Плутониевая зона

26

15 июня 1949 года во время ночного дежурства, перед самой сдачей смены, когда глаза начинают слипаться, а папиросы гасятся недокуренными от общей физической расслабленности, — среди сменных механиков объекта «А» разгорелся бессмысленный диспут.

Спор начался с выяснения того, сколько в натуре за раз можно выпить водки? С хорошей закуской и совсем без закуски? Пришли к общему выводу, что примерно одинаково. Потом по очереди прошлись по политической обстановке в Южной Америке, по бабам и предстоящим грибам.

В заключение бурному обсуждению подвергся вопрос о том, куда сливается вода после охлаждения каналов. Каждый из рабочих, демонстрируя техническую подготовленность, высказывал свою — абсолютно правильную — точку зрения. К другому мнению никто не прислушивался; перебивали друг друга, повышая голос до матерного крика.

Один утверждал, что вода после реактора уходит в огромное подземное озеро. Другой доказывал, что она фильтруется и снова загоняется в верхний коллектор для очередного охлаждения. Третий уверял, что вся вода из реактора с русской широтой выплескивается на соседние луга и там постепенно испаряется в атмосферу.

Кузнецов внимательно прислушивался, но в споре активного участия не принимал, потому как был не в курсе. Но этот вопрос задел его.

При случае он поинтересовался у сменного инженера-физика, как обстоят дело: куда сливают столько воды?

— Откуда забирают — туда и сливают обратно, — ответил физик, — в озеро Кызыл-Таш.

— Как же так? — удивился Николай Михайлович. — Ведь она «грязная» после реактора!

— А что делать? — развел руками инженер. — Хуже другое: из озера речка вытекает… Теча.

— А куда же та речка течет? — не унимался Кузнецов, желая разобраться до конца в данном вопросе.

— В другую речку, Исеть.

— Ну а Исеть?

— А Исеть, дорогой Николай Михайлович, впадает в Тобол. Тобол — в Иртыш. Иртыш — в Обь. Запомнил?

— Ну а дальше-то?

— Ну и все. Дальше — Северный Ледовитый.

— Вот так, значит? — Кузнецов почесал затылок. — Ладно. Спасибо за разъяснение. А то мы тут на днях судили-рядили с мужиками.

Казалось бы, все разъяснилось. Однако по дороге домой у Кузнецова возникали все новые и новые вопросы, которые опять заводили его в тупик.

Прежде всего ему вспомнился из далеких школьных лет закон сохранения материи имени Ломоносова: «Ничего никуда в этой жизни не исчезает, а только перемещается с одного места на другое».

Так же и с ядовитыми осколками урана. Куда им деться? Из озера — в речку, а дальше по течению. Известно, что все осколки излучают вредные лучи, но ведь их совершенно не видно! А там, на берегах, люди живут. И коровы, и другая живность. И все они пьют воду из речки. Что же здесь хорошего?

Как ни обдумывал Кузнецов эту думу с разных сторон, ничего хорошего в окружающей обстановке не находил. Решил обнаружить где-нибудь подробную географическую карту (лучше всего штабную), чтоб самому досконально разобраться на местности.

В красном уголке клуба «Родина» на полках стояло несколько потрепанных толстых романов и аккуратные томики сочинений Ленина и Сталина. Но географической карты или, на худой конец, большого глобуса не было и в помине.

Тогда Николай Михайлович решил идти по пути, проверенному веками на Руси.

Деревня Старая Теча оказалась внутри зоны комбината. Немногочисленных жителей переселили в новые бараки. Деревня давно опустела. Однако два стареньких дома на окраине зоны, по слухам, еще были заселены старожилами, поклонниками старины, не нуждающимися в комфортабельных теплых туалетах.

В одном из домов жил одинокий дед Авдей, с белой бородой, большой собакой и хорошей памятью на лица и даты. Кузнецов рассчитывал на то, что дед помнит названия ближайших деревень по берегам Течи, находящихся вне зоны. Оказалось, что Авдей хорошо помнил не только географию, но и многие исторические события. Например, японскую войну и трехсотлетние празднества. Вообще оказался смышленым.

Дед Авдей согнул спину и веткой чертил на песке подробную географическую карту Кыштымского района.

— Вота — озеро, а вота — Теча, — шепелявил он, вычерчивая на мягкой земле что-то вроде эллипса, но с прямыми углами. — Она течет сюды, а потом поворачивает… и уже сюды… Здесь, значица, идут разные деревни… Новая Теча, Броды, Метлино, Назарово… и еще много их…

— Какая же первая деревня от озера? — перебил деда Кузнецов.

Авдей, обидевшись, что его перебили, не дав развернуться, начал степенно снова:

— Я же говорю. Вота — озеро, а вота — Теча… А здесь пошли уже деревни…

— Ну, какая первая деревня по течению? Первая! Понимаешь, дед?

— Тьфу ты! — совсем расстроился старик. — Третий раз повторяю тебе: Метлино! Да! Метлино и есть. Вот смотри-ка сюды… Вота — озеро, а вота — Теча…

Кузнецов набрался терпения. Через полчаса уяснил, что первая, ближайшая деревня за зоной — Метлино. Всего в трех километрах от периметра. Но напрямую теперь не пройдешь через патрули и проволоку. Нужно бы посоветоваться с кем-нибудь повыше.

Кузнецов через день нанес визит партгрупоргу Серегину, имевшему законченное среднее образование. Выложил ему начистоту свои сомнения и соображения.

— Виталий Николаевич, выслушай, пожалуйста.

— Валяй, только покороче. Самую суть. Дела, понимаешь, — ответил Серегин, откладывая в сторону бумаги с резолюциями.

— Хорошо, короче так короче… Вот, смотри… Мы с тобой работаем здесь, на этой вредной для здоровья работе. Наш труд здесь нужен. Мы получаем доплату и делаем необходимое государственное дело. И ты, и я, и все мы здесь на заводе. И поэтому наше здоровье — не в счет. Мы сами знаем, на что идем. Так ведь?

— Так, так, — подтвердил Серегин, не вмешиваясь в ход рассуждений и не понимая, куда клонит бывший фронтовик.

— Теперь давай повернем дело по-другому, — продолжал Кузнецов. — Вся вредная грязь после нас идет с водой в озеро, а оттуда — в Течу. Так? Там живут по берегам люди. Мало того, там живут рыбы. А на берегу — коровы и иной домашний скот. Они пьют эту воду из реки и, наверное, заражаются нашими осколками. Какое же молоко и яйца они после этого отдают людям? Тоже «грязные»… Теперь возьми огороды. Их тоже с реки поливают. В результате могут вырасти больные овощи. Конечно, дело не в этом. Раз стране нужно — то надо потерпеть. Это нам с тобой понятно. Но ведь они должны знать об этом. А знают ли? Как ты считаешь, Виталий Николаевич?

— О чем знают?

— Ну что они из реки осколки ядовитые пьют.

Серегин глубоко задумался и тут же разрешил в голове этот незначительный вопрос. И обратился к Кузнецову назидательно, как и положено партийному руководителю:

— Николай Михайлович, я всегда считал тебя разумным мужиком. А вот сейчас я смотрю на тебя и думаю: не дурак ли ты?

— Не знаю, — честно признался Кузнецов.

— А я знаю — дурак! Это дело не просто государственное и важное. Оно еще и секретное. Ты думаешь, что эту колючую проволоку натянули на сто километров, чтобы нас с тобой от волков уберечь? Подумай своей головой на досуге. Конечно, если смотреть на это дело поверхностно и близоруко, как ты, то ничего хорошего в «осколках», как ты говоришь, нет. Но…

Здесь Серегин сделал многозначительную паузу.

— Но… наверное, об этом знают и думают люди повыше нас с тобой. Те, кому и положено по должности решать подобные вопросы. Поэтому мой тебе совет — выбрось все это из головы. Не твоего ума это дело!

Кузнецов с неохотой согласился и пожал на прощанье руку Серегину. Серегин тоже пожал ему руку. И даже похлопал по плечу. Тепло и дружески. Но потом, после ухода посетителя, Серегин задумался о сомнениях и колебаниях Кузнецова: «А не надо ли доложить об этой неустойчивости передового рабочего по инстанции? Бдительность не помешает…».