Пленница сновидений

Глава 29

В начале поездки они говорили очень мало. Им было достаточно ощущать присутствие друг друга, сидеть рядом и держаться за руки. Зоя ощущала на себе взгляд Франсуа и знала наизусть все вопросы, которые ему не терпелось задать. Она сжала его руку, улыбнулась. Его лицо было таким любимым, таким красивым, что на глаза наворачивались слезы. Мы вместе, думала она. Наши сердца и души идеально подходят друг другу. Нужно жить сегодняшним днем. Этими драгоценными мгновениями. Прошлое кануло в Лету.

А будущее…

Поезд набрал скорость, рванулся вперед и начал взбираться на холм. Чем быстрее он мчался, тем сильнее его раскачивало. Пассажиры, возвращавшиеся из буфета, крепко сжимали в руках свои огромные пластмассовые стаканы, чтобы не расплескать кофе.

Франсуа тихонько чертыхнулся, когда горячая капля все же упала ему на свободную руку. Зоя стремительно обернулась. Его лицо отразило быструю смену чувств: напряжение, легкую досаду и, наконец, насмешку над собой.

Следя за его эмоциями, она вспомнила их общее прошлое — овладевшее обоими весеннее безумие и внезапный разрыв. Забыть об этом было невозможно.

Она вспоминала совместные ужины у него на кухне. То острое ощущение счастья и уюта. Она, Франсуа и Леонора были одной семьей. Вспоминала тихий вечерний свет, лившийся из сада и озарявший точеные черты лица Франсуа. И книгу, которую они читали с Леонорой до ужина…

И вечера в ее доме она вспоминала тоже. О да. Только она и Франсуа, больше никого. И он обнимает ее…

— Как там Леонора? — тихо спросила она. — Расписание изменилось. Я больше не хожу в их школу. Она… когда-нибудь спрашивает обо мне?

— Нет, — коротко сказал он, — но думаю, что надеется.

Зоя знала, что Франсуа сказал это нарочно, что он играет на ее чувствах и хочет заставить передумать. Она снова отвела взгляд и бездумно уставилась в окно, едва замечая поля, коров и огромное небо.

— Ты жалеешь? — тихо спросил он. — Жалеешь, что мы снова вместе?

Зоя слегка раздвинула губы и задумалась, пытаясь найти способ рассказать ему о сотнях одновременно владевших ею чувств.

— Если бы ты увидела мотоцикл и поняла, что я рядом, то повернулась бы и ушла?

Глаза Франсуа снова стали холодными и насмешливыми.

Зоя молчала. Темная тень упала на ее лицо. Она сама не знала правды.

— Думаю, да, — наконец ответила она.

— Ушла бы? Не захотела меня увидеть?

— Да. — Она освободила руку и поправила прядь волос, упавшую на лоб. — Ты знаешь, почему, Франсуа.

— Не уверен.

Рожье сунул руки в карманы куртки. Его лицо стало угрюмым и замкнутым.

— Потому что мы стали другими. — Она помедлила. — После смерти Поппи все изменилось.

— Да. Я был жестоким, бесчувственным, непроходимым дураком! — с ожесточением произнес он.

Люди, сидевшие через проход, посмотрели на них с любопытством.

— Нет. Ты был ошеломлен горем. И очень-очень зол. — Зоя провела пальцем по стеклу, и оно заскрипело. — Ты злился на судьбу. Но думал, что злишься на меня.

— Да, ты права, — согласился Франсуа. И все же, восхищаясь ее умением четко сформулировать смысл происшедшего, он отчаянно хотел объяснить, что из этого следует. — Но разве у нас есть выбор? Нужно смириться с судьбой и принять ее веление.

Она прищурилась.

— Вот именно.

Франсуа стиснул ее руку.

— Однако принять судьбу вовсе не значит позволить ей сломать нам жизнь.

— Слишком многое переменилось за это время, — тихо сказала она.

Он откинулся на спинку кресла и порывисто провел ладонью по волосам. О, как ей был знаком этот его жест и все другие мельчайшие жесты, какое наслаждение они доставляли ей!

Нет! Он не должен переубедить меня! — в ужасе подумала она. Нельзя начать все сначала, а потом опять расстаться. Я больше не выдержу!

— Да, переменилось многое, — с горечью сказал он. — Например, ты согласилась выйти замуж за человека, которого не любишь. За человека мелкого, ничтожного и совершенно не ценящего тебя.

— Это жестоко, Франсуа! — вздрогнула Зоя.

— Ради Христа, зачем? Зачем ты это сделала? Когда я узнал об этом, то не мог поверить. И сейчас не могу. После того что у нас было…

— Перестань! — яростно прошептала она. — Ты прекрасно знаешь, как я любила тебя!

— А что случилось потом?

— Когда ты уходил после известия о смерти Поппи, то смотрел на меня с ненавистью. Как на чужую. — Его лицо посерело, из прикушенной губы потекла кровь. — Как будто ты предпочел бы, чтобы умерла я, а не Поппи!

— О Боже! И ты еще называешь меня жестоким?

— Из-за моих слов и предчувствий ты считал меня сумасшедшей. — Ее глаза засверкали и стали ярко-голубыми. Франсуа промолчал. — Сначала ты думал, что это слабость. Человеческая слабость. Женская хрупкая психика, да?

В голосе Зои звучало обвинение. Она полностью отрицала свою вину в том, что случилось после ужасной гибели Поппи.

— Да, я признаю это, — медленно сказал Франсуа. — Твои сны и видения — что бы они собой ни представляли — были той частью твоей психики, которая являлась для меня тайной. Я никогда не мог заставить себя понять такие вещи, отвергал и презирал их. Я твердил себе, что это не ты. Не настоящая ты.

Зоя испустила тяжелый вздох.

— А потом, когда она умерла, ты подумал, что это колдовство. Что я владею черной магией!

Окружающие навострили уши. Зоя говорила очень тихо, но напористо, ее красивое лицо исказилось. Некоторые слова разнеслись на весь вагон. Черная магия. Колдовство. К ним снова повернулись любопытные физиономии. Франсуа посмотрел на них с такой яростью, что наблюдатели устыдились и вернулись к своим газетам. Рожье снова взял руку Зои.

— Да. Я признаю все это. И хочу, чтобы ты меня простила, — просто сказал он.

У Зои побежали по спине мурашки, на глаза навернулись слезы. Она крепко стиснула его пальцы.

Франсуа не терпелось расспросить ее о Чарльзе. И больше всего о том, в чем Зоя едва не созналась ему во время своего отчаянного телефонного звонка. Было ясно, что это чрезвычайно важно для них обоих. Однако гигантским усилием воли он взял себя в руки и спокойно сказал:

— Давай поговорим о сегодняшнем дне и о том, что нам предстоит.

— Тебе понравится дядя Уильям, — после короткой паузы промолвила она.

— Я не буду мешать, Зоя. Если захочешь поговорить наедине, я просто подожду тебя. В Брэдфорде много вещей, которыми я могу заняться.

Она слегка нахмурилась и вдруг вспомнила.

— Ну да, твои художники и идея основать галерею! Марина говорила мне о твоей новой работе.

— Значит, Марина была нашим посредником? Не знал. Что ж, хорошо, — сказал он, пожав плечами. — Едва ли я стану сегодня заниматься галереей, но всегда могу несколько часов побродить по улицам с камерой. — Франсуа улыбнулся и приподнял брови. — Настоящее мужское ремесло!

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — очень решительно сказала Зоя. — Я должна кое-что выяснить, и мне будет лучше сделать это в твоем присутствии.

— Честно?

— Да.

— Ох, милая!

Франсуа быстро наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Когда он выпрямился, Зоя продолжала смотреть на него с нежностью.

И снова они сидели молча. Близко. Два человека, находившиеся в полной гармонии друг с другом.

Поезд затормозил, приближаясь к месту назначения, и Зоя снова сжала руку Франсуа.

— Когда мы были вместе, — сказала она, — я кое-что скрывала от тебя. Потому что боялась.

— Теперь можно ничего не бояться. Ты знаешь это, милая.

Зоя понимающе улыбнулась и покачала головой.

— Возможно. Но главное другое. Теперь можно ничего не скрывать.

Уильям Пич жил в маленькой квартирке над пекарней, затерянной в лабиринте переулков неподалеку от центра города. Расплатившись с водителем такси и увидев сборище разномастных домиков, Франсуа удивился. Он представлял себе, что все родственники Зои живут в богатых предместьях.

В квартиру Уильяма нужно было подниматься по узкой лестнице, пристроенной к внешней стене дома. Дядюшка ждал их на пороге.

— Малышка Зоя! — воскликнул он, целуя ее в щеку. — Ага! А это кто? Ты не сказала, что привезешь с собой счастливчика!

Франсуа улыбнулся, шагнул через несколько ступенек и пожал протянутую ему руку.

— Франсуа Рожье, — коротко представился он.

Ульям провел их в маленькую гостиную с пылающим газовым камином. Здесь было очень уютно и чисто. На круглом столике у окна лежали крошечные треугольные сандвичи, свежеиспеченные пшеничные лепешки, густо намазанные маслом, нарезанный ломтями пышный бисквит и фруктовые пирожные.

Это напомнило воскресенья ее детства. Тогда дядя Уильям жил в маленьком домике на другом конце города. Он и его жена Джин владели пекарней и кондитерской. Дела у них шли бойко, и свободны они были только по воскресеньям. Единственный «приемный день», как выражалась ее мать.

Зоя вспомнила, как были привязаны друг к другу Уильям и Джин. Джин умерла через год или два после смерти отца Зои, и какое-то время девочка с детской логикой рассчитывала, что Уильям и мать поженятся.

— Садись, садись. В ногах правды нет, — сказал Уильям Франсуа, который стоял у окна и смотрел на улицу, ища возможность снять эффектный кадр.

Уильям прошел на кухню и загремел там ложками. Зоя подошла к Франсуа сзади, погладила по голове и села напротив. Их глаза встретились. Он приподнял бровь и лукаво подмигнул. Тут же появился Уильям.

— Когда я жду гостей, то люблю, чтобы все было с пылу с жару. Сахар и молоко, Франсуа? Если память мне не изменяет, Зоя пьет без сахара.

— Нет, — улыбнулся Франсуа. — И да.

— Да ты шутник! — фыркнул Уильям. — Ну, значит, поладим.

Поглядывая на дядю, Зоя нашла, что за эти годы он почти не изменился. Такие люди до самой смерти остаются «мужчинами средних лет». А ведь этому худому, жилистому человеку с подвижным лицом и веселыми морщинками у рта было около шестидесяти. Его густые волосы были совершенно седыми, но лохматые брови оставались черными.

— И что она тебе про меня рассказала? — спросил Уильям Франсуа. — Паршивая овца в семье, верно?

— Вовсе нет.

— Шучу! До паршивой овцы у меня нос не дорос. Обычный работяга. Поэтому и отношусь к бедным родственникам. Видишь ли, Франсуа, есть богатые Пичи и бедные Пичи. — Зоя и Франсуа засмеялись. — Но зато у всех нас золотое сердце. — Уильям расхохотался, довольный своей шуткой, и сунул тарелку под нос Франсуа. — Давай, налегай на лепешки! Я сам их испек.

Франсуа послушался. Тем временем Уильям разливал чай. Чай был хороший. Ароматный и крепкий.

Зоя успокоилась. Ее волновало, как дядя отнесется к неожиданному визиту племянницы. Она и так ждала сложностей, а присутствие незваного Франсуа могло подлить масла в огонь. Но теперь она поняла, что беспокоилась напрасно. Уильям был явно рад ей и болтал бы часами, с удовольствием заполняя неловкие паузы, если бы они возникли. А Франсуа при всей его замкнутости и критичности поладил бы с кем угодно, лишь бы человек ему понравился.

Она пыталась представить себе реакцию Чарльза, окажись он в подобной ситуации. Скорее всего, тот сохранил бы внешнюю вежливость, но в машине уж постарался отвести душу.

— Знаешь, — задумчиво сказал Уильям, — когда люди собираются жениться, с ними начинают происходить странные вещи. Им непременно хочется докопаться до корней и поболтать о старых временах. Разве ты приехала не за этим, детка? — спросил он Зою.

— Пожалуй, да.

Она улыбалась, а сама мысленно вспоминала сад Чарльза и серьезность руководивших ею мотивов.

Уильям наклонился к Франсуа и тоном заговорщика прошептал:

— Знаешь, она непростая штучка, наша Зоя. Тебе придется держать ухо востро.

Франсуа красноречиво приподнял бровь, требуя продолжения.

— Зоя — вылитый ее отец, мой брат, — сказал Уильям. — Он тоже был ох как непрост! И расколоть его мало кто смог бы, потому как он был себе на уме. — Он протянул Рожье тарелочку с бисквитом и нахмурился. — И решителен. Если ему что втемяшилось в башку, нипочем не переспоришь. Вот поэтому он и сумел сколотить себе капиталец.

— Вы и сами человек решительный, — заметил Франсуа, разламывая бисквит на две равных части.

— О нет! — отрекся Уильям. — Я лопух. А Зоин отец обладал нюхом. Он был дока. Единственный в своем роде.

Он встал, бумажной салфеткой смахнул с брюк крошки, подошел к маленькому секретеру и снял стоявшую наверху коробку.

— Гляньте-ка. Я тут собрал семейные фотографии. Тебе будет интересно.

Коробка была большая, оклеенная золотой фольгой и перевязанная коричневой шелковой лентой. Зоя вспомнила, что такими коробками в их семье обменивались на Рождество. В коробках лежали шоколадки, чтобы утолять голод в перерывах между обеденной индейкой и пирогом со свининой, подававшимся на ужин.

Уильям положил крышку на пол и начал рыться в глянцевых отпечатках, главным образом черно-белых. Цветными были лишь самые новые.

— Ну вот. Это ты, Зоя, в младенческом возрасте. А это твоя тетя Джин на пляже в Уитби. — Он посмотрел на фотографию покойной жены. — Храбрится. Изо всех сил пытается казаться счастливой. А я помню, что холод в это время был собачий. Даром что июнь.

Франсуа наклонился к ним.

— А мне можно взглянуть?

Он взял пачку фотографий, откинулся на спинку стула и начал внимательно разглядывать отпечатки.

Уильям продолжал комментировать, не останавливаясь ни на секунду.

— Смотри, Зоя, это твой отец с новым «мерседесом». Он их менял каждый год. Ухлопал на них кучу деньжищ… А это твоя мама перед свадьбой. Она была настоящая красотка, когда познакомилась с твоим отцом. И всегда такая нарядная. С иголочки, как бы сказала моя Джин. — Он поднял глаза и насмешливо взглянул на Зою. — И то же самое она сказала бы о тебе, детка. Настоящая щеголиха!

Он снова всмотрелся в фотографию Зоиной матери.

— Я очень тепло относился к твоей маме. Правда, иногда не обходилось без перепалок. Я никогда не одобрял эти ее фокусы с гадалками и все такое прочее.

— Ты нещадно дразнил ее, — сказала Зоя. — И называл истеричкой.

— Случалось. Но я не жалею. Нужно было, чтобы кто-то вправил ей мозги.

Теперь Уильям обращался к Франсуа, который отложил фотографии и внимательно слушал.

— Зоина мать была настоящим кладом для этих шарлатанов. Она платила хорошие деньги каждому, кто брался предсказывать судьбу. Цыганкам на обочине дороги. Женщинам на набережной с грязными хрустальными шарами и потрепанными картами «таро». И шикарным тоже. Вроде тех, которые для своих фокусов снимают номера в гостиницах Харрогита [7].

Конечно, они возятся с теми же старыми хрустальными шарами. Правда, не с такими грязными.

Зоя нежно и грустно кивнула. Да, все было именно так.

— В принципе я совсем не против этих вещей, — заверил ее Уильям. — Но твоя мама… Ай-яй-яй… Видишь ли, детка, она верила всему, что ей говорили. Заглатывала наживку вместе с крючком, леской и поплавком. А когда ты научилась ходить, стала и тебя брать с собой. Ты помнишь?

Зоя нахмурилась:

— Смутно.

— Твоему отцу это не нравилось. Он думал, что это может быть опасно. И… — Внезапно Уильям запнулся, а потом махнул рукой. — Ну, настало время, когда он протянул ноги, как говорится.

Франсуа насторожился, поглядел на Зою и слегка нахмурился.

Зоя, под влиянием фотографий и дядюшкиной болтовни вспомнившая свое детство и юность, поднесла платок к глазам.

— Ах, малышка! Я не хотел тебя расстраивать. — Уильям сунул фотографии в коробку и закрыл крышку. — Нужно было сначала подумать, а потом пичкать тебя этой ерундой. Если называть вещи своими именами, ты бедная маленькая сиротка, ведь так? — Он хлопнул себя по колену. — Не отчаивайся, у тебя еще есть дядя Уильям!

Франсуа посмотрел на Зою с беспокойством и протянул к ней руку.

— Милая, ты хорошо себя чувствуешь?

— Да… Да, честное слово.

Франсуа помолчал, а затем поднялся.

— Я хочу оставить вас ненадолго. Побеседуйте несколько минут наедине. Вы извините меня, Уильям?

— Да ради Бога. Только, боюсь, тут вокруг нет ничего интересного. Особенно для шикарного француза, живущего в Лондоне!

— Сейчас я вас удивлю! — лукаво улыбнулся Франсуа. — Я никуда не езжу без моего «Никона».

Он потянулся за своим саквояжем.

У Уильяма вытянулось лицо.

— Если бы я знал, что ты профессионал, никогда бы не вылез со своими фотографиями!

Франсуа остановился рядом с Зоей и поцеловал ее в губы. Ни о чем не беспокойся, говорил его взгляд. Я скоро вернусь.

Дверь тихо закрылась.

Уильям очень серьезно посмотрел на Зою:

— Держись за этого парня. Он настоящий бриллиант. И деньги твои ему не нужны.

— Почему ты так говоришь?

— Подумай своей головой, девочка, как любила говорить твоя бабушка. Ты ведь унаследовала от мамы кучу денег. Многие хотели бы наложить на них лапу.

Зоя задумалась, а потом улыбнулась. Деньги никогда не были для нее проблемой. Но до Франсуа она и не подпускала к себе мужчин.

— Все дело в том, как он на тебя смотрит, — сказал Уильям. — Это настоящая любовь.

— Ты так думаешь?

— Знаю.

— Дядя Уильям, а что заставило моего отца «протянуть ноги»?

Уильям со свистом втянул в себя воздух, а потом откашлялся.

— Твоя мама взяла тебя с собой к этой ясновидящей в Лидс. Та была обычной домашней хозяйкой и принимала людей в своей убогой гостиной. Но считалась местной достопримечательностью. О ее чудесах писали тамошние газеты и все такое прочее… Ну, так вот, детка, когда твоя мама вернулась от этой женщины, она была в ужасном состоянии. Ревела, бредила и заговаривалась. В общем, форменная истерика. Твой папа ничего не мог с ней поделать. В конце концов, он позвонил нам, и Джин пошла глянуть, чем можно помочь.

Зоя напряглась как струна.

— Ну?

— Насколько поняла Джин, эта ясновидящая что-то сказала твоей маме про тебя. Какое-то предсказание.

— Ты помнишь слова Джин?

Уильям задумчиво посмотрел на нее и покачал головой:

— У меня никогда не хватало терпения на такие вещи. Я слушал вполуха. А это очень важно для тебя, детка?

— Может быть.

Он положил голову на руки и сосредоточенно вытянул губы.

— Что-то вроде того, что в твоей жизни настанет время, когда на тебя повлияет… отрицательная сила. Кажется, так.

— О Боже! — прошептала Зоя.

— Что-то вроде того, что ты навлечешь на себя беду, какое-то большое несчастье. — Уильям сокрушенно и недоверчиво покачал головой. — По мне так очень нехорошо со стороны совершенно незнакомых людей пичкать женщин вроде твоей мамы такой зловредной чепухой.

— Это все? — спросила Зоя. — Может, там было что-нибудь еще?

Он замялся и почувствовал себя очень неуютно.

— Кажется, я припоминаю, что за всем этим стояла… смерть. Но с этими предсказателями всегда так. Они любят пугать. Это повышает ставки.

— А Джин не говорила, что моей матери нагадали, будто я сама могу быть причиной чьей-либо смерти? — с нажимом спросила Зоя. — Не из-за меня ли умер отец?

Уильям вздрогнул. Видно было, что он потрясен.

— Нет! Он умер от беспокойства за тебя, а это совсем другое дело!

Он защищает меня, подумала Зоя. Я задала вопрос, которого мои родственники не хотели слышать. А не хотели, потому что ответ был один-единственный: «да».

Именно в этот момент вернулся Франсуа. Зоя поняла, что из Уильяма она вытянула все.

Она улыбнулась Франсуа, скрывая свою подавленность.

— Ну что, удалось снять что-нибудь путное?

— Да, сделал пару неплохих кадров. Но больше всего мне хочется сфотографировать вас.

— Да? Ну, давай! Где, здесь? Мне причесаться? Наверно, понадобится подсветка?

— Ничего не нужно. Только вы на темном фоне и маленькая тренога, которая у меня с собой.

Франсуа начал перебирать свое оборудование.

Уильям стоял у стены по стойке «смирно», словно на военном параде.

— Уильям, — обыденно сказал Франсуа, настраивая камеру, — вы всегда были пекарем?

— С самого детства, — ответил тот.

— Учились этому делу?

— Учился! Шутишь? Я начинал на хлебозаводе в Уэйкфилде. Мел там полы по десять часов в день. Настоящая потогонная система.

— Значит, пришлось хлебнуть лиха?

Франсуа едва не танцевал.

Он переминался с ноги на ногу, становился на колено, снова вскакивал и выкручивался наизнанку, ища нужный ракурс. И все это время разговаривал, спрашивал, слушал и выпытывал.

Наконец из позвоночника Уильяма вынули шомпол. Дядюшка вновь разразился потоком слов, забыл о том впечатлении, которое хотел произвести, и снова стал самим собой — человеком, который любит поговорить о жизни.

Зоя никогда не видела Франсуа за работой. Теперь она начинала понимать тайну его мастерства. Она застыла на месте.

Когда они собрались уходить, Уильям схватил Зою за руку и настойчиво прошептал на ухо:

— Держись за него, детка. Такие парни на улице не валяются!