбу.

Внезапно оябуна встревожил какой-то шум. Он повернул голову и увидел, что два человека быстро направляются к его бассейну. Один из них вытащил пистолет. Испуганные купальщики заволновались, многие из них выскакивали из бассейнов, и вода начала выплескиваться через край.

Один из людей Акинаги свалился на край березового бассейна, уронив голову в воду. Кровь алыми лепестками разлилась по ее поверхности. В о-фуро вбежало еще несколько одетых людей, и слуги Тецуо заняли боевую позицию.

— Выходите, — скомандовал оябуну Танака Джин. — Поднимайтесь.

Акинага устремил на него взгляд василиска.

— Что значит эта вопиющая бесцеремонность?

Прокурор наклонился и, взяв в руки платок, подобрал оружие мертвого якудзы. Не оборачиваясь, он передал его детективу в штатском, который стоял сзади его. О-фуро была полна полицейскими, часть из которых начала освобождать помещение от случайных посетителей.

Танака Джин с бесстрастным выражением лица поглядел вниз на оябуна.

— Перед банями толпятся журналисты. Они жаждут взять у вас интервью. Можете предстать перед ними завернутым в простыню или одетым. Выбирайте. Но так или иначе, я выведу вас на улицу, пусть все на вас посмотрят.

Акинага иронически улыбнулся:

— Чем вы занимаетесь — травите добропорядочных граждан.

— Сомневаюсь, что вы добропорядочные граждане.

Акинага поднял брови.

— Это новость для моих адвокатов. Я никому не сделал плохого, не нарушил ни одного закона. Спросите своего мальчика для битья Ёсинори.

— Ёсинори ничего не говорил ни о вас, ни о Тёсе.

— Тогда убирайтесь отсюда. Вы только зря пролили кровь и испортили воду в моем бассейне.

— Усиба... — безжалостно продолжил Танака Джин.

В первый раз Акинага, казалось, утратил свое хладнокровие.

— Я вас не понимаю. При чем тут дайдзин?

Прокурор ничего не ответил и внимательно посмотрел на полицейских, которые выстроили людей оябуна вдоль стенки и ощупывали их в поисках оружия.

Тецуо захотелось выйти из воды, но он не желал потерять лицо и доставить этим удовольствие прокурору.

— Зачем вы сюда пришли? — с презрением спросил Акинага. — Вы блефуете.

— Это не блеф, — махнул рукой Танака Джин. — Поднимайтесь.

— Вы не смеете...

— Делайте, как я сказал! — заорал прокурор.

И стоявшие поблизости якудза вздрогнули. Акинага вышел из бассейна, в душе проклиная Танаку. Он поклялся себе, что заставит прокурора заплатить за то унижение, которому прокурор подверг его перед множеством людей. Он уже взял под стражу Ёсинори, а теперь еще и это оскорбление! Акинага знал, какие меры следует принять, чтобы... Внезапно в его влажную грудь ударился конец веревки, и Акинага увидел, что прокурор держит в руках торинаву — ритуальный шнур. Мысли о мщении моментально выветрились из его головы, он в ужасе отступил назад.

Прокурор связал его руки шнуром и проговорил:

— Теперь все будут знать, что вы преступник.

Мутными, полными ненависти глазами Акинага уставился на Танаку Джина:

— В чем вы меня обвиняете?

— В том, что вы шантажировали дайдзина Министерства внешней торговли. Вам также предъявляется обвинение в смерти Акиры Тёсы и Наохиро Усибы.

— Чуть. Они сами покончили с собой.

— Повернитесь и выходите в комнату для одевания.

Акинага не двинулся с места.

— Не знаю, что вы задумали, Джин, но гарантирую вам, что мои адвокаты помогут мне освободиться до полуночи.

— К этому времени вряд ли.

— Какие бы улики у вас ни были, все они фальшивые. Мои адвокаты докажут...

— Вас уличат ваши собственные слова. А теперь идите.

Акинага помолчал немного, потом, чтобы его никто не услышал, сказал, понизив голос:

— Я смирюсь с унижением, прокурор, которому вы меня здесь подвергли. Но если вся эта история станет достоянием прессы, за дальнейшее не отвечаю. Я запушу в вашем департаменте такие механизмы, которые приведут вас к гибели. Даю вам последний шанс. Снимите с меня торинаву и уберите своих людей. Сделайте это немедленно, и будем считать, что инцидент исчерпан. Даю вам слово.

Танака Джин вздрогнул, словно снова услышал голос Тёсы, который сказал: «Если вы боретесь с коррупцией, прокурор, поищите ее сначала в собственном ведомстве». Потом снова представил себе Усибу в луже крови — только его друг смог вырваться из тюрьмы, в которую загнал его Акинага, и понял: что бы ни случилось, не откажется от своей цели.

— Выходите! — проговорил прокурор твердо. — И не запугивайте меня. У каждого из нас своя судьба.

Никакой лестницы, ведущей вниз из горизонтальной шахты, не было, и чтобы спуститься, Кроукеру, Веспер и Серману пришлось использовать свои руки и колени. Это была трудная работа, особенно потому, что по мере того как они приближались к комплексу вытяжных установок, воздух все более нагревался.

Труднее всех приходилось Серману. Он дважды соскальзывал, обрушиваясь всей своей тяжестью на Кроукера, и тот с трудом удержался, чтобы не рухнуть вниз.

Никто не разговаривал, все сосредоточились на одном: как бы преодолеть этот страшный спуск. Беглецы не знали, сколько времени он займет, Серман тоже не имел представления о глубине выхлопных шахт, не помнил, где расположены вытяжные отверстия. Внезапно Веспер вскрикнула:

— Я вижу дно!

В этот самый момент Серман снова заскользил вниз. Кроукер подставил профессору плечо и крепко обхватил его руками. Но в то же самое время Веспер, которая тоже хотела поддержать Сермана, нечаянно схватила Кроукера за левое запястье и толкнула его. Детектив стал падать и уже не мог больше поддерживать Сермана, тот полетел вниз.

— Боже! — крикнул детектив, пытаясь схватить ученого, но не смог этого сделать, и Серман пролетел мимо него. Кроукер все же как-то ухитрился зацепиться своими стальными пальцами за металл шахты и удержал на весу Веспер, прежде чем она нашла коленями точку опоры.

— Серман? — задыхаясь, спросил он.

Женщина поглядела вниз, качнула головой.

— Похоже, он сломал себе шею.

Через несколько секунд они опустились на пол нижней горизонтальной шахты, где лежал Серман. Он был мертв. Кроукер закрыл профессору глаза, оглянулся и увидел громадные вытяжные вентиляторы. Они находились в самом конце туннеля — путь был закончен.

— Нам осталось всего несколько ярдов, — радостно шепнул детектив.

Сжавшись, они с трудом поползли по шахте. Кроукер стремился как можно быстрее достичь вентиляционных решеток, но Веспер, казалось, чего-то выжидала.

— Подожди, — наконец сказала она. — Взгляни-ка сюда.

Детектив подполз к ней поближе. Сначала в темноте он ничего не мог разглядеть, потом, попривыкнув, начал различать в воздухе, над самым бетонным полом шахты, какие-то крошечные искорки, похожие на светлячков.

— Что это? Какая-нибудь система наблюдения? — взволнованно спросил он.

— Думаю, хуже. — Веспер повернулась и легла на спину, глядя вверх сквозь облако искр, — СВЧ-поле. По-видимому, оно генерируется с целью не допустить вторжения незваных гостей. Возможно, из-за него много лет назад тем беднягам и не удалось выбраться отсюда.

Кроукер посмотрел на женщину.

— Откуда, черт возьми, ты все это знаешь?

Веспер отодвинулась за границу электрического поля и взглянула на детектива. Не дождавшись от нее ответа, он произнес:

— Знаешь, у меня такое чувство, что я не имею ни малейшего понятия о том, кто ты на самом деле. И, по-моему, этого не знают ни Маргарита, ни Оками.

По лицу Веспер пробежала загадочная улыбка.

— Тебе известно, Лью, почему играют актеры? Потому что им это нравится, но еще, думаю, потому что у них нет ничего своего или, может быть, есть нечто такое, чего они не хотят показать никому на свете.

— И поэтому ты тоже играешь разные роли?

Она пожала плечами.

— Такой меня сделал мир, в котором я живу. Я могла бы стать чем-нибудь, кем-нибудь. Вместо этого я предпочла стать никем и всеми сразу. Ты понимаешь?

— Пытаюсь... но ты ускользаешь от меня.

Внезапно Веспер оживилась.

— Да, да, именно так. В этом как раз и есть моя сила. Эта сила заложена в каждом из нас, во всех мужчинах и женщинах. Она поразительна и чаще всего почти незаметна. Но я научилась вызывать ее и использовать.

— Научилась? Кто научил тебя?

Женщина снова таинственно улыбнулась.

— Нам лучше поискать проход в этом поле, иначе мы отсюда не выберемся.

Детектив хотел бы продолжить интересный разговор и, может быть, хоть что-то узнать о прошлом этой загадочной женщины, но понимал, что выбрал для этого совсем неподходящее время и место.

Поэтому он приподнялся и посмотрел на три темные полоски, вделанные в бетонную стену, на которые показала ему Веспер.

— Датчики. Это тепловой компонент системы, — пояснила она.

— Ты хочешь сказать, что когда датчик реагирует на тепло человеческого тела, ток включается, и нарушитель поджаривается полем?

Веспер кивнула.

— Как нам вывести его из строя?

Она по-прежнему разглядывала датчики.

— Если бы я смогла к ним пробраться, то наверняка сумела бы разомкнуть цепь. Но почувствовав тепло моей руки, поле сразу же начнет работать...

Кроукер поднял свою биомеханическую руку и мрачно ухмыльнулся во тьме.

— А на мою руку оно не среагирует!

— Кажется, это выход! Нет крови, нет плоти, нет и тепла. — Она перевела взгляд с его руки на ряд датчиков. — Будем надеяться, что мы верно оценили расстояние. Иначе, пока ты будешь тянуться к датчикам, твое запястье включит поле.

— Что ж, попробуем. — Детектив подполз к стене и уперся в нее левым плечом. Потом вытянул свою биомеханическую руку. Сквозь пляшущие искры прошли сначала пальцы из титана и поликарбоната, потом ладонь.

— Осторожней! — крикнула Веспер. — Береги запястье! — Она покачала головой. — Датчик слишком глубоко погружен в поле, ты не сможешь...

Она не успела договорить, так как Кроукер обнажил свои стальные ногти и протянул их к щитку. Женщина радостно начала объяснять ему, что надо делать, и детектив снял защитный плексигласовый футляр, потом ввел один ноготь в щель посредине щитка. Затем, следуя указаниям Веспер, повернул ноготь сначала направо, потом налево. Наружная часть щитка повисла на трех цветных проводках, которыми была прикреплена к внутренней части системы.

— У нас только один шанс, — шепнула детективу Веспер. — Здесь есть красный, желтый и белый проводки. Мы должны отсоединить заземление. Это позволит закоротить цепь безопасным образом, не включая поле.

Кроукер не мог даже повернуть голову, чтобы взглянуть на нее.

— Ты знаешь, где здесь заземление?

— Отсоедини красный.

— Это заземление?

— Делай!

Он сделал.

Поле пляшущих искр исчезло, и Веспер с облегчением вздохнула:

— На этой базе все заземления красного цвета. Я рискнула...

— Ты рискнула! — Кроукер поднял голову и уставился на женщину. Она встала на ноги.

— Если у тебя был лучший вариант, надо было так и сказать.

Детектив тоже поднялся.

— Я доверился тебе.

Веспер снова загадочно улыбнулась.

— И правильно сделал. Ну, слава Богу, теперь все позади.

Кроукер направился к огромным решеткам в дальнем конце шахты, как вдруг увидел, что выходные отверстия открываются.

— Полагаю, мистер Кроукер, мы все уже получили сегодня достаточно развлечений! — Это говорил Дедалус. Беглецам были видны его голова и верхняя часть Тела. В руках он держал девятимиллиметровую «беретту». — Выходите, — приказал он. — Вы знаете, я умею обращаться с пистолетом.

Веспер, прижавшись к земле за спиной Кроукера, прошептала детективу:

— Надо сматываться отсюда.

— А куда? Обратно в лабораторию? Или в камеру отвода зараженного воздуха? Все не годится. У меня есть план. — План был очень опасным, можно сказать, безрассудным, детектив все поставил на карту, но это был единственный выход. — Я достану Дедалуса прежде, чем он достанет нас.

— У него скорострельный пистолет...

— Он не применит оружия. Ему нужно совсем другое, и я ему это дам...

— Что же ты хочешь сделать? — спросила Веспер, уже догадываясь. Она обладала гениальной проницательностью. — Ты не сможешь...

— Смогу и сделаю. Доверься мне, это наш единственный шанс. Мы должны открыть ему место, где скрывается Микио Оками.

— Но если он заподозрит, что мы его водим за нос, он сожрет нас на завтрак. — Она покачала головой. — Забудь об этом. Я его знаю лучше, чем ты.

— Я знаю о нем ровно столько, сколько нужно. Я знаю, что ему нужно больше всего.

Кроукер был прав. Веспер — эта поразительно умная женщина — понимала, что столкнулась с интеллектом под стать ее собственному, и чувствовала себя довольно необычно. Она так привыкла без труда вертеть другими людьми, что ей было любопытно увидеть, как кто-то другой проведет ее врага.

Она дала детективу знак, положив ладонь на его спину.

— Я, должно быть, схожу с ума, доверяясь безумцу.

— Мистер Кроукер, — снова начал Дедалус. — Мое терпение исчерпано. Идите-ка сюда и расскажите, что вы сделали с моим теоретиком-ядерщиком.

— Боюсь, доктор Серман умер. Произошел несчастный случай, — сказал Кроукер, откидываясь назад. Вытащив свои стальные ногти, он сделал несколько надрезов на запястье Сермана. — Намажься кровью, — прошептал он Веспер и продолжал, обращаясь к Дедалусу: — Он упал вниз, в вертикальную шахту. Мне трудно будет доставить его вам.

— Бог с ним, — нетерпеливо проговорил Дедалус. — Мне нужны вы.

— Но заполучить меня будет не так-то просто, — фыркнул Кроукер и завернул женщине руку за спину. Она вскрикнула от боли, что от нее и требовалось. — Со мной здесь ваш агент Веспер, сенатор. Вы ведь не хотите, чтоб я ее убил, правда?

Дедалус, склонившись к отверстию шахты, наставил на беглецов ствол «беретты».

— А я за нее и гроша ломаного не дам. Не надейтесь. Все мои агенты рискуют жизнью. Это входит в их контракт.

— Славный парень. Он мне страшно нравится, — прошептал детектив и, обращаясь к Дедалусу, сказал: — Ну, я так и знал... Поэтому вот какая сделка...

— Никаких сделок, мистер Кроукер. Выползайте, с Веспер или без нее, мне наплевать.

— Сделка заключается в том, что вы отойдете от того места, где находитесь, а я выйду на поверхность... Дедалус расхохотался.

— ...и расскажу вам, где скрывается Микио Оками.

Дедалус засмеялся еще громче.

— О, мистер Кроукер, я и без вас знаю, что Оками в Лондоне. Очень скоро его мозги будут размазаны по стенке. Давайте, выходите и перестаньте играть в Джеймса Бонда.

Кроукер глубоко вздохнул. «Ставка сделана», — подумал он.

— Оками знает все про вас, сенатор, и про Леонфорте, и про Акинагу. Однако Микио нет в Лондоне, я знаю, куда он уехал. — Это была ложь, отчаянная ложь, и детектив мог только надеяться, что Дедалус, сам отчаянный лжец, клюнет на эту наживку.

— Я располагаю сведениями...

— Которые устарели, сенатор. Я встречался с Оками в Холланд-парке. Сказать вам, где именно? Около Птичьей лужайки, там, где...

— Я вам не верю.

— Зачем, вы думаете, я поехал в Лондон? У меня была наводка.

— На Оками? Предполагалось, что вы расследуете убийство Доминика Гольдони.

— Ладно, сенатор, назовем вещи своими именами. Мы оба знаем, что Гольдони убил До Дук, и мы оба знаем, что нанял его Леон Ваксман, ваш человек, заправлявший «Зеркалом». Но Ваксман не кто иной, как Джонни Леонфорте, это было главным упущением в вашей схеме. В ходе расследования я обнаружил, что Гольдони и Оками были партнерами в некоей глобальной экономической сети. До Дук был нанят для того, чтобы убить Оками, но, как мы знаем, ему это не удалось, а Оками исчез. Ну как, мы начинаем говорить на одном языке?

— Возможно.

— С тех пор, сенатор, вы повсюду искали Оками. Вот почему вы не отстранили меня сразу же от моей работы. Вы полагали, что, поскольку убийца Гольдони сам был убит, а я продолжаю расследование, это значит, что я, как и вы, охочусь за Оками. И вы были правы. Только, в отличие от вас, я не потерял его следов. Я знаю, где он сейчас.

— И где же он? — Дедалус явно попался в расставленные сети детектива.

— Вы ведь уже это знали, не так ли, — продолжал, все больше вдохновляясь, Кроукер. — Ведь Джонни Леонфорте работал на вас. А если отец, то почему не сын? В Лондоне меня преследовал человек Чезаре. Я покончил с ним, но до тех пор мне не приходило в голову, что в Холланд-парке мог быть и кто-то другой. Он тоже видел Оками. Это ведь Чезаре сообщил вам, где находится Оками, не так ли, сенатор?

— Скажите, где Микио сейчас?

— Мы заключаем сделку, не так ли?

— Боже, Кроукер, — простонала Веспер. — Что ты скажешь ему, когда мы выберемся отсюда? Ведь ты сам не знаешь, где Оками.

— Заткнись и слушай меня.

— Я снова спрашиваю, мистер Кроукер...

— Так заключаем мы сделку или нет?

Дедалус исчез из отверстия шахты. Кроукер воспользовался этим, чтобы вместе с Веспер приблизиться к выходу.

Сенатор появился снова и сказал:

— Все ушли. Выходите из этой дыры, мистер Кроукер. Возможно, нам есть о чем поговорить.

— Вы не обидитесь, если я не поверю вам, пока не увижу все собственными глазами, — сказал Кроукер, подбираясь к выходу. — И, кстати, положите свой пистолет. Эта штука не укрепляет мое доверие к нашей сделке.

Дедалус положил оружие на землю. Вытолкнув Веспер в отверстие, Кроукер вывалился за нею. Они стояли на небольшой лужайке у густо поросшего лесом склона холма. Вокруг никого не было видно, но Кроукер и не думал доверять Дедалусу. Этот человек лгал так же профессионально, как другие занимаются игрой на бирже. Детектив знал этот сорт людей и знал их основную слабость: это была жажда власти. В данный момент один намек на след Оками мог принести Дедалусу огромную власть.

— Довольны? — безразличным тоном спросил Дедалус.

— Не совсем. — Кроукер еще сильнее стиснул Веспер. С лицом и плечом, вымазанными кровью, она выглядела именно так, как он того хотел. Сенатор, казалось, был смущен ее видом. Это доказывало, что он был такой же человек, как и все другие. В конце концов, это он послал ее в лаборатории УНИМО, и теперь созерцал результат своих действий.

— Чудесный вид. Он сломал вам нос? — обеспокоенно спросил сенатор.

— Конечно, — ответила женщина, всхлипывая. — Ужасно больно!

— Заткнись! — крикнул Кроукер.

— Ну, отпустите ее, — приказал Дедалус, снова принимая вид строгого папаши.

— Я должен быть уверен, что вы меня не обманете.

— Я сделал всё, что вы просили. Что еще надо?

— Гарантии, сенатор. После того как я скажу вам, где находится Оками, мне понадобится ваша помощь. Вы же знаете, что случилось с До Дуком. А я еще хочу жить.

— Я смогу защитить вас. При условии, что ваши сведения окажутся верными.

— Об этом не беспокойтесь. — Кроукер огляделся. — У вас поблизости есть машина? Это место начинает действовать мне на нервы.

— Там, за холмом, — сказал Дедалус, наклоняясь, чтобы подобрать «беретту».

— Разрядите пистолет, сенатор.

Не говоря ни слова, Дедалус выполнил приказание. И тут вдруг Веспер сказала:

— Он лжет, вам, сенатор...

— Заткнись! — заорал на женщину детектив.

— Доктор Серман еще жив. Кроукер ударил меня, когда я попыталась оказать ему помощь. Я думаю, вам следует за ним кого-нибудь послать.

— Но люди уже ушли...

— Сенатор, он умрет, если вы ничего не сделаете.

Дедалус кивнул и сделал знак рукой. Из-за кустов появился человек. На плече у него висел карабин, повернутый дулом вниз.

— Да, нечего сказать... все ушли, — усмехнулся Кроукер.

— А вы думали, я останусь с вами один на один? Мы едва знаем друг друга, — пробормотал Дедалус и приказал вышедшему из леса человеку залезть в шахту. — Там ученый, по имени Серман, он ранен. Вынеси его.

— Подождите, — сказала Веспер, когда человек уже собирался влезть в отверстие. — Я должна пойти с ним. Там есть устройство, препятствующее входу, я отключу его.

— Идите, — сказал сенатор, который сразу же понял, что женщина хочет освободиться от Кроукера. — Стой на месте! — заорал детектив. Ему тоже кое-что пришло в голову, но мог ли он до конца доверять Веспер?

— Пусть идет, — улыбнулся Дедалус. — Я разрядил оружие, показал, что со мной всего один телохранитель. Теперь ваша очередь сделать жест доброй воли.

— Ты, сука! — крикнул Кроукер женщине. — Если в ты не сказала ему...

— Дело сделано, оставьте ее! — махнул рукой сенатор. — Это был ее долг. Давайте поговорим о деле.

Кроукер оттолкнул женщину прочь, и охранник сенатора помог ей спуститься в отверстие.

— Теперь, когда мы одни, мистер Кроукер, надеюсь, вы расскажете мне, куда провалился Микио Оками. Мы будем его искать, а вы тем временем посидите под стражей. Потом я отпущу вас.

— Нет, так дело не пойдет.

— К сожалению, ничего другого я не могу предложить. — В руке сенатора появился маленький инкрустированный серебром пистолет. Такое оружие инструкторы используют на первых уроках стрельбы, которые дают женщинам, потому что этот пистолет обладает минимальной отдачей при выстреле. На близких расстояниях он так же смертоносен, как и «беретта». — Я должен во что бы то ни стало заполучить Оками, и вы мне в этом поможете. У вас нет возможности торговаться. Скажите, где он скрывается, или я прострелю вам правое колено. Еще через пять минут я прострелю левое колено, и так далее, и так далее. Вам все понятно? Уверяю вас, вы скажете все, что мне нужно.

— Сенатор? — Это был голос Веспер.

— Да? Что там? — раздраженно спросил Дедалус. — Тащите сюда Сермана!

— Серман умер, — проговорила женщина, высовываясь из отверстия. В руке у нее был пистолет телохранителя.

— Где Эндрю?

— Боюсь, что он...

У сенатора был прекрасный учитель по стрельбе, и он выстрелил прежде, чем это сделала Веспер. Но на таком расстоянии его малокалиберный пистолет не мог вести прицельный огонь. Пуля из его пистолета ударила по внутренней поверхности шахты. Дедалус хотел выстрелить еще раз, но в этот момент пуля Веспер попала ему между глаз. Он упал на спину, раскинув руки, с удивленным выражением лица.

— Лью, тебе надо было стать актером, у тебя настоящий талант, — усмехнулась Веспер, выбираясь из отверстия шахты. — Вот видишь, — добавила она, — иногда доверие вознаграждается.

В Плавучем городе начинался сильный пожар, когда Николас выбежал во двор из здания лаборатории. Взорвавшийся грузовик был объят пламенем, огонь перекинулся на два других грузовика в колонне и еще на какие-то строения.

«Опасность... вы не знаете... их больше...» К чему относилось слово «больше»? Что пытался сказать ему Абраманов? В чем состояла опасность?

На бегу Николасу приходилось перепрыгивать через тела людей, разбросанных первым взрывом. Потом из клубов черного дыма появилась огромная фигура Рока, направлявшегося к переднему грузовику. На плече у него висело противотанковое ружье ЛАУ, а в руке он держал маленькую «Кобру М-II» с Т-образным магазином. Рок сам переделал ее, изменив конструкцию и калибр, и превратил в исключительно грозное и точное оружие. Увидев Николаса, Рок ухмыльнулся:

— Ага, вот ты где! Мик предупреждал меня, что ты выберешься из клетки, а я ему не поверил. — Он поднял свой ЛАУ. — Ты, наверное, думаешь, что это устаревшее оружие, да? Так вот, ошибаешься! Сейчас оно заряжено первым «Факелом».

Николас понял, что Рок собирается сделать, за долю секунды до того, как тот открыл огонь из «кобры», и успел спрятаться за каким-то погибшим при взрыве человеком. Рок стрелял из «кобры» короткими, аккуратными очередями, шаг за шагом приближаясь к нему. Кровь, обломки костей и хрящей обдавали Николаса, пока пули одна за другой решетили труп.

Негодяй приближался к нему, на ходу заправляя новый длинный магазин в свой ручной пулемет. Еще через несколько шагов он распорет Николаса надвое. Посмотрев вокруг, Николас увидел рядом АК-47, схватил его, но это был автомат китайского производства, его затвор заклинило.

Рок ухмылялся все шире и шире.

— Ну давай, приятель. Ты убил До Дука. Посмотрим, сумеешь ли ты убить меня.

Николас раскрыл автомат, пытаясь разобрать его, как это делают при чистке оружия. Не получилось. Тогда он сжал автомат, держа одну руку на стволе, а другую над магазином, сконцентрировал на оружии всю свою психическую энергию. Замелькали какие-то огни, словно он находился в мчащемся поезде, уши заложило, как при взлете самолета. Внезапно ствол с треском отломился, и теперь в руках у Николаса было то, чем он мог сражаться.

Рок возобновил стрельбу, и Николас покатился по земле, чувствуя, как по его лодыжкам щелкают осколки камней, затем вскочил на ноги и, зажав в руках тяжелый ствол автомата, бросился прямо на Рока, чьи пальцы застыли на курке, пока он наводил курносое дуло «кобры» на свою жертву.

Николас метнул ствол автомата в своего врага. Глубоко погрузившись в тау-тау, он мысленно прочертил траекторию полета пущенного им снаряда, почувствовал его скорость и трение воздуха о его металлические края, ощутил биение крови в теле Рока, который готов был отразить нападение. Но его реакция была слишком медленной. Узкое дуло автомата врезалось в грудь Рока с такой силой, что он отлетел назад и упал навзничь. Из груди его хлестала кровь.

Где же Мик?

Мотор переднего грузовика в колонне зафыркал, и, не раздумывая ни секунды, Николас бросился к нему. Пробегая мимо Рока, лежавшего с застывшим взором, он извлек «Факел» из его противотанкового ружья. Ружье было слишком тяжелым, чтобы тащить его с собой, поэтому Николас взял только «Факел» и зигзагами побежал по двору, где царил хаос.

«А теперь сыновья встретились при обстоятельствах, которые не назовешь иначе чем неудачными», — говорил Мик.

Леонфорте сидел за рулем грузовика. Он включил первую скорость, и грузовик загромыхал к воротам. Заметив Николаса, он ускорил ход машины. Николас, который уже задыхался от бега, сделал отчаянную попытку ухватиться за задний борт грузовика, Это ему не удалось, и грузовик начал удаляться от него, но вдруг, наехав на что-то правым колесом, накренился и замедлил ход. Николас воспользовался моментом и, когда грузовик взревел и стал снова набирать скорость, он был уже в кузове.

Тяжело дыша, Николас оглянулся и увидел Рока. Тот был еще жив и пытался повернуться на бок. Из его груди торчали шесть дюймов стали, но все же он сумел подобрать свое противотанковое ружье.

Дорога повернула, и Николас потерял Рока из виду. Он погрузился в тау-тау и увидел своего врага мысленным взором. Рок убедился, что его оружие пусто, снова упал, потом над чем-то склонился. Это был второй «Факел»! Рок зарядил им ружье, и Николас вновь услышал предсмертные слова Абраманова:

«Опасность... вы не знаете... их больше...»

Так вот что это значило! Снарядов было больше, чем один! И теперь Рок хотел запустить второй «Факел»! Сверхчеловеческим усилием он поднял ствол своего ружья и взвел затвор. Николас видел лишь его зияющее отверстие. Палец Рока нажал на спусковой крючок, «Факел» вылетел из ствола и, прорезав шатер густой листвы, устремился ввысь по почти вертикальной траектории. Излучения тау-тау Николаса хватило лишь на то, чтобы заставить Рока вздрогнуть и отклонить ствол своего оружия от цели. И все же этот снаряд мог разрушить четыре городских квартала. Четыре! Матерь Божья! Николас начал считать в уме, прикидывая скорость грузовика и высоту, которой может достичь «Факел», прежде чем начнет падать на землю.

Грузовик подскакивал и кренился на разбитой дороге, спускаясь вниз с горы. Как и все горные дороги, она вилась серпантином, и теперь Майкл и Николас полностью потеряли из виду Плавучий город. Они удалялись от него очень быстро, но Николас боялся, что скорость все же недостаточна.

Спуск стал круче, и он посмотрел вокруг. С одной стороны дороги высилась стена камня, одетая густой листвой, с другой — бездна. Грузовик накренился на повороте, и Николас услышал ужасный рев. Кровь застыла в его жилах. На мгновение он подумал, что это взорвался «Факел», но потом увидел водопад, который низвергался с вершины горы в стремительно несущуюся реку.

Николас думал и действовал почти одновременно. Он знал, что выпущенный Роком снаряд уже падает на землю. Когда он взорвется, все в округе будет уничтожено. Оставался единственный путь к спасению: поджав ноги, Николас выпрыгнул из грузовика. Задев край водопада, он полетел вниз и врезался в стремительно несущуюся реку. Бурный поток вырвал «Факел» из его рук, и он пошел ко дну; а Николаса понесло вниз по реке быстрее, чем он мог бежать сам и чем мог везти его грузовик.

Второй «Факел» врезался в землю менее чем в ста ярдах от того места, где его запустил Рок. Сам взрыв был почти беззвучен, но удар, последовавший в результате цепной реакции ядерного расщепления, потряс гору до основания. В мгновение ока Плавучий город был стерт с лица земли, срезан, как ножом хирурга. Ударная волна подхватила грузовик Мика Леонфорте, подняла его над дорогой и, перевернув, бросила вниз со скалистой площадки, которая в следующий миг перестала существовать. Грузовик разбился об острые зубья скал и вершины деревьев. В небе над бывшим Плавучим городом полыхало великолепное зелено-золотое сияние...