Глава 2

Хочешь мира — готовь его, готовь, не щадя своих сил, каждый день твоей жизни, каждый час твоих дней.

Стефан Цвейг

Миссолен.


— Мне действительно жаль доводить до этого, леди Эвасье.

Фрейлина императрицы испуганно взглянула на шевельнувшуюся в темном углу фигуру. Сама она сидела на жестком стуле и тряслась — от холода или от страха, а, скорее, от того и другого сразу. Из всего освещения в камере была только одна толстая чадящая свеча, что стояла на столе возле узницы. Пламя осветило кусок каменной стены грубой кладки — ее привели в подземелье. Леди Эвасье била крупная дрожь. Ноги мерзко обтекал сквозняк, лизал ступни и лодыжки холодный ветер. Из-под запертой двери тянуло затхлостью и отчаянием.

Ее грубо вытащили из постели прямо среди ночи, не дали даже накинуть шаль — а ведь в коридорах дворца по ночам было по-прежнему зябко. Вместо этого ей заткнули рот и протащили босиком через покои. Чья-то рука в грубой перчатке случайно разорвала шелковый пеньюар возле горла и поцарапала шею. Фрейлину быстро волокли куда-то по длинным узким коридорам, каменная кладка стен мельтешила перед глазами, сливалась в одно пестрое пятно. На миг они остановились перед окованной сталью дверью. Когда она открылась, леди Эвасье пинком отправили вниз по лестнице. Она, спотыкаясь, пролетела с десяток ступенек, и, наконец, уже другие руки подхватили ее и поставили на ноги, при этом еще сильнее разорвав ночную рубашку.

— Это эннийский шелк, идиоты! — набравшись смелости и отбросив этикет, завопила она в тот момент.

В ответ леди Одетт Эвасье получила затрещину и потеряла сознание.

Придя в себя, фрейлина первым делом поежилась от холода. Едва ли ее внешний вид имел сейчас какое-либо значение. Женщину колотило от страха и мерзкого сквозняка. Однако пеньюар все же было жаль.

Спальный комплект из драгоценного эннийского шелка подарила ей на свадьбу сама императрица — Изара всегда особо отличала фрейлин, прибывших вместе с ней ко двору из родного Таргоса. Шелка были частью щедрых даров в день, когда Одетт Жамашу сменила фамилию на Эвасье, выйдя замуж за бельтерианского барона. Фрейлина оценила масштаб бедствия — такую дыру ровно не зашить. Придется перекроить драгоценную ткань на носовые платки.

Если, конечно, ей посчастливится выбраться отсюда.

— Почему-то все при дворе уверены, что у меня нет сердца, однако, смею вас заверить, они не правы. Для начала я предоставлю вам шанс рассказать все, что вы знаете, без применения грубой силы. И прошу вас, Одетт, будьте благоразумны. Что бы обо мне ни говорили, я ненавижу причинять людям боль.

Она узнала голос. Эта мягкая, вкрадчивая, подчеркнуто вежливая даже для аристократа манера была ей хорошо знакома. И от осознания, в чьем обществе ей случилось оказаться, у Одетт Эвасье стыла в жилах кровь.

— Лорд Демос, клянусь, я ничего не знаю! — пискнула женщина. — Вы ведь уже расспрашивали меня!

— И остался недоволен нашим с вами кратким разговором. Мне думается, нам еще есть что обсудить.

— Гилленай мне свидетель, я все вам сказала!

— Увы, мы оба знаем, что это не совсем так, — Горелый лорд скорбно вздохнул. — Мастер Девини, вы не окажете мне любезность, подготовив инструменты для более предметного разговора?

От стены отделилась еще одна фигура и медленно подошла к столу. Одетт заглянула в застывшее безо всякого выражения, словно высеченное из мрамора, лицо Девини и побелела. Этот палач на прошлой неделе отсек голову нескольким мелким аристократам после обвинения в тех измене и попытке поднять восстание против графа Фаруи. На эшафот их тащили — раздробленные во время пыток конечности не позволяли передвигаться самостоятельно.

— Смилуйтесь, ради Хранителя, — прошептала Одетт, когда Девини замер возле нее.

Палач не удостоил женщину взглядом, словно та и вовсе не сидела перед ним. Он молча забрал свечу со стола и принялся разжигать факелы на стенах, задумчиво водя пальцами по стыкам между камнями. Покончив с факелами, палач подкинул дров в камин. Стало немного теплее, но эта перемена не внушала узнице оптимизма.

Она бросила взгляд на стол. Перед ней в кожаном чехле лежали небольшие ножи с тонкими, словно детский ноготок, лезвиями. В начищенном до блеска металле отражались всполохи пламени. Фрейлина невольно вздрогнула и покачнулась на стуле. Чья-то теплая рука легла ей на плечо и не дала потерять равновесие.

— Вам известно, что означает понятие «вагранийское милосердие», леди Эвасье? — Демос Деватон, слегка прихрамывая, подошел ближе и опустился на табуретку прямо напротив узницы, так, чтобы их разделял лишь узкий стол. — Так называют, не побоюсь этого слова, искусство сдирания тончайших лоскутов кожи с живых людей. Ремнями шириной не более мизинца. Народ Ваг Рана отточил мастерство этой пытки еще тысячелетия назад, воюя с рундами, и вагранийцы преуспели в нем настолько, что слава об их жестоких допросах разнеслась на весь мир. Уже представленный вам мастер Девини в совершенстве овладел этой техникой и с удовольствием продемонстрирует мне свое умение. Блестящих талантов человек, смею вас заверить. Мне с ним очень повезло.

Одетт перевела взгляд с обожженного лица Горелого лорда на инструменты, зловеще сверкавшие наточенными лезвиями. Нет, это ей не приснилось. Она всегда отчаянно боялась боли. Одетт живо представила, как эти тонкие острые лезвия вонзаются в ее плоть, и медленно, чтобы она почувствовала каждое мгновение этой муки, снимают со спины белую кожу. Ремешок за ремешком, пядь за пядью. У нее перехватило дыхание, в ушах загрохотал стук собственного сердца.

Леди Эвасье открыла было рот, пытаясь взмолиться о пощаде, но в следующий момент лишилась чувств.

* * *

«Самую малость переборщил».

Демос смерил печальным взглядом обмякшее тело фрейлины, норовившее грохнуться на пол. От падения Одетт удерживала лишь стальная хватка Лахель. Сверкнув черными узкими глазами, эннийка хищно вцепилась в плечи узницы.

— Приведите ее в сознание, — приказал казначей и обратился к палачу. — Мастер Девини, боюсь, сегодня придется обойтись без вагранийских методик. Дама не выдержит, сами видите. Нужно что-то более привычное, но не менее убедительное. Надеюсь на вашу фантазию.

Палач молча пожал плечами и, немного поразмыслив, сунул длинный железный прут в огонь.

«Какой высокий полет мысли! Какое новаторство! Проклятье. Если он собирается развязывать ей язык раскаленным железом, то этот процесс превратится в пытку для меня самого».

Демос ненавидел огонь. От всей души, до дрожи в изуродованных пальцах. Больше всего на свете. Эта глупая и беспощадная стихия отняла у него жену, детей, помощников, часть его самого, в конце концов. А взамен подарила лишь уродство, немощь и постоянную боль. Неравноценный обмен, с какой стороны ни погляди. Демос отвернулся и достал трубку, попытался набить ее табаком, но просыпал половину на пол. Руки дрожали.

«Фиера, если наставники правы, и после смерти мы с тобой увидимся в Хрустальном чертоге, простишь ли ты меня? Простят ли Коретт и Ферран? Ведь я оказался не просто скверным отцом и мужем. Я, быть мне трижды проклятым, сам того не зная, обрек вас на смерть».

Ихраз поднес лучину. Демос раскурил трубку и заставил себя посмотреть на устроивший дьявольскую пляску огонь в камине. Трещали дрова, железный прут медленно нагревался, а казначей не мог отделаться от воспоминаний о дне, когда потерял семью и едва не погиб сам, заработав знаменитое уродство.

«Болван! Глупец! Щеголял знанием трудов древнеимперских мудрецов! Декламировал целые отрывки произведений поэтов прошлого! Гордился своей библиотекой! А сунуть нос в генеалогическое древо и понять, что мог унаследовать колдовскую кровь от матери-эннийки, не удосужился? Сам-то подписал восемь указов на сожжение за колдовство. И в итоге убил всех, кто был тебе дорог, ибо оказался проклят сам».

Прошло уже пять лет, а он все еще слышал крики Фиеры по ночам. Нечеловеческие, леденящие душу, истошные, полные боли и отчаяния. К счастью, дети ему во сне не являлись — смотреть на их смерть каждую ночь он бы не смог. Просто не вынес бы.

Он отчетливо помнил, как ворвался в охваченный огнем дом, тщетно надеясь спасти хотя бы жену. Это с самого начала было бессмысленной затеей, но Демос не мог позволить себе молча наблюдать, как мать его детей умирает столь жуткой смертью. Она горела заживо, задыхалась, металась по залу, отрезанная от выхода стеной огня. И кричала.

«Боги, как она кричала».

Этот животный вопль пробирал до костей. А он, Демос Деватон, герцог Бельтерианский, беспомощно ползал по полу, слепой от дыма и почти глухой от гула огня, и ничем не мог ей помочь. А затем загорелся сам.

«Если Хранитель, которому мы так неистово поклоняемся, столь милостив, то зачем он позволил умереть стольким невинным людям? Почему изуродовал, лишил покоя, но оставил в живых меня, человека, виновного в этой трагедии? Человека, чье существование противоречит самой сути учения о Пути. Владеющего запретной силой, еретика, проклятого. Своеобразное чувство юмора у нашего бога. Хорошо, что отец не успел дожить до того жуткого дня — это бы разбило ему сердце».

Единственное общение с огнем, которое отныне допускал Демос, заключалось в разжигании курительной трубки и свечей. Все прочее вызывало у него оторопь и ужас. С того дня в ни один человек в Бельтере не был приговорен к сожжению вопреки протестам церковников.

Казначей вновь посмотрел на покрытые шрамами от ожогов пальцы, перевел взгляд на раскалившийся докрасна железный прут…

«Надеюсь, леди Эвасье хватит ума заговорить самой».

Тем временем фрейлина очнулась от ведра воды, бесцеремонно вылитого ей на голову. Она снова задрожала, увидев орудие пытки, но на этот раз хотя бы не упала в обморок. Демос выдохнул струйку дыма.

— С возвращением, леди Эвасье. Вижу, вас чрезмерно впечатлили вагранийские традиции.

Женщина посмотрела на казначея в упор. С ее спутанных темных волос стекали ручьи воды, ночная рубашка промокла и облепила чуть полноватое, но весьма соблазнительное тело. Под ногами медленно растекалась лужа.

— Задавайте вопросы, лорд Демос. Я расскажу все, — тихо произнесла узница.

Деватон знаком приказал Ихразу набросить на плечи фрейлины теплую накидку. Когда женщину закутали в шерстяную ткань, она одними губами прошептала слова благодарности.

— Вы знали императрицу с детства, не так ли? — начал Демос.

— Это ни для кого не секрет. Я воспитывалась при дворе ее сестры, королевы Агалы.

— И вы были близки?

— Насколько это возможно между подругами, — кивнула фрейлина.

— Тогда как вы можете объяснить внезапное решение Изары покинуть двор сразу после кончины ее супруга? — Демос выбил потухшую трубку, постучав ею о край стола. — Ведь ее величество раньше не отличалась набожностью. С чего могли возникнуть столь резкие перемены в ее мировоззрении?

— Со мной она объясниться нужным не сочла.

Демос недоверчиво прищурился.

— Это кажется странным, леди Эвасье. Вы же были подругами.

— Ничего удивительного. С тех пор, как я вышла за бельтерианца, наши отношения охладились.

— Ее величество перестала вам доверять?

— Полагаю, да. В последнее время императрица испытывала душевные волнения. Постоянно твердила, что не может довериться никому, кроме супруга.

«Если Изара знала о завещании дяди Маргия, то это вполне разумная предосторожность с ее стороны».

— И с вами своими переживаниями она не делилась?

— Нет, лорд Демос. Изара замкнулась в себе, часто просила оставить ее в одиночестве, боялась слежки, всюду видела заговоры. Она даже распорядилась заменить дегустатора — боялась, что предыдущий мог быть подослан врагами.

«Допустим, не врагами, а мной. И травить мы ее не собирались. Лишь следить».

Демос устало потер слезящиеся глаза. Эта ночь выдалась слишком долгой. От переутомления снова начиналась мигрень.

— Тогда расскажите мне, как императрица провела день накануне своего внезапного отъезда, — приказал казначей. — Чем она занималась, с кем говорила? В деталях.

Фрейлина плотнее запахнула плащ и поерзала босыми ногами.

— Я не заметила ничего странного. Она проснулась в установленное время, приняла быструю ванну. Затем мы с дамами помогли ей одеться. В тот день императрица выбрала платье из темно-синего шелка, так как туалетов траурных цветов ее в гардеробе не оказалось. Об этом просто никто не думал.

— Я понял. Что было дальше?

— Вместе мы отправились на утреннюю молитву в дворцовое Святилище. Это заняло больше времени, чем обычно. После этого мы вернулись в женские покои и принялись завтракать. Подали яйца, пшеничный хлеб, дырявый сыр и медовые сладости с травяным чаем. Ко двору в этот день императрица не выходила.

— Знаю, — кивнул Демос. — Что она делала в своих покоях?

— Долго молилась. Мне это не показалось необычным в свете случившегося…

— Что-то еще?

Леди Эвасье задумчиво теребила висевший на шее серебряный диск, украшенный россыпью мелких сапфиров. Знатные дамы по-своему трактовали проповедуемый наставниками аскетизм, превращая символ веры в демонстрацию богатства.

— До обеда она проводила время за чтением церковных книг. На обед подали рагу…

— Забудьте о меню, — раздраженно оборвал Деватон. — Я знаю, что она ела. Меня интересует, чем она занималась.

«Потому что, к сожалению, мою шпионку она подозрительно вовремя отослала прочь. За три дня до побега. Как Изаре удавалось их вычислять?»

— После обеда пришел портной — снимать мерки для траурных платьев. Слуги принесли много тканей — шелк, бархат, парчу, сатин… Встреча длилась около двух часов.

«Два часа выбирать ткань для платья? Зачем она вообще озаботилась этим, если на следующий день удалилась в монастырь? Разве что не хотела вызывать подозрений».

— Когда портной ушел, чем она занялась?

— Вместе с нами вышла на прогулку в тайный сад. Императрица не желала видеть посторонних. Мы провели там в общей сложности еще час.

— Она с кем-нибудь разговаривала в саду?

— Нет, — покачала головой фрейлина, — просто молча гуляла. Собрала букет белых цветов и приказала поставить его в вазу. Когда мы вернулись, пришел канцлер Аллантайн, но их разговор происходил за закрытыми дверями.

«Знаю. Содержание мне тоже известно — ничего, что могло бы относиться к делу».

— Что было дальше?

— Вечерняя служба в Святилище, а после — ужин. Ее величество плотно поела, но вина, как обычно, не пила. Лишь воду. Затем она уединилась с церковными книгами и попросила ее не беспокоить. Мы с дамами в это время занимались вышивкой траурных лент. Вечером, за два часа до сна, императрицу навестил наставник Тиллий.

«Кто?»

— К ней заходил церковник? — переспросил Демос.

«Почему я об этом не знал?»

— Да, ваша светлость, — кивнула Одетт. — Они попросили оставить их наедине и беседовали около получаса. После того, как наставник удалился, ее величеству явно стало легче. Она даже несколько раз улыбнулась.

«Тиллий… Почему я впервые слышу это имя?»

— Что было после?

— Отход ко сну, вечерние приготовления. Ничего необычного. Тем сильнее было наше удивление, когда утром мы не обнаружили императрицы в ее покоях. Ума не приложу, как это могло произойти! Ведь дамы дежурят у дверей, а стража обходит коридоры. Кто-то должен был ее заметить.

«Есть разные способы вызвать у людей временную слепоту».

— Что-нибудь исчезло вместе с ней? — уточнил Демос.

— Вся одежда на месте. Пропали только шерстяной плащ и ее Священная книга. Больше ничего.

— Ни денег, ни драгоценностей?

— Нет. Уверяю вас, я удивлена не меньше вашего.

«Пожалуй, сейчас я верю. Но откуда взялся этот Тиллий?»

Казначей хрустнул затекшими пальцами. От долгого сидения на табурете спина одеревенела, нога ныла, хотелось спать. Или хотя бы понюхать порошка, чтобы взбодриться.

— Благодарю за сведения, леди Эвасье. В следующий раз не вынуждайте меня выволакивать вас из постели и тащить через весь дворец.

— Я принадлежу империи, и у меня нет секретов от ее правителей.

«Это мы еще посмотрим. Поначалу все так говорят, а затем выясняются неожиданные подробности, и всем становится неловко».

— Сейчас вы свободны, Одетт. Поскольку императрица удалилась от мирской жизни, и двор распущен, послезавтра утром вы отправитесь к мужу в Ньор. У вас будет возможность попрощаться с покойным владыкой во время завтрашней церемонии, а после вас под охраной отвезут домой. Для вашей же безопасности, разумеется.

— Очень любезно с вашей стороны, — даже если Одетт не пришлось по нраву это решение, она ни единым жестом не выдала своего недовольства. — Благодарю. Приезжайте как-нибудь навестить наш живописный край.

— Непременно, — солгал Демос и знаком приказал Ихразу позвать стражу.

«А пока что мы будем за тобой следить. Вдруг Изара попытается связаться со старой подругой?»

Когда бывшую фрейлину вывели из камеры, казначей, кряхтя, поднялся с табурета и проковылял несколько шагов, разминая больную ногу. Старая рана ныла на погоду до того часто, что он научился предсказывать изменения в температуре.

«Завтра, вероятно, потеплеет».

Палач, коротко поклонившись, вышел. Оставшись в обществе лишь двоих телохранителей-эннийцев, Демос нашарил в кармане маленькую шкатулку.

«Вот оно, спасение на кончике пальца».

С тех пор, как он перебрался в Миссолен, у него появилась привычка засиживаться допоздна, а порой и не спать вовсе. Это сопровождалось резким ухудшением здоровья, набиравшим обороты с каждым проведенным в столице годом, а ведь он прожил здесь уже пять лет. Тогда же, еще в самом начале, ожоги заживали медленно. Спасали только снадобья эннийских лекарей, которые леди Эльтиния заставляла его принимать.

Но лучше всего помогала паштара, к которой Демос, как он понял много позже, серьезно пристрастился. Успокоительные отвары и прочие настойки не шли ни в какое сравнение с серым порошком, поставляемым контрабандистами в столицу прямо с захваченных Эннией Тирланазских островов. Церковь запрещала его, но Демосу было плевать на догматы. Молитвы, в отличие от паштары, не помогали унять боль.

«Говорят, чрезмерное увлечение этим порошком может со временем привести к слабости ума, слепоте и потере обоняния, а порой даже спровоцировать удар и другие кровоизлияния. Но разве это когда-либо меня останавливало?»

Паштара помогала ему, но в то же время и убивала. Он и сам не заметил, как ежедневный ритуал с засовыванием щепотки порошка в ноздри вошел в привычку. Демос долго не понимал, насколько сильно изменился под действием наркотика, окруженный враждебно настроенным двором, сутью существования которого являлись лишь интриги и попытки урвать кусок влияния над разрозненными землями застойной империи.

Демос осознал, в кого превратился, только когда сам стал полноценным участником этой немыслимой по своей жестокости столичной игры. Когда понял, что вместо одной из множества фигур, на которые делали ставки все эти вельможи, превратился в того, кто ставит на тех или иных людей ради удовлетворения собственных интересов. Некогда чужая игра стала для него родной. И если поначалу Демос лишь слегка увлекался тонкостями столичной политики, утоляя собственное любопытство, то одним холодным вечером, отдав приказ избавиться от графа Пирмо, он понял, что отрезал себе путь назад. Тщательно спланированное убийство стало шагом, окончательно убедившем Демоса в том, что он перешел черту.

Каждый раз возвращаясь в прошлое и вспоминая все свои деяния за пятилетний период службы при дворе, Демос так и не мог понять, в какой же именно момент превратился из безутешного вдовца во всеведущего и наводящего ужас на аристократов Горелого лорда.

Демос аккуратно извлек щепотку светло-серого порошка, положил на тыльную сторону ладони и задержал дыхание, а затем медленно приблизил ноздрю и резко вдохнул. В глазах защипало. Проморгавшись, он проделал то же самое второй ноздрей. Вскоре боль отступила.

«Но она вернется. Она всегда возвращается. Только она мне и верна».


Вольный город Гивой.


К чему они снова ввязались в этот бессмысленный спор? Помощник наместника до последнего гнул свою линию, Артанна нар Толл не уступала. В такие моменты она искренне недоумевала, зачем позволила их связи зайти так далеко.

Федериго Гвиро размашисто шагал по балкону и нервно теребил полы неизменной ярко-алой туники. На широких плечах гацонца сверкала толстая цепь — дурацкая мода, привезенная из империи. Обилие серебра и гранатов было призвано демонстрировать важность персоны. Впрочем, обязанности давили на плечи Гвиро в прямом смысле данного выражения: Артанна не раз замечала, что расставание с цепью по вечерам приносило ее любовнику видимое облегчение.

Сейчас помощник наместника слегка сутулился, и с каждым шагом его корпус подавался вперед. Была ли тому причиной эта связка серебряных звеньев, или же его просто одолевала усталость после тяжелого дня, Артанна не знала. В данный момент это значения не имело.

Наемница поудобнее устроилась на перилах балкона — рана от стрелы заживала, позволяя двигаться и сидеть, пусть и с некоторым дискомфортом. Вагранийка курила. Свежий эннийский табак оказался настолько хорош, что она с наслаждением закрыла глаза и на некоторое время перестала слушать эмоциональную тираду Гвиро.

— Дражайшая, перед кем, по-твоему, я сейчас распинаюсь? — укоризненно спросил гацонец, встав прямо перед Артанной.

— Ты видишь здесь еще кого-нибудь? — не размыкая век, ответила она и выпустила дым.

Гвиро шумно вдохнул воздух и с большим усилием взял себя в руки. Будучи чистокровным гацонцем, он и так отличался горячим нравом, но, кроме этого, Артанна слишком часто выводила его из равновесия.

— Я не совсем понимаю, в чем заключается суть претензий к моим бойцам, — проговорила женщина, открыв глаза. В ее голосе Гвиро уловил хорошо знакомые металлические ноты. — Мои люди выполняют обязанности согласно договору, и выполняют хорошо. Чего еще тебе от них нужно?

— От них — ничего. Я говорил о тебе.

— Ну и что же я снова делаю не так? — склонив голову набок, улыбнулась наемница.

— Ты провоцируешь войну! — не имея больше сил сдерживаться, рявкнул Гвиро. — Ты мутишь воду, поднимаешь ил со Дна Гивоя! Настраиваешь нейтральных против Танора, а иных — против самой себя.

— Это суть Дна, мой дорогой Федериго. В нашем городе оно всегда бурлит, просто ты редко снисходишь до того, чтобы это заметить.

Гвиро облокотился на перила балкона и устало взглянул на крыши домов, подсвеченные лишь фонарями да слабым светом ущербной луны.

— То, что ты творишь — не естественно для Гивоя, — глухо сказал он. — Мне стоит огромных трудов наводить порядок, а ты сводишь на нет все мои усилия. Почему ты просто не хочешь стать моим союзником? Зачем раскачиваешь лодку, в которой сама же сидишь?

Артанна спрыгнула со своего насеста и подошла к Гвиро.

— Я, как ты выразился, раскачиваю лодку лишь для того, чтобы в воду попадали те, кто не умеет плавать, — прошептала она на ухо гацонцу. — Танор ослаб, а я хочу кое-что из его владений. То, чем я занимаюсь — лишь попытка показать вам с наместником, что «Братство», случись что серьезное, может подвести вас в самый неподходящий момент.

— Думаешь, таким образом ты заставишь синьора Кирино тебе доверять?

Наемница пожала плечами.

— Нет, я лишь хочу предоставить ему наглядное сравнение. В отличие от Танора, у меня есть значительные владения в Гивое, и я напрямую заинтересована в благополучии города. «Братство» же является обычным сбродом, которому, поверь мне, решительно все равно, в каком из вольных городов осесть. Если синьор Кирино не дурак, он сделает нужные выводы. А наместника, при всех его недостатках, сложно обвинить в слабоумии.

— Убедительное объяснение, но меня оно не впечатлило. Прекращай провоцировать Танора, пока я прошу по-хорошему.

— Иначе что? — усмехнулась вагранийка и пальцем поддела тяжелую цепь синьора. Серебряные звенья коротко звякнули и снова опустились на плечи владельца. — Неужели выгонишь меня и лишишь охраны половину города? Накануне ярмарок-то? И кто из нас в таком случае дурак?

Гвиро дернулся, как от пощечины.

— Клянусь, я не хочу с тобой войны, Артанна. Но ты начинаешь мне мешать.

— И в мыслях не было, — неожиданно серьезно сказала наемница. — Успокойся, синьор, я уже закончила. Да будет тебе известно, Дно давно бурлит без моего участия. К тому, что происходит сейчас между наемниками, я уже не имею прямого отношения. Это внутренние разборки «Братства», что всего лишь доказывает очевидное: мой простой план сработал.

Гвиро резко развернулся к вагранийке и с силой тряхнул ее за плечи, опасно свесив с балкона.

— Быстро рассказывай, что ты натворила! — прорычал он.

Артанна кисло улыбнулась, и, крепко зацепившись за перила, восстановила равновесие. Федериго отступил, но не отпустил захвата. Наемница аккуратно разжала пальцы синьора, стиснувшие ее плечо.

— Да не о чем тут говорить. После того, как Маттео расправился с семьей Вазаша, и я подняла небольшой кипеш, «Братишек» начали обуревать сомнения насчет Танора. Те, кто умеет думать, наконец-то начали пользоваться головой и пришли к неутешительным выводам. Дальнейшие события — всего лишь следствие начавшегося раскола внутри «Братства».

— Тебе давно напоминали, что ты редкостная стерва? — переварив полученную информацию, спросил помощник наместника.

Артанна посмотрела на небо, силясь разглядеть едва различимые звезды.

— В среднем говорят раза в три чаще, чем изысканные комплименты. Но меня это не особенно печалит. Убери руки, Федериго, пока я тебя не покалечила.

Гвиро нехотя отпустил плечи любовницы, подошел к столику и налил себе бокал вина.

— Ты очень меня расстроила, Артанна.

Наемница снова забралась на перила балкона.

— Я бы почувствовала угрызения совести, обвини меня кто-либо другой. Но только не ты, Федериго Гвиро, — зло процедила она. — У тебя нет морального права отчитывать меня за то, что я применяю те же методы, что и ты. Мы мало отличаемся друг от друга, лишь воюем на разных полях. На твоей стороне закон, на моей — нравы Дна. Ты наводишь порядок среди приличных горожан, я — среди тех, кому твой закон не писан. Но мы оба хотим избавиться от бардака. Просто признай это и прекрати уже на меня давить.

Помощник наместника оторвался от созерцания изящного стеклянного бокала и поднял на Артанну усталые глаза.

— Почему, по-твоему, я предложил тебе брак? Мы могли бы объединить усилия, а не действовать разрозненно.

— Неужели предложение еще в силе? — усмехнулась вагранийка. — После такого-то скандала?

— Увы, в Гивое пока не нашлось более деятельной женщины, чем ты. Когда ситуация изменится, я сообщу.

— Я еще не согласилась.

— Помню, — кивнул гацонец. — И не тороплю.

— Благодарю за понимание. — Артанна выбила давно потухшую трубку и натянула куртку. — Мне пора.

Гвиро удивленно поднял брови:

— Как? Ты не останешься?

— Увы, мой дорогой синьор. Не сегодня.

— Кажется, я даже знаю, куда ты так спешишь, — с неодобрением произнес гацонец. — Не думаешь ли ты, что у меня нет осведомителей?

— Не забывай, кто я и откуда. — Артанна легко прикоснулась к серебряной цепи Гвиро. Все же в этих массивных мужских украшениях было некое очарование. — Наемничьи дела нередко стряпаются в местах, куда тебе лучше даже не заходить с таким-то богатством. Советую и дальше туда не лезть.

— Или же ты просто пьяница, которая безуспешно старается скрыть от меня свой порок.

— Не пытаюсь, Федериго, — вагранийка аккуратно взяла из рук синьора бокал и залпом осушила его. — Просто совмещаю приятное с полезным. И когда-нибудь это выльется в огромную проблему. Но не сегодня.

Гвиро ничего не ответил. Артанна оделась, с подчеркнутой вежливостью кивнула на прощание и покинула спальню. Помощник наместника достал из кармана перстень с розовым алмазом, покрутил в руках и, вздохнув, убрал его обратно. Он не собирался ждать вечно.

* * *

Таверна «Порочный монах» пользовалась в Гивое особой репутацией. Уже не Дно, но еще не ровня заведениям, чью аудиторию составляли зажиточные и, что было важнее, законопослушные горожане. Впрочем, крепкая хайлигландская настойка лилась здесь рекой. Все потому, что Колченогий Ринло, владевший этим местом, сделал ставку на особую категорию горожан, предпочитавшую легко добывать и быстро тратить деньги. Таковых в Гивое было достаточно, и Ринло уже добрый десяток лет не знал бед. Доходы от таверны со временем даже позволили ему построить двухэтажную каменную гостиницу.

Этим вечером в «Порочном монахе» было полно народу. Поначалу владелец заведения даже не обратил внимания на вошедшую Артанну, но, увидев ее растрепавшуюся седую шевелюру, громогласно поприветствовал вагранийку:

— Что, Сотница, надоело пить наместниково вино?

— Ага, — улыбнулась наемница, продвигаясь к стойке. — Сплошная кислятина. Но коварная. Пьешь ее, пьешь — нормально. А встал — упал. К демонам это вино. Давай сюда пузырь хайлигландской, да покрепче.

Артанна оглянула большой зал в поисках своих бойцов. Нижний ярус был до отказа забит внезапно обогатившимся отребьем, горевшим настолько сильным желанием избавиться от денег, словно серебро жгло им руки. Столы везунчиков ломились от дорогой выпивки и мясных закусок. Здесь же играли в карты и кости. В углу какой-то молодчик фальшиво тренькал на лютне популярную гацонскую мелодию. Утопавший в табачном дыму, второй ярус таверны предназначался для постояльцев, был существенно меньше и спокойнее. Там Артанна сидеть не любила.

Стол бойцов «Сотни» располагался на некотором отдалении от гулявшего ворья. Те как раз поднимали кружки и выкрикивали шумные тосты, заглушив унылое бренчание горе-музыканта. Бросив Колченогому мелкую серебряную монету, наемница подхватила бутыль и направилась к своим наемникам. Состав ее удивил: помимо завсегдатаев — Белингтора с его вечной цистрой, ветеранов Дачса и Шрайна, Фестера, Юргена и Йона за большим дубовым столом оказался Рианос. Еще более удивительным было то, что лекарь изволил пить хмельные напитки. Рядом со скамейками сиротливо притаился уже выпитый до дна бочонок с элем.

— Какая муха укусила эннийца, что он снизошел до кабацких посиделок? — ухмыльнувшись, спросила Артанна.

Рианос пожал плечами:

— Надо же хоть иногда выбираться дальше лазарета. В конце концов, не одной тебе выпивать в хорошей компании по ночам.

— Давно было пора сподобиться, — наемница подвинула табурет и шмякнула бутылку на стол. Поморщившись от очередного фальшивого аккорда, она бросила взгляд на музыканта, насиловавшего лютню, и перевела глаза на Белингтора. — Мои уши сейчас завянут. Черсо, будь душкой, покажи этому обалдую, как нужно играть.

* * *

Человек в капюшоне сидел на излюбленном месте в одной из ниш на втором ярусе. Расположение его стола было выгодным: оно давало весьма неплохой обзор происходящего внизу, но скрывало наблюдателя в тени. Местная еда снова порадовала. Наевшись, он лениво ковырял ложкой ароматное рагу и потягивал слабый эль, изучая раскинувшийся внизу зал. Выпивка особенно хорошо сочеталась с тонкими полосками вяленой говядины, обваленной в пряностях. Закуска не из дешевых, но свою цену оправдывала.

К потолку поднимался серый дым от двух десятков непрерывно курившихся трубок. Если бы не плотный чад, создавший ощутимое препятствие для обзора, положение можно было бы назвать идеальным.

Он принюхался. К вони дешевого курева присоединился еще один, знакомый до щекотки в ноздрях, аромат эннийского табака. Очень дорогого, судя по композиции трав в смеси. Наблюдатель аккуратно поставил кружку на стол и сконцентрировался на источнике запаха.

Курили прямо под его балконом. Это было интересно.

Человек в капюшоне подался вперед. Пришлось напрячь зрение до рези в глазах, но его усилия были вознаграждены. Он увидел очень высокую, ростом с крепкого мужика, седоволосую женщину с треугольным лицом. Одета она была по-мужски и, казалось, уютно себя чувствовала в этом месте. Вагранийка хохотала вместе с остальными и целеустремленно опустошала бутылку дорогой хайлигландской настойки. Именно она курила эннийский табак.

Едва ли он мог ошибиться после всех слухов, что собрал за несколько недель пребывания в Гивое, однако все равно решил проверить догадку и, слегка высунув нос из-под капюшона, подозвал служанку:

— Милая, скажи, кто эта вагранийка внизу? Не Артанна ли из «Сотни»?

— Она самая, господин, — весело улыбнулась девушка. — Иногда сюда захаживает, хотя, говорят, в последнее предпочитает более знатное общество.

— Вот как… Принеси-ка мне еще вяленого мяса, дорогуша. Больно оно у вас вкусное. И кувшин самого слабого эля.

— Я мигом!

Служанка быстро спустилась на первый этаж и юркнула на кухню. Убедившись в том, что все еще оставался незамеченным, наблюдатель откинул капюшон и принялся внимательно изучать компанию, собравшуюся вокруг Артанны нар Толл.

Первый шаг сделан — он ее нашел и в точности знает, как она выглядит. Теперь можно не беспокоиться, что она затеряется в этом грязном городе. Если он чем и гордился, так это своей способностью подмечать детали, а Сотница, казалось, состояла сплошь из них. Рассматривать ее можно было долго, но это не имело смысла. Еще успеется.

Молодой темноволосый гацонец наигрывал красивую мелодию на цистре и тихо пел. Он даже умудрился собрать вокруг себя небольшую толпу благодарных слушателей, к счастью, не решавшихся подпевать. Благоразумно — нечего портить нестройным хором столь редкое проявление таланта. Наемник обладал на удивление хорошим голосом и отзывался на имя Белингтор.

Остальные просто пили, изредка прерываясь на курение и жаркое обсуждение подвигов прошлых лет. Сотница, судя по всему, была крепкой дамой — хлестала крепчайшую настойку наравне с бойцами и признаков серьезного опьянения не подавала, хотя компания почти прикончила всю внушительную бутылку. Закусывали наемники, судя по запахам, тем же рагу, что подавалось и на втором этаже.

Однако Артанна нар Толл, сколь ни была необычна ее внешность, оказалась не единственной в компании, привлекшей внимание наблюдателя. Рядом с ней сидел настоящий эннийский раб, о чем свидетельствовало характерное клеймо на щеке светловолосого мужчины.

Беглец.

Наблюдатель снова надвинул капюшон на самые глаза и удовлетворенно улыбнулся. Вот и нашлась ниточка.


Миссолен.


«Зачем производить столько шума ради одного мертвеца?»

Первые лучи рассвета пролились патокой на золоченые шпили и купола столицы. В садах отчаянно рвали глотки птицы, звонкие трели сливались с шумом фонтанных вод, во дворе слышался топот слуг. Пахло хлебом.

В Миссолене стояла жаркая весна.

Демос медленно подошел к зеркалу и с усилием поднял взгляд на отражение. Карие, почти черные, глаза сочились неприязнью к самому себе. Как ни старались лекари, свести шрамы от ожогов они не смогли. Впрочем, он и не желал этого. Постоянное напоминание о том, кем являлся Демос, неизменно спасало ему жизнь.

«Стоит сорваться всего один раз — окажусь на костре за колдовство. Церковники об этом позаботятся. С большим энтузиазмом, смею полагать».

Умывание холодной водой быстро его взбодрило. Демос торопливо тер покрытое шрамами раскрасневшееся мокрое лицо, капли забрызгали все вокруг. Отложив полотенце, он принялся за гребень: для того, чтобы хоть немного скрыть уродство правой стороны лица, пришлось отпустить волосы. Помощи слуг в вопросах гигиены и облачения Демос не признавал, поэтому верные эннийцы дежурили у дверей покоев, молча наблюдая за приготовлениями господина.

В этот день его костюм составляли черные штаны и высокие сапоги, расшитая золотом бархатная зеленая туника и траурная повязка. Герцог отметил, что снова похудел: парадная одежда, которую ему давно не случалось надевать, сидела свободнее обычного. Золотая цепь, украшенная символом власти, и фамильный перстень дополнили облачение. Демос еще раз взглянул на свое отражение: слишком много золота даже для пышного официального торжества.

«Но уверен, я легко затеряюсь в пестром многообразии костюмов. Оно и к лучшему».

Распогодилось. Солнцу не было никакого дела до кончины очередного императора, равно как и до толпы завернутых в богато разукрашенные одеяния дворян, которым предстояло совершить траурное шествие через половину города под этим беспощадным зноем. Вдали сверкало золотом и хрусталем белокаменное Великое Святилище — крупнейший храм во всей империи и жемчужина Эклузума, где обитал Великий наставник Ладарий. Именно там и должна была состояться церемония прощания с императором. Погребальный костер уже ожидал покойника на площади.

Церковь учила, что огонь очищает и возносит души усопших в Хрустальный чертог, где, обласканные милостью Хранителя, они избавляются ото всех забот и проводят вечность в радости и спокойствии.

Демос считал это редкостной чушью.

* * *

Слово «Миссолен» можно было перевести с рикенаарского языка как «белый город». Первый император Таллоний Великий, давший начало династии Таллонидов, повелел начать историю государства с возведения новой столицы. Ирония судьбы заключалась в том, что сам инициатор не дожил даже до окончания строительства первого дворца, и все заботы о благоустройстве целого города легли на плечи потомков. Демос полагал, что справились они неплохо: Миссолен казался герцогу самым величественным из всех городов империи, в каких ему доводилось бывать. Демосу нравилась идеально спроектированная застройка: прямые широкие улицы, уютные переулки и утопавшие в садах каменные дома, мимо которых было так приятно прогуливаться вечерами. Во всем чувствовался замысел, великий план, чего так недоставало древним городам. Обилие белого камня делало Миссолен светлым в любое время года. Здесь хотелось дышать, здесь хотелось жить.

«До тех пор, пока не выберешься в бедняцкие кварталы. Они везде одинаковы».

Колокольня Великого Святилища извергала невыносимый звон. Широкие улицы начали заполняться суетливыми людьми, кричавшими на всех имперских диалектах. Личная охрана Демоса, как всегда, хранила безмолвие. Ихраз — высокий смуглый энниец с ятаганом и парой кинжалов на поясе держался на шаг позади герцога. Черные глаза мужчины внимательно изучали местность, но движения оставались плавными и спокойными. Лахель держалась по левую руку от Демоса. Лица обоих телохранителей скрывались за пестрыми шелковыми платками.

Вопреки возражениям матери, Демос предпочитал передвигаться по городу пешком. Ходьба бодрила, позволяла размять мышцы больной ноги и способствовала размышлениям. А подумать в это утро было над чем. К примеру, еще несколько дней назад стало известно, что Грегор Волдхард из Хайлигланда прибыл в столицу для воздаяния последних почестей дяде и заседания в Малом совете. Молодой лорд Эллисдора приходился Демосу кузеном по отцу, однако визита, принятого между родственниками, так и не нанес.

«Умудрился вызвать скандал, не сказав ни слова. Что же случится, когда ты, дражайший кузен, откроешь рот?»

— Где остановился лорд Грегор? — обратился Демос к Ихразу. — Дворец любезно предложил ему и его свите покои, но он отказался.

— В резиденции Энриге Гацонского, господин.

— Ну разумеется. Ведь Энриге обручил сына с сестрой Грегора. Говорят, леди Рейнхильда унаследовала красоту матери и нрав отца.

«То есть страшна, как небесная кара, и прямолинейна, словно освендийский дровосек. Интересно, Грегор сам навязался на гостеприимство, или же на этом настояли гацонцы?»

Солнечный свет заливал вымощенный светлым булыжником проспект, простиравшийся от огромного дворцового комплекса до Эклузума. Подъем начал даваться труднее. Здания, выглядывавшие из-за обочин и садов, становились выше и величественнее — здесь обосновались аристократы и богатые гильдии. Оторвав взгляд от замысловатого витража, Демос повернул голову в сторону Императорских садов: публичный парк благоухал и манил тишиной.

Казначей вздрогнул, когда дорогу ему преградил согнувшийся в три погибели нищий.

— Ради милости Хранителя, подайте пару азу! — громко заладил босяк. — Я закажу свечу из черного воска и помолюсь за душу императора в часовне Гилленая, что находится внизу по реке.

Лахель хотела было смести попрошайку с дороги, но Ихраз сделал ей знак остановиться.

— Это мой человек. Дай ему одну дуппу.

Женщина, не отрывая глаз от нищего, достала из кошеля мелкую серебряную монету.

— Мастер Арчелла шлет привет, — обратился попрошайка к герцогу. — Скоро его люди нанесут вам визит! А пока — есть небольшие новости.

— Ну же?

Нищий обнажил в улыбке гнилые зубы.

— Передаю в точности, как мне сказали: того, что вы ищете, в указанном месте нет. Больше ничего говорить не велено.

— Благодарю, — кивнул казначей. — Ступай.

Попрошайка ловко поймал брошенную Лахель монету и, раскланиваясь, попятился к переулку. Демос посмотрел на Ихраза. Слуга пожал плечами.

«Значит, Изары-Таналь в той обители нет. Но кто же тогда мог ее укрыть? Фрейлины допрошены — они ни о чем не знали. Слуги даже под пытками не сказали ничего нового. А друзей у императрицы при дворе не было, это доподлинно известно. И все же ей удалось исчезнуть. Кто-то настолько хорошо помог ей в этом, что даже я вынужден ходить вслепую. Но, раз ее нет в монастыре, почему тогда даже церковники уверены, что она в данный момент находится в обители? Ведь сестра Таналь, возможно, и не существует вовсе. Не исключено, что Изара уже давно кормит рыб в каком-нибудь из притоков Ули».

Демос медленно брел к воротам дворца, погруженный в размышления. Слуги молчали.

* * *

Траурная процессия продвигалась катастрофически медленно. Демос то и дело бросал взгляд под ноги, аккуратно переступая через множество белых цветов, брошенных горожанами на мостовую. Родовое знамя императорской династии несли двое из почетного караула. Демос помнил их лица, не обезображенные полетом высокой мысли. Дежурство в спокойном дворце, будь оно трижды почетным, увы, никак не способствовало раскрытию батальных талантов.

«Зато служит великолепной почвой для пьянства и ведения разгульной жизни».

За караульными следовала процессия церковников, облаченных в расшитые серебром белые одежды. Песнопения наставников и монахов прославляли Хранителя, его последнего сына Гилленая и божественную любовь, обещая вечную жизнь усопшим праведникам.

Гроб с телом императора поместили на богато украшенную черной тканью повозку, запряженную шестью вороными лошадьми. Утопая в пахучих цветах, не перебивавших, впрочем, характерного аромата состава для бальзамирования, Маргий являл своим видом безмятежность и спокойствие. В этом аспекте Демос завидовал ему не меньше, чем отрекшейся императрице, не присутствовавшей на церемонии вовсе.

Глаза слезились от начищенных доспехов братьев-протекторов из Ордена. Воинствующие монахи — конные и пешие, вооруженные копьями, мечами, щитами, алебардами и шестоперами, — несли церковные знамена и гулко вторили молитвам. Демос задержал взгляд на одном из братьев-протекторов — тот неспешно проследовал мимо казначея, глядя строго перед собой.

«Даже не поздороваешься? Где твои манеры, Ренар? Или с тех пор, как ты стал рыцарем Ордена, забыл о нашем родстве? Все еще обижаешься на меня, братец?»

Демос и Грегор Волдхард, будучи ближайшими родственниками покойного, первыми шли по разные стороны от повозки. Горелый лорд то и дело кидал взгляды на кузена, пытаясь прочитать его мысли. Лицо Грегора по большей части выражало сосредоточенность, но кроме этого — ничего. Герцогу Хайлигланда, впрочем, было еще хуже, чем Демосу: начищенный парадный тяжелый доспех весил гораздо больше тонкой туники и легких штанов бельтерианца.

«Вооружение, сияющие латы, благообразная физиономия — следствие длительного пребывания в Ордене, пока тебя оттуда не вытащили в мирскую жизнь, полагаю? Едва появившись в столице, ты показываешь себя воином. Это намек на угрозу или в Хайлигланде принято носить доспехи даже в мирное время?».

Позади Демоса следовал канцлер Ирвинг Аллантайн. Шествие нелегко давалось старику, но герцог Освендиса держался стойко. Его тучный сын Брайс являл собой воплощенную учтивость и то и дело предлагал помощь. Устав от любезностей, дряхлый канцлер шикнул на наследника, и тот понуро занял место в толпе.

«Интересно, у Ирвинга еще не слиплась задница от сладких поцелуев сыночка-подхалима?»

В нескольких шагах от Грегора, упиваясь производимым впечатлением, шли правители Гацоны. Король Энриге был на высоте: напомаженная бородка, золотой венец, украшенный сияющими драгоценными камнями, парчовый шлейф — Демосу подумалось, что гацонцы перепутали похороны со свадьбой. Умбердо и Виттория, старшие дети герцога, мало чем уступали отцу по величине производимого впечатления: то же великолепие в одеждах, те же гордо поднятые головы. Демос отметил яркую красоту принцессы, над подчеркиванием достоинств которой, должно быть, потрудилась добрая дюжина служанок.

«Кажется, Гацона намеревается заключить выгодный брак с кем-нибудь из восточной части материка. Иначе зачем они притащили с собой Витторию? Не ради прощания с Маргием, в самом-то деле».

Следом шли правитель Рикенаара Серхат и Старейшина Раддах из Канедана. Серхат выглядел отвратительно: землистый цвет лица, одышка, налитые кровью глаза. Складки жира, обтянутые красным шелком, отвратительно колыхались при каждом движении.

«Во что нужно сознательно превратить себя еще сравнительно молодому человеку с помощью вина и жирной еды, чтобы, не дойдя до середины столь короткой дороги, уже выбиться из сил?»

Старейшина Раддах, несмотря на преклонный возраст, напротив, был бодр и крепок. Канедан не зря называли природной здравницей: хвойные леса, родниковая вода и обилие полезных трав делали эти земли целительными. Демос помнил, что его отец раз в год непременно отправлялся туда, желая поправить здоровье.

«Хотя, возможно, всему виной был знаменитый канеданский красный эль».

Рыжебородый старейшина, облаченный в подчеркнуто простую, но добротную одежду, прокладывал путь через горы цветов, обильно усыпавших мощеную дорогу проспекта. Поглаживая бороду, он с интересом поглядывал по сторонам, опираясь на резной посох, служивший символом власти в его землях. Казалось, этого старца гораздо больше интересовали витражи, чем песнопения братьев-наставников.

Здесь же были и остальные члены Малого совета, за которыми следовала длинная вереница мелких дворян, представителей соседних государств, церковников, зажиточных горожан и знатных гостей столицы. Где-то позади осталась леди Эльтиния, пожелавшая переговорить во время шествия с послами из Эннии. Чуть поодаль Демос увидел златовласые головы союзников из Латандаля. Десять мужчин и женщин, одетых по самобытной островной моде, двигались с безупречной грацией. Однако леди Ириталь среди них не было.

«Удивительно, что леди посол не прибыла в столицу. Это вызовет вопросы не только у меня. Что подтолкнуло ее к подобному шагу?»

Пристальнее всего Демос наблюдал за представителями королевы Агалы из Таргоса. Послы крутились возле эннийцев, что-то горячо обсуждали с южанами и то и дело кивали в сторону канцлера.

Рундкар и Ваг Ран своих послов, разумеется, не прислали.

«Представляю, как удивился бы Аллантайн, увидев здесь делегацию бряцающих топорами варваров или надменных седовласых вагранийцев. Зато присутствие такой экзотики здорово бы скрасило этот отчаянно скучный день».

Чем ближе они продвигались к площади перед Великим Святилищем, тем уже становился проход: на улицы высыпали тысячи людей. Горожане кричали, молились, пели гимны и извергали проклятия. Демос оторвался от созерцания перекошенных от бешенства и экстаза лиц, чтобы обратиться к Ирвингу. Аллантайн как раз дышал ему в затылок, а вездесущего сына канцлера, к счастью, рядом не оказалось. Брайса оттеснили назад, и Демос мог безбоязненно начать разговор.

— Как я и предполагал, императрицы нет в монастыре, — обернувшись, сказал казначей.

Канцлер не выглядел удивленным.

— Вы лишь подтвердили догадки. — Вокруг стоял такой шум, что Демосу приходилось читать слова по губам. — Что будете делать дальше?

— Как долго вы сможете удерживать случившееся в тайне от таргосийцев?

— Достаточно долго. Но слухи распространятся быстро, если они почуют неладное. Продолжайте поиски.

— У меня есть одна мысль.

— Лишь одна, Демос? — усмехнулся канцлер. — На вас это не похоже.

Горелый лорд пропустил сарказм мимо ушей.

— Вы прекрасно знаете, как строго охраняется дворец.

— И вас интересует, кто мог прошмыгнуть мимо наших караульных?

— Именно, — кивнул Демос. — Мне на ум приходит только гильдия мастера Арчеллы…

— Но Арчелла давно работает на вас. Вы хотите знать, кто еще располагает настолько опытными и умелыми людьми.

— Можно подумать об эннийцах из «Рех Герифас», но эта гильдия никогда не работает с чужестранцами, — продолжил казначей.

Аллантайн прищурился.

— Изучите оба варианта, но я бы рекомендовал вам прояснить и третий.

— Внимаю, — прошептал Деватон.

— Вас не смущает, что служители церкви нам лгут?

— Я уже задавался этим вопросом и логики не увидел. Возможно, столичные наставники еще сами не в курсе. Разве что…

— Вот и проверьте, — коротко приказал Аллантайн и, завидев приближающегося сына, поспешил отступить на пару шагов назад.

Демос задумчиво посмотрел на гроб.

«Проще заставить козла родить, чем выбить хоть что-то полезное из церковников, если они не собираются говорить. Даже если один из слуг Хранителя — мой брат».

* * *

Демос дурел от шума и приторного аромата цветов, хотя даже их благоухание не могло заглушить запах начавшего разлагаться тела. Церковники все тянули свои песни, толпа ревела, а солнце злорадно палило, усугубляя мучения. Каково сейчас было Грегору, облаченному в сталь, казначей предпочитал не думать.

«Кажется, железная выдержка моего кузена компенсируется полным отсутствием обоняния».

Примыкавшие к проспекту улицы оцепили. И хотя причин для беспокойства не было, Демос не мог отделаться от тревожного ощущения. Горожане напирали со всех сторон: всего каких-то двое-трое стражников — и вот они, жаждущие эпохального события люди.

Со стороны переулка послышались невнятные крики. Поначалу отрывистые, они быстро нарастали.

— Берегитесь! Я не могу остановиться! — послышалось слева.

В конце рядов началась непонятная возня. Кто-то истошно вопил, и к хору обеспокоенных голосов добавился стук копыт. Демос обернулся на источник шума.

Прямо на него неслась телега, запряженная двойкой сивых лошадей.

— Уйдите! Уйдите! Пожалуйста!

— Милостивый Гилленай! — визгливо причитала какая-то горожанка. — Он же сейчас врежется!

Началась давка. Человек, правивший телегой, кричал и пытался остановить понесших коней. Испуганные животные ржали и летели вперед. И вместо того, чтобы продвигаться дальше, процессия остановилась.

— Не стойте! Идите вперед! — заорал Демос.

Его не услышали.

Лошади врезались в поредевшую толпу. Телега подпрыгнула, от нее отвалилось колесо и ударило одного из зевак. Тот скорчился, а затем повалился на землю и моментально скрылся под ногами взволнованных людей.

Демос не успел увернуться. Волоча за собой воз, испуганные кони смяли его и налетели на роскошный караван. Казначей упал и выронил траурный факел. Черные ткани затрещали и порвались, гроб накренился, а через несколько мгновений повозка упала набок. Тело Маргия вывалилось из гроба.

— Дерьмо! — Демос наблюдал, как дурацкие цветы ложились вонючим ковром на мостовую. Процессия застыла. Люди продолжали вопить.

«Поздравляю, Демос. Ты накаркал».

Казначей попытался отползти в сторону, но с удивлением обнаружил, что не мог пошевелиться. Левую ногу придавило обломками телеги, и без посторонней помощи освободиться было невозможно.

«Отлично. Теперь я слаб на обе ноги».

Врезавшиеся в процессию лошади лежали здесь же и жалобно ржали. Вокруг царила суматоха. Шок прошел, боль в ноге свирепствовала и мешала соображать. Демос попытался оглядеться. Повозка зацепила Ирвинга и Серхата. Жирному рикенаарцу повезло: он успел отскочить в сторону и всего-то держался за больную руку. Ему уже помогали вставать.

Ирвинг и Брайс пострадали сильнее. Старый Аллантайн, кажется, был без сознания и лежал на руках сына. Стража едва сдерживала сошедшую с ума толпу. Запахло едким дымом — ткань на повозке загорелась. Демоса кольнуло ледяное копье ужаса.

«А я еще гадал, куда подевался мой факел… Проклятье! Только не здесь. Только не это. Только не пламя. Не так близко…»

Почуяв огонь, раненые лошади истошно завопили. Казначей сжал зубы и снова попробовал выбраться. Пропитанная краской ткань занялась очень быстро. Нога болела все сильнее, Демос начал задыхаться.

«Очень глупый конец».

Он мрачно усмехнулся и закрыл глаза.

А затем чья-то рука коснулась его плеча.

— Тихо, — сквозь едкий чад было тяжело понять, кто говорил. — Не шевелитесь, я постараюсь вас освободить.

Казначей закашлялся. Когда порыв ветра немного рассеял дым, он с удивлением уставился на молодого Волдхарда, поднимавшего оглобли и кусок телеги, придавившие ногу.

— Отползайте! Я не смогу долго держать, — прорычал Грегор. Вены на шее хайлигландца вздулись, лицо покраснело, руки дрожали от усилия.

Демос схватил больную ногу и с силой потянул ее, пытаясь игнорировать приступ чудовищной боли. Освобожденная из-под обломков конечность словно взорвалась. Грегор с грохотом опустил ношу и подошел к кузену.

— Маргий… Положите его обратно, — первым делом проговорил Демос.

Грегор бросил короткий взгляд на труп:

— Императору больше некуда торопиться.

«Согласен, без него церемонию точно не начнут. И все же…»

— Вы сможете идти?

Деватон бросил на Грегора красноречивый взгляд:

— Увы, дорогой кузен, боюсь, шествие придется продолжать без меня.

Когда Волдхард помогал Демосу подняться, лицо казначея исказилось очередной гримасой боли. Наконец-то прорвавшиеся сквозь суматоху Ихраз и Лахель приблизились к господину. Он коротко кивнул слугам и обратил взор на кузена:

— Переверните повозку, водрузите гроб обратно и идите к площади. Хоть на руках несите Маргия, но прощание должно состояться. — Грегор недоверчиво взглянул на Демоса, но бельтерианец жестом пресек возражения. — Просто дойдите до площади. Все, что произойдет дальше, будет заботой Великого наставника.

— Но вы…

— Я пойду следом и присоединюсь к вам позже.

На лице Волдхарда отражалась внутренняя борьба.

— Если вы настаиваете, — с сомнением пробормотал хайлигландец.

— Настаиваю! — Демос ткнул сухим пальцем в грудь кузена. — Во имя милости Хранителя просто выполните мою просьбу! Дядя заслуживает нормального прощания!

Волдхард нехотя согласился и, развернувшись, проследовал к перевернутой повозке.

«Вот же упрямец».

Демос, поддерживаемый под локти Ихразом и Лахель, медленно продвигался в конец дворянской процессии. Леди Эльтиния, завидев сына, бросилась к нему с объятиями.

— Со мной все в порядке, — он неуклюже высвободился из крепкой хватки. — Могло быть хуже.

Эннийские послы тактично отошли в сторону. Мать поправила выбившуюся из прически прядь и внимательно осмотрела Демоса:

— Ты же ранен!

— Милостью Хранителя меня вовремя вытащил лорд Грегор, — поспешил успокоить ее казначей. — Я благодарен ему.

— Какое благородство, — фыркнула Эльтиния. — Неужели мальчишка до сих пор следует всем заветам Ордена?

Демос на миг задержал взгляд на могучей фигуре кузена, только что водрузившего гроб с телом императора обратно на повозку. Откуда-то взялась свежая черная ткань, снова посыпались цветы и послышались возгласы ликования. Казначей позволил матери отряхнуть свою тунику.

— Кузен кажется праведником, но время покажет, кем он является на самом деле, — задумчиво произнес он.

Эльтиния внимательно глядела на Грегора. Мусор успели убрать, зеваки продолжали возбужденно шуметь. Волдхард отделился от группы солдат, проверявших подпругу лошадей, и направился к Демосу.

— Праведность, если она не подкреплена смирением, весьма опасное качество. А Грегор Волдхард явно не из тех, кто смирится с неудобным положением. Ради всех нас будь осторожен, — прошептала мать.

— Буду.

«Как всегда».

Хайлигландец приблизился к Демосу и протянул руку:

— Идемте, кузен. Мы оба должны помочь дяде вознестись, скрепив нашу веру молитвой. Я вижу в этом знаке божественную волю — Хранитель желает, чтобы мы вдвоем простились с императором.

Леди Эльтиния, стоявшая за спиной Волдхарда, выразительно посмотрела на сына и пожала плечами.

«Нас, конечно, двое. Все бы хорошо, да жаль, что корона — лишь одна».

Демос взял себя в руки и натянул любезную улыбку:

— Вы меня удивляете, лорд Грегор. Приятно удивляете, спешу заверить.

— Как же иначе? — обаятельно улыбнулся хайлигландец. — Гилленай учил подставлять плечо и протягивать руку помощи в час нужды.

«Ты либо наивный болван, либо решил вести свою игру. Что опаснее?»

— Разумеется, мой дорогой кузен, — поспешно согласился Демос. — Иначе и быть не может. Я с радостью принимаю вашу помощь. Проводим же нашего дядю вместе.

Казначей бросил последний взгляд на мать и с видимым облегчением оперся на локоть Волдхарда. Медленно двигаясь, они проследовали в начало процессии.

Леди Эльтиния с тревогой смотрела вслед хромающему сыну.

* * *

Огромная площадь перед храмом была забита людьми. Белокаменный собор, украшенный множеством высоких тонких башенок, изящными скульптурами и стрельчатыми окнами с великолепными витражами, внушал благоговение и заставлял задуматься о ничтожном месте маленького человека в огромном мире. Прекраснейший храм, однако, был лишь незначительной частью Эклузума — владений Великого наставника Ладария. Здесь короновали, венчали и отправляли в последний путь всех правителей империи. Демос вздохнул с облегчением.

«Все почти закончилось».

Дворяне и важные гости стояли позади наставников в строгом иерархическом порядке, толпе же досталось все остальное место на площади. Ритуал прощания уже начался, но горожане все прибывали, надеясь успеть посмотреть на императорский костер.

Великий наставник Ладарий, в облачении которого было больше серебра, чем ткани, возносил длинные молитвы. Гроб с покойным императором разместили на высоком деревянном помосте, обложенном хворостом. Окончив песнопения, Ладарий посмотрел на Демоса, кивком приглашая родственников проститься с Маргием. Казначей обратился к Грегору:

— Кажется, нам придется идти вместе и на этот раз.

— Сочту за честь, — хайлигландец улыбнулся и помог кузену подняться на помост.

Увидев герцогов вместе, толпа заревела в экстазе. Полетели цветы, люди кричали и молились, воспевали хвалу империи и покойному.

«Надо отдать ему должное, этот молодой Волдхард очень эффектно появился в столице».

Демос не без усилия принял из рук Великого наставника новый факел. Стоявшие внизу монахи ожидали сигнала, чтобы поджечь деревянную конструкцию с разных сторон.

Две руки — обожженная и затянутая в кожаную перчатку — взялись за длинное древко факела. Пламя коснулось соломы и хвороста, в которых утопал гроб Маргия. Небольшие языки пламени лизали сухое дерево, разгораясь все сильнее. Глядя на огонь, Демос почувствовал нарастающее внутри напряжение.

«Ненавижу, ненавижу, ненавижу!»

— Пора уходить, — сухо сказал он.

Кузены аккуратно спустились. Ладарий подал монахам знак поджигать костер снизу. Через несколько мгновений огонь занялся настолько сильно, что поглотил гроб целиком. Толпа гудела и выкрикивала прощальные слова. Церковники вновь затянули песни. Шум заглушил даже треск поленьев и гул огня. Демос поморщился: слишком жарко, слишком душно, слишком знакомо…

Грегор легко тронул кузена за плечо:

— Я благодарен вам за оказанную честь, лорд Демос. И рад близкому знакомству.

— Взаимно, — кивнул казначей. — Лишь сожалею, что оно не состоялось несколько дней назад во дворце.

Волдхард обезоруживающе улыбнулся:

— Мне тоже жаль, — ответил он. — Но я не смог отказать самому Энриге Гацонскому. Моя сестра, сами понимаете… Если ваше приглашение еще в силе, при удобном случае я с удовольствием нанесу визит вашему Дому.

«При удобном случае… Дерзишь, братец. Ну что же, сам виноват. Хранитель мне свидетель, я хотел, как лучше».

— Разумеется. — Демос немигающим взглядом смотрел на разбушевавшееся пламя. Грегор оторвал взгляд от костра и с тревогой посмотрел на кузена.

— Вы очень бледны. Вам действительно не нужна помощь? Все же сегодня вам досталось, а скоро состоится заседание…

— Ценю вашу заботу, лорд Волдхард, — казначей с усилием оторвал взгляд от пламени и растянул губы в уродливой улыбке. — Нет причин для беспокойства. Просто у меня… особые отношения с огнем.


Эллисдор.


Ириталь не осмеливалась признаться, что на самом деле не любила Эллисдорский замок. Совершив множество визитов, проведя в его стенах недели напролет, она так и не смогла привыкнуть к угнетающей архитектуре Хайлигланда. Здания здесь по большей части были приземистыми, стены — невероятно толстыми, даже храмы и монастыри, казалось, являли собой готовность держать длительную оборону. Что уж говорить о замке — за всю многолетнюю историю он ни разу не был взят приступом, лишь затяжные осады заставляли обессилевших от голода правителей открывать ворота.

Разумеется, в особенностях местной архитектуры прослеживалась весьма четкая логика — страна, сотни лет пребывавшая в перманентном состоянии войны с северянами, не могла позволить себе роскошь строительства ажурных мраморных дворцов. Ни в островном Латандале, ни в расположенном на самом юге западной части материка Латан Уфаре законы военного времени не действовали, что позволяло правителям возводить восхитительные в своей легкости и красоте здания.

В Хайлигланде все было иначе.

Солнце светило, но грело лишь летом, и этого едва хватало для сбора одного урожая, в то время как в Латан Уфаре умудрялись собирать по три за год. Зимой унылые пастбища и низкие холмы Хайлигланда превращались в голую пустошь, замерзали реки и озера, замирала жизнь. Особенно суровые зимы уносили больше жизней, чем эпидемии оспы или чумы.

И все же хайлигландцам повезло гораздо больше, чем рундам. Люди, которых в империи называли не иначе как варварами, всего лишь стремились выжить. Ириталь удивляло, почему всего за какое-то тысячелетие и хайлигландцы, и освендийцы умудрились забыть, что имели с рундами общих предков. Мощное телосложение, высокий рост, выдающаяся выносливость — все это досталось родичам Грегора Волдхарда от варваров, давным-давно спустившихся на юг в поисках пригодной для возделывания земли. И сейчас те, кто некогда принадлежали к тому же несгибаемому народу, никак не хотели делиться обретенным богатством с бывшими сородичами. Рунды, отчаянно нуждавшиеся в плодородной почве, были готовы драться за нее до конца. Хайлигландцы, в свою очередь, отстаивали права на собственность с поистине ошеломляющей жестокостью.

Эта война, казалось, не закончится никогда.

Ириталь понимала: у северян непременно получится захватить Спорные земли, но только если враждующие друг с другом племена смогут ударить сообща. Поговаривали, что в Рундкаре появился вождь, объединивший множество кланов. Армия Магнуса Огнебородого увеличивалась с каждым годом, наращивала мощь и угрожала границам.

Тем хуже было для Хайлигланда.

Посол тяжело вздохнула, бережно закрыла одолженную у наставника книгу и прошлась до окна. От долгого чтения «Северных хроник» за авторством странствующего брата Арция затекла спина, а ноги умоляли о разминке.

Ириталь прищурилась от яркого солнца. Заметно потеплело. На холмах, окружавших Эллисдор, уже вовсю проклевывалась зеленая трава. Дни стали длиннее, на суровых лицах замковых слуг все чаще появлялись улыбки. Даже нудные проповеди наставников в большом Святилище Нижнего города стали заметно короче — церковники в этих краях понимали важность каждого светлого часа для людей, старающихся успеть сделать до темноты как можно больше.

Но ничто из этого Ириталь не радовало.

Посол услышала, как за дверью ее покоев сменились очередные караульные. Служанки-латанийки бросили тревожные взгляды на госпожу. Ириталь лишь пожала плечами, демонстрируя бессилие. То, что поначалу показалось ей обыкновенным проявлением заботы, внезапно оказалось ударом с неожиданной стороны.

Грегор неприятно ее удивил. В день своего отъезда, холодным ранним утром, он отбыл сразу же по окончании краткой службы в маленьком замковом Святилище. Ириталь узнала об отъезде герцога только когда спустилась к завтраку. Тем же утром Ириталь увидела солдат возле дверей отведенных ей покоев. Сам факт наличия охраны ее не удивлял — статус посла обязывал принимающую сторону брать на себя обязанности по обеспечению безопасности важной гостьи. Чаще всего это поручалось замковой страже, но Ириталь стерегли люди из личной гвардии Грегора. То были воины, но не стражи, и обычно они не снисходили до охраны гостей.

Не имея оснований для подозрений, Ириталь нашла объяснение и этому — в конце концов, империя пребывала в состоянии зарождающегося хаоса, судьба огромного государства пока что оставалась неизвестной, а северяне обладали неприятным свойством быстро оправляться от нанесенных хайлигландцами ударов. Рассудив трезво, латанийка успокоилась и перестала искать второе дно там, где его не было.

Так продолжалось ровно до тех пор, пока она не попыталась покинуть замок.

Наткнувшись на решительное сопротивление стражи, Ириталь поспешила обратиться к барону, назначенному управляющим замка в отсутствие Грегора. Альдор ден Граувер с безукоризненной вежливостью, достойной императорского придворного, сообщил послу, что охрана была приставлена к ней по личному приказу лорда Грегора. Когда же Ириталь осведомилась о причинах, барон ими не поделился, но объявил, что ее превосходительству запрещалось покидать Эллисдор до возвращения правителя.

Приказ Грегора можно было толковать как угодно, но суть его оставалась неизменной — Волдхард превратил свою возлюбленную в узницу.

Гвардейцы преследовали ее везде — на всех церемониях и встречах, во время прогулок и отдыха, за трапезой и даже в Святилище. В час молитвы конвоиры не покидали зал, а лишь отходили на почтительное расстояние, дабы не мешать вознесению речей во славу Хранителя. Верные Грегору солдаты следовали за ней по пятам и контролировали каждый шаг латанийки, разве что не заглядывали в ее ночной горшок. Впрочем, Ириталь была уверена: прикажи им лорд Волдхард, они без вопросов сделали бы и это.

— Ради моей безопасности, как же! — раздраженно прошипела посол, отвернувшись от окна. — Да он просто решил держать меня в заложниках до решения Малого совета, зная, какую ценность я представляю для империи!

Ее дамы молчали, опустив глаза.

Ириталь едва сдерживала бессильную ярость. Смерть Маргия сильно предвосхитила события, сбила с толку, заставила ее действовать практически вслепую. Не следовало обладать выдающимся умом, чтобы понять: бездетный правитель оставит после себя сомнительное наследие, рискующее перерасти в междоусобицу. Сама Ириталь с этого момента оказалась в крайне затруднительном положении — невеста императора без жениха. Она понимала, что никогда не сможет переиграть Горелого лорда, и не желала становиться частью интриг его Дома. Грегор представлялся Ириталь более выгодным союзником — молод, красив, горяч, не особенно прозорлив, но горячо любим народом Хайлигланда. Все это могло сделать его достойным соперником Демоса за счет поддержки знати, не согласной с кандидатурой Деватона. Пока что сложившаяся ситуация давала Ириталь передышку и время на размышления. Одно посол знала точно: ни при каких обстоятельствах ей не следовало появляться в Миссолене. Ибо каждая из противоборствующих сторон сделала бы все возможное, чтобы получить ее в качестве союзницы. Или, что вернее, заложницы. Она ожидала подобного хода от Деватона, но отнюдь не от своего возлюбленного.

Ириталь не могла допустить и мысли, что Грегор Волдхард, эта дубина в кольчуге, перехитрит ее и окажется не лучше тех, от кого она так стремилась укрыться. Доверившись ему, отдав самое ценное и опорочив себя в глазах всего мира, она получила лишь заточение в Эллисдорском замке. Решив выбрать наиболее легкий из возможных вариантов, леди Ириталь сама загнала себя в ловушку. Следовало как можно быстрее выбираться из этой паутины, пока дело не приняло угрожающий оборот.

Она срочно нуждалась в новом плане.

* * *

— Ваша милость! — громко прошептал слуга Ганс на ухо Альдору, жестом указывая на Ириталь, расположившуюся на скамье возле входа в канцелярский кабинет. Посол, как ей и было положено, появилась в сопровождении неизменных гвардейцев и пары златовласых служанок.

Барон закатил глаза и тяжело вздохнул. Он уже предвкушал очередной спор с недовольной вынужденным заточением женщиной. Предыдущие попытки втолковать ей, что положение не изменится до возвращения Грегора, успехом не увенчались — раз в несколько дней латанийка врывалась в кабинет барона, бесцеремонно отрывала его от работы и весьма эмоционально высказывала соображения относительно приказа герцога.

Впрочем, сегодня, к удивлению Альдора, леди Ириталь была сдержана. По крайней мере, ей хватило такта обозначить свое присутствие и дождаться, пока у барона появится время на разговор. Понимая, что лучше закончить с ней побыстрее, Альдор нехотя передал бумаги помощникам и направился к гостье.

Их неприязнь была взаимной, но ради любви герцога и всеобщего спокойствия оба держали себя в руках. Грегор подозревал, что дружба между двумя самыми близкими ему людьми так и не заладилась, но не стремился предпринимать какие-либо шаги для их примирения.

Грегора Волдхарда не волновали такие мелочи.

У Альдора и посла даже могли бы найтись общие темы для разговоров — оба увлекались историей и литературой, но в общении с леди Ириталь барону было трудно выходить за рамки сухой светской беседы. Каждый раз, заговаривая с ней, он не мог отделаться от воспоминаний о муках, которые эта молодая женщина причинила его ближайшему другу, и не находил сил ее простить. Поэтому, когда Грегор повелел приставить к латанийке охрану и ни под каким предлогом не выпускать ее из Эллисдора, Альдор ден Граувер почувствовал злорадное удовлетворение — пусть немного помучается. Не одному же Грегору постоянно страдать за двоих.

— Ваше превосходительство, — барон поклонился с подчеркнутым изяществом и сохранил бесстрастное выражение лица. — Если вы желаете знать, изменилось ли ваше положение, вынужден огорчить. Новых распоряжений от его светлости не поступало.

Ириталь вспорхнула со скамьи, многослойные одеяния взметнулись за ней зелеными волнами. Ткань великолепно подчеркивала цвет глаз, а прическа на этот раз была убрана не цветами, но молодыми листьями, ради которых служанки, судя по всему, ободрали осину, выросшую возле замкового Святилища. То-то утром Альдору дерево показалось непривычно голым на фоне прочей растительности.

Латанийка обворожительно улыбнулась.

— Давайте немного прогуляемся, — она подала сенешалю руку, унизанную серебряными браслетами. — Совсем недалеко, обещаю. Я хочу вам кое-что сказать.

Барон пожал плечами и молча позволил Ириталь взять себя под локоть. Гвардейцы и служанки проследовали за ними, оставаясь позади.

— Что вас привело, леди посол? — не глядя на девушку, спросил Альдор.

— Я переосмыслила наши с вами отношения и пришла к выводу, который меня огорчил.

— Могу ли я поинтересоваться, что это за вывод?

Ириталь склонила голову к плечу барона.

— Видите ли, мы с вами искренне печемся о будущем одного и того же человека, но при этом ведем себя как враги, — шепнула она. — Вам не кажется это неправильным?

Неправильным ему казался выбор Грегора, но вслух этого произнести Альдор не смел.

— Возможно, — кивнул он. — У вас есть предложения?

Посол снова улыбнулась:

— Этот край и так постоянно страдает от войн. Давайте подарим ему хотя бы одно маленькое перемирие между двумя людьми. Ради того, кому мы оба желаем лишь добра.

Барон бросил на женщину заинтересованный взгляд. Разумеется, она изменила тактику. Поняв, что ничего не добьется скандалами и угрозами, латанийка решила подкупить его дружбой. Это было ожидаемо и неудивительно.

— Я согласен, — выдержав паузу, ответил Альдор. — Да будет мир. Ради того, кому мы оба желаем лишь добра. Но только ради него.

Латанийка просияла.

— Отличное начало. Я высоко ценю вашу мудрость. — Барон искоса посмотрел на посла и не дал себе труда улыбнуться в ответ. — И раз мы теперь друзья, приглашаю вас закрепить наше долгожданное примирение совместным ужином.

От церемонных расшаркиваний барона затошнило. Альдор помедлил, подбирая правильные слова.

— Я безмерно признателен за приглашение, однако вряд ли смогу принять его в ближайшее время. Увы, в отсутствие лорда Грегора и его мудрой свиты справляться с потоком прошений стало весьма сложно.

Ириталь сочувствующе закивала, но лишь крепче сжала руку барона.

— Я понимаю. И все же настаиваю, чтобы вы как можно быстрее меня посетили. Мой повар приготовит изумительных куропаток в пряностях.

Альдор поклонился:

— Непременно. Еще раз благодарю за приглашение, ваше превосходительство. А теперь я должен вернуться к работе.

— Разумеется, — латанийка улыбнулась ему на прощание и, поманив к себе гвардейцев, покинула зал.

— Этого еще не хватало, — тихо проговорил барон, когда свита Ириталь скрылась в темноте коридора.

Внезапное расположение женщины, которая раньше не выносила его на дух, не застало его врасплох, но заставило задуматься о ее мотивах и планах на ближайшее будущее. Следуя логике, леди Ириталь должна была заручиться его, Альдора, доверием, убедить весь замок в своей безобидности и, воспользовавшись преимуществом, либо сбежать, либо начать плести какую-то хитрую интригу внутри самого замка.

Но, что бы она себе ни надумала, это барону было совершенно ни к чему. Кроме того, Альдор ден Граувер терпеть не мог жареных куропаток.


Вольный город Гивой.


Человек в надвинутом на самые глаза капюшоне указал на худощавого лекаря, выходившего из лавки травника:

— Об этом эннийце ты говорил?

Гнилой переглянулся с двумя товарищами и кивнул. Встречу назначили близ рыночной площади вольного города. Место выбрали удобное: все подходы неплохо просматривались, но закоулок, где наемники встретились с нанимателем, был скрыт от лишних глаз за кучей барахла и телегами торговцев. Рядом истерично лаяла собака, безуспешно пытавшаяся добраться до здоровенного черного кота, надменно взиравшего на суетливую дворнягу с вершины забора.

Незнакомец, вечно носивший свой дурацкий капюшон, нанял троих наемников из «Братства» сравнительно недавно. Работенка была не пыльная: пока он не требовал от них ничего, кроме сбора сведений о живущих в Гивое выходцах из Эннии и слежки за некоторыми из них.

Наниматель поведал, что охотился за головами беглых рабов, но более о себе не сказал ничего. Даже не назвался. Это во многом объясняло его скрытность: попадаться на глаза беглецу он не хотел. Впрочем, у каждого были свои тайны, и наемники предпочитали не лезть не в свое дело до тех пор, пока этот странный незнакомец исправно им платил.

А распоряжался он своими средствами весьма щедро. Гораздо щедрее, чем Танор.

— Ага, — прошепелявил Гнилой. — Этого зовут Рианос, служит при «Сотне». Тихий мужик. В город выходит редко, обычно сидит в поместье. Иногда принимает болезных из горожан, там же. Видать, в «Сотне» нечасто увечные бывают, раз он тратит время на других.

Наниматель небрежно отмахнулся и поглядел вслед лекарю.

— Приведите его на пятую пристань сегодня вечером. Но тихо.

Гнилой почесал плешивый затылок, провел языком по коричневым зубам и подозрительно прищурился.

— Эй, приятель, мы так не договаривались! — Он сказал это громче, чем следовало, и в следующий момент оказался крепко припечатан к стене амбара. От удара с крыши посыпалась пыль, что-то позади зловеще скрипнуло.

— Тише, — шикнул тип в капюшоне и, убедившись, что наемник не собирался поднимать шум, ослабил хватку.

— Ты сказал, что заплатишь за слежку, — возмущенно затараторил Гнилой. — Так мы и следили за эннийцами. Но ты не говорил, что придется кого-то хватать. Тем более — из «Сотни».

— В чем проблема?

Гнилой вытаращился на нанимателя:

— Как в чем? Это же «Сотня»! Артанна на короткой ноге с градоначальником. Ты не местный и не знаешь здешних порядков. Будь это любой другой энниец — без вопросов. Но Артанне и ее бойцам без повода лучше дорогу не переходить. Наш главарь и так с ней на ножах, но он дал приказ никого из «Сотни» не трогать. Если выяснится, что мы взяли этого лекаришку, дерьмо полезет со всех щелей!

— Эта вагранийская шлюха долбанутая на всю седую башку, — со знанием дела подхватил Кривой — долговязый наемник с приметным изогнутым шрамом на лбу. — О ней и раньше всякое говорили, дескать, крыша у бабы поехала после рундского плена. Но после того, как пришили одного из ее дружков, она совсем рассвирепела. Мы, случись что, не хотим попасть под раздачу. Так-то.

— А если Танор прознает… Нам лишние проблемы не нужны, приятель, — подытожил Хромой и неуклюже припал на одну ногу. — Так что извини, чужак. Не могем.

Наниматель повернулся к товарищам Гнилого и оскалился.

— Успокойтесь, парни, — миролюбиво сказал он. — Проблем с Артанной не будет. Мне нужен лишь энниец. Рианос был рабом, и он сбежал. Я здесь для того, чтобы вернуть собственность домой. Три золотых имперских аурэ — и вы приводите его в условленное место. Сегодня же. Если сделаете все тихо, ни у кого не будет повода для беспокойства.

В качестве демонстрации серьезных намерений он потряс кошелем. Монеты сладко звякнули, стукнувшись друг о друга.

Наемники неуверенно молчали, обдумывая излишне щедрое предложение. На один аурэ можно было жить по-королевски в течение целой недели, лить рекой хайлигландскую крепкую, нюхать паштару и даже включить в программу ежедневное посещение дорогого гацонского борделя, где каждая шлюха походила на царицу. Но внезапная смена задания насторожила даже Гнилого, а уж он не привык крутить носом, когда дело доходило до выполнения грязной работенки. Что-то во всем этом предприятии было не так.

Человек в капюшоне вздохнул и покачал головой:

— Видимо я не настолько убедителен. Хорошо, проясню ситуацию. Вы соглашаетесь и приводите эннийца в указанное место сегодня, пока мое предложение в силе. Завтра ваши услуги мне уже не понадобятся, и вы лишитесь шанса хорошенько отдохнуть за счет моего хозяина, — в тихом и спокойном голосе незнакомца чувствовалась едва уловимая, но весьма очевидная угроза. — Ибо завтра отходит корабль до Агарана, а я очень хочу на него успеть. Хозяин соскучился по своему сбежавшему рабу, но он не будет ждать вечно, и меня поджимают сроки. Однако вместе со мной исчезнет и наша маленькая тайна, а золото — останется. Ну разве не соблазнительно звучит?

Гнилой продолжал молчать. Их было трое, они могли бы убить этого чужака и завладеть его деньгами прямо сейчас — Гнилой не сомневался, что его товарищи думали о том же. Там, под полой темного плаща, скрывалось настоящее богатство, стоило только протянуть руку. Но проверять отчего-то не хотелось.

— А что нам мешает просто убить тебя и забрать золото? — с вызовом спросил Кривой. — Прямо сейчас.

Человек в капюшоне широко улыбнулся:

— О, право дело, не стоит. Я крайне талантлив во всем, что касается драки, иначе господин не отправил бы меня за море в одиночку. — В подтверждение своих слов он показал вторую руку. Вместо мешка с золотом смуглые пальцы нанимателя сжимали рукоять ножа. — Не нужно ссориться, если мы можем помочь друг другу.

— Эй, ладно тебе, — Хромой аккуратно тронул заказчика за плечо. — Не нагнетай, чужак. Приведем мы твоего эннийца.

— Он нужен мне сегодня до полуночи, — наниматель спрятал нож и снова потряс кошелем. — Это вы получите на месте. Каждый по одному аурэ.

Гнилой кивнул, и его собеседник вновь оскалился, обнажив непривычно ровные и белые зубы. Такие крепкие и здоровые, что наемника взяла зависть — он-то давно растерял большую часть своих. Кинжал вернулся в ножны, напоследок сверкнув лезвием.

— Ты меня понял? — еще раз обратился заказчик к Гнилому.

Головорез цокнул и подтянул ремень.

— Будет тебе твой раб, как и договорились. Только не размахивай передо мной этой тыкалкой.

Ответа он не получил. Незнакомец в капюшоне просто скрылся за углом и быстро смешался с толпой на площади. Через несколько мгновений наемники совершенно потеряли его из вида — чужак словно растворился в воздухе.

— Вот же сукин сын! Угрожать мне вздумал, — прошипел Гнилой и смачно плюнул под ноги. — Интересно, сколько еще у него золотых в кошеле? Что, если мы действительно его ограбим?

Кривой нервно почесал шрам и покачал головой:

— Плохая идея, задницей чую. Я порасспрашивал о нем народ в порту, но ничего толком не узнал. Как будто его и не было вовсе! Не к добру это. Но Танор нам никогда столько не платил, а я новую бабенку в борделе приметил. А может вообще уйду со службы и уеду на юг…

Хромой хрустнул увечной ногой и зло покосился в сторону площади.

— Этот человек работает на эннийского господина, а наставник в церкви говорил: «Не доверяй эннийцам», — напомнил он. — Надо быть начеку.

Гнилой презрительно посмотрел на спутника и снова сплюнул:

— Наставник так говорит, потому что все эннийцы — безбожники и не следуют Пути. Нам-то какое дело до веры?

— Но все-таки…

— Ты аурэ-то хоть раз в жизни держал в руках?

— Нет…

— И я не держал, — вздохнул Гнилой. — Но очень хочу. И мне плевать, что это золото лежит в кошеле безбожника.

* * *

Рианос кутался в шерстяную накидку в попытках спастись от промозглого ветра с реки. Одной рукой лекарь придерживал полы плаща, вторая была занята корзиной с травами для снадобий. Лекарь уже миновал торговый квартал и решил срезать путь, пройдя через старые литейные. Пряные ароматы трав немного заглушали уличную вонь. Рианос отщипнул небольшой ярко-зеленый листок от тонкого стебля и отправил в рот: это кислое растение хорошо отбеливало зубы и снимало воспаления. В Эннии его жевали все — от босяков до членов Магистрата — и называли гурусом. Отвар из его плотных листьев помогал от лихорадки, а весной, с ее переменчивыми ветрами и простудами, это свойство было особенно полезным. Рианос очень жалел, что в Гивое, в отличие от Эннии, попытка достать гурус превращалась в целое приключение: на родине-то он рос на каждом шагу.

Впрочем, с этим можно было смириться. Не самая крупная жертва ради свободы.

Лекарь снова поправил распахнувшиеся полы плаща и перехватил корзину поудобнее. Темнело быстро, а до поместья «Сотни» оставалось еще полпути через не самые дружелюбные окраины и затем — по совсем раскисшей северной дороге. Рианос еще мог успеть разобрать и даже перетереть некоторые из купленных трав прежде, чем колокол зазвонит к ужину. Сейчас он жалел, что не взял коня и по привычке отправился в город пешком.

Рианос все еще чувствовал себя чужим в Гивое и не тешил себя надеждой, что это когда-нибудь изменится. Если имперцев здесь терпели и привечали, то эннийцам не доверяли и могли даже поколотить.

С другой стороны, кому он был нужен?

Лекарь едва успел миновать литейный квартал с покосившимися деревянными бараками, когда из-за угла вышел коренастый человек с проплешинами на голове.

— Эй, мужик! Ходи сюда! — услышав неприятный скрипучий голос, Рианос остановился и огляделся по сторонам. В переулке больше никого не было. Плешивый подошел ближе, его испещренное мелкими шрамами от оспы лицо выглядело озабоченным. — Я где-то тут булавку от плаща потерял. Медная такая, не видел?

Энниец заметил на его рукаве нашивку с символом «Братства» и невольно напрягся. В городе все только и ждали, когда противостояние наемников Артанны и Танора выльется из негласного в настоящую бойню. С другой стороны, сам Рианос никаких отличительных знаков «Сотни» не носил, хотя обезображенное клеймом раба лицо делало его приметным.

Стараясь сохранять самообладание, лекарь пожал плечами:

— Не видел. Извините, господин, я очень тороплюсь.

— Да ладно тебе, мужик, ну помоги поискать, — прошепелявил наемник, и Рианос увидел его гнилые зубы — частое явление среди жителей мест, в которых не знали гуруса.

— Простите, но не могу. Я действительно очень спешу.

— Ну конечно, — оскалился гнилозубый. — Только вот спешишь ты не туда.

Рианос слишком поздно сообразил, что уже нарвался на неприятности. Он медленно потянулся к заткнутому за пояс кинжалу, но запутался пальцами в длинных полах плаща. Да и что он мог сделать с одним ножиком?

Осознание, что он вляпался в крупные неприятности, пришло слишком поздно, когда гнилозубый наемник без церемоний врезал лекарю по носу. Бывший раб пошатнулся, в глазах потемнело. Он ощутил сильный удар по затылку и выронил корзину.

Из глаз посыпались искры, а секундой позже Рианос провалился во мрак.


Миссолен.


«Итак, нас двое. Грегора Волдхарда из далекого Хайлигланда в столице не знают. Моя репутация, разумеется, тоже не играет мне на руку. Зато аристократы осознают, кто платит за их развлечения при дворе. Тем же, кто страдает провалами в памяти, нужно аккуратно напомнить».

И Демос напоминал. В столичной резиденции Дома Деватон, мало уступавшей императорскому дворцу размерами и роскошью убранства, постоянно давались званые вечера. Во времена празднеств в парадных залах лились рекой тонкие южные вина, играли лучшие музыканты империи, а лакомства разносили идеально вымуштрованные слуги. Получить приглашение к Деватонам означало стать частью высшего столичного общества. Этим статусом дорожили, за него боролись и стремились к нему столь отчаянно, что были готовы оказать знатному семейству любые услуги. Всем этим великолепием заправляла блистательная леди Эльтиния.

Именно поэтому Демос предпочитал занимать скромные покои в императорском дворце.

«Почему нам удается сотрудничать во всем, что касается интересов Дома, но, стоит затронуть тему моего будущего, как мы готовы разорвать друг другу глотки?»

Леди Эльтиния, несомненно, была поистине выдающейся женщиной, и Демос любил ее, как всякому сыну полагается любить мать. И ни на йоту больше. Душевной теплоты и настоящего семейного взаимопонимания между ними не было и в помине. Демосу случилось родиться первенцем, наследником огромного состояния и титулов, отчего с самого рождения он ощутил всепоглощающую мощь давления материнских ожиданий. Жажда власти и тщеславие леди Эльтинии преследовали его с дня появления на свет. Порой Демос искренне хотел ее убить, но в то же время воздавал хвалу небесам за те жестокие уроки, что преподала ему мать.

Сейчас они вновь были вынуждены работать сообща. Леди Эльтиния, будучи женщиной блестящего ума, давно оценила ставки. Разумеется, жертвовать своим положением ради какого-то хайлигландского варвара она не намеревалась, даже если бы Демосу не светила корона. Но обстоятельства сложились наилучшим образом для удовлетворения ее неуемных амбиций. А посему она уже давно обзавелась списком дворян, которых следовало привлечь на сторону Деватонов. Особенно следовало бороться за Рикенаар. Именно этим леди Эльтиния и занималась, когда Демос незаметно покинул банкетный зал резиденции.

Увешанный гобеленами широкий коридор подарил прохладу, и начавшаяся было мигрень немного утихла. Казначей вздохнул с облегчением, но тут же поморщился от боли иного рода: раненая нога напомнила о себе. Становилось все хуже. Теперь Демосу приходилось передвигаться медленно и лишь при помощи трости.

«Интересно, когда же государственная служба вконец меня добьет?»

— Идем, — коротко бросил Демос Лахель, дожидавшейся его возле двери к потайной лестнице. Излюбленный цветастый платок на голове она сменила на черный. — Ихраз готов?

Эннийка с сомнением посмотрела на ногу господина.

— Брат ждет в саду. Вы уверены, что сможете пройти такое расстояние? Путь неблизкий.

«Разве у меня есть выбор? На лошадь я не залезу, а экипаж, как и паланкин, привлечет к себе ненужное внимание. Но увидеться с Арчеллой необходимо. Чем скорее, тем лучше для всех нас».

— Справлюсь, — тихо проговорил казначей и, накинув на плечи простой темный плащ, медленно поковылял дальше. Вскоре он в растерянности остановился перед узкой лестницей.

«Совсем забыл об этом затруднении. Какой позор — глава могущественного дома не может справиться с безобидными ступенями!»

Он сделал осторожный шаг. Нога вспыхнула болью и отчего-то стрельнула в позвоночник. Демос сдавленно взвыл, но, поймав полный сострадания взгляд телохранительницы, сделал ей знак не вмешиваться.

— Должен… сам, — прокряхтел он и, крепче схватившись за перила, продолжил спуск.

«Я могу ходить. Все еще могу. И дойду хоть до самого Сифареса пешком, если это поможет найти Изару».

Неуклюже преодолевая спуск, Демос отчасти возрадовался своим увлечениям иностранными языками: на каждую ступеньку приходился добрый десяток ругательств, которыми казначей мысленно костерил злополучную лестницу на всех известных ему диалектах.

«И ведь ни разу не повторился. Почти повод для гордости. Проклятье, как же больно».

Лахель молча двигалась рядом, готовая помочь господину в любой момент. Ближе этой немногословной женщины и ее брата у Демоса не было никого. Двое слуг-эннийцев знали большую часть его слабостей и пороков, могли перечислить каждую его болячку, были патологически ему верны и пользовались привилегией говорить с господином откровенно. И все равно, с какой бы доверительной теплотой Демос ни относился к телохранительнице-южанке, он не позволял себе крепких выражений в ее обществе.

«В конце концов, она тоже дама, пусть и бывшая рабыня».

Когда вынужденная экзекуция подошла к концу, и Демос почувствовал ровную твердь каменного пола, силы на миг его покинули. Лахель среагировала мгновенно и подхватила слабеющего господина под локоть.

— Все в порядке, — сглотнув, проговорил Деватон. — Это, признаться, оказалось сложнее, чем я предполагал.

Казначей пошарил в кармане и выудил маленькую шкатулку с паштарой. Сунув в ноздри по щепотке, он шумно вдохнул и прикрыл глаза. Через несколько мгновений ему стало легче, а боль в ноге притупилась.

«И что бы я делал без этого серого порошка?»

Лахель неодобрительно покачала головой, но промолчала.

«Не смотри на меня с укоризной, дорогая. Я прекрасно осознаю, что иду по скользкой дорожке, но сейчас это единственный способ оставаться в сознании. Когда-нибудь я остановлюсь, если еще буду на это способен. Но не сегодня».

Они вышли на задний двор. За стеной располагался прекрасный сад с фонтанами, фруктовыми деревьями и скульптурами. Гости наслаждались теплым весенним вечером, прогуливаясь по засыпанным белой мраморной крошкой аллеям. Со стороны сада доносились голоса. Опьяненные ароматным воздухом, заливались соловьи. Объявленный церковью траур, казалось, никого не волновал.

«Чудный вечер. Досадно, что мне придется наслаждаться им в бедняцком квартале».

Миновав низкую стену сада, Демос и Лахель свернули в другую сторону. Они медленно прошли мимо амбаров, складов и нескольких погребов. Вдалеке ржали лошади и слышались разговоры слуг.

Ихраз ожидал господина и сестру в тени пристройки, и он был не один. Деватон с усилием подтянул ногу и оперся на трость. Собеседник Ихраза заметил их издалека и пошел навстречу казначею.

«Да это же мастер Арчелла собственной персоной! — Демос прищурился, узнав могучую фигуру шпиона. — Как благородно с его стороны избавить меня от необходимости тащить свои искалеченные ноги через полгорода».

Подойдя ближе, Демос понял, что не ошибся.

— Мастер Арчелла, — тихо произнес казначей. — Вот так неожиданность. А я как раз собирался навестить ваше логово.

Шпион откинул капюшон и грациозно поклонился:

— Рад видеть вас в добром здравии, лорд Демос.

«В добром? Шутишь?».

— И что же заставило вас лично прокрасться в мой дом?

— Он перехватил меня на выходе из дворца, — недовольно проговорил Ихраз. — Охрана совсем распоясалась.

Арчелла обворожительно улыбнулся, нависнув над Демосом.

— Я лишь напомнил вашей светлости, что стою своих денег, — беззлобно усмехнулся он. — Мне передали, что вы пожелали увидеться со мной лично, и для разнообразия я решил прогуляться.

Демос жестом отпустил телохранителей и крепче перехватил трость. Ихраз и Лахель безошибочно уловили намерение господина и отошли в сторону.

Шпион бросил на Демоса заинтересованный взгляд:

— Я весь внимание, ваша светлость.

— Скажите, мастер Арчелла, кто может незаметно пробраться в императорский дворец и вывести оттуда человека так, чтобы это осталось незамеченным?

— Например, я, — улыбнулся исполин.

— Но ваши люди этого не делали.

— Вы же меня об этом не просили.

— Только не вздумайте изображать оскорбленную невинность, мастер Арчелла. Я знаю, что вы кормитесь не только из моего кармана, но не препятствую до тех пор, пока это не мешает нашему сотрудничеству.

Шпион равнодушно подал плечами.

— Всегда ценил вашу мудрость. Однако мои люди работают во дворце исключительно по вашему указу.

«Еще бы. Твоя верность стоила мне очень дорого».

— И сейчас мне нужно знать, кто еще способен провернуть трюк с кражей человека из дворца, — настаивал казначей.

— Мы же в столице, милорд…

— Именно поэтому я адресую этот вопрос вам. Я всего пять лет живу в Миссолене и могу что-то упустить. Напрягите память, Арчелла. Столица — ваш дом.

Шпион почесал аккуратно подстриженную бороду.

— Кто бы это ни сделал, у него либо были очень крепкие связи во дворце, либо способ отвести охране глаза, — он многозначительно посмотрел на казначея. — Деньгами, угрозами или даже колдовством. Это точно не сами таргосийцы: их руки коротки, а влияния недостаточно. Впрочем, сомневаюсь, что и у имперцев есть ресурсы для столь дерзкого деяния.

— У имперской знати нет не только ресурсов, но и мотивов, — устало проговорил казначей. Нога начинала ныть все сильнее. — Дама, о которой мы говорим, не представляла угрозы для их положения.

— Тем интереснее клубок, который мы распутываем. Я очень люблю загадки, которые вы мне подкидываете.

«А еще больше — деньги, которые я тебе плачу».

— Итак, ваше последнее слово, мастер Арчелла? — боль становилась невыносимой. Демосу хотелось тихо скулить, и держался он лишь благодаря паштаре, действие которой начало слабеть.

— Есть только одно место, закрытое от меня и моих людей, — стерев с лица привычную улыбку, прошептал шпион. — Место, пробираться в которое не рискую даже я, ибо боюсь гнева братьев из Коллегии.

— Церковь, — кивнул Демос. — Я думал об этом.

— Но в этом я не помощник, при всей моей глубочайшей любви к вашей светлости. Ради вас я отправлю своих людей куда угодно, но только не в Эклузум.

Казначей поднял глаза на шпиона и, вопреки ожиданиям, не увидел насмешливых искорок в его взгляде. Лучший шпион столицы, один из умнейших людей империи…боялся.

«Что же сделали наставники с этой религией, если вместо надежды на жизнь после смерти теперь она внушает людям страх?»

— Я понимаю, мастер Арчелла, и не буду требовать от вас ничего, кроме молчания. Впрочем, один из ваших людей все же мне понадобится. Следует проверить кое-что еще.

— Благодарю, лорд Демос, — с явным облегчением проговорил шпион. — Я пришлю человека.

Деватон жестом подозвал своих телохранителей, давая понять, что аудиенция закончена. Арчелла надвинул капюшон на глаза и растаял в темноте.

«Ирвинг был прав. Если в исчезновении императрицы замешаны наставники, я и сам себе не завидую. Впрочем, в этом есть особая ирония — убежденному безбожнику предстоит влезть в дела церкви. Интересно, не рухнут ли на меня своды Великого Святилища за такую дерзость? Как бы то ни было, сначала я разберусь с проклятой ногой».


Вольный город Гивой.


Гнилой огляделся по сторонам и знаком приказал товарищам следовать за ним. Пятая пристань была самой удаленной от города и потому безлюдной. Ею активно пользовались только летом, в сезон наиболее буйной торговли. В остальное время это место пустовало.

Окончательно стемнело. Факелы могли привлечь ненужное внимание, и наемникам приходилось двигаться лишь при слабом лунном свете, отражавшемся в тихих водах реки. К счастью, район, в который занесло троих товарищей, был им хорошо знаком. Сейчас склады не охранялись, поскольку оберегать пока что было нечего. В проходах между однообразными бараками не было никого, кроме тощих крыс.

Они двигались вдоль реки — так было светлее. Черные воды лениво несли мусор и нечистоты на юго-восток, к Агарану. От воды веяло прохладой и смердело тухлятиной.

— Скоро придем, — буркнул Гнилой. — Шевелитесь, братцы, сегодня погуляем, коли тот чужак нам не наврал.

Как бы он ни старался приободрить товарищей, у него самого предательски сосало под ложечкой. Чутье подсказывало, что причиной служил их таинственный наниматель. Нет, лекаря было не жаль, хотя он и казался славным малым — разницы между людьми не делал и лечил всех, кто нуждался в помощи, даже людей из «Братства». И потому Гнилой никак не мог избавиться от ощущения, что делал что-то неправильно. Удивительно редкое чувство для выходца со Дна.

Позади что-то хрустнуло, и наемники замерли возле сарая с покосившейся крышей. Гнилой обернулся на звук, но не увидел ничего подозрительного. Только маленькая лодка монотонно билась носом о деревянную пристань.

— Ты это тоже слышал? — прошептал Кривой. — Мне ж не показалось?

— Слышал. Идем дальше, не отвлекаемся.

— Может он решил нас обмануть, а? — Хромой нервно сглотнул и крепче перехватил лекаря под мышки. Подол длинной туники эннийца извалялся в грязи, а на голову был водружен мешок.

— Не думаю, — отозвался Гнилой. — За слежку он заплатил по чести. Да и зачем ему кидать нас сейчас?

Он озирался по сторонам и напряженно слушал ночные звуки. Было очень тихо. Слишком тихо. Даже на противоположном берегу повисла неестественная тишина. Наемник вглядывался в темноту переулка, возле которого они остановились.

— Может потащим его к нам? — предложил Хромой. — А потом, когда объявится…

Что-то просвистело прямо рядом с ухом Гнилого. В этот же момент Хромой, не договорив, захрипел. Главарь обернулся и увидел его уже на земле — из горла торчала стрела. Лишенный поддержки, лекарь плюхнулся в лужу.

— Дерьмо! — прошипел Гнилой, озираясь по сторонам в поисках стрелка. Тупик справа казался пустым, но стрела прилетела именно оттуда.

Страх запустил липкие ледяные пальцы за шиворот. Гнилой редко испытывал это ощущение, но сейчас ужас был оправдан. Кто бы ни выпустил ту стрелу, дело свое он явно знал. Какими же должны быть глаза, чтобы увидеть цель в таком мраке? Человек не мог настолько хорошо стрелять в темноте.

Обычный человек.

Инстинкт взял свое прежде, чем голова осознала незавидное положение, а рука сама потянулась к тесаку. Помянув Хранителя, Гнилой бегло осмотрелся в поисках укрытия. Как назло, они как раз вышли на открытое место.

Следующим упал Кривой. Стрела угодила аккурат в глазницу наемника, заставив Гнилого отпрянуть. Его товарищ даже не успел ничего понять и рухнул, словно мешок. Гнилой поскользнулся на раскисшей земле и едва не свалился в реку, в последний момент ухватившись за торчавшую доску. Безвольное тело лекаря распласталось на земле, но сейчас было не до него. Наемник вскарабкался обратно на берег, хлюпнув зачерпнувшими воды сапогами. Он спрятался за невысокой кучей горелых досок. Надолго это укрытие не спасет, но оно могло дать время выследить лучника.

Что-то шевельнулось на низкой крыше, и Гнилой смог разглядеть человеческий силуэт — темная фигура удивительно быстро соскользнула на землю. Выхватив тесак, Гнилой рванул к стрелку. Незнакомец аккуратно положил лук на валявшийся возле амбара сломанный ящик и, пожав плечами, улыбнулся собственным мыслям. Наемник надвигался на него, но противник выглядел спокойным, лишь медленно вытащил кинжал:

— Зачем ты все усложняешь? Я мог бы пустить тебе стрелу в глаз, — тихо сказал он. — Легкая смерть. Теперь будет больнее.

Голос был ему знаком. Наниматель, суливший золотые имперские монеты. Картина наконец-то сложилась в голове наемника, но легче от этого не стало. Вряд ли этот эннийский ублюдок собирался оставлять свидетелей.

— Ну держись, тварь! — взвыл Гнилой. — Говорил ведь наставник не доверять эннийцам!

Клинок наемника рассек воздух. Противник, не проронив ни звука, ушел от выпада и вытащил из-за пояса второй кинжал. Легко ступая, он приблизился к Гнилому, стараясь зайти сбоку. Вязкая жижа под ногами затрудняла движения обоих. Гнилой развернулся и сделал выпад, целясь в живот, но поторопился и замахнулся это слишком резко. Его сапоги, все еще полные воды, заскользили по грязи, и он едва удержал равновесие. Энниец быстро ушел в сторону и, увидев, что противник открыл бок, с усилием всадил кинжал в образовавшуюся брешь в защите.

Гнилой сдавленно взвыл и схватился за рану, но этот выпад стоил его противнику равновесия. Ноги разъехались, пришлось схватиться за стену амбара. Момент был упущен.

— Выкуси, сучий потрох, — прохрипел Гнилой. — Я тебя достану!

Он оказался крепче, чем рассчитывал этот стрелок. Да, у него была дыра в боку, и наемник уже чувствовал, как рубаха намокала от крови. Такой теплой… Плохая рана, глубокая, смертельная. Становилось холодно, но у Гнилого еще оставались силы. Один удар, последний удар. Он не даст зарезать себя как свинью.

Его мутило. Энниец хотел зайти сзади, но допустить этого Гнилой не мог. На его стороне была только уличная грязь — в густой жиже одинаково увязнут и дорогие, и дешевые сапоги.

Противник двигался медленно и осторожно. Гнилой понимал, что он намеревался его вымотать — дождаться, пока рана и потеря крови сделают работу за него. Но черта с два он облегчит ему задачу! Гнилой крепче перехватил свой тесак и ринулся на эннийца. Тот пригнулся и ушел от удара, но его скорость замедляла грязь. Когда Гнилой развернулся, он увидел, как восстановивший равновесие противник убрал длинный кинжал и обнажил ятаган. Эннийский клинок менял дело, и, увы, не в пользу, Гнилого.

— Ты мне надоел, — вздохнул бывший наниматель.

— Да пошел ты!

Голос осип. Гнилой с трудом собрался и сделал выпад. Рука начинала дрожать от слабости. Тело предало в самый неподходящий момент.

Противник ушел от выпада и рубанул Гнилого по предплечью. Лезвие прошло до кости и срезало добрый кусок мяса. Наемник выронил оружие и инстинктивно прижал руку к груди, баюкая рану. Было слишком больно, а сил уже не оставалось. Блестящая темная кровь залила одежду.

Гнилой даже не понял, как вышло, что незнакомец с ятаганом все же оказался сзади. Что-то холодное полоснуло под коленями, заставив наемника рухнуть. Отчего-то подумалось, что, если бы он носил высокие клепаные металлом сапоги из очень толстой кожи, такой трюк и не сработал бы. Но Танор экономил на обмундировании своих людей, если вообще что-то им давал. Откровенно говоря, из всех даров от главаря войска у Гнилого оставалась только нашивка «Братства» на рукаве — все остальное он совсем недавно купил сам. Было жаль, что новые вещи не пережили ни одной битвы.

Гнилой упал, цепляясь пальцами здоровой руки за какой-то ящик. В глазах стояла пелена. Было очень-очень холодно. И очень больно. Никогда он не мог предположить, что рука может так болеть. Но хуже всего болели перерезанные сухожилия. Невыносимо.

Бывший наниматель подошел сзади и наклонился:

— Ваш наставник был прав. Не доверяйте эннийцам, — прошептал он и, почти по-отечески обхватил его голову.

Гнилой смутно почувствовал прикосновение чего-то холодного к шее.

Стало темно.

* * *

Тела быстро уходили под воду.

С берегом повезло — можно было подобраться до самого края, а глубина в этом месте оказалась подходящей.

Последним в реку отправился Гнилой. Бывший наниматель бережно опустил обвязанный камень в воду, и тот потянул за собой веревку, тянувшуюся к ногам наемника. Тихо булькнуло. Энниец аккуратно подтащил труп к воде, на миг замер над телом, а затем аккуратно срезал нашивку «Братства» с куртки и сунул в карман. На этот кусок материи имелись особые планы. Тело он спихнул без особого изящества. Черные воды ласково сомкнулись над головой Гнилого и позволили наемнику погрузиться вниз. Вслед за ним отправился и его тесак.

Энниец подхватил лук и зашел в один из амбаров. Внутри было почти пусто — валялось несколько пустых ящиков, да в самом углу одиноко стояла бочка. Он сдвинул ее и, стряхнув с пола лишнюю солому, поднял дверцу тайника. Скорее всего, лук больше ему не понадобится, но терять надежное оружие, выполненное из отменного гацонского тиса, не хотелось. Откинув капюшон, энниец снял тетиву и положил ее вместе с остальными принадлежностями в тайник. Оттуда же он вытащил завернутую в ткань бутылку хайлигландской настойки, сделал крепкий глоток, закрыл дверцу и быстро водрузил бочку на место. Пойло он прихватил с собой и сделал еще пару глотков, а затем снова натянул на голову капюшон. Необходимость прятать лицо уже надоела. Приходилось утешать себя тем, что вскорости этот маскарад должен был закончиться.

Теперь следовало заняться лекарем. Рианос все еще оставался без сознания. Сердцебиение было ровным и не внушало опасений за жизнь, но от лекаря требовалась способность связно говорить. Наемники связали его по рукам и ногам, тем самым облегчив транспортировку. На поясе бывшего раба висели пустые ножны. Вероятно, он сопротивлялся и выронил кинжал в схватке. Энниец аккуратно снял с головы Рианоса мешок и разрезал путы. Рианос слабо пошевелился. Незнакомец набрал полный рот крепкой настойки и распылил ее в лицо узнику. Лекарь застонал.

— Открывай глаза, земляк, — весело сказал незнакомец. — Ты же энниец, верно? Открой глаза, и я дам тебе напиться.

* * *

Рианос с усилием разлепил веки.

Стояла ясная ночь. Попавшая на лицо жидкость щипала глаза, и лекарь потянулся, чтобы вытереть их рукавом туники. Увидев, во что превратилась одежда, он вовремя остановился и предпочел просто проморгаться. Затылок жалобно гудел, словно по нему прошелся табун лошадей. Рианос попытался встать, но бессильно рухнул обратно в лужу.

— Э, нет, дружище! Сам ты, думаю, пока не справишься, — снова раздался приятный веселый голос.

Над лекарем завис человек с бутылкой в руках, загородив собой большую часть неба. В лунном свете можно было различить лишь его силуэт.

— Ну что, пришел в себя? — человек икнул и широко улыбнулся. Лекарь увидел ровные белые зубы, явно знакомые с гурусом. Незнакомец присел на корточки возле Рианоса, и приложил горлышко бутылки к его потрескавшимся губам. — Пей, друг. Тебе сегодня, кажется, сильно досталось.

Лекарь сделал глоток и закашлялся.

— А простой воды нет?

— Увы, сегодня вечером я пью только знаменитую хайлигландскую. — словно извиняясь, развел руки незнакомец. — Но могу зачерпнуть из реки.

— Спасибо, но лучше настойку. Что произошло? И кто ты такой?

Подав лекарю бутылку, незнакомец помог ему сесть и пристроился рядом.

— Я, как бы тебе сказать… Кажется, твой земляк. Ну, в смысле, работаю на богатея из Сифареса. И я тебя спас.

Рианос вздрогнул и тут же пожалел об этом — движение отразилось приступом тошноты. Эннийцев он не любил хотя бы по той причине, что они имели свойство сдавать хозяевам беглецов.

— И вот отправил меня хозяин сюда, в Гивой то есть, — как ни в чем ни бывало продолжил незнакомец, забрав у лекаря бутылку и сделав щедрый глоток. — Сказал, торговлю здесь налаживать будем. Понимаешь, торговлю, будь она неладна!

— Очень рад, — сдержанно сказал Рианос. — Но какое отношение это имеет к произошедшему сегодня?

— Какое-какое… Самое что ни на есть прямое! Ты слушай дальше, сейчас расскажу!

Медленно повернув голову, Рианос огляделся. Они находились среди амбаров возле одной из пристаней. Вокруг не было ни души, и лекарь все еще не оставлял идеи допытаться у этого пьяницы, каким образом они оба здесь оказались.

— Так вот, — продолжил незнакомец, — приехал я в Гивой, начал узнавать, как здесь дела ведутся. Ну и, конечно, по вечерам начал посещать эти ваши кабаки. Полюбилась мне крепкая настойка из Хайлигланда. Значит, взял я сегодня хайлигландской, как обычно, и пошел вдоль берега. А что? Вечер теплый, водичка плещется, успокаивает… В общем, стало мне хорошо. Иду я и вижу, как трое каких-то мужиков тащат что-то не пойми куда. Ну, вон в те амбары, точнее. И еще ругаются друг с другом. Мне стало интересно, ясное дело. Я подошел поближе и увидел, что мужик, которого несли, связанный. А это ты и был.

— Вот как? — Рианос поморщился от тупой боли в затылке. — Тогда где мои путы?

Собеседник кивнул на веревки, валявшиеся тут же:

— Я их с тебя снял. Подумалось мне, что тебе в них будет неудобно. Но сначала, конечно, пришлось надавать тем мужикам по морде.

— Ты с ними дрался? — удивился Рианос. — Пьяный?

Незнакомец наградил лекаря возмущенным взглядом.

— Я у своего хозяина один из лучших, так-то! Подумаешь, ну выпил немного. С кем не бывает. Да и мужики те — скверные вояки, скажу по-честному.

— Куда они делись?

— Разбежались, — коротко ответил незнакомец и снова приложился к бутылке.

— В таком случае я обязан поблагодарить тебя за спасение, добрый человек, — сказал Рианос, пытаясь подняться.

Пьяница протянул ему руку и помог встать.

— Ты где живешь? Давай провожу до дома.

— Это далеко отсюда, но я не откажусь от помощи.

Шаги давались Рианосу с трудом. Они едва вышли за пределы пристани, а лекарь уже чувствовал усталость. Путь предстоял неблизкий, и такими темпами они добрались бы до поместья Артанны лишь к утру. Рианос начал подумывать о том, чтобы добраться до одного их патрулей, расставленных Сотницей в торговом квартале, и попросить бойцов отправиться за подмогой. Он должен был как можно быстрее рассказать Артанне о нападении людей Танора.

Его спаситель постоянно болтал, рассказывая, как нелегко ему далось путешествие из Сифареса до Агарана, а потом от Агарана до Гивоя. Собеседник был хорошо сложенным мужчиной, и, судя по плавности движений, драться и правда умел. Кроме этого, на поясе у него висел ятаган — излюбленное оружие эннийских воинов. Одет он был по-имперски и недешево, но скромно — без модных щегольских цветов, украшений и прочей мишуры, мода на которую приходила из столицы. Отдельного внимания заслуживали грязные, но очень дорогие сапоги из отменной кожи. Рианоса взяла зависть — такие он позволить себе не мог.

Не умолкая ни на мгновение, этот незнакомец чем-то напомнил лекарю Артанну в моменты, когда та напивалась. Командир не имела привычки буянить, наоборот, обычно становилась посговорчивее. Но, при всех внезапно открывшихся достоинствах спасителя, Рианоса раздражало отсутствие возможности как следует рассмотреть лицо собеседника из-за надвинутого почти до самого носа капюшона. Впрочем, сейчас как раз начало моросить, и желание незнакомца укрыть голову было вполне объяснимо.

— Такими отметинами, — собеседник хлебнул из бутылки и указал на щеку целителя, — клеймят рабов. Ты же один из них, да?

— Был.

— Беглый, значит?

— Хозяева редко отпускают своих рабов, — ответил Рианос. — Думаю, ты это знаешь.

— Ты понимаешь, что с тобой сделают, если поймают и привезут обратно в Эннию? — задумчиво спросил человек в капюшоне. — А ходишь один по ночам, будто ничего не боишься.

Лекарь равнодушно пожал плечами:

— Меня убьют. Но, даже если это и случится, побег все равно того стоил. На какое-то время я получил свободу.

Его спутник задумчиво почесал подбородок.

— Наверное, ты прав. Мне не понять, я вырос свободным.

— Так ты, получается, настоящий гражданин? Со всеми правами в Эннии? — изумился Рианос.

— А ты где-нибудь видел у меня клеймо? — хихикнул незнакомец.

— Я даже твоего лица не видел. И не знаю имени.

Спаситель широко улыбнулся и снял капюшон. Рианос увидел коротко стриженного рыжеволосого человека с довольно правильными чертами лица. Впрочем, совершенно не эннийскими. Он имел привычку бриться, но не делал этого уже несколько дней: узкая челюсть и заостренный подбородок заросли золотистой щетиной.

— Ты не энниец, — заключил лекарь.

— Мои родители из Канедана. Знаешь, где это? Край лесов и озер, но я его не помню. Отец заслужил право быть гражданином, а мне оно передалось по наследству. Так что да, я одновременно энниец и не энниец. Запутано как-то объяснил, — рассмеялся незнакомец и снова глотнул настойки. — Меня Джертом звать. А ты кем будешь?

— Рианос, лекарь «Сотни».

— Это ведь наемники?

— Именно.

Джерт улыбнулся и внезапно порывисто обнял лекаря, обдав запахом хмельной настойки:

— Видать, мне тебя сама судьба послала, Рианос. Бывают же совпадения…

Беглый раб недоумевающе моргнул и поморщился от неприятного аромата.

— О чем ты? — спросил он.

— Я же говорил тебе, что приехал по торговым делам. Мой хозяин сейчас имеет связи только с империей, но давно смотрит в сторону запада. Гацона, Хайлигланд… Пока что решено начать с вольных городов: там чаще бывают ярмарки, да и налоги пониже. Господин задумал открыть дело именно в Гивое, но, поскольку он продает крайне ценные товары, ему нужна надежная охрана из местных. Скажи мне, Рианос, занимаются ли твои наемники охраной торговых караванов?

— Думаю, этот вопрос лучше задать командиру, — задумчиво ответил Рианос, высвобождаясь из объятий. — Артанна нар Толл у нас главная.

— Вагранийка, — кивнул Джерт. — Интересно. Насколько я знаю, вагранийцы редко покидают родные земли. Кажется, я что-то слышал об этой женщине. Не хочу показаться грубым, но меня удивляет, что во главе шайки наемников оказалась баба.

Рианос нахмурился:

— Эта баба стоит многих мужчин, которых я знал. Она хорошая женщина.

— Это еще не делает из нее достойного главаря, — пожал плечами Джерт и поболтал бутылку в руках.

— «Сотня» — не шайка, а сама Артанна — не главарь. Поживешь в Гивое подольше — сам поймешь.

— Ну так расскажи мне, пока мы с тобой ковыляем. Надо же как-то убить время.

Лекарь вздохнул. Ему не хотелось ввязываться в разговор, но, с другой стороны, он прекрасно помнил жалобы Артанны на скверное положение дел. Если удастся получить контракт…

— «Сотня» — профессиональное войско, костяк состоит из отставных солдат-хайлигландцев, — поведал Рианос. — Все бойцы прошли отличную подготовку и не раз участвовали в битвах с рундами. Командир сама служила в хайлигландском войске, поэтому муштра жесткая. У нас есть поместье к северу от Гивоя. Кого ни спроси, все укажут дорогу.

— Видать, работа у этой вашей «Сотни» спорится, раз вы отгрохали собственную крепость.

— По-разному, — уклончиво ответил Рианос. Незачем этому эннийцу знать истинное положение вещей. — Наместник не желает видеть такую толпу в городе, поэтому запретил крупным наемным отрядам селиться в его стенах. Когда начинаются ярмарки, в Гивое и так не протолкнуться.

— Значит, если я хочу успеть нанять «Сотню», то должен торопиться?

— Не знаю, — раздраженно ответил Рианос, больше озабоченный головной болью. — Говорю же, я не советчик в таких делах.

Джерт кивнул:

— Ладно, не настаиваю. Тогда просто расскажи, какая она.

— Артанна?

— Кто ж еще? В Эннии, конечно, есть женщины среди воинов, но здесь же все иначе, правда? Баба с мечом — диковинка. Вот я и хочу знать, чего ожидать от твоего командира, когда приду с предложением.

Рианос задумчиво посмотрел на лодки, пришвартованные к низенькой пристани. Легкие суденышки мерно покачивались на тихих волнах.

— Она хороший друг, — подумав, сказал он, — хотя и весьма резка. Ответственный командир, думает преимущественно головой. А еще я обязан ей жизнью.

Джерт удивленно вскинул бровь:

— И как это вышло?

Рианос взял бутылку и приложился к горлышку. Настойка обожгла рот и разлилась теплой волной по внутренностям.

— Я тогда едва появился в городе. Ко мне пристали головорезы вроде тех, что схватили меня сегодня. Везет мне на такие встречи, видать. Артанна за меня вступилась, потом пожалела и взяла к себе, дала кров, еду, работу. Новую жизнь, словом. Я был никем, а стал лекарем, и теперь могу приносить людям пользу. Помогать тем, кто в этом нуждается, понимаешь? — Рианос перехватил рассеянный взгляд собеседника. — Я наконец-то чувствую, что моя жизнь хоть что-то значит. В Эннии ничего подобного не было.

Джерт многозначительно хмыкнул:

— Тогда это и правда стоило того, чтобы бежать.

— И хочется верить, что ты меня не сдашь.

Спаситель покачнулся и хлопнул лекаря по плечу.

— Не сдам, беглец. Начнем с того, что я понятия не имею, кто твой хозяин. К тому же ты можешь мне здорово помочь. В благодарность за спасение, так сказать.

— Каким образом?

— Я уже имел сомнительное удовольствие пообщаться с наемниками из «Братства» и не хочу, чтобы они занимались охраной товаров моего господина. Поэтому мне нужно сделать все возможное, чтобы уговорить твоего командира взяться за решение моего вопроса.

— Груз законный?

— Разумеется! — воскликнул Джерт. — Это тебе не какая-нибудь паштара. Мой господин торгует дорогими тканями. Шелк, парча, атлас… У него заказывают материю даже племянницы Серхата Рикенаарского!

— Один рулон, должно быть, стоит целое состояние, — предположил беглый раб.

— Так и есть, друг мой, — усмехнулся энниец, — так и есть. Хвала имперской моде на длинные шлейфы, благодаря которой каждая знатная дама спускает целое состояние на новое платье. Надеюсь, это веяние пройдет еще не скоро, и мой господин успеет набить мошну.

— И как же я, по-твоему, смогу уговорить Артанну?

— О, тебе не придется ее уговаривать. Для этого послали меня, — Джерт гордо выпятил грудь и задрал подбородок. — Однако мне нужно знать, как подступиться к этой женщине. Судя по тому, что я слышал в кабаках об Артанне нар Толл, к ней потребуется особый подход. Помоги мне, Рианос, и я не останусь в долгу.

— Не забывай, мастер Джерт, она остается наемницей. Просто предложи большую сумму.

— С помощью денег справится любой дурак, но это будет лишь купленная преданность. Если кто-то предложит больше, твоя госпожа просто откажется от меня — и все. Я останусь с носом и прогневаю господина.

Рианос возмутился.

— «Сотня» всегда выполняет договоренности! С каждым нанимателем заключается контракт, который заверяют в ратуше у наместника. Такой договор — залог того, что услуга будет оказана. Мы дорожим своей репутацией.

— Мне всегда казалось, что наемники — до крайности непорядочные сволочи, — рассмеялся Джерт. — И сегодня я внезапно узнаю, что, оказывается, существуют исключения. Ты, Рианос, перевернул мое представление о мире! За это надо выпить. — Энниец сделал несколько глотков и судорожно втянул воздух носом. — Ну и крепкую же дрянь делают в этом Хайлигланде!

Лекарь спрятал улыбку в уголках губ.

— Да я сам был удивлен, когда пришел в «Сотню». Других таких кондотьеров ты Гивое не найдешь.

— Это я уже понял, — кивнул Джерт. — Слушай, земляк, а как твой командир относится к побрякушкам? Ну, перстни и серьги там всякие, камушки…

Рианос смерил собеседника долгим взглядом.

— Это тебе еще зачем? — спросил он.

— Думается мне, что раз вы, ребята, работаете по найму, то есть по сути — продаетесь, значит и взятки брать должны, верно? Да знаю, я, что прав, не смотри на меня с укоризной. Я не первый день в деле. Что если твоему командиру подогнать какую-нибудь драгоценность? Она все-таки женщина, должна такие штуки любить. Что скажешь?

— Артанна не любит украшений. Носит только один невзрачный браслет — говорит, память о семье. Лучше подари хороший эннийский ятаган вроде того, что у тебя на поясе. Такую взятку она может оценить.

Джерт на миг замер, обдумывая предложение, и, кивнув своим мыслям, сделал щедрый глоток настойки.

— Она мне уже нравится, эта ваша Артанна, — улыбнулся он, вытирая подбородок. — Как нам с ней встретиться?

— Напиши письмо, — ответил Рианос и показал на узкий переулок. — Нам туда. Дойдем до торговых рядов, там должны быть люди из «Сотни». Они обо мне позаботятся.

— Не люблю возиться с бумагами. Проще один раз встретиться, чем гонять посыльных. Могу я просто прийти в ваше поместье и попросить о встрече?

— Тебя могут развернуть обратно прямо с порога. В «Сотне» подозрительно относятся к чужакам, — рассуждал Рианос, пока они приближались к переулку.

— Но ведь я буду чужаком с деньгами.

— И все равно лучше начать с письма.

Энниец тяжело вздохнул:

— Ну почему с женщинами всегда так сложно?

Возле начала третьей пристани они свернули в переулок. Здесь все еще не было уличного освещения, и узкий, в два шага, проход, заваленный досками и мусором, пришлось преодолевать гуськом. Где-то вдалеке были слышны громкие разговоры — то кутили портовые рабочие.

Джерт пропустил лекаря вперед, продолжая придерживать его одной рукой за плечо. Рианос все еще был слаб, и то и дело прикладывал ладонь к раненому затылку. Шагал он медленно и осторожно, стараясь переступать через разбросанные по земле щепки. Кто-то перебросил несколько досок через глубокую лужу, и в ней отражался кусок неба.

— Хороший ты человек, Рианос, — задумчиво проговорил Джерт и натянул на голову капюшон.

Лекарь обернулся:

— Что ты сказал?

Джерт не ответил. Когда длинное лезвие кинжала легко прошло сквозь ткань грязной туники и вонзилось в грудь Рианоса, тот лишь слабо охнул. Не успел закричать, позвать на помощь, даже моргнуть. Удар получился чистым и пришелся точно в сердце. В горле Рианоса что-то булькнуло, и лекарь медленно осел. В глазах застыло недоумение.

Бутылка с настойкой плюхнулась в лужу.

— Я сказал, что побег раба карается смертью, и каждый гражданин Эннии вправе исполнить наказание, ибо таков приказ Магистрата, — свистящим шепотом произнес Джерт. — И ты это знал, раб. Ты знал, на что шел.

Он вернул кинжал в ножны, бережно подхватил лекаря под мышки и оттащил обратно к пристани. Нужные сведения он получил, от лишних глаз и ушей избавился. Разумеется, можно было провернуть все это дело гораздо проще. Не нанимать головорезов, в самому найти лекаря и поговорить с ним, узнать все необходимое… и засветиться. Был бы не тот эффект.

Теперь оставалось сделать лишь несколько последних штрихов, и запланированная на эту ночь работа будет выполнена.

Для начала.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги