Площадка

День 195-й. Вторник

Новое утро началось с телефона и местного новостного канала. Дождь снова нанес удар. В городе произошло два новых возгорания, которые были успешно ликвидированы соответствующими службами. Люди уже привыкли к дождю, но оказались не готовы к новым очевидным и вполне предсказуемым последствиям, а потому, как я и предполагал, снова потянулись из города.

Аня жила в пригороде, поэтому я предложил ее забрать на своей машине и вместе съездить для отбора образцов на наш цитрогипсовый огород. Она, на удивление, согласилась, хотя я и предлагал ей приехать гораздо позже в НИИ, чтобы только провести анализы. Навигатор доставил меня по нужному адресу. Она вышла в голубом дождевике точно к назначенному времени и села рядом со мной.

Наверное, человеку постороннему может показаться, что я крайне общителен, и только те, кто знает меня близко, могут опровергнуть это заблуждение. На самом деле я больше люблю слушать и собирать информацию.

В детстве при игре в шашки или шахматы с дедушкой я всегда выбирал черные. И, только став взрослым и набравшись определенных знаний, понял, откуда во мне была эта неосознанная тяга к черным фигурам. Во-первых, большинство игроков предпочитают белые и не хотят играть черными, а мне всегда как-то было за это обидно и казалось несправедливым, что цвет фигур может повлиять на выбор. Во-вторых, белые всегда ходят первыми, что, безусловно, выглядит как определенное преимущество. Только вот я еще тогда неосознанно чувствовал, что преимущество получает не тот, кто начинает игру: ведь ему приходится раскрывать свои планы противнику. Точно так же происходит и с людьми.

Вчера мне приходилось поневоле быть разговорчивым и общительным с Аней, чтобы ввести ее в курс дела, а вот сегодня я с удовольствием слушал милое щебетание о подружках, учебе, преподавателях, родителях — в общем, обо всем том, что интересует девушку ее возраста. Только вот мне было пока непонятно, попала ли она под дождь и, если да, какая форма поведения развилась у нее.

До площадки было ехать не так чтобы далеко, но, учитывая ее расположение и отсутствие общественного транспорта, добираться с оборудованием было бы проблематично. В такую глухомань таксисты могли бы и не повезти.

Судя по тому, что одна из створок ворот была открыта, Котовский уже был на месте и ждал нас. Въехав на территорию площадки, мы, словно по мановению волшебной палочки, перенеслись в другой мир. Отвалы цитрогипса представляли собой огромные скалистые бугры высотой до десятков метров, протянувшиеся по всей линии обзора. На въезде, справа от ворот, находился вагончик сторожа, и была расчищена площадка, на которой расположились два огромных карьерных погрузчика и пара КамАЗов. Повернув направо, мы проехали установку для очистки цитрогипсовых отходов с целью получения редкоземельных элементов. Дальше дорога уходила по прямой, и, если не знать, что необходимо повернуть налево, можно было и пропустить нужный поворот. Машина медленно скатилась вниз, где и расположился одноэтажный П-образный комплекс полевой лаборатории для изучения возможностей утилизации отходов.

В нашем городе находится один из крупнейших заводов по производству лимонной кислоты. При ее синтезе на этапе фильтрации необходима тщательная промывка от растворимых в воде примесей, в результате чего образуется цитрогипс, удаляющийся из производственной цепочки как неиспользуемый побочный продукт. В дальнейшем этот отход вывозится на прилегающий к территории завода полигон и складируется. К началу нашего эксперимента объем отходов составил порядка пятисот тысяч тонн. Изначально наша задача заключалась в подборе растений для фиторекультивации, но дождь внес свои коррективы…

На площадке разместились три участка: с цитрогипсом, фосфогипсом и черноземом. Последний необходим был для контроля эксперимента и понимания, как растения будут развиваться на плодородной почве, а как — на экспериментальном субстрате. Наблюдение велось с четырьмя видами растений: березой, ивой, тополем и аронией. Почему именно они? Да потому что ива, тополь и береза могут выкачивать из земли до двухсот пятидесяти литров воды в день. Это объяснение вполне устраивало всех, хотя на самом деле выбор объектов, как это часто бывает в науке, был связан с наличием определенного количества и определенного размера деревьев, а объяснение, почему именно они, возникло позже. В это объяснение не вписывался только один вид — арония, но и тут я нашел выход из ситуации, объяснив культивирование этого растения тем, что на щелочных почвах повышается содержание антоцианов в ягодах, что косвенно освещалось в нескольких статьях. Однако убедительных доказательств этому в научных публикациях не было.

После того как начался дождь, проблемой эксперимента стало сильное затопление, возникающее в результате того, что цитрогипс очень плохо впитывал воду. Именно из-за этого на территории площадки дежурил Валера, включающий при необходимости насос, который откачивал воду за пределы полигона.

Котовский — молодой, подающий надежды ученый с совершенно искрометным чувством юмора, среднего роста, худощавый, с легкой небритостью на лице. Этакий любимец женщин. На руках у него набиты татуировки, и по нему, конечно, не скажешь, что он ученый, но, как говорится, внешность обманчива: я ведь тоже совсем не похож на ботаника. Наш совместный с его руководителем проект требовал достаточно частых взаимодействий, и каждый раз, когда необходимо было провести измерения для оценки степени адаптации растений к экстремальным условиям среды, я с большой радостью приезжал на цитрогипсовый огород. Такое странное название закрепилось за этим проектом с легкой руки телевизионщиков, которые делали репортаж о нашей работе.

Когда мы подъехали, я точно знал, что нас уже ждут горячий чай и какие-нибудь печенюшки. Одна из самых больших слабостей Валеры — это сладости. Мы зашли.

— Доброе утро. Это Аня, она будет помогать мне производить замеры. Валера.

— Очень приятно, — ответил Валера. — Чай, кофе? — спросил он у Ани: мои вкусы и пристрастия он уже знал.

— Чай.

— Черный, зеленый, с сахаром или без?

— Черный, без сахара.

Валера поставил чашки нас стол. Я пил чай и смотрел в окно на белые спрессованные отходы, на дождь, который в бессилии бился о них. И мне почему-то стало не по себе. Ведь это место не возникло бы на земле, если бы не мы. А дождь — это просто стихия, пытающаяся смыть инородное образование, возникшее на теле планеты.

— Как поживают наши растения? — поинтересовался я у Валеры.

— Вроде бы ничего, но я же не специалист.

— Хорошо. На Аню комплект одежды найдется?

— Не знаю, таких размеров мы не заказывали.

— Аня, защитную одежду придется надевать поверх вашей, чтобы вы в ней не утонули. Будет жарко и неудобно, но другого выхода нет. В этом месте дождь всегда почему-то особенно сильный, и интернет почти не берет, очень слабый сигнал. Котлован.

— Да, конечно.

— Раздевалка там. — И я махнул в сторону маленького помещения, где стоял котел.

Аня на удивление быстро для девушки экипировалась. Мы вышли из домика. Дождь усилился, и это было ожидаемо. Каждый раз, когда мы приезжали сюда, история повторялась. Валера, который вел дневник наблюдений, отмечал тенденцию по усилению дождя во время наших визитов. Дождь стимулировал мое воображение, заставляя приспосабливаться под его условия. Я предложил шефу использовать дополнительное оборудование для наших исследований в виде метеостанции, оснащенной датчиками водного потенциала, температуры, объемной влажности, электропроводности и датчиком расчета фотохимического индекса отражения. Проблема заключалась только в том, что передача данных с регистраторов осуществлялась непосредственно на прибор, а следовательно, необходимо было извлекать данные, которые сохранялись, на съемную память с определенной периодичностью. К тому же никакие данные, получаемые с приборов, не могут заменить глазомерную оценку состояния растений. Так что приходилось осматривать все растения и производить измерения приростов вручную.

Котовский радостно наблюдал через стекло за нашими манипуляциями, и я его понимал: в такой дождь проводить какие-то измерения было крайне затруднительно. Но я справлялся, а Аня выполняла роль Андрея, занося в электронный журнал данные, которые я ей сообщал, перекрикивая шум дождя.

Мы еле-еле закончили к обеду. Под защитным костюмом я был мокрым. Как только мы вошли в вагончик, я сбросил ненавистный дождевик и начал растирать себя сухим полотенцем, которое Котовский уже держал в руках. Меня трясло от холода и от этой всепроникающей мороси. Надо было выпить. Но я был за рулем, и поэтому единственное, что мне оставалось, — это горячий чай. Выполняя такую работу, я часто задумывался: а будут ли стоить полученные в итоге результаты затраченных нами усилий? Но ответа на этот вопрос пока не существовало, поскольку результат был неясен.

Котовский вставил SD-карту в картридер и начал сбрасывать данные в компьютер.

— Пробы с водой в канистрах. Обработанные данные я перешлю на почту.

— Хорошо.

Аня уже совершила обратные манипуляции и вернулась из котельной к нам. Потрясающая девочка. Честно, говоря, если бы не Аня, я бы выпил стакан водки, чтобы хоть как-то снять напряжение, которое возникло при выполнении такого количества измерений, да еще в таких тяжелых погодных условиях. А она молчит, даже виду не показывает, что устала. Да и замерзла так, что посинели поджатые губы. В обычное время Котовский бы не растерялся и начал бить к ней клинья, но он уже увяз в полученных данных и приступил к какой-то предварительной обработке. Одно слово — ученый.

— Аня, вы большая умница. Сейчас я погружу образцы в машину, и мы поедем в лабораторию. Вы как себя чувствуете?

— Все в порядке.

— Если устали, я все пойму. Сегодня тяжелый день, но, к сожалению, в нашей работе только такие дни и остались. Если вы не готовы продолжать, то можете приехать завтра, я завезу вас домой.

— Нет, все хорошо. Я готова ехать в лабораторию.

Слова — не самая сильная часть моей натуры. Я больше люблю цифры: они объективнее и надежнее людей. Поступки тоже гораздо важнее слов, именно поэтому я решил отвезти Аню в свою любимую кофейню и угостить кофе.

Обратно мы ехали молча, и именно по этому молчанию я в очередной раз убедился, что слова могут обманывать. Девушка молчала, потому что сил говорить у нее не осталось. Я немного увеличил звук, чтобы привычный фон музыки хотя бы немного заглушил шум дождя и повисшая тишина не казалась бы такой натянутой. Но, как назло, в плейлисте именно в этот момент выскочил трек «I Miss You» южнокорейского пианиста. Я не стал переключать, а краем глаза наблюдал за Аней.

Она смотрела в окно. Дождь словно бы слился с музыкой, превратившись с ней в единое целое, и в какой-то момент стало непонятно, то ли это дождь подыгрывает мелодии, то ли наоборот.

Эмпатия является основополагающим качеством, характеризующим разум. Человек, неспособный чувствовать и сопереживать, не способен мыслить, потому что именно чувства делают нас разумными, заставляя каждым нейроном ощущать окружающий мир. Только благодаря такой чувствительности мозг становится способным воспринимать все оттенки внешнего мира, раскладывая их на составляющие и складывая в единый веер, который посредственность будет воспринимать как белый. Аня, конечно же, не плакала, но я заметил, что глаза ее стали влажными, и она, не понимая, что от моего внимательного взора очень сложно ускользнуть, попыталась незаметно вытереть слезы в уголках глаз.

Кофейня располагалась недалеко от НИИ, что позволяло заглянуть туда даже в рабочее время. Нет ничего приятнее именно такой работы, когда ты можешь распоряжаться своим временем. И даже если шеф вызовет тебя к себе, всегда есть пять минут, чтобы до него дойти.

Несмотря на то, что кофейня находилась в продуктовом магазине и у нее не было ни ярких вывесок, ни рекламы, здесь всегда был хотя бы один, а то и два посетителя, либо заказывающие кофе и болтающие с баристой, либо пьющие кофе и слушающие баристу. Я не попадал ни в одну из этих категорий, а Аня, уставшая и измученная, видимо, хотела просто добраться до места, где можно будет скинуть с себя ненавистный дождевик, включить обогреватель и вытянуть из себя сырость, пронизывающую внутренности до самых костей. Я заказал себе эспрессо, а Аня попросила латте.

Не хочется впадать в банальность и рассуждать о том, что по тому, какой кофе пьет человек, можно судить о его характере. На самом деле, хотя в этом и есть рациональное зерно, не кофе все же определяет человека, а человек определяет, какой кофе он пьет. Если бы все было так однозначно, человечество давно бы уже достигло вершин разума и построило бы совершенное общество, в котором не было бы предательства и обмана, ну и, наверное, не было бы этого бесконечного дождя, который кажется каким-то наказанием — правда, пока непонятно кому и за что.

Когда мы вошли в НИИ, я даже как-то растерялся. Какие-то незначительные детали, которые не воспринимаешь разумом, а только на уровне ощущений, сложились в некую картинку, от которой повеяло мрачной сыростью старого подвала. На вахте вместо почти незаметной привычной вахтерши сидел мужчина с красной повязкой на руке, на которой была нарисована молния.

— Ваши документы?

Я достал удостоверение.

— Нет, не эти.

— Других у меня нет.

— Нужен электронный пропуск, который выдавали на сегодняшней летучке.

— Ну, такого пропуска у меня нет.

— Значит, я не могу вас пустить в здание института.

— Как не можете?

— Указание директора.

— Я работаю здесь больше пятнадцати лет, а вы, судя по всему, трудоустроились только сегодня.

— Нет пропуска, значит, и пройти вы не можете.

Я не сторонник решения вопросов при помощи конфликтов. Разум всегда побеждает силу. И в этот раз я тоже не стал спорить и тратить свои нервы, доказывая, что я не верблюд гималайский, а просто набрал шефа.

— Алло, Сергей Иванович! Тут вахтер какой-то новый.

— Не вахтер, а комендант, — поправили меня.

— Комендант не пускает нас с Аней без пропуска, а у меня образцы, и, вообще, хочется доделать работу и ехать домой. Мы и так работаем с самого утра.

На столе коменданта зазвонил красный дисковый телефон. Я не видел таких аппаратов уже лет двадцать и признаюсь, что даже не сразу сообразил, что это именно телефон. Однако вспомнил, что среди завалов Жоры видел несколько таких моделей. Видимо, в институте дела шли совсем плохо, если в ход пошли старые запасы списанного оборудования.

Комендант рысцой подбежал к аппарату. Несколько раз повторил «да» и нажал на кнопку на столе, махнув нам рукой. Мы наконец-то попали домой. Почему я сказал — «домой»? Да потому, что на работе я проводил большую часть своего времени, а дома только готовил завтрак, еду на обед, мылся и спал. Работа не давала появиться в моей жизни свободному времени, но, если бы даже оно появилось, чем бы я его занял?

Я не очень-то склонен к алкоголю; сказать по правде, мне не нравятся крепкие напитки. Оставались еще наркотики — но это уже ни в какие ворота не лезет — и компьютерные игры. В общем, альтернатив, как провести свободное время, не так уж и много, а на моей работе все время приходилось сталкиваться с новыми задачами и решать старые. Больше всего мне нравится период исследований. Не когда ты планируешь эксперимент, обычно уже подозревая, к каким выводам придешь и что получишь, ибо эксперимент нужен именно для того, чтобы подтвердить твои умозаключения. Не когда собираешь данные и проводишь измерения, чтобы набрать статистически значимое количество материала, подтверждающего или опровергающего твою гипотезу. Мне нравится момент обработки — когда ничего вроде не значащие цифры во всей своей совокупности рисуют перед твоим мысленным взором картинку объективной реальности.

Мы дотащили все наши образцы на этаж, и я наконец-то упал в свое кресло. Очень хотелось помыться и принять горячий душ. Вещи пропитались сыростью, от которой никак нельзя было избавиться. Я включил масляный обогреватель с вентилятором. Аня села на один из стульев, стоящих возле стены. Надо сказать, что такое расположение этих трех стульев неслучайно в моем кабинете: иногда в обед на работе меня клонило в сон. Я, конечно, считал, что виной всему дождь, но, скорее всего, это было связано с нашим безумным графиком. В общем, эти самые стулья частенько выполняли роль кровати. После полевой работы меня всегда тянуло поспать, но не мог же я спать при Ане! Что она подумает про меня? Ладно там про меня, но какое мнение у нее сложится об ученых вообще? Именно поэтому мне и пришлось заказать для себя мозговыносительный эспрессо.

Аня уже работала на таком же приборе, поэтому для выполнения анализов — измерения содержания токсичных микроэлементов в воде — не требовалось моего присутствия. Я решил наведаться в каморку Жоры.

За все время моей работы в институте это был первый на моей памяти случай, когда дверь Жориного кильдима оказалась закрытой. Произошло что-то экстраординарное, что-то невозможное, и я понял, что чувство, возникшее у меня на входе в институт, не было мимолетным ощущением беды.

Я поднялся на четвертый этаж в лабораторию адаптивных систем земледелия. В кабинете, как всегда, сидел Камал.

Сколько интересных людей работает в институте! Есть, конечно, здесь и посредственности, о которых не хочется вспоминать, но про этого человека нельзя не упомянуть. Несмотря на смуглый цвет кожи, это была «белая кость» нашего храма науки. Высокий, статный, с идеально правильными чертами лица, темными карими глазами, Камал завоевал мое теплое расположение своей порядочностью и твердостью. Он никогда ни у кого ничего не просил и всего добивался только собственным трудом. Еще в нем меня поражала неувядающая любовь ко всем растениям. Даже сейчас, когда я зашел в кабинет, он брызгал из пульверизатора листья лайма, который выращивал в деревянной кадке, и заботливо протирал их сухой тряпкой.

— Привет.

— Привет, как дела?

— Нормально. Ты Жору не видел?

— Ты что, не в курсе? Его после летучки скорая забрала.

— Что случилось?

— Сердце прихватило. Но этого стоило рано или поздно ожидать. Кофе будешь?

— Можно.

— Посмотри, какой красавец у меня растет, — с гордостью произнес Камал, показывая мне плод, который с трудом помещался в его ладони и совершенно непонятно каким образом удерживался на ветке растения.

— Камал, я просто поражаюсь, что ты творишь с растениями, — тебе надо к нам в лабораторию.

— Нет, это не мое — сидеть за приборами и пробирками. Я больше в поле люблю работать.

— Ну, смотри, если соберешься переходить, я перед шефом словечко-то замолвлю.

Камал насыпал в чашки молотый кофе и залил кипяток из самовара, накрыв чашки блюдцем. Наверное, может показаться странным, почему это я согласился выпить кофе, ведь не так давно я уже это сделал. Но отказываться от кофе, который предлагал Камал, никак нельзя, этого в нашем институте никто и никогда не делал — и не потому, что он крайне редко его предлагал, а совсем по другим причинам.

Родился Камал высоко в горах, где толком никогда не занимались никаким земледелием. Но кофе, рассыпанный по нашим чашкам, выращен был в этой самой лаборатории. Плоды собраны и просушены, зерна извлечены и очищены. Далее Камал обжаривал их и затем размалывал в ручной кофемолке. Сами понимаете, что когда тебе предлагают кофе, сделанный таким образом, отказываться от него не просто глупо — это верх неуважения к человеку.

Заключительная стадия приготовления была связана с заливанием горячей водой, и вот именно здесь ключевым элементом выступал самовар. На самом деле все дело заключалось в носике, который находится выше уровня скопления оседающей накипи. Именно это свойство самовара и придавало тот самый неповторимый и особенный вкус воде, а следовательно, и всем напиткам, приготовленным таким образом.

— Что было на летучке? — поинтересовался я.

— Все собрались в актовом зале. Зашел директор. Сел на свое место на сцене в президиуме, а затем полчаса разглагольствовал о трудовой и профессиональной дисциплине. Честно сказать, я не могу тебе точно воспроизвести, что он там говорил, но самое главное, что я уловил, — это то, что теперь поменяется все. Рабочее время жестко регламентировано. Вход и выход по электронным пропускам. На всех входах с сегодняшнего дня установлены и будут работать камеры. Сказал, что в сложившихся условиях необходимо превратиться в единый организм, и только тогда мы сможем выжить. Затем на сцену стали вызывать по фамилиям для получения пропуска. После получения его каждый должен был рассказать о своих трудовых функциях, записанных в должностной инструкции. Сам понимаешь, как это выглядело со стороны, и естественно, что большинство не смогло даже приблизительно перечислить, что они там обязаны выполнять. Директор поручил заведующим провести разъяснительную работу с сотрудниками и к завтрашнему дню, во-первых, расположить все лаборатории по секторам в актовом зале и, во-вторых, каждому сотруднику выйти на сцену и рассказать о своих должностных обязанностях перед коллегами.

— Да, дела. А про дождь что-нибудь было? Жора вчера говорил, что летучка будет по поводу дождя.

— Да, было. Руководство сказало, что вследствие неблагоприятных климатических условий, связанных с погодной аномалией, с сегодняшнего дня на работе нельзя задерживаться и опаздывать на нее без согласования с начальником.

Каждый встреченный на моем жизненном пути человек всегда чему-то меня учил. Камал научил меня пить кофе с лимоном, пить с блюдца, сюркая, а еще относиться к растениям с точно таким же уважением, как и к людям. Нас с детства учат уважать старших, прислушиваться к их мнению, словно никакого другого мнения не существует и остальной окружающий мир не требует уважения. Мне кажется, именно это и приводит нашу цивилизацию к утрате человечности. Человек, безусловно, важен, но нельзя забывать и о том, что мы всего лишь незначительная часть сложнейшей системы, в которой почему-то для себя решили, что остальные элементы должны подчиняться нам. Возможно, система дала достойный ответ в виде дождя. Может быть, не везде. Может быть, только здесь, но к каким последствиям мы придем? Чему научит нас этот ответ, я пока до конца не понимал, но очень хотел разобраться.

От Камала, от его кофе, от его лимонов, которые он выращивал на подоконнике, подсвечивая растения фитолампами, подкармливая удобрениями, опрыскивая дистиллированной водой, чтобы на листьях не оставалось разводов, совершенно не хотелось уходить, но уходить было надо. Пока я спускался на третий, набрал Пашу и выяснил, что завтра, скорее всего, с часу до двух можно будет увидеть Андрея.

Аня провела все подготовительные работы по пробоподготовке, навела реактивы и поставила образцы на мокрое озоление. Самая большая ошибка в любых исследованиях заключается в отборе проб. Стоит ошибиться — и результаты, полученные на самом дорогом приборе, будут бесполезны и могут ввести в заблуждение.

Я посмотрел на часы: до конца рабочего дня оставалось пятнадцать минут. Нужно было позвонить шефу и, судя по тому, что я узнал от Камала, объяснить, что нам придется задержаться.

Шеф прислал на почту документ, в котором необходимо было указать причину задержки на работе и точное время окончания работ. Конечно, никаких временных рамок в нашей работе не существовало, поэтому я написал ни к чему, как мне тогда казалось, не обязывающее: «20:00». Нет ничего страшнее, чем формализм, пронизывающий в настоящее время все сферы общественной жизни. А судя по тому, что я услышал от Камала, система закручивает гайки.

Аня закончила около семи. Когда мы все убрали и собрались, на часах было полвосьмого, но комендант действовал согласно составленной служебной записке, в которой было указано, что работы закончатся в восемь, и не выпускал нас именно до этого времени. Раньше я бы назвал такое маразмом, но, как я стал замечать, таких перегибов с каждым днем было все больше, а в мире, в котором идиотизм становится нормой, искажаются понятия добра и зла, хорошего и плохого. Когда форма уже важнее содержания, общество теряет нравственные ориентиры, превращаясь в стадо, слепо повторяющее действия вожака.

Не знаю, почему получается так, но часто люди делятся со мной чем-то крайне личным. А мне непонятно, зачем рассказывать чужому человеку о своих проблемах и бедах. Со временем я понял, что это просто такая категория людей, выносящих на суд общественности все, даже свои самые незначительные поступки и действия. Есть же люди закрытые, которые никогда ничего про себя не рассказывают, но и они в моменты физической усталости становятся чрезмерно разговорчивыми и общительными.

Аня была как раз из последней категории, поэтому, когда мы ехали назад, я слушал о ее молодом человеке, о том, как они познакомились и начали встречаться, о родителях — в общем, обо всем том, что меня совершенно не касалось.

Я, кстати, тоже могу много чего рассказать про себя, но при этом не рассказываю ничего. Чаще всего люди любят рассказывать и слушать себя, нежели кого-то другого, поэтому я и предпочитаю молчать.

На обратном пути мне хотелось послушать музыку, чтобы мозг перезагрузился. Включился трек с симфоническим исполнением песни «Кончится лето». Несмотря на отсутствие текста, в голове все равно звучало…

Прокручивая в голове слова, я вдруг задумался о том, а какой же сейчас день и месяц. Несмотря на работу в выходные, дни недели я еще как-то различал, а вот со временем года, месяцем и его днем однозначно была беда. Дождь отменил смену времен года. Посчитав в голове, понял, что лето действительно уже прошло и началась осень. А дождь не прекращается…