Пленники ада

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Керсти очнулась лежащей на каменном полу туннеля. Куртки на ней не было, порванная на спине блузка задралась, открывая спину.

Она медленно поднялась. Где-то грохотали, обваливаясь со свода, камни. Гул надвигался все ближе и ближе. Голова нестерпимо болела.

«Где я?» — попыталась вспомнить Керсти.

После удара Джулии, она потеряла сознание. И вот теперь оно постепенно возвращалось.

Она оглядела туннель и мозг внезапно пронзила мысль: «АД!..».

— Боже мой, — вымолвила она, усиленно потирая виски, чтобы окончательно прийти в себя: «И первой проснется Рыба!»

Камни падали уже совсем близко. Может за поворотом? Керсти очнулась. Сзади нее, буквально в нескольких метрах, находился выход. Она бросилась в проем и очутилась в комнате с четырьмя мертвыми телами. Трупы скалили зубы, глядя на нее мутными глазами. Девушка без кожи, подвешенная к балке, как будто бы еще мучилась от стыда и позора, поворачиваясь боком на своей веревке. Ветер сорвал одеяло, наброшенное на мистера Киркхейма, и он предстал взору во всей своей пугающей красе. Черви, извиваясь, ползали по его груди, глаза облепили мухи, а откуда-то взявшаяся крыса грызла его щеку.

Карел уставился на Керсти единственным глазом, словно хотел сказать с укором: «Это ты виновата во всем. Зачем ты меня привела?»

Мужчина с разорванной шеей покачивался на веревке, то скрывая, то открывая свои ужасные раны.

Керсти стало плохо. Она выбежала из помещения и толкнула дверь соседней комнаты.

На полу в центре комнаты, среди мятых бумаг и растрепанных книг, сидела Тифони, не отрывая взгляда от шкатулки.

Керсти подбежала к ней и толкнула в плечо:

— Тифони!

Тифони повернула голову в ее сторону и непонимающими, отрешенными от этого мира глазами взглянула на нее.

— Черт! — вырвалось из Керсти.

Она схватила шкатулку с ладони Тифони и выбежала в коридор: «Надо спасать отца!» — пульсирующей болью стучала в голове одна-единственная мысль.

Она снова вошла в туннель. Камнепад прекратился, только обломки скальной породы на полу говорили, что случился обвал.

Перешагнув через камни, Керсти направилась вглубь туннеля, изредка касаясь рукой скользкой поверхности стены.

Где-то наверху заплакал ребенок. Плач перешел в смех, а смех сменил разговор двух детей.

Керсти подняла голову. Кроме неровного бурого камня — ничего. Капнула вода. Еще раз. Еще… Туннель отозвался гулом водопада. Керсти поежилась и повернулась, ища глазами источник. Но воды не было, из торчащей трубы струился песок.

«Отдай!» — послышался игривый голос невидимой девочки-подростка.

Эхо подхватило: «…дай…дай…дай».

«Не отдам!» — зазвенело в ответ.

«…дам…дам…дам», — отозвалось эхо.

Сжимая в руке блестящую китайскую диковинку, Керсти шла вперед, настороженно всматриваясь в сумрак подземелья. Остановившись на перекрестке, она посмотрела в разные стороны на расходившиеся веером точно такие же проходы.

Постояв в нерешительности, Керсти приложила ко рту ладони и закричала:

— Папа, где ты? Скажи что-нибудь! Я не знаю, где тебя искать!

Туннель отозвался тысячью голосов, молящих о пощаде и помощи.

— Папа, я иду!.. — снова прокричала Керсти. Она свернула направо.

Тифони встала, недоуменно смотря по сторонам. Ее мозг плавно выходил из состояния медитации, подключаясь к земной реальности.

Она вышла на лестничную площадку, ступая по разбросанной бумаге, и заглянула в соседнее помещение. Трупы, которые она увидала, не произвели на нее никакого впечатления. Глаза лишь скользнули по ним, а сознание четко зафиксировало их нетленным отпечатком.

Она шагнула из комнаты на каменный пол туннеля. Шаги ее повторились глухим эхом, оно ударилось в потолок коридора и вернулось обратно. Тифони шла по туннелю, не обращая внимания на гогот и улюлюканье, носившиеся в пространстве вокруг нее.

Луч света вырвал из мрака большое прямоугольное зеркало в человеческий рост.

Тифони остановилась. В зеркале стояла ее мать. Прижимая руки к груди, она взывала к кому-то монотонным, лишенным всякой интонации голосом:

— Помоги моей дочери… Помоги… Помоги… Помоги…

Невидимый свет выхватил из туннеля еще одно зеркало с тем же изображением.

— Помоги моей дочери… Помоги… Помоги… — вторило оно таким же неестественно безликим голосом.

За вторым зеркалом появилось третье, потом четвертое, пятое, шестое… Вскоре зеркала образовали длинную вереницу, уходящую в бесконечность. Тысячи и тысячи отражений повторяли одну и ту же фразу. Слова накладывались друг на друга и терялись, уходя куда-то вдаль и лишая мольбу какого-либо смысла.

По зеркальной глади пронеслось тело чудовищной Рыбы с двумя головами. Оно внесло хаос в изображения, разбив их на миллионы не соединенных между собой обрывков. Добравшись до первого зеркала, Рыба, щелкнув зубами, вцепилась в каменную стену, втягивая за собой в туннель мощный хвост с шипами на конце.

Зеркала сами собой потухли, отражая противоположную стену и создавая иллюзию каменной кладки.

— Мама! — позвала Тифони, сжав кулачки. Это было ее первое слово, произнесенное за полгода пребывания в клинике. Она вспомнила больничную палату. На кровати с поднимающимся изголовьем лежала ее мать. Всевозможные трубки опутывали ее, подавая из капельниц прозрачную жидкость. Половину ее лица закрывала кислородная маска. Подошел доктор с прямыми, зачесанными назад волосами и намечающимся двойным подбородком. Его поросячьи глазки впились в совсем еще маленькую Тифони. Рука в кожаной перчатке сорвала кислородную маску с лица матери и опустилась, зажав ей нос и губы. Глаза матери округлились, она попыталась сопротивляться, но только вытащила из своего тела иглы капельниц. Кардиограмма показала замедляющийся ритм сердца. Вот тонкое попискиванье аппарата участилось и перешло в протяжный монотонный звук. По экрану бежала прямая линия.

Доктор посмотрел на прибор и для верности подержал руки на лице матери еще пару минут.

Ничего не понимая, Тифони глядела своими круглыми карими глазенками на врача. Это был ее отец. Память записала информацию и теперь выдала ее с особой яркостью.

Тифони пошатнулась, схватившись рукой за холодную каменную стену. Видение прошло, но осталась тупая боль, возникающая всегда после того, как воспоминания посещали ее мозг.

Она провела похолодевшей от прикосновения к камню рукой по лицу. Боль чуть стихла. Но до конца ее можно было убрать, только снова погрузившись в себя.

Тифони шагала по туннелю, держа ладони у висков и спотыкаясь на выщербленном полу. Туннель повернул направо, упираясь в тупик, на стене которого она увидела квадрат, выложенный кирпичом. Квадрат был освещен ослепительно ярким светом. Тифони подошла, плотно прикрывая глаза ресницами. В центре квадрата на круглом колесе от огромной детской пирамиды сидел рыжий клоун и жонглировал пластмассовыми шариками. Он с грустью посмотрел на нее, улыбаясь своим раскрашенным ртом, и из его глаз потекли кровавые слезы.

Тифони подошла к нему, всматриваясь в детали его одежды. Вот заплатка, которую она сама пришила ему на разорванные штанишки; вот пуговица от маминого платья — на месте оторвавшегося помпона. Без сомнения, это был клоун, игрушка ее детства, только выросшая до размеров человека. Потом, когда Тифони купили новую куклу с синими бантами, она забросила клоуна, который остался валяться где-то на пыльном чердаке.

Тифони стало больно. Сердце сжалось. К горлу подступил комок. Хотелось разрыдаться и убежать от этого кошмара.

— Прости меня, клоун, — выдавила из себя Тифони и вышла из комнаты, сдерживая готовые вырваться наружу слезы.

Клоун смотрел ей вслед, не меняя выражение своего лица. Только в глазах его отражалась вся гамма чувств, наполняющих его пластмассовое сердце.

На своем пути Тифони встретила еще один квадрат, выложенный кирпичом на стене.

В углу квадрата сидел ребенок с закрытыми глазами и держал в зажатом кулачке иголку с вдетой в ушко ниткой. Нитка тянулась от зашитого неровными стежками рта. Ребенок поднимал иголку, стараясь закричать, но швы крепко держали губы, впиваясь в них при движении.

Тифони вспомнила, что в детстве сделала такое своему пупсику, чтобы он «больше не плакал и не смел капризничать». Теперь это отразилось в кошмарной реальности.

Не в силах больше видеть все эти ужасы, Тифони метнулась в проем туннеля и побежала, уже не смея смотреть по сторонам. Боль усилилась, отдаваясь в клеточках ее тела ударами огненного бича, вздымающегося и опускающегося в такт шагам.

Керсти в замешательстве остановилась — туннель расходился на четыре стороны. На нее смотрели темные проемы. Дальше света не было. Черные провалы пугали неизвестностью и предвещали недоброе.

«Где ты, папа? Почему не отзываешься на мой зов?» — звук ее голоса четырежды отозвался и повис над головой.

Из проходов показались четыре темные, неясные фигуры. Она узнала их — это на нее наступали кенобиты. Из-под узкого точильного бруска при соприкосновении с серпом сыпались в темноте яркие искры.

Керсти шагнула назад, потом еще и еще, пока не ощутила спиной ледяную стену.

Удары колокола возвестили о приходе демонов.

— А-а-а, — протянул кенобит с гвоздями в голове. — Керсти! Мы думали, что уже потеряли тебя. Хорошо, что ты вернулась.

Подняв руку с зажатым в ней кубиком, Керсти ударила ею по каменной стене, стараясь выдвинуть какую-нибудь грань. Шкатулка не поддавалась.

— Не надо отправлять нас обратно! — утробным голосом продолжал демон. — Мы уже здесь.

— И ты с нами, — вставил кенобит, лицо которого заплыло жиром, опускаясь складками до самой груди.

Снова раздался гул колокола, рожок проиграл где-то печальную, заунывную мелодию, словно невидимый пастух собирал стадо.

Шкатулка выскочила у нее из рук, повинуясь взгляду демона с белым бритым лицом, голова которого ощетинилась гвоздями.

Керсти посмотрела вверх. Шкатулка застыла в воздухе, сложившись в две узкие пирамиды, соединенные основаниями, и упала в ее раскрытую ладонь.

— Но я не открывала ее! — запротестовала Керсти, сжимая в руке острый, вытянутый в стороны, граненый ромб шкатулки.

— Не открывала? — удивился демон с серпом вместо руки. — А в прошлый раз?

— Мы что-то часто стали встречаться, — зарычал первый кенобит. — Ты так любишь играть и не хочешь признаться в этом?

— Может, ты просто дразнишь нас? — вступил в разговор демон с заросшими глазами, поднимая кривую секиру.

— Я пришла за своим отцом.

Демоны переглянулись. Поначалу они не сообразили о ком идет речь, но затем каменные своды туннеля задрожали от их дикого хохота. Его отголоски прокатились по всему туннелю и затерялись, запутавшись в разветвлениях.

Воспользовавшись паузой, Керсти скользнула назад в открытый проход.

Кенобит, утыканный гвоздями, метнув взгляд в опустевший угол камеры, метнул туда же крюк на длинной металлической цепи. Просвистев в воздухе, крюк вонзился в спину Керсти, больно оттянув на ней кожу.

Закричав от внезапно пронзившей ее боли, Керсти остановилась.

— Я вижу, ты хочешь покинуть нас?

Керсти молчала, закусив до крови нижнюю губу.

— А впрочем… — кенобит помедлил. — Ты можешь идти. Мы всегда здесь. Нас тут ничем не удивить. А ты, если хочешь, осмотри местные достопримечательности. Уверен, ты найдешь здесь много забавного. Но знай — тебе не выйти из лабиринта. У нас впереди целая вечность. Мы найдем время, чтобы познать твою плоть!

Цепь ослабла, крюк выскочил из тела, со звоном падая на каменный пол. Керсти снова была свободна.

— Ну, как первые впечатления? — Джулия повернула лицо к шедшему рядом с ней доктору Женарту.

— Нормально, — ответил он, когда они подошли к железному столу, на котором лежали два обнаженных человеческих тела.

Молодая женщина яростно сопротивлялась ласкам навалившегося на нее мужчины, пытаясь вырваться из цепей, крепко приковавших ее к поверхности стола. Ее руки и ноги были широко разведены в стороны — она ничего не могла сделать. Мужчина прильнул к ней, придавив ее тело в любовном экстазе.

— Всю свою жизнь она ненавидела мужчин и умерла девственницей. В то же время в своих мечтах она допускала такие извращения, которые не приснятся и во сне, — пояснила Джулия, откинув со лба волосы. — Здесь она получила то, что хотела. У каждого свой ад, порожденный его же собственной фантазией. Нет ничего более удивительного, чем игра воображения, ставшая реальностью. Весь этот лабиринт создан и вскормлен человеческим разумом.

— Негативные эмоции создают здесь ужасы? — спросил доктор, отводя глаза от двух фигур на столе и проходя дальше по коридору.

— Не совсем так, — уточнила Джулия. — Любая мелькнувшая в голове мысль формирует определенные участки лабиринта. Все, что ты видишь, создано человеком. Даже если Земля — в случае ядерной войны или какого-либо другого катаклизма — опустеет, и более того, если ее самой как планеты вообще не станет, лабиринт, порожденный сознанием, останется незыблемым! Разрушить его невозможно!

— Колоссально! — воскликнул Женарт, останавливаясь у винтовой лестницы, круто поднимающейся вверх. — Наверное, поэтому проповедники учат нас чистоте помыслов.

Джулия согласилась, добавив:

— Но они сами понимают, что это невозможно. Человек может запретить себе о чем-нибудь думать, но не в состоянии контролировать свои мысли. Они формируются извне. Идем, я покажу тебе кое-что.

Джулия потянула Женарта за рукав, поднимаясь по узкой лестнице.

Железные ступени громыхали в тишине под их ногами. Лестница поднималась на десять футов вверх, подводя идущих по ней ближе к центру Земли. Выйдя на небольшую площадку, окаймленную со всех сторон невысоким ограждением, они остановились.

Четыре массивные колонны подпирали по углам покатую крышу башни, похожую на смотровую вышку пожарной команды времен первых автомобилей.

Внизу простирались во все стороны каменные закоулки лабиринта, уходившие к загнутому вверх горизонту. Кое-где возвышались другие башни и трубы, с уханьем испускающие черные клубы едкого дыма. В небе, если так можно назвать пространство, ограниченное дном следующего яруса, висел гигантский вытянутый ромб, зловеще поблескивая своими гранями в красноватых испарениях, исходивших от стен каменных строений.

— Что это там, в развалинах? — спросил Женарт, показывая на кучу каменных обломков, сваленных друг на друга и увенчанных сверху крестом.

— Это церковь другого яруса, — с пренебрежением отозвалась Джулия. — Там души, получив небольшую передышку в своих мучениях, молятся, каждая своему Богу. Здесь у нас все одинаковые — христиане они, иудеи или мусульмане… Здесь свои законы. Законы разума.

— Бог мой!.. — восхищенно прошептал Женарт, схватившись рукой за сердце.

— Нет! — оборвала его Джулия с пылающими глазами. — Это мой Бог. Бог, который послал меня обратно, которому я служу в этом мире и в твоем. Бог плоти, голода и страсти. Мой Бог — Левиафан — Повелитель Лабиринта!