Площадка

День 196-й. Среда

Когда я проснулся, за окном шел дождь, монотонный и противный до безобразия. Вставать совершенно не хотелось, поэтому я просто лежал под одеялом и думал о том, что, когда все это закончится, надо будет обязательно взять отпуск и куда-нибудь уехать, может быть, даже и в Мексику. Только вот что я подразумевал под словом «это»? Работу? Дождь? Все это в моем понимании не имело окончания, как «Бесконечная история». И точно так же, как и герою книги, в Мексике у меня получалось побывать только в фантазиях.

Я нажал выключатель. Свет не зажегся. Дотянулся до телефона, полез за новостями в интернет. На каком-то канале сообщали, что отключение электричества связано с попаданием молнии в электроподстанцию. В официальных источниках пока никаких комментариев не было: видимо, чиновники еще не приехали на работу, а значит, и дать официальных разъяснений не могли. Попытавшись умыться, я выяснил, что воды тоже нет, но лезть в интернет уже не стал. И так было ясно, что, скорее всего, была обесточена водопроводная насосная станция. Хорошо, что чай я пью всегда из воды, которую покупаю. Наверное, можно было бы пить воду из-под крана, но только проблема заключалась в том, что при использовании водопроводной воды электрический чайник изнашивался в течение месяца. Это явление было связано с высокой минерализацией водопроводной воды за счет кальция и магния, да еще и растворенного в воде кремния. К чему я все это? К тому, что в доме у меня всегда есть вода, благодаря которой я смог умыться, почистить зубы и даже попить чаю.

Отсутствие электричества делало невозможной работу за компьютером, а на работу, как я понял вчера, ехать раньше времени не имело смысла. Поэтому я застелил диван и пустился в веб-серфинг.

Как убивает свободное время современный человек? Собирает, перелопачивает информацию, отделяя зерна от плевел, придумывая свои плевелы, а затем облекая старые зерна в новые оболочки. Всех интересуют только оболочки. Мало у кого хватает сил и времени, чтобы добраться до зерен. Увидел у кого-то что-то интересное — повторил или зарепостил. Люди все больше теряют индивидуальность, превращаясь в гуманоидов, только и умеющих водить пальцем по экрану смартфона. Я никого не осуждаю, ибо сам именно этим и занимаюсь в отсутствие воды и света.

Пожалуй, это был первый в моей жизни раз, когда я увидел шефа на входе в НИИ. Он курил свои любимые папиросы, стоя под козырьком. Я припарковался и подошел. Капли дождя отскакивали от моего оранжевого дождевика. Шеф выбросил окурок в мусорку.

— Вот ты не мог приехать пораньше?

— А смысл? Я думал, что раньше восьми не запустят.

— Ты клинического идиота мне тут не исполняй. Я тебя жду уже пятнадцать минут. Скурил три папиросы, а день еще только начался.

— Сергей Иванович, но откуда же я знал, что вы меня ждете?

— А оттуда, что ты на работу никогда не приходишь вовремя. Вот твой пропуск. Вырвал у директора. Пропуска дают только после летучек, но я сказал, что ты у нас самый ценный сотрудник. Кофе, кстати, будешь?

— Да, конечно, буду.

Шеф открыл мне входную дверь, и мы вошли в фойе. В холле стоял кофейный автомат, к которому я периодически бегал, если не было времени сходить в кофейню. Как всегда, все познается в сравнении, и кофе в автомате, конечно, сравнить с тем, из кофейни, было невозможно. Но на безрыбье и рак рыба, так что в отсутствие хорошего кофе можно было попить и автоматный. Шеф взял себе моккачино, ну а мне пришлось выбирать, исходя из остатка суммы.

— Да, кстати, еще хотел тебя предупредить, что явка на собрание в девять обязательна для всех. И ты не являешься исключением из правил. И еще один момент: почитай все же о своих должностных обязанностях и, когда тебя вызовут, перескажи все, что запомнишь. Тебе все понятно?

— Да, конечно. А Аня тоже будет?

— Будут все, кроме Ани. Она пока еще не сотрудник нашей лаборатории.

— Курцев тоже будет?

— Нет, Николай Семенович уволился вчера по собственному желанию. Так что Анну оформляют на должность инженера с сегодняшнего дня. Она в отделе кадров заполняет документы. Да, кстати, в актовом зале наш сектор — это буква Т, а у тебя третье место, то есть Т3. И пожалуйста, не опаздывай.

— Сергей Иванович, еще одно. Можно мне к Андрею, проведать его?

— Во сколько ты хочешь?

— Мне сказали — с часу до двух.

— Ты уже понял, что сейчас со временем посещения строго, так что не опаздывай туда. И пришли мне служебку о причине отсутствия на рабочем месте. Да, и сходи к председателю профсоюза за материальной помощью для проведывания.

— А что, разве такое у нас есть?

— Ну а ты как думал, куда мы отчисляем один процент от зарплаты?

— И кто у нас председатель профсоюза?

— Анжелика Владимировна.

— Понял.

К девяти я спустился на второй этаж, где расположился актовый зал. Сказать, что я был удивлен, — это ничего не сказать. Зал изменился настолько кардинально, что мне поначалу даже показалось, что я ошибся зданием, и только знакомые лица разуверяли меня в этом. Когда все это успели сделать, было непонятно, но, учитывая мой разъездной график выполнения работ, вполне объяснимо.

На входе на полу были расчерчены четыре полосы: голубая, пурпурная, желтая и черная, каждая из которых вела к своему сектору. Зоны зала также были разделены. Когда я пришел, все уже сидели на своих местах. Лица сотрудников были сосредоточены и устремлены на сцену, на которой стояли стол президиума и кафедра для выступающего.

Раздался звонок. И все в едином порыве повернули головы в сторону входа в зал. Вошел директор. Невысокий, полноватый, с уже заметной лысиной, Александр Николаевич никогда не вязался у меня с образом ученого, но управление людскими ресурсами и финансовыми потоками он осуществлял настолько умело, что на всех собраниях, проводимых в институте, связанных с выборами директора, за него голосовали единогласно все, даже обязательный альтернативный кандидат. Если вы думаете, что это и была, так сказать, народная любовь, то вы ошибаетесь. На самом деле это были просто человеческая лень и страх перемен. Люди голосовали за него не потому, что им нравился его стиль управления и руководства, а скорее, потому, что понимали: при новом руководителе начнутся очередные перемены, а, перемены ни к чему хорошему, как правило, не приводят — по крайней мере, в нашем институте. И если вспомнить о замене старого губернатора, то можно с уверенностью сказать, что так оно и есть.

Директор поднялся на сцену и встал за кафедру. Зазвучал гимн. Все встали. Как только музыка закончилась, Александр Николаевич заговорил. Все замдиректора и заведующие сидели в первых рядах.

— Сегодня я хотел бы еще раз остановиться на сложившейся климатической аномалии в нашем регионе. Дождь является необходимым условием существования всего живого, и мы должны понимать, какая ответственность лежит на плечах сотрудников нашего института и жителей нашего города. Да, конечно, в обществе возник раскол, но сейчас, в это трудное время, нам необходимо направить все наши знания и силы на то, чтобы продолжить изучение дождя. Я верю, что разум победит, но только вместе мы являемся той силой, которая сможет обуздать природу и заставить ее подчиниться человеку. Именно поэтому мы должны все четко понимать, кто и за что отвечает на линии нашей борьбы. Я прошу вас всех внимательно выслушать каждого сотрудника. Приступим по секторам и списку. Прошу президиум занять свои места.

Я не верил происходящему. Мне казалось, что я вижу фантасмагорический сон, от которого можно пробудиться, но только вот у меня никак не получается это сделать.

В зале повисла тишина. А затем заместители директора по производству, по науке, по инновациям и экономическим вопросам, вставшие одновременно, один за другим поднялись на сцену и заняли свои места. После них место в центре президиума занял директор.

Ольга была в черном шикарном деловом костюме в стиле «оверсайз», который создавал немного расслабленный, неформальный и легкомысленный образ, но в сочетании с минималистичным контрастным макияжем придавал ему утонченную строгость. Она пододвинула микрофон к себе и своим хрипловатым голосом назвала первую фамилию.

Из черного сектора поднялась девушка: короткая стрижка и широкие мешкообразные вещи превращали ее в какое-то совершенно бесполое и безвольное существо. И только зеленая прядь в волосах выглядела каким-то протестом системе и сложившимся нормам. Она поднялась на сцену и встала за кафедру. Это была сотрудница, которая недавно устроилась к нам на работу, поэтому я даже не знал ее имени.

— Меня зовут Вероника Александровна Авилова, я являюсь сотрудником лаборатории генетики и селекции растений в должности младшего научного сотрудника. Общий стаж работы — три месяца и пятнадцать дней. В мои должностные обязанности входит следующее: проведение научных исследований и разработок по отдельным этапам научных проектов в качестве ответственного исполнителя; осуществление сбора и изучение научно-технической информации по теме исследований; проведение анализов и теоретическое обобщение научных данных; непосредственное участие в проведении работ с соблюдением нормативных требований; качественное оформление документации и соблюдение установленного порядка ее согласования; разработка перспективных и годовых планов своей темы или раздела темы и предоставление их заведующему лабораторией; участие в выполнении экспериментов, проведении наблюдений и измерений, составление их описаний и формулировка выводов; предоставление на рассмотрение заведующего лабораторией научных отчетов либо разделов отчета по теме или разделу исследований; участие во внедрении результатов исследований и разработок; совместно с заведующим лабораторией определение потребностей лаборатории в оборудовании, материалах и других ресурсах, необходимых для проведения работ; повышение квалификации; участие и выступление с докладами на научных семинарах и конференциях; обеспечение безопасного проведения работ в лаборатории с соблюдением правил и норм охраны труда.

Вероника замолчала.

— Я думаю, что это образцовое выступление, которому должны соответствовать все остальные, — высказался директор. — Можете садиться. Следующим приглашается…

Сотрудники выходили по одному и, как автоматы, повторяли, по сути, одни и те же слова и формулировки. Вначале выходили новенькие и сотрудники, которые чаще всего привлекались в качестве исполнителей в полевых условиях. Монотонное повторение одних и тех же фраз звучало как какое-то заклинание, и уже после четвертого выступающего голова стала тяжелой, заставляя мысленно повторять произносимые выступающими слова. Видимо, из-за этого, когда очередь дошла до меня, я, точно в трансе, поднялся на сцену и слово в слово повторил то, что говорили предыдущие выступающие.

Директор встал и снова подошел к кафедре.

— Каждый день мы должны помнить, кто мы и зачем трудимся. Не забывать, что дождь — это явление, необходимое в жизни природы и человека. Все пикетирующие — люди, неспособные объективно взглянуть на вещи, понять необходимость дождя. Перефразируя Маяковского, хочется сказать: «Если дождь идет, значит, это кому-нибудь нужно». В единстве наша сила, поэтому, если вы встречаете людей, которые кричат о необходимости прекращения дождя, вы должны понимать, что это предатели, желающие нанести урон основной цели, которой мы хотим добиться. Дождь должен принести очищение, смыть всю грязь и мерзость, которые все ближе подступают не только к нашим границам, но и к нашим сердцам.

Директор, а вслед за ним и все его заместители встали. Зал поднялся в едином порыве, и я невольно тоже встал, словно бы подхваченный этой всеобщей волной воодушевления, этим желанием общности и желанием быть частью единого механизма. Заиграл гимн. По коже побежали мурашки. Тело выгнулось в каком-то неимоверном стремлении к стойке смирно, а руки вытянулись по швам. Будто бы я уже был не властен над своим телом, и оно казалось чужим. Но самым страшным для меня было осознание происходящего и невозможность что-нибудь изменить. А еще я понял, что странное поведение после попадания под дождь было всего лишь первым симптомом заболевания, словно бы дождь проводил отбор, разбивая людей на две группы, чтобы в дальнейшем отбраковать тех, кто не будет подчиняться его власти. Непонятным было только одно: почему я влился в это действие? Ведь я ни разу не попадал под дождь.

После гимна все встали и стройными колоннами, так же, как и сидели, по рядам, начали покидать зал. Не было ни хаотичности, ни затора, обычно возникающих на выходе. В этой сглаженности и связанности даже была какая-то прелесть упорядоченности и точности, до крайности милая и приятная мне. Было только одно «но»: все это было неправильно и неестественно. Словно бы все сотрудники превратились в управляемых муравьев. Неужели только я все это чувствовал и понимал? Может быть, я остался один? Нет, еще должны были быть Аня и, конечно же, Андрей, потому что дождь вымыли из его тела.

Больше всего мне было обидно за Олю. Нет, это ее превращение не являлось чем-то невозможным, но просто я верил в разум и верил в то, что именно разум управляет нами, а не какая-то дурацкая вода с неба. Мне стало жутко, печально и грустно. Очень захотелось ее обнять и объясниться, но я точно понимал, что она не поймет и не захочет меня слушать. Именно это ощущение недосказанности и недопонятости угнетало меня больше всего. Да, еще, конечно же, шеф. В нем чувствовалось это ощущение настоящего — я никак не мог подобрать слова для того, чтобы объяснить, чем же отличались люди, не попавшие под дождь. Как же все это могло произойти, так быстро, в один день? Или заранее была проведена долгая подготовительная работа? Это оставалось для меня загадкой.

Когда я вернулся к себе в кабинет, было одиннадцать, но мне показалось, что в актовом зале я провел целый день. Ощущение безысходности было, наверное, сродни чувству, испытываемому муравьем, зараженным двуусткой, заставляющей взбираться насекомое на верхушки стеблей растений, крепко вцепляться в них мандибулами и замирать в таком виде до тех пор, пока его не съест овца.

К половине двенадцатого подошла Аня, которая закончила оформление документов и готова была приступить к своим прямым обязанностям уже не в качестве студентки, а как полноценный сотрудник лаборатории. Я открыл кабинет лаборатории и поручил Ане провести повторные анализы вчерашних образцов, чтобы, с одной стороны, сопоставить данные, а с другой — проверить сходимость и точность выполнения анализов. Спустился на второй этаж и получил у Анжелики деньги для Андрея. Выдали пятьсот рублей, за которые я должен был отчитаться чеками. Набрав в магазине на эту сумму фруктов и йогуртов, я отправился к Андрею без пятнадцати час, предварительно подготовив служебную записку, о которой просил шеф.

Все больницы одинаковы, и, если ты побывал в одной, считай, что был уже во всех. Это учреждение не спутать ни с каким другим! Меня встретил стойкий больничный запах хлорамина; стены, выкрашенные облупившейся бежевой краской; стулья, которые, кажется, стоят здесь со дня сдачи здания в эксплуатацию; пациенты, на которых больно даже смотреть. Такова наша бесплатная медицина, которая в конечном счете сводится к тому, что ты платишь за лекарства, платишь медсестре за уход за тобой и врачу за то, чтобы он чаще заходил, — в общем, за все. Однако для некоторых система работает иначе. Не только для тех, у кого есть деньги, — это само собой разумеется, — но и для тех, у кого есть друзья в этой сфере.

В регистратуре мне мило улыбнулась молоденькая медсестра. Кокетливо растягивая слова, она протянула: «Андрей Петрович лежит в восьмой палате — в конце коридора возле окна».

По пути к палате Андрея невозможно было не обратить внимания на плакаты медицинской тематики. Не знаю почему, но мое внимание привлек тот, который предупреждал о вреде курения. На нем был изображен маленький красный чертенок, обвивающий черный трезубец. «Скорее всего, именно так и выглядит повелитель тьмы: с лицом ребенка, растянутым в злобной ухмылке», — подумалось мне. Хотя, сказать по правде, сам я никогда не верил ни в черта, ни в бога. Все это абстракции, образы для запугивания, настоящие же черт и бог живут в нас, и только мы решаем, кто из них победит.

Палата была на четверых пациентов. Андрей лежал один и смотрел в окно. Когда он повернулся на звук открываемой двери и я увидел его лицо, то понял, что все напрасно: я остался один.

Ничего не выражающий взгляд и апатия — вот они, признаки действия дождя. Но этого не могло быть, он не должен был заразиться и так быстро заболеть за считаные дни! Если только дождевая вода, попав в организм через желудок, не вызывает быстрые необратимые изменения психических процессов в мозге. Плазмаферез должен был вывести токсины, бактерии или что там такое это было!

Мне стало одиноко, тоскливо, навалилась безысходность. Я вспомнил о своем обещании, которое дал ему тогда в машине. Андрей ведь знал меня давно и хорошо понимал, что если я пообещал, то сдержу слово.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Как тебе палата?

— Палата как палата.

— Врачи, медсестры?

— Лечат.

Все его фразы были какими-то безэмоциональными. Внешне это был все тот же Андрей, но внутри него словно бы выключилось, а может быть, совсем уничтожилось то, что отличало его от других, — индивидуальность, состоящая из достоинств и недостатков. Именно эта совокупность, тугой клубок противоречий, и делали его тем, кого я знал. А сейчас в нем не осталось этой борьбы противоположностей. Он стал таким, каким было изначально большинство людей. Я смотрел в его глаза, пытаясь хотя бы на секунду заметить огонек или пусть даже самый незначительный отсвет Андрея, которого я знал, но, кроме пустоты и безразличия, не увидел ничего.

Понимание того, во что превращаются люди после дождя, пришло ко мне только теперь. До этого я просто обращал внимание на какие-то незначительные детали и частичное изменение поведения. Но сейчас…

Андрей был самым близким, самым мне знакомым, и именно поэтому перемены, которые с ним произошли, были настолько для меня очевидны. Это был все тот же самый мой лучший друг и коллега — с его закрученными вихрами, с его вытянутым лицом и оспинами на щеках. Но не было ни интереса к работе, ни его шуточек и подколов, которые обычно возникали спонтанно и всегда поднимали мне настроение. Если бы я верил в существование души, то мог бы сказать, что именно эту часть и изъяли из него.

Людей с такой вот выключенной эмоциональностью я встречал и до дождя, у нас в институте они тоже были. Они приходили на работу, выполняли только то, что им поручали, никогда не проявляли инициативу, и это было нормальным для них состоянием. Я понял, что, видимо, в них просто не включился какой-то отдел мозга. Смысл их бытия заключался в простом и обыденном существовании, и дождь, по сути, ничего в них и не менял, а просто усугублял апатию и уничтожал волю.

Если раньше первое, о чем бы спросил Андрей, было то, как дела на работе и что я теперь делаю без него, то сейчас его интересовал только вопрос о том, что я принес поесть. Я сидел рядом с ним, смотрел на него и понимал, что не смогу совершить обещанного. Я оказался в тупике. Все исследования дождевых осадков оказались бессмысленными и бесполезными.

Из больницы я ушел точно по расписанию, без пяти два уже был на парковке возле машины. Уселся в водительское кресло. Схватился двумя руками за руль от безысходности, от невозможности что-то изменить, от бессилия перед сложившимися обстоятельствами.

Неожиданно для себя я перестал ощущать свои руки, тело стало чужим и незнакомым, но при этом ощущение контакта с рулем было. Казалось, будто это не я сижу в машине, а кто-то совершенно мне незнакомый. Мне стало страшно. Сердце забилось с запредельно высокой частотой. К горлу подступил ком; почудилось, будто бы кто-то хочет невидимыми руками пережать мне трахею. Перед глазами поплыли черные круги. Изнутри вырвалось нечленораздельное рычание, за что, с одной стороны, было стыдно, а с другой — стало легче. И может быть, именно от этой, такой не типичной реакции дыхание успокоилось, и сердце снова забилось в привычном режиме. Немного отпустило. Но внутри еще продолжало клокотать и бурлить. Надо было найти выход отрицательной энергии, а я не знал, как и что мне теперь можно и нужно делать.

Запустил двигатель и поехал на работу. Из колонок играла песня:

Возле института я был в двадцать минут третьего. Зашел к Анжелике и отдал ей чеки и сдачу. Она выдала мне документы, которые необходимо было заполнить, чтобы отчитаться. Все это бумаготворчество отняло у меня уйму времени и кучу сил.

В лаборатории без Андрея и Курцева было по-особенному тихо. Я зашел к инженеру Тане: она, как всегда, говорила по телефону. Ани почему-то не было в лаборатории. Достал телефон, чтобы узнать, где она, и увидел пропущенное сообщение: «Уехала в институт по диплому. Все данные на компьютере. Сергей Иванович в курсе. Служебку подписал».

Что-то важное я упустил, что-то настолько простое и очевидное, что не обратил на это внимания и даже не задумался над тем, что бы это могло значить. Зашла Таня и молча положила передо мной на стол журнал заявок на ремонтно-техническое обслуживание помещений и журналы учета текущего использования особо ценного оборудования, в которых я должен был расписаться. Все эти рутинные дела съели у меня остатки рабочего времени. Теперь для того, чтобы остаться на работе, необходимо было писать очередную бумагу, а данные, которые я хотел проанализировать, можно было посмотреть и дома, так что я все сбросил на флешку и покинул здание института ровно в пять.

Дома было одиноко и спокойно. Мне захотелось принять горячий душ, чтобы смыть дарвиновское восприятие реальности — «Выживает не самый сильный и умный, а тот, кто лучше всех приспосабливается к изменениям». Однако насколько это утверждение верно для людей? Ведь человек тем всегда и отличался от животного, что приспосабливал окружающую среду под себя. Теперь все происходит наоборот: дождь подстраивает нас для каких-то своих нужд. Но только каких?

Я сел за компьютер и стал просматривать результаты анализов дождевой воды за последние полгода. Ничего нового я так и не увидел: каждая проба если и отличалась от предыдущей, то всегда в пределах ошибки. График по всем показателям представлял одну прямую линию, слегка подпрыгивающую в некоторых точках. Изменений не наблюдалось в течение шести месяцев.

Да, но именно это-то и было странно. Наши сведения о химическом составе атмосферных осадков оставались достаточно скудными, пока мы, в силу сложившихся обстоятельств, не взялись за масштабное изучение динамики изменения ионного состава. За последние сто лет было произведено весьма небольшое количество более или менее полных химических анализов осадков, а из отдельных компонентов изучены хлор, сульфат-ион, нитриты, нитраты, аммиак, йод и бром. Мы расширили перечень изучаемых ионов. Дождь должен был очищать воздух от йода, азотистых соединений, хлора и сульфат-ионов. Выходило, что в начале периода дождей минерализация атмосферных осадков всегда наибольшая, а по мере очищения воздуха постепенно уменьшается. В нашем же случае концентрация не менялась, будто бы дождь никак не влиял на атмосферу, а такое могло быть только в одном случае…

Я встал из-за компьютера и пошел на кухню. Взял пустую чашку. Затем вышел на балкон. Открыл створки и вытянул руку. Капли дождя попадали на мою незащищенную кисть и в кружку. Когда чашка наполнилась, я поднес ее к губам и выпил, а затем еще два раза повторил это действие. Теперь оставалось только ждать. Я понял, что у меня не осталось выбора. Либо я был прав — и дождевая вода ни при чем, а людей просто вводили в заблуждение. Либо не прав — и тогда я просто стану свободным, таким же, как и все, заложником дождя.