Пленники Барсова ущелья (илл. А. Лурье) 1956г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О том, как простой почтовый ящик послужил причиной одного очень серьезного недоразумения

И вправду все произошло из-за почтового ящика. Не принеси его Мурад, почтальон села Айгедзор, в этот день на, молочную ферму, не возникло бы никакого недоразумения, да и повесть эта не была бы написана.

Но нельзя же, однако, все предвидеть заранее! Напасть часто приходит именно оттуда, откуда ты ее вовсе не ждешь. А с другой стороны, мог ли Мурад не принести почтового ящика на эту лежащую в глубине гор ферму? Ведь на всех остальных фермах района уже висели такие ящики. Не должна же айгедзорская плестись у всех в хвосте!

К тому же пастухи в Айгедзоре стали такими грамотными, что даже посылают корреспонденции в республиканские газеты! А сколько они пишут писем животноводам Шаумянского района — делятся опытом! А письма близким? Нет, без почтового ящика не обойтись.

Вот так и вышло, что Мурад, старик живой и проворный, не думая ни о каких последствиях, притащил из села на ферму новенький, блещущий свежей голубой краской почтовый ящик и прибил его к стене одного из хлевов.

Прибил, отошел назад на шаг — два, уперся руками в бока, посмотрел гордо и объявил:

— С этого дня никаких писем ни с кем в село не посылать! Ни с кем! В каком мы с вами веке живем? Опускайте письма в ящик. Посылающий — пошлет. Отправляющий — отправит. Получающий — получит. Как в городе!

Мурад открыл свою сумку и стал продавать работникам фермы почтовую бумагу, конверты и марки.

А по ту сторону хлева, на берегу ручья, протекавшего через ферму, под сенью дикой груши с уже пожелтевшими и начавшими осыпаться листьями сидело несколько школьников. Накануне на машине, посланной из колхоза за молоком, они приехали сюда, чтобы посмотреть, как живется телятам, над которыми взял шефство их пионерский отряд. Ребята захватили с собой учебники и сейчас, сидя под грушей, повторяли урок географии.

Один мальчик, опершись спиной о дерево, читал вслух, старательно выговаривая каждое слово. Остальные слушали.

Мальчика звали Ашот. По географии и естествознанию ему не было равных не только в классе, но, пожалуй, и в школе. Вот как хорошо он знал эти предметы! Читал Ашот с воодушевлением, однако ясно чувствовалось, что учебник его не удовлетворяет. О природе нашей страны он знал гораздо больше, чем было сказано в сжатых, сухих строках учебника.

Дочитав до конца главы, мальчик поднял на товарищей опушенные длинными ресницами черные глаза.

— Вот и все, что тут сказано о животном мире Дальнего Востока, — разочарованно протянул он.

— Хватит, и этого много! — проворчал себе под нос К тому же пастухи в Айгедзоре стали такими грамотными, что даже посылают корреспонденции в республиканские газеты! А сколько они пишут писем животноводам Шаумянского района — делятся опытом! А письма близким? Нет, без почтового ящика не обойтись.

Вот так и вышло, что Мурад, старик живой и проворный, не думая ни о каких последствиях, притащил из села на ферму новенький, блещущий свежей голубой краской почтовый ящик и прибил его к стене одного из хлевов.

Прибил, отошел назад на шаг — два, уперся руками в бока, посмотрел гордо и объявил:

— С этого дня никаких писем ни с кем в село не посылать! Ни с кем! В каком мы с вами веке живем? Опускайте письма в ящик. Посылающий — пошлет. Отправляющий — отправит. Получающий — получит. Как в городе!

Мурад открыл свою сумку и стал продавать работникам фермы почтовую бумагу, конверты и марки.

А по ту сторону хлева, на берегу ручья, протекавшего через ферму, под сенью дикой груши с уже пожелтевшими и начавшими осыпаться листьями сидело несколько школьников. Накануне на машине, посланной из колхоза за молоком, они приехали сюда, чтобы посмотреть, как живется телятам, над которыми взял шефство их пионерский отряд. Ребята захватили с собой учебники и сейчас, сидя под грушей, повторяли урок географии.

Один мальчик, опершись спиной о дерево, читал вслух, старательно выговаривая каждое слово. Остальные слушали.

Мальчика звали Ашот. По географии и естествознанию ему не было равных не только в классе, но, пожалуй, и в школе. Вот как хорошо он знал эти предметы! Читал Ашот с воодушевлением, однако ясно чувствовалось, что учебник его не удовлетворяет. О природе нашей страны он знал гораздо больше, чем было сказано в сжатых, сухих строках учебника.

Дочитав до конца главы, мальчик поднял на товарищей опушенные длинными ресницами черные глаза.

— Вот и все, что тут сказано о животном мире Дальнего Востока, — разочарованно протянул он.

— Хватит, и этого много! — проворчал себе под нос большеголовый Саркис, лежавший под деревом на сухих листьях.

Он приподнялся и посмотрел на Ашота тяжелым взглядом ничего не выражающих серых глаз.

— Много? Тут всего восемнадцать страниц о Дальнем Востоке, а о его животных и вовсе ничего нет! Пять строк! Одни названия! Такие — то и такие — то, а потом — «и другие»… Даже перечислить — и то места не хватило. — Ашот все больше горячился. — Русские путешественники целые книги написали о Дальнем Востоке, а тут? И это о животных края, в котором вся Европа поместиться может! Да он и богаче Европы природой своей, рудами, реками! Вы только представьте, ребята: миллиарды рыб приходят из Тихого океана в реки Дальнего Востока и идут вверх по их течению. Идут икру метать. Черной лавиной движутся они и, отощавшие, доходят до тех горных ручьев, где берут начало эти широкие полноводные реки. А там уж из воды одни рыбьи спины торчат!

— Опять ты отвлекаешься! Мы ведь географией занимаемся, а не твоей любимой охотой, — добродушно улыбнувшись, сказала Шушик, единственная девочка среди «телячьих шефов».

Она лежала на траве, опершись на локти, и внимательно слушала Ашота.

— Но это ведь так приятно! — высказал свое мнение мальчик, сидевший рядом с Шушик. — Как же не отвлечься, когда от одного только слова «охота» уже пахнет шашлыком!

Все засмеялись, а Ашот, ничуть не обидевшись, продолжал:

— Ну почему же, почему тут не рассказано о кабанах, которых полно в долинах, об оленях — таких, каких нет нигде?! А о тиграх? Слышали ли вы о тиграх, живущих в глубоких снегах и переносящих морозы?

Мальчик подался всем телом вперед, в больших глазах его загорелись, засверкали огоньки, левая щека, усыпанная темными родинками, от возбуждения слегка дрогнула.

— Можете вы показать мне страну, где бы тигры жили в двадцатиградусные морозы? — спросил он и — посмотрел на товарищей так, точно сам выкормил этих тигров или, по крайней мере, не раз видел их. И сам же ответил: — Нет второй такой страны! Тигры живут только в теплых краях, в камышовниках, в джунглях. Они не видят снега, не знают холода. А у нас? Эх, почитать бы вам книги Арсеньева! Вскочили бы с места — и прямо сейчас отправились на Дальний Восток! Не заходя домой!

— Твои фантазии нам вовсе не нужны, читай то, что в книге написано, — сухо сказал Caркис.

Он не любил Ашота, не терпел, когда «этот хвастун» собирал вокруг себя товарищей и «заливал», рассказывая, им об охотничьих приключениях своего отца. А те, раскрыв рты, увлеченно слушали, особенно девочки.

— А ты читал Пришвина? — спросил Ашот, не желая замечать недружелюбие Саркиса. — «Женьшень», не читал? Вот то — то и оно!

С таким жаром, так мечтательно говорил Ашот о Дальнем Востоке, что, казалось, сам он, пусти его только, так и полетит туда.

— «Женьшень»? Да ведь я читала! — встрепенулась Шушик. — Это так красиво — как стихи! Я даже наизусть помню: «Охотник, охотник, зачем ты тогда не схватил ее за копытца?»

— И схватил бы, а как же — стоило только руку протянуть.

— Конечно! Я помню: он сидел, спрятавшись в кустах винограда, а олениха пришла, начала рвать листья и просунула сквозь зелень свое копытце. Но нога была такая красивая, таким трогательным было это животное, что человеку стало жалко. Вот он и не тронул олениху. Так, Ашот? Я, может быть, не все поняла, я ведь по-русски читала, — сказала Шушик, словно оправдываясь.

— А этот корень! Это возле него вооруженные люди живут пo пятнадцать — двадцать лет, дожидаясь, пока он созреет. Потом его осторожно выкапывают, под строгой охраной отвозят в Китай и там продают очень дорого — не помню точно, кажется, за тысячу золотом.

— Ох, тысячу золотом за один корень? — встрепенулся Саркис.

— Ну да. Ведь этот корень — корень жизни. Он делает стариков молодыми. Он… Ой, поглядите-ка, на ферме почтовый ящик повесили! Вот хорошо! Теперь письма от мамы будут приходить часто — часто!

Разговоры о Дальнем Востоке прекратились — все уставились на голубой ящик, у которого собрались доярки и пастухи.

— Погодите-ка! — вскочил порывистый и вечно веселый Гагик. — Первым буду я — и никто иной! Только… кому бы мне написать? И о чем?

Впрочем, Гагик недолго думал. Важно было как можно скорее осуществить свою очередную выдумку. Вырвав из тетради листок, он склонился над ним и стал что — то торопливо строчить, улыбаясь своей, по — видимому, веселой затее.

Ребята громко смеялись, прослушав письмо, а Ашот со свойственной ему серьезностью заметил:

— Брось, не надо. Чего доброго, дед и на самом деле подумает, что ты уехал. Начнет беспокоиться.

— Не успеет! Я раньше письма в село попаду! — крикнул Гагик и побежал к почтальону.

Купив конверт с маркой, он вложил в него листок, лизнул полоску клея, прихлопнул письмо, надписал адрес и бросил в ящик.

Да, он был действительно первым корреспондентом! И улыбка гордости осветила его круглое лицо.

Отдохнув в тени старой груши, ребята снова занялись своими телятами — подстригли им шерсть на хвостиках, еще раз побрызгали хлевы какой — то крепкой жидкостью. Пора было возвращаться 6 село. Взяв свои портфели, рюкзаки, сумки, они тронулись в обратный путь, щедро одаренные сыром, лавашем.[2] Ведь это было праздничное утро! Можно ли отпустить детей без гостинцев, которые они к тому же честно заработали?

Праздничные развлечения, звуки барабанов я зурны звали ребят домой, и они вдруг заспешили, засуетились.

Мать Шушик, доярка Ашхен, шедшая куда — то с ведром в руках, остановилась, увидев дочку.

— Ты куда это? — спросила она обеспокоенно. — Осталась бы! Я еще и не повидала тебя толком, тоски своей не утолила.

— Куда? На Дальний Восток! — смеясь, ответила девочка, вспомнив рассказ Ашота.

Как у него тогда горело лицо! И какой это вообще странный парень: на уроках математики спит, а на географии из него прямо искры сыплются.

— Ох, ослепнуть бы твоей матери! — разволновалась Ашхен. — Восток? Какой Восток? Что там есть такого?

— Что? Тигры — те, что живут в снегу, — по — прежнему смеясь, продолжала Шушик и оглянулась на Ашота.

А тот стоял, хмуря брови. Он понимал, что девочка над ним посмеивается.

Ашхен кто — то окликнул, и она, поцеловав Шушик в щеку, ушла, так, конечно, ничего и не поняв. Ребята двинулись дальше.

Но не успели они сделать и ста шагов, как позади себя услышали голос своего сверстника, курда Асо.

— Ты куда? — кричал он на своего пса. — Ах, дохлятина! А за овцами кто глядеть будет?

Но собака упрямо бежала за хозяином.

— А ты куда, Асо? — спросил Ашот.

— В село. Сахару в лавке купить, спичек.

Асо, сын пастуха Авдала, родился на одной из горных дорог во время кочевки скота. В горах и вырос, бродя с отцом вслед за стадами. Он знал только свое село да два — три соседних, а о том, что такое город, и понятия не имел. Впрочем, и в село — то Асо ходил редко, разве только за табаком для отца и какими-нибудь мелочами из лавки.

В дни поздней осени мальчик пригонял на заготовительный пункт овец.

Ему было четырнадцать лет. На бронзовом, обожженном солнцем лице, как угли, горели черные, жаркие глаза. Отцовский колоз — курдский войлочный колпак, обернутый шелковым шарфом, — покрывал его голову, бахрома небрежно спускалась на высокий красивый лоб, на уши. Другой шелковый шарф, старенький, вытертый, стягивал вместо пояса тонкую талию мальчика. Одет был Асо в аба — безрукавку из грубого домотканого сукна — и в широкие полосатые шаровары.

В этом курдском национальном наряде пастушок любил появляться в селе. Один только он так одевался в Айгедзоре, и ему нравилось, что все на него смотрят.

— Ну и хорошо! — обрадовался Гагик. — Пойдем вместе!