Пляска на плахе. Цена клятвы [СИ]

Глава 6

Миссолен.

— Молю, скажи, что ты нашел ее след.

Демос внимательно изучал мастера Юна, беспардонно развалившегося на его любимой кушетке. Не было сомнений, что лазутчик Арчеллы торопился в Миссолен — он не успел даже счистить дорожную пыль с одежды, а пришедшие в негодность сапоги оставили грязные следы на светлом мозаичном полу.

Юн выглядел изможденным, но умиротворенным.

«Значит, все же что-то накопал».

— Воды, пожалуйста, — попросил мужчина. — Я не ел и не пил весь день. В Ази не было времени — сменил коня и сразу двинулся дальше.

Демос кивнул Лахель, и та подала Юну кувшин, к которому тот приложился по-простецки, сделав несколько жадных глотков прямо из носика и проигнорировав стоявший на столике кубок.

— Ну?

— Благодарю. Сейчас, — шпион вытер рукавом рот, размазав грязь по чумазому лицу, и вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги. Отдавать его в руки заказчику он, однако, не спешил. Демос решил не сгонять усталого путника с насиженного места и, поморщившись от боли в пояснице, устроился в кресле напротив него.

— Рассказывай.

Юн кивнул и сосредоточенно нахмурился.

— Сначала, я связался с коллегами и навел справки в Таргосе. Ни в Гайенхе, ни в Тирайе следов той женщины не оказалось. Поручив местным быть начеку, я решил перепроверить полученные ранее сведения. И в процессе выяснил, что Саули работал спустя рукава.

«Очень странно. Раньше твой предшественник был внимателен. Впрочем, Арчелла не избавляется от ценных работников просто так…»

— Подробнее, — попросил Демос.

— Верите-нет, но чутье буквально вело меня в Ульфисс, — лазутчик развел руки в стороны, демонстрируя беспомощность. — Свербело так, что ноги сами туда понесли. Такое случается. Интуиция вообще редко меня подводит. И на этот раз, как обычно, я не ошибся.

«От недостатка скромности, вижу, ты не умрешь».

Казначей подался вперед, уперся локтями в колени и положил подбородок на сложенные домиком ладони.

— Что ты нашел? — стараясь не выдавать нетерпения, спросил он.

— Женщины там, разумеется, не было. Но мне удалось поговорить с послушницами и монашками. Не так уж они и невинны, я вам скажу, — Юн растянул рот в скабрезной улыбочке, вызвав у Демоса тяжелый вздох. — Эх, если бы не срочность, я, пожалуй, даже бы там подзадержался. Не видели они там нормальных мужиков, оголодали совсем и с такой тоской смотрели на… — шпион похлопал себя по гульфику.

— Развратные монашки, лихой герой, все ясно. Может они рассказали тебе что-то действительно интересное?

— Да о чем они только не болтали! — рассмеялся Юн. — Говорили много лишнего, но мне ведь платят именно за то, чтобы я аккуратно просеивал информацию. Оказывается, в Ульфисском монастыре все же была одна Таналь. Я не показывал портрет, что вы мне дали, поэтому моя собеседница не смогла бы ее опознать, но внешность той таинственной сестры описала в точности. По всем приметам это наша дама. Более того, она даже говорила с южным акцентом.

«Неужели я наконец-то вышел на след?»

— Ты сказал «была»?

— Так точно. Она провела в монастыре чуть больше двух недель, и мы с ней, как вы понимаете, разминулись.

Демос покачал головой.

— Не самые хорошие новости.

Мастер Юн снова приложился к кувшину.

— Это не все, ваша светлость, — напившись, сказал он. — Известно, что в монастырях тщательно ведется учет всего на свете: от свечного воска до количества железных шариков для четок. Разумеется, с таким подходом, они должны были и рты считать — послушники, паломники, знатные гости… Хороший настоятель непременно позаботится о планировании, отчетности и бухгалтерии.

Демос нетерпеливо кивнул.

— Мне удалось проникнуть в закрытую часть монастыря и побродить по коридорам, — продолжил Юн. — Немного ловкости, возни с замками, капля удачи — и я попал куда нужно. К счастью для меня, Ульфиссе учет ведется на имперском, потому разобраться в гроссбухах было легко. Антик знаю плохо — не мой профиль.

«Уверен, в такой дыре, как Ульфисс, даже не все священники могут изъясняться на мертвом языке — только повторяют зазубренные молитвы».

— Дальше будешь тратить мое время или дашь уже хоть что-нибудь стоящее? — спросил Демос. — Хватит тянуть кота за…

Юн протянул листок Демосу:

— Страницы не вырывал — было время выписать нужную информацию. Смотрите, — лазутчик указал на одну из строк. — Здесь фигурирует имя Таналь — она появилась примерно через две недели после смерти императора. — Юн провел пальцем по столбцу из имен и дат. — А спустя еще двадцать пять дней это имя пропадает из всех конторских книг. Я проверил все, до каких смог добраться.

— Это пока ничего не дает.

— Ну почему же? — рассудил шпион. — Мы знаем, что эта ваша Таналь все же была в Ульфиссе. Другой вопрос — что заставило ее уехать так быстро.

«Адский холод? Жара не балует Освендис даже летом, а Изара привыкла к южному климату. Но вряд ли это послужило причиной».

— И снова ничего конкретного. Я ожидал от вас большего, мастер Юн. Вы начинаете меня разочаровывать.

Шпион поднял палец вверх, призывая дать ему слово.

— Но кое-что все же есть! В день, когда имя нашей таинственной беглянки пропало из конторских книг, наставник Тиллий вновь снарядился в столицу. Что странно, поскольку обычно он совершает подобные путешествия не чаще раза в два месяца — в остальное время наставник путешествует до Белфура и обратно. До столицы Освендиса добираться гораздо ближе. На этот раз он поторопился вернуться именно в Миссолен.

«Тиллий. О нем говорила Одетт Эвасье, на него указал Ренар. Мне нужен этот проклятый Тиллий».

— Таким образом, полагаю, именно он увез нашу Таналь, — заключил Юн. — И увез сюда, в столицу. Однако, увы, нам с ним не удалось встретиться в Ульфиссе. Теперь я надеюсь найти его в Миссолене.

Демос тряхнул отросшей шевелюрой, пытаясь собраться с мыслями. Скользкие лапки мигрени снова начали запускать когти в голову.

«Итак, я вернулся к истокам».

— Возможно, сестру Таналь решили перевезти в другую обитель? — предположил Демос. — На юг?

— Может быть. Но в таком случае я бы держался подальше от столицы. Поехал через Ньор или Рион.

«Но что если она осталась в Эклузуме? Если она и по сей день находится там…»

Демос потянулся к стоявшему на столе ларчику и вытащил из него мешочек монет. Шпион лихо поймал брошенный в него кошель.

— Бог мой! — воскликнул Юн, взвесив награду в руке. — Сколько же здесь?

Демос устало посмотрел на лазутчика, борясь с усиливавшимся приступом головной боли.

— Пятнадцать аурэ свежей чеканки. Правда, все еще с портретом императора Маргия. — «Как бы на них в скором времени не оказался изящный профиль Ладария». — Бери эти деньги и столько людей, сколько потребуется. Привези мне этого Тиллия. Главное — сделай все тихо. Если церковники прознают, я буду отрицать наше знакомство. Ты понял?

Шпион вмиг посерьезнел и коротко кивнул:

— Как скажете, ваша светлость. Будет исполнено.

— Ступай. И передавай от меня поклон мастеру Арчелле.

— Непременно, — улыбнулся Юн и, как и в пошлый раз, покинул кабинет Демоса через окно.

Роггдор.

Артанна не шутила, когда посоветовала Грегору узнать больше о жизни собственных подданных. Едва в Эллисдоре улегся переполох, связанный с возвращением герцога из Миссолена и выздоровлением посла, вагранийка напомнила о своем предложении. Волдхард, не имевший привычки сидеть долго на одном месте, охотно согласился — не мог долго сидеть на одном месте. Так была снаряжена скромная экспедиция на юг. К изумлению и негодованию советников, Грегор пожелал отправиться в путешествие инкогнито и согласился на сопровождение лишь троих спутников — Кивера ден Ланге, Артанны нар Толл и Джерта-эннийца.

— Взгляни на этого серва, — Сотница ткнула затянутым в перчатку пальцем на горбатившегося в поле крестьянина. — Вот он, твой подданный. Работает с утра до ночи, пытается возделывать скупую землю. Трудится на двух пашнях — своей и господской. Думает, как не дать сдохнуть от голода своим многочисленным отпрыскам и наверняка беременной жене. Вон, видишь, вокруг него копошатся дети, пытаются помогать по мере сил. Потому что знают — если не успеют обработать посадки сейчас, зимой помрут. Как думаешь, Грегор, сильно ли их волнуют церковные догматы и спасение души?

Герцог пожал плечами.

— Если они не справляются, могут обратиться к наставнику. Или к барону. Знать и Орден должны помогать с работами на земле, если сервы не успевают. Таков закон…

Вагранийка расхохоталась так громко, что на нее стали оборачиваться другие путники. На раскисшей после дождя дороге, зажатой между рядами полей, было тесно. Грегор укоризненно посмотрел на Артанну, но дал высказаться.

— Вот уж насмешил, — хлюпнув носом и вытерев проступившие слезы, сказала она. — Чем им поможет наставник? Молитвой? Или сам возьмет мотыгу, да пойдет марать свою белоснежную рясу в этом буром говне, которое и землей-то назвать язык не поворачивается? Единственное участие, которое принимает церковь в земледелии — изымает часть урожая. И это — со свободных крестьян, арендующих землю. А сервы, по сути, те же рабы, принадлежащие земле. И правда, хороший закон. Цены нет такому вспоможению.

Поймав взгляд Волдхарда, Кивер ден Ланге лишь тяжело вздохнул.

— Монахи и сами работают на земле, — заметил Грегор. — Наравне с сервами.

— Ты же сам был в Ордене. Припомни-ка, часто ли тебе приходилось таскаться за плугом?

— Это другое…

— Вот! — наемница выразительно посмотрела на герцога. — Выходит, спины гнут одни, а пользуются благами — другие. Это ли завещал людям Гилленай, прежде чем Хранитель забрал его к себе на небеса после Великой битвы?

— Все устроено сложнее, чем ты думаешь.

Артанна направила своего коня ближе к Грегору.

— Да неужели? — тихо спросила она. — Мне кажется, наоборот, все гораздо проще. Налоги лорду я понять могу — такова плата за защиту, которую обеспечит его армия, случись беда. Пошлины для торговцев — тоже объяснимо. Но, драть меня в День поминовения, зачем платить десятую часть дохода, отдавать золото за молитвы, покупать искупление грехов, отдавать монастырям обширные земли, людей в услужение? Не помню я, чтобы в Священной книге об этом хоть что-то говорилось.

Волдхард нахмурился.

— А так ли часто ты ее читаешь, чтобы помнить на зубок все заповеди?

— У меня хорошая память, Грегор. В конце концов, когда-то я прошла обряд посвящения и следовала Пути. И я знаю антик: специально его учила, чтобы читать Священную книгу. Зуб даю, Гилленай ничего не говорил о том, что его служители должны стоять выше крестьян. Впрочем, он и об аристократии ни слова не сказал.

— Гилленай говорил, что в глазах Хранителя все равны, — уточнил Грегор.

— А на деле, как видишь, вышло не так. И церковь, в том виде, в каком она существует сейчас, только расширяет пропасть между сословиями. Да и к богу, сдается мне, не приближает. Так какой в ней смысл?

Волдхард ничего не ответил. Артанна увидела лишь, как заходили желваки на его лице, а затем, вдарив по бокам лошади, герцог унесся вдаль.

— Да ты еретичка, командир! — рыжая голова Джерта загородила закатное солнце. — Ты бы потише… Он же бывший брат-протектор. Я, видишь ли, уже к тебе привык и не хочу искать нового нанимателя.

— Ничего, ему полезно, — отмахнулась вагранийка, провожая взглядом Кивера, пустившегося вслед за лордом. — Может, насмотрится на это дерьмо и передумает лишний раз воевать.

— Или прикажет искать дровишки на твой костер, — тихо предположил Медяк.

— В таком случае гореть я буду долго и мучительно, — Артанна мрачно глядела на тащившихся по размокшему тракту крестьян. — После недели проливных дождей-то.

Кивер ден Ланге бросил тревожный взгляд на Грегора, созерцавшего раскинувшийся перед ним Роггдор — низкие толстые башни, старые стены, коричневую змею дороги, что спускалась с пологого холма и робко подкрадывалась к старым воротам.

Путешествие затянулось. Из Эллисдора они добрались до Мирвира, отдохнули один день и проследовали до Ульцфельда, а сейчас возвращались обратно через маленький городок Роггдор, стоявший на Гацонском тракте в одном дне пути от столицы Хайлигланда. Везде назывались наемниками, что вполне подходило их разношерстной компании — двое местных, одна вагранийка и энниец. Одевались просто, говорили на людях мало, вопросы задавали только по делу. Кивер преимущественно молчал и был озабочен лишь безопасностью лорда, за жизнь которого отвечал головой. Артанна пила, язвила и торговалась даже за кувшин эля. Джерт задирал командира и то и дело норовил получить по морде. Но чувство юмора у наемника, следовало отдать ему должное, было отменным. И все же Кивер старался не подавать вида, что Джерт его веселил. Ибо наставники учили не доверять эннийцам.

Путники предпочитали ночевать в трактирах, но в один из дней им пришлось остановиться в лесу. Костер тогда сильно дымил, а земля все еще была мокрой и холодной. Кивер не жаловался — еще и не в таких условиях отмораживал зад на границе. Положение спасала хреновуха — крепкая настойка, купленная в одном из трактиров.

Киверу казалось, что голова Грегора пухла от роя мыслей, душа болела за Ириталь, а глаза ужасались увиденному. Ланге удивлялся, как герцог не замечал всего этого раньше? И почему лорд Рольф, с малолетства бравший его с собой в походы, забыл рассказать о людях, населявших страну? Почему наставники, столь рьяно впихивавшие в послушников знания о деяниях давно почивших святых, легендарных битвах и церковных законах, упустили шанс рассказать о сервах, существовавших только ради благополучия Ордена и монастырей? О людях, которых Орден и должен был защищать, но пренебрегал этими обязанностями.

Кивер ден Ланге с жалостью смотрел на подавленного друга, но не смел заговорить. Вряд ли он сможет его утешить. По лицу герцога Ланге понял, что тот чувствовал себя обманутым. Обиженным. Преданным. Мировоззрение Грегора, столько лет строившееся вокруг идеалов служения богу и Ордену, заповедей Священной книги, начинало казаться ему ошибочным. Стоило заглянуть чуть дальше привычного горизонта — и все идеи, за которые он, Грегор, еще недавно был готов убивать, сейчас уже не казались ему непреложной истиной, а сам правитель Хайлигланда чувствовал себя идиотом.

Кивер подозревал, что именно поэтому Волдхард унесся прочь от Артанны и ее эннийца: ему было нужно побыть в одиночестве, отдышаться, привести мысли в порядок, справиться с собой и унять гнев. Переварить увиденное, подумать, что делать дальше, и как применить полученный опыт. Но сейчас Грегор не мог позволить вагранийке увидеть его в таком состоянии. Кому угодно, но только не ей, вечно проводившей аналогии между ним и его отцом. Все они понимали, что сравнение с лордом Рольфом всяко было не в пользу его младшего сына. Возможно, Грегор и жаждал это изменить, да пока не представлял, как.

Но одно Кивер ден Ланге сейчас знал отчетливо — Грегор не хотел, чтобы Артанна по его глазам поняла, насколько оказалась права.

Разношерстная компания герцога заночевала в трактире, прилепленном прямо к городской стене. Дешевое место для путников, свернувших в Роггдор с Гацонского тракта — дороги оживленной, но недружелюбной и опасной.

Хозяин был неласков, служанки чуткостью не отличались, еда оказалась поганой, а эль — разбавленным. Путники едва не ввязались в драку с гацонцами — буйный нрав Грегора проявился в самый неподходящий момент. Стараниями Артанны и Джерта конфликт все же замяли — купили южанам выпивку, принесли извинения и подняли кружки в знак примирения. Стоило потерпеть: ночлег в тепле, даже в этом захудалом трактире, представлялся Сотнице отличной перспективой. Всяко лучше, чем созерцать далекие звезды, лежа на прелой прошлогодней листве посреди лесной поляны. Даже несмотря на обилие клопов.

Артанна каким-то чудом выторговала у трактирщика отдельную комнату. Чутье подсказывало Киверу, что она все же приплатила сверх озвученной суммы, причем из собственного кармана. Несмотря на то, что наемница стремилась показать герцогу простую хайлигландскую жизнь, он понимал — его все равно оберегали. Во всяком случае Артанна всегда старалась выбить для их скромного отряда условия получше, если существовала возможность. Или же делала это ради себя — жизнь в спокойном и богатом Гивое, должно быть, все же приучила ее к комфорту. Каковы бы ни были ее истинные мотивы, никто не жаловался.

Утро в Роггдоре выдалось тихим. Они проснулись рано, быстро покончили со сборами и намеревались двинуться в путь, не завтракая. Грегор не мог скрыть напряжения — хотел уже наконец оказаться дома. Артанна спустилась вниз, чтобы купить еды в дорогу. Мужчины, закончив последние приготовления, отправились в конюшню.

Однако наемница вернулась не одна.

Грегор, Кивер и Джерт подозрительно покосились на спутницу вагранийки — тощую молодую девушку, почти девчонку, с пронзительными ярко-синими глазами и толстой, с кулак шириной, пшеничной косой, выглядывавшей из-под капюшона.

— Это Эльга, — представила девушку Артанна. — Она просит разрешения отправиться в Эллисдор вместе с нами. Говорит, у нее есть дело к герцогу. Представляете, к самому лорду Грегору.

Волдхард удивленно приподнял бровь, но ничего не ответил.

— Простите, добрые господа, — девчонка попыталась изобразить поклон. — Мне нужно поскорее добраться до Эллисдора, а бабе в одиночку нынче путешествовать опасно. Будь прокляты эти гацонские наемники! Ради милости Хранителя позвольте ехать с вами. У меня и лошадка своя есть, хотя, видит бог, не чета вашим. Я заплачу, не переживайте! В кошеле есть медь и немного серебра.

Кивер бросил вопросительный взгляд на Грегора.

— Деньги тебе еще пригодятся в Эллисдоре, — сказал Волдхард. — Гилленай завещал помогать ближним, так что поезжай с нами. Но в качестве благодарности расскажешь, что за дело у тебя к самому лорду Грегору.

Эльга радостно кивнула и принялась отвязывать свою клячу.

— Хвала Хранителю, нашлись нормальные люди! Я вам не помешаю, обещаю.

Джерт, поняв намерения Грегора, лишь тихо усмехнулся и почесал сильно отросшую щетину. Киверу было все равно — его заботила только безопасность лорда. На том обсуждение было окончено, и они выехали из города.

Через пару часов, когда солнце начало припекать, всадники остановились на привал. Артанна достала из седельной сумки свежий хлеб, твердый сыр и вяленое мясо. Эльга, до этого момента не проронившая ни слова, подошла к вагранийке.

— Здесь сухари с травами, сушеные ягоды и несколько луковиц, — она робко протянула Артанне мешок. — Позвольте хоть поделиться пищей, раз денег вам не нужно. Сухари, клянусь, отменные! По рецепту моей прапрабабки, сытные, ядреные. Завсегда ими перебивались в голодные годы. Да и я на них держусь от самого Ульцфельда — там в последний раз ела горячую похлебку.

— Ну давай сюда, попробуем, — наемница отломила небольшой кусок серого хлеба и отправила в рот. — Драть меня, и правда вкусно. Эй, парни, налетайте! — подозвала она остальных. — Наша попутчица в стряпне дока.

Кивер, взяв на себя роль дегустатора, незаметно попробовал пищу и, убедившись, что яда не было, протянул горсть сухарей своему лорду. Грегор тщательно прожевал и облизал пальцы:

— Эльга, да тебе нужно идти в поварихи! Объедение.

Девчонка зарделась. Джерт переглянулся с Артанной и схватил еще горсть сухарей.

— Ну, раз мы наконец-то начали разговаривать, дитя, поведай нам, что ведет тебя в Эллисдор, — обратилась к Эльге Артанна.

Волдхард и Кивер расположились на поваленном бревне. Рядом виднелся след от кострища — они были не единственными путниками, решившими передохнуть на этом месте.

Девушка помрачнела.

— Уверена, лорд Грегор и слушать не станет. Но попытка — не пытка.

— У меня есть друзья в замковой страже, — подыграл Кивер. — А у друзей — другие друзья… Расскажи, может и получится тебе помочь.

— В баронстве Ульцфельд есть местечко Гайльбро. Слыхали? Я оттуда, — Эльга отрезала себе ломоть хлеба. — Эта деревня долгое время принадлежала обители Гнатия Смиренного, и все ее жители были монастырскими сервами. Потом, лет сто назад, община нашла средства, чтобы выкупить свободу. Копили много лет. Мои предки были среди тех, кто собирал деньги. Откупались тогда ото всех — от церковников, от барона, даже герцогу отправляли золото. Оно ведь как устроено — отвяжешься от одного, так обязательно найдется кто-нибудь другой, да познатнее. Потому нужно было задобрить всех, чтобы получить бумагу о вольной.

— И что сейчас происходит в Гайльбро? — спросил Грегор.

— Мой отец был старостой деревни и торговал шерстью. А до него — дед и прадед. Нашей семье принадлежит много земли в этом поселении — что-то выкупили, что-то завещали дальние родственники… А важно то, что торговля в этих местах идет хорошо. Ульцфельд рядом, до Гивоя недалеко, Гацонский тракт, опять же… Вот монастырь все это время и пытается заполучить наши владения обратно. Покамест дед и отец были живы, они отстаивали Гайльбро, и церкви не удавалось ничего сделать. Но несколько месяцев назад батька отдал богу душу. Сыновей нет, осталась только я да сестры, совсем малы еще. И началось… То я слишком молода, то ничего не смыслю в делах, даром что еще в материнской утробе слышала звон косточек на счетах, то нечего бабе делать в торговле… В меня не верят. На словах они, как водится, все герои, а как дошло до дела, так позасовывали языки в задницы и молчат. Некому отбиваться от церковников. Если не я, то уж не знаю, кто сдюжит.

— Разве община не должна обратиться к барону Ульцфельду? Вы же, получается, теперь платите налоги в его казну, — рассуждала Артанна.

— Это к лорду Хальвенду что ли? Обращались уже, — вздохнула Эльга. — Он за нас не вступился. Говорит, не хочет с монахами ссориться. Положить ему на наши беды большую кучу. Потому и еду к самому герцогу.

— Но что говорят в монастыре? — спросил Волдхард, не спуская внимательного взгляда с девушки.

— Да как всегда в таком случае… Говорят, деревня бесхозная, а так не положено. Твердят, что обладают… Как его там… Щас вспомню… Историческими правами на наши земли, вот как! А мы, дескать, вольнодумцы и смутьяны. Только не правда это никакая. Чуть ли не еретиками нас назвали, и все потому, что мы захотели сажать то, что сами захотим, а не что повелят. Ну и торговля в вольных селениях всегда идет лучше — мы не выгоняем иноземцев и безбожников. Пусть себе живут, лишь бы нам не мешали. А в монастырских владениях так нельзя.

— Ладно. Но почему община отправила тебя к герцогу, если можно было написать прошение? — не унимался Грегор.

— Ха! — невесело усмехнулась Эльга и вгрызлась зубами в луковицу. — Так некому документ составить. Ведь оно как заведено — при деревне есть Святилище. При Святилище есть наставник. У наставника есть помощники, которые и занимаются бумагами. Написать-то я и сама могу, но печать поставить на документе должны церковники. Так вот, с тех пор, как началась эта кутерьма, наставники отказываются помогать с этим делом. Молиться — молятся, обряды ведут, но что-то сверху — хрен. Видать, сговорились с монастырскими. Поэтому и пришлось самой ехать — так оно надежнее, чем бумагу марать. Да и мне спокойнее.

Артанна достала мех с водой и сделала пару глотков.

— Чем именно угрожает монастырь?

— Обвинением в ереси, чем же еще? — пожала плечами Эльга. — Говорят, если не пойдем на мировую, отлучат всю нашу деревню, пришлют братьев-протекторов да спалят там все к черту вместе с людьми. Уже распускают слухи по соседним деревням, что мы-де отреклись от Хранителя, потому и открыли ворота безбожникам да всяким иноверцам. С нами отказываются торговать. Нищаем.

Волдхард нахмурился.

— И чего ты ожидаешь от лорда Грегора? — задумчиво спросил он.

Эльга скорчила кислую гримасу.

— Да я и не надеюсь его увидеть, если честно. Он, говорят, человек занятой, постоянно в разъездах. Но я слыхала, что можно обратиться к барону Альдору, помощнику ихнему. Он, дескать, может выслушать и, коли дело важное, от герцога не утаит. А скажу ему, что монахи пошли супротив закона божьего и мирского, помощи попрошу. Ждать долго придется, понимаю. Но без ответа я из Эллисдора не уеду, — девчонка решительно хлопнула кулаком по стволу дерева.

— Думаю, дождешься. Ты бойкая девчонка, сразу видно, — сказал Грегор, вытирая руки о штаны. — Кстати, что думаешь о самом герцоге?

Вопрос Волдхарда вызвал на лице Артанны тень улыбки. Джерт понимающе усмехнулся и подошел к лошадям.

— Да нет у меня времени о нем думать, добрый человек, — ответила Эльга. — Мне б в амбаре не сгореть, как еретичка, когда меня и всю деревню в него загонят. Но вроде о лорде Грегоре говорят хорошее, хоть он и бывший монах. Нам их не за что любить, сам понимаешь. Что бы там о нас ни говорили, но в Гайльбро всегда любили и почитали Хранителя. Мы трудяги, а не еретики, — заключила девушка и поднялась на ноги.

— Я помогу тебе, — тихо сказал Грегор.

— Ты уже мне помог, добрый человек, — тяжело вздохнула дочь старосты. — На все прочее воля божья.

Эллисдор.

— Ставлю пузырь хреновухи, что Эльга бахнется в обморок, когда все поймет, — прошептал Джерт и заговорщически подмигнул Артанне.

— С обмороком загнул, — тихо ответила вагранийка и улыбнулась, представив лицо девчонки. — У здешних людей нервы крепкие. Но удивится знатно, это точно.

Кобыла Эльги тащилась впереди, сразу за лошадьми Грегора и Кивера. Наемники замыкали процессию и немного отстали, чтобы поговорить. Всего несколько сотен шагов отделяли их от Эллисдора. Отчетливо виднелись строгие очертания башен ратуши и нагромождение построек на рыночной площади. Над Нижним городом недовольно насупились неприступные стены замка. Хлопали на ветру лазурные флаги и знамена, галдели толпы горожан. Эльга крутила головой, дивясь всему подряд — в столице Хайлигланда прежде ей бывать не доводилось. Артанна понимающе хмыкнула — в свое время она вела себя точно так же.

Подъехав к Южным воротам, Грегор и Кивер спешились и перекинулись несколькими фразами со стражей. Лица воинов вытянулись при виде герцога, но дисциплина взяла свое. Эльга, погруженная в созерцание городского пейзажа, вздрогнула, когда Артанна тронула ее за плечо:

— Нас пропускают, шевелись.

Грегор обернулся:

— Поехали в замок.

— А как же…

— Все уладим, — отмахнулся он. — Не отставай.

Девушка настороженно обернулась, ища объяснений у Артанны.

— Все в порядке, — успокоила ее вагранийка. — Он знает, что делает. Добро пожаловать в Эллисдор.

Позади нее Джерт издал сдавленный смешок. Наемница шикнула на него.

— Не порти момент, дурак! — сквозь зубы проговорила она, но и сама не смогла сдержать улыбки.

Быстро проехать через город не получилось — ярмарочный день был в самом разгаре, и на улицах царило столпотворение. Наконец, преодолев плотный людской поток, путники выехали на мост, тянувшийся к замковым воротам.

Грегор не выдержал и, увидев свободную дорогу, пустил коня в галоп.

Ворота открылись. Стража приветствовала возвратившихся путников, в то время как дочь старосты ничего не могла понять. Лошадку Эльги аккуратно взяли под уздцы, а самой девушке помогли спрыгнуть на землю. Артанна и Джерт отдали поводья слугам.

Грегор и Кивер обнялись со спустившимися во двор эрцканцлером. Наконец, вспомнив о попутчице, Грегор жестом пригласил Эльгу подойти ближе.

— Я хочу представить тебе барона Альдора, — сказал Волдхард. — Расскажи ему все, что говорила мне, он выслушает тебя. А сейчас прошу меня простить.

Коротко кивнув, он скрыться в господском доме. Альдор посмотрел на девушку:

— Ну здравствуй, дитя. Как тебя зовут?

— Эльга, ваша милость. А вы правда барон и передадите мои слова герцогу?

— Разумеется, — ответил он. — Только не могу взять в толк одну деталь…

— Какую?

— Зачем мне передавать лорду Грегору то, что он уже наверняка слышал?

Девушка удивилась.

— Простите?

— Человек, который привез тебя в Эллисдор, и есть лорд Грегор.

Эльга остолбенела. У девчонки перехватило дыхание, на залитом краской лице застыла смесь стыда и удивления. Выпучив глаза и приоткрыв влажный рот, она силилась что-то сказать, но не смогла произнести ни слова. Наблюдавшая за кульминацией герцогской шутки Артанна ткнула Джерта локтем:

— С тебя хреновуха, Медяк.

Энниец тяжело вздохнул.

— Госпожа Толл! — раздался робкий голос за спиной наемницы. — Там это…

Вагранийка резко развернулась, едва не сбив подошедшего серва с ног.

— Что еще?

— Вас зовет мастер Шрайн. Говорит, срочно.

— Что ж Малыш сам не дошел, раз так срочно? — проворчала Артанна. — Где он?

— Там, — слуга махнул рукой в сторону казармы. — Очень срочно!

Ничего не ответив, наемница устремилась в указанном направлении. Джерт, уловив тревожные нотки в голосе серва, последовал за командиром.

На входе в казарму они увидели столпившихся бойцов «Сотни». Вопреки обыкновению, наемники выглядели взбудораженными. Хмурился даже Белингтор. И курил, что само по себе служило недобрым знаком. В последний раз Черсо был замечен с трубкой в зубах, когда умерла его горячо любимая матушка.

— Что стряслось? — громко спросила Артанна.

Фестер, оказавшийся ближе всех к Сотнице, посторонился, пропуская ее вперед.

— Там… — кивнул он на двери и скорбно замолчал.

— Да вы все языки проглотили? Что вы мне тамкаете? — рявкнула Артанна, озираясь по сторонам.

— Ты должна сама это увидеть, — тихо отозвался Белингтор и судорожно вдохнул дым. — И услышать.

Наемница выругалась и, грубо отпихнув замешкавшегося в проходе воина, влетела в слабо освещенный темный зал. Бойцы во главе со Шрайном и Веззамом окружили койку, вокруг которой суетился замковый лекарь — Артанна увидела его приметную черную мантию. Здесь же был и брат Аристид — снова блистал познаниями в лекарском ремесле. Когда вагранийка подошла ближе, бойцы молча расступились.

— Вал? — Артанна узнала секретаря, которому полагалось выполнять поручения в Гивое, и растерянно уставилась на Малыша. — Какого рожна он здесь делает?

— Я его привез, — донесся до Артанны голос сбоку. Она обернулась и увидела десятника Танора. Кого-кого, но его она точно не ожидала встретить в Эллисдоре.

— Пираф. Ты что здесь забыл, мать твою?

— Тише! — шикнул монах. — Юноша ранен, ему нужен покой. Пусть спит. Вам лучше поговорить в другом месте.

— Ну-ка пойдем побеседуем, — Артанна схватила Пирафа за ворот грязной рубахи и подняла на ноги. — На улице.

Десятник Танора попытался сопротивляться.

— Полегче, я тоже не здоров.

— Я тебя сейчас мертвым сделаю, если не пошевелишься! — гаркнула женщина и пинком отправила Пирафа на выход.

— Помощь нужна? — спросил Джерт.

— Помолчи, Медяк. Очень обяжешь, — бросила через плечо Артанна и вышла.

Вытолкав незваного гостя на улицу, наемница отволокла его на ступени соседнего крыльца и грубо усадила на шаткие доски. Под задницей Пирафа что-то треснуло. Десятник коротко ругнулся.

— Так, дорогой, — начала она. — Сейчас ты расскажешь, какого черта заявился в Эллисдор, и почему мой секретарь валяется на койке без сознания.

— Гивою каюк, — морщась от боли, сказал Пираф. Только сейчас Артанна заметила его перебинтованную руку.

— Подробнее, мать твою! Когда вы приехали?

Вагранийка села на корточки напротив него и достала кисет.

— Вчера вечером. Да плевать на нас с Валом! Твое поместье взяли штурмом.

Сотница опешила.

— Что?

— Что слышала, — Пираф зло сплюнул под ноги. — Танор помер. Власть в городе захватили Чирони. Весь Гивой кишит гацонскими кондотьерами. Черти расфуфыренные.

Артанна уставилась на него пустыми глазами. Под ложечкой засосало, тревожное ощущение необратимости болезненно кольнуло под ребро. Она рассеянно взглянула на свои руки — пальцы дрожали так, что вытащенная по привычке трубка едва не выскользнула на землю.

— Медяк!

— Да, командир?

— Разгони зевак. Быстро.

Шрайн отстегнул от пояса флягу с хайлигландской крепкой и передал ее Артанне. Трясущимися руками Сотница поднесла пойло к губам, расплескав янтарного цвета настойку и намочив свою рубашку.

— Так, — справившись с первыми эмоциями, сказала наемница, — давай с самого начала.

Пираф знаком попросил выпить. Сделав несколько молодецких глотков, он прочистил горло.

— Что говорить, баба ты сильная. Отметелила Танора знатно — он так и не встал. А через три дня и вовсе испустил дух. Хотя некоторые говорили, что Чирони сами его прикончили. Утверждать не возьмусь — меня в тот момент рядом не было.

— Я не настолько серьезно его отделала. Танор был крепким мужиком, — покачала головой Артанна. — Убивать я его не собиралась. Ладно, продолжай.

— Еще не успев похоронить Танора, Чирони возглавили «Братство».

— Ожидаемо, — проговорил Шрайн.

— Угу. И они явно давно готовились к такому раскладу, потому как всего через несколько дней Гивой заполнился гацонскими наемниками. Как Чирони это провернули и чего им наобещали, не знаю. У меня были другие заботы: берег свою шкуру и пытался разгрести бардак.

— Что они сделали с моим поместьем? — тихо спросила Артанна. Веззам видел, как ходили желваки на ее лице.

— Взяли штурмом, — хрипло сказал Пираф и закашлялся. — Гацонцев было две сотни, моя десятка в этом тоже участвовала, хотя мы никого не резали, клянусь. Ваши не отбились. Всех, кто оказывал сопротивление, перебили. Даже слуг. Тех, кто согласился присоединиться к Чирони, оставили в живых.

— А Тарлина?

— Жива. Поняв, что выстоять не удастся, ваши все же сдались. Парень, которого сейчас выхаживают лекари, тоже был среди них.

Сотница смерила Пирафа недоверчивым взглядом:

— Неужели Валу так просто дали уйти?

Кто-то принес горящую лучину. Артанна достала кисет, но ее руки тряслись так сильно, что она просыпала половину драгоценного табака на землю. Шрайн бережно взял из рук Артанны курительные принадлежности, набил трубку сам и протянул Сотнице. Артанна поднесла огонек к ароматной смеси и сделала несколько горьких вдохов, но пряный аромат не принес ожидаемого облегчения.

Она предполагала, что это могло случиться. Догадывалась, что у Чирони был план. Но наплевала на это, решив вернуть долг Волдхарду. И сколько жизней оказалось угроблено ради ее прогнившей чести?

— Я вывел паренька, — отвечал Пираф, следя за нервными движениями Сотницы. — Через неделю, когда шум начал помаленьку утихать, Чирони взялись за чистку в своих рядах. Ты же знаешь, что я с гацонцами всегда был не в ладах. Старики, что воевали вместе с Танором еще когда Чирони у мамки в брюхе сидели, начали мешать. Помнишь, ты за меня стрелу в задницу схватила? — Вагранийка кивнула. — В общем, тогда это и правда были Чирони. Подтвердилось, когда начали убирать неугодных.

— Выходит, ты бежал от своих же?

Наемник пожал плечами.

— Да, как и вся моя десятка. Иначе валялись бы мы в канаве с перерезанными глотками. И этот бесполезный малец прибился. Точнее, его Тарлина к нам отправила. Сама не смогла — ее отсутствие заметили бы слишком быстро. Но просто так нас не отпустили, как ты понимаешь, — Пираф снова закашлялся. — Вот уж поди пойми Хранителя: нас было одиннадцать человек, а выбрались из той заварушки только мы вдвоем с Валом. Он и предложил двинуться в Эллисдор, чтобы тебя найти.

— Сколько человек из «Сотни» погибло?

— Почти все. Хорошо, если осталось три десятка, да и те сами сложили оружие. Говорю тебе, бойня там была. Самая настоящая кровавая баня, — десятник поднял глаза на вагранийку. — Мне жаль, Артанна. Правда.

— Твою же мать! — вырвалось у Сотницы. Она со всей силы грохнула кулаком по деревянным перилам. Полетели щепки. Артанна посмотрела на свою руку, насчитала несколько заноз. Текла кровь, но боли почему-то не было.

— Сколько человек у Чирони? — спросил Веззам.

— Две с половиной сотни. Сброд, конечно, но кое-на что сгодились, как видишь.

— Без шансов, — процедил Джерт.

— Да уж понятно, — огрызнулась Артанна. — А ты чего здесь торчишь? Пошел вон отсюда.

Медяк ретировался. Пираф поправил свою потрепанную щегольскую шапку. Позолоченная брошь, купленная у ювелира в Гивое, отвалилась, а истертый бархат был заляпан дорожной грязью и жиром.

— Это еще не все новости, — сказал беглец и жестом попросил выпивку.

— Давай уже, радуй. И так веселее некуда.

— Чирони захватили ратушу. Правят оттуда. Наместник жив, но подчиняется «Братству». Теперь город полностью под их властью.

— А Гвиро? — наемница с опаской подняла глаза на Пирафа. Он отвел взгляд.

— Мертв.

У вагранийки упало сердце. Она молча опустилась на ступени рядом с десятником.

— Дерьмо.

— В жизни бы не подумал, что Чирони способны на подобное.

— Что хуже всего, — тихо отозвалась наемница, — даже я не смогла вовремя понять, насколько они отморожены. Как это случилось?

— В поместье?

— С Гвиро.

— Глупо. Когда штурмовали ратушу, его ранили. Шальная стрела. В живот.

— Сильно мучился?

— Не знаю.

— Проклятье! — прошипела Артанна. — Не заслужил.

Пираф пошарил рукой в кармане и достал перстень с розовым камнем. Артанна его узнала.

— Вот, вытащил у синьора, когда перебирал тряпки. Хотел продать при удобном случае, да потом передумал. — Десятник протянул украшение наемнице. — Я же тебе вроде как должен. Возьми, пусть будет на память.

Сотница бережно прикоснулась к самоцвету.

— Это и так моя вещица. Должна была стать обручальным кольцом. Видать, в браке побывать мне точно не светит.

— Ты и Гвиро? — удивился десятник. — Вот уж бы не подумал…

Артанна сняла перчатку и надела перстень.

— Федериго давно предлагал, а я все тянула. Собиралась согласиться после возвращения из Эллисдора. А оно вот как вышло.

— Черт. Прости.

— Спасибо, что не продал.

Некоторое время они сидели молча. Артанна, уставившись в одну точку, задумчиво крутила перстень на пальце. Наконец, Пираф осторожно дотронулся до плеча наемницы:

— Понимаю, тебе сейчас не до того, но…

— Говори.

— У меня больше нет командира, нет людей, да и дома, видать, я уже окажусь не скоро…

Женщина скосила глаза на десятника:

— Хочешь в «Сотню»?

— Ты не возражаешь?

— Принят. У меня никогда не было к тебе претензий, а народу в «Сотне», как видишь, поубавилось.

— Спасибо.

— Ладно, поговорим после. Мне нужно увидеть герцога, — Артанна поднялась на ноги. — Возможно, он сможет нам помочь.

— Я бы не был в этом так уверен, — тихо проговорил Веззам, проследовавший за наемницей. — Лорду Грегору, кажется, самому не помешала бы помощь.

Артанна прошла несколько шагов и остановилась, оставив казарму за спиной. Она откупорила одолженную у Малыша флягу и залпом осушила ее до дна. Ваграниец молча стоял рядом. Вытерев рот тыльной стороной ладони, наемница повернулась к Второму:

— Ступай к наставнику и попроси о поминальной службе. Многие следовали Пути, я знаю. Пусть за них помолятся. И купи выпивки — сегодня помянем.

— Я договорюсь с кастеляном.

— Спасибо.

— Артанна… Если я…

— Ценю твою помощь, Веззам. Но сейчас мне нужно побыть одной. Пожалуйста.

Второй молча кивнул и оставил командира в покое. Артанна медленно пересекла внутренний двор замка, отчего-то показавшийся ей слишком тесным. Часть ее поредевшего войска была занята в карауле. Глядя на бойцов, совершавших обход на крепостных стенах, наемница едва сдерживала слезы. Что она им скажет? Как будет смотреть в глаза?

— Прими мои соболезнования.

Артанна обернулась и увидела Джерта. Энниец обладал почти мистическим талантом подкрадываться незаметно.

— Спасибо, Медяк.

— Я могу чем-то помочь?

— Спроси у Малыша или Веззама. Я отдала распоряжения. А сейчас, пожалуйста, уйди.

Джерт достал из-за пазухи бутыль с хреновухой и молча отдал командиру, а затем поспешил оставить Артанну в одиночестве.

Она медленно поднялась на крепостную стену и, облокотившись на парапет, застыла, устремив взгляд вдаль — на Гацонский тракт, извивавшийся меж поросшими редкой травой холмами.

В очередной раз она пожалела, что так и не научилась относиться к «Сотне» как к средству заработка. Не могла — все быстро стало слишком личным. Рольф предупреждал, что однажды могло случиться нечто подобное. Предостерегал, советовал не привязываться. А она, как это часто бывало, пропустила дельное наставление мимо ушей. Всему виной жалостливое бабское сердце. Гонять и строить бойцов — одно. Куда хуже ей давалось переживать их потерю.

А ведь она должна была к этому подготовиться, раз решилась покинуть Гивой.

«Сотня» стала единственной целью в жизни Артанны с тех пор, как она уехала из Эллисдора. В обустройство поместья была вложена вся ее душа. Люди — опытные бойцы и зеленые новобранцы, служанки и лакеи, счетоводы и конюхи, прачки и кузнецы, — все они были той семьей, которую она так отчаянно хотела иметь, но которую позволить себе не могла. Все они были ее детьми, родить которых Артанна была уже не способна. Окончательно это признать Артанна смогла только сейчас. Больше не было смысла лгать самой себе. И оттого потеря резала сердце еще сильнее.

Она знала по имени каждого бойца, помнила, у кого из них остались жены и дети, а у кого — престарелые родители. Теперь ей предстояло написать сотню писем и разослать их во все концы материка.

Грани алмаза на перстне поймали луч закатного солнца и весело заискрились. Артанна сняла подарок Гвиро и положила на каменный парапет.

— Ну какого рожна ты не сдался? Зачем полез в драку? Что тебе стоило просто засунуть язык в задницу и переждать бурю, как ты всегда поступал, Федериго? — тихо обратилась она к перстню. — Дурак! Гребаный дурак.

Любви между ними не было, но Артанна уважала помощника наместника и действительно собиралась согласиться на предложенный союз. В конце концов, у них могло получиться что-то путное. И меньше всего она желала Федериго такой идиотской смерти.

— Это ведь отныне на моей совести, — вздохнула она. — Тебе-то хорошо — помучился день-другой и умер. А мне теперь со всем этим жить.

Грудь сдавил спазм. Впервые за годы, прошедшие с момента отъезда из Эллисдора, Артанна почувствовала подкатившие к горлу рыдания. Наемница огляделась и не заметила ни души. Можно было с чистой совестью разреветься, давая выход чувствам. Но делу бы это не помогло.

И все равно сдержаться не получилось. Рыдания едва не выбили из Артанны дух, а спазм заставил рухнуть прямо шероховатые камни крепостной стены. Так она и стояла — на коленях, вцепившись скрюченными пальцами в парапет, и выла в голос, а холодный хайлигландский ветер уносил звук ее рыданий на юг.

Через пару минут истерика ее отпустила. Вагранийка поднялась на ноги и торопливо вытерла слезы, а порыв ветра неприятно укусил мокрые щеки. Шмыгнув носом, наемница несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, а затем надела перстень.

Легче не стало.

Однако этим прохладным вечером Артанна нар Толл поклялась уничтожить каждого из людей Чирони. Даже если ради этого ей придется сровнять весь вольный город с землей.

Миссолен.

Сидя в подпрыгивавшем на брусчатке экипаже напротив брата Ласия, Демос уже не обращал внимания на тряску. То было третье путешествие невесть куда в компании старшего дознавателя Коллегии. Церковник, имевший столько же красноречия, сколько волос на голове, равнодушно рассматривал собственные руки и хранил безмолвие. Серебряный диск на шее брата Ласия дергался, как припадочный, постоянно отвлекая Деватона от размышлений.

Демос даже не пробовал начинать светскую беседу. Каждый раз его бесцеремонно отрывали от работы, и не терпящим возражений, но безукоризненно вежливым тоном приглашали отправиться в путь. Судя по тому, что всякое путешествие заканчивалось в новом месте, Великий наставник имел то ли неутолимую тягу к разнообразию, то ли вконец распоясавшуюся паранойю. И, несмотря на все заверения в благосклонном расположении к Дому Деватон, другом Демоса он уж точно не считал.

Однако в этот раз его конвоиры хотя бы бросили плохо набитую подушку на скамью.

«Высшее проявление расположения, следует понимать. Я точно им для чего-то нужен».

Вторая встреча с его святейшеством имела место в стенах древнего загородного аббатства сразу после кончины лорда Ирвинга. Тогда Ладарий настоятельно рекомендовал Демосу прислушаться к увещеваниям Малого совета и занять пост канцлера империи. Деватон выслушал, но согласия не дал — как и завещал его предшественник. Сил сопротивляться хоровому вою советников хватило ненадолго. Начался хаос. В конечном итоге Демос сдался.

«Громко же мне икнется эта тяга к порядку».

Подпрыгивая на колдобинах, новый канцлер судорожно пытался предугадать, зачем понадобился Великому наставнику на этот раз. Его снова везли за город, и, чем дольше длилась эта поездка, тем сильнее Демос нервничал.

«Младший казначей. Главный имперский казначей. Канцлер империи. Головокружительная карьера!»

Это не могло быть простым везением, да и совпадением не казалось. Демоса преследовало ощущение, что словно чья-то невидимая рука тащила его вверх по ступеням должностной лестницы. Мать так расстараться не смогла бы: при всей любви к интригам, она не обладала и долей намека на подобную власть. Это вряд ли мог спланировать Ирвинг перед смертью: его больше заботила тайна, добраться до которой Демос все никак не решался. Это не мог быть и Ладарий: Великий наставник ясно дал понять, что намерен соблюдать строжайший нейтралитет, пока не будет избран новый правитель.

Экипаж остановился. Брат-протектор, облаченный в начищенные доспехи и белый плащ, украшенный серебристым диском Хранителя, открыл дверь и любезно помог Демосу спуститься. Чем чаще он наносил визиты Ладарию, тем вежливее становился его эскорт.

Вокруг раскинулся идиллический пейзаж — зеленый луг с нежными желтыми цветами, тихое журчание ручья и рощица, перед которой возвышался небольшой деревянный дом. Из трубы валил дым, доносились ароматы свежего хлеба и трав. Брат Ласий проводил Демоса до двери и вернулся к экипажу. Пожав плечами, Деватон вошел внутрь.

Ладарий, облаченный в простую монашескую рясу, суетился вокруг печи и почти идеально гармонировал с внутренним убранством хижины, словно никогда не носил усыпанного хрусталем и алмазами венца.

«Зачем этот цирк? Что ты хочешь мне показать? И кем хочешь казаться?»

— Канцлер Деватон! Вижу, вы успешно добрались, — приветливо улыбнулся церковник. — Уверен, вы голодны.

«Еда — последнее, о чем я могу думать в твоем обществе. Особенно жареная».

— Готов съесть лошадь, — солгал Демос, целуя серебряный диск церковника.

Ладарий вытащил из печи горшок с ароматным рагу и водрузил его на грубый дубовый стол в компанию к головке сыра и ароматному хлебному кругляшу. Также на столе дожидались начала трапезы кувшины с вином и водой. Великий наставник сел и, жестом пригласив Демоса разделить трапезу, отрезал толстый ломоть сыра.

— Надеюсь, дорога вас не настолько утомила, чтобы забыть о делах?

— Как говорилось у Даминия? «Если хочешь провести жизнь в покое, держись подальше от политики», если не ошибаюсь? — проговорил новоиспеченный канцлер и налил себе воды. — Вы никогда не приглашаете меня просто так. Что случилось, ваше святейшество?

— Полагаю, с учетом вашего нового статуса, мы будем видеться чаще.

«Не могу сказать, что рад этому факту».

— Это должно меня тревожить?

— Отнюдь, — покачал головой Ладарий. — Вы поднимаетесь все выше, ваша светлость. Дальше только корона.

— Я безмерно польщен доверием Совета.

— И, надеюсь, оправдаете наши надежды.

Герцог поднял глаза на церковника. Ладарий смотрел на него в упор.

— Я с рождения только и занимаюсь тем, что пытаюсь оправдать чужие надежды, — твердо ответил Демос.

Его святейшество отломил кусок хлеба и, водрузив на него сыр, отправил в рот. Демос медленно жевал хрустящую хлебную корку, не сводя глаз с собеседника.

— Гонец привез этим утром, — вытерев руки, Ладарий вытащил из складок одеяния свиток и протянул его Демосу. — Рекомендую прочесть это послание лишь после того, как закончите трапезу. Боюсь, оно способно испортить аппетит.

— Пожалуй, я рискну, — ответил Демос и рассмотрел письмо. На сломанной печати он увидел скрещенные меч и топор Хайлигланда.

Он углубился в чтение, и, чем дольше изучал текст, тем сильнее менялся в лице.

— Клевета, — произнес он, закончив читать. — Не ожидал такой подлости от кузена.

Ладарий наигранно вздохнул.

— Лорд Демос, вынужден признать, вы мне симпатичны. Настолько, что я даже смирился со связями вашей семьи в Эннии, закрываю глаза на слуг-рабов и эксцентричные выходки леди Эльтинии. Я многое готов вам простить в обмен на честность и самоотверженную службу государству. Но это, — церковник выразительно посмотрел на письмо, — заставляет меня сомневаться. Вам есть что противопоставить этим обвинениям?

— Готов поклясться на Священной книге, мой Дом не имеет отношения к описанным событиям, — заверил Деватон. — Понятия не имею, что заставило Волдхарда сделать подобные выводы. Хотя, возможно, это какой-то ловкий ход…

— Его светлость утверждает, что поймал одного из подосланных к послу Латандаля убийц. Леди Ириталь попытались отравить. Пойманный убийца оказался членом эннийской гильдии «Рех Герифас» и на допросе назвал ваш Дом заказчиком этого ужасного деяния.

— В руках умелого палача можно признаться в чем угодно. Хоть в величайшей ереси, хоть в убийстве Последнего сына господа нашего. Вам ли не знать? — канцлер покосился на дверь, за которой его ожидал брат Ласий. — Повторюсь, обвинения возмутительны и не имеют оснований. Более того, они не логичны. Я не понимаю, зачем мне могло потребоваться убивать посла Латандаля, ведь у дома Деватон нет конфликтов с латанийцами. Наоборот, в моих венах течет кровь династии Урданан, пусть и весьма разбавленная.

Ладарий мягко улыбнулся.

— Ваша светлость, я пригласил вас сюда не затем, чтобы обвинять. Для этого существует Коллегия дознавателей. Заявление лорда Грегора обескураживает и грозит мощным скандалом. Я лишь пытаюсь выяснить, на чьей стороне правда.

— Повторяю, я готов поклясться, что не причастен к этому ужасному событию, — отчеканил Демос.

— Так я и думал.

«Неужели? К чему тогда эта провокация?»

Демос потер занывшее колено.

— Если бы у меня была возможность причинить вред кому-либо из представителей правящих династий, то, поверьте, это были бы не латанийцы, — сказал он. — К примеру, я мог бы попытаться избавиться от своего соперника — самого лорда Грегора. Вы не находите, что это было бы куда более эффективной тратой моих сил?

— Разумеется, — кивнул церковник. — У меня не было причин сомневаться в чистоте ваших помыслов. Но я счел необходимым вас предупредить.

«И превратил это в очередной фарс, испытывая меня на прочность?»

— Как вы отреагируете на обвинение? — спросил Деватон.

— Напишу письмо, в котором попытаюсь успокоить Волдхарда. Буду взывать к голосу рассудка.

«Если он еще остался у Грегора. Кажется, кузен сошел с ума».

— Едва ли он внемлет вашим словам, — вымученно улыбнулся Демос. — Пожалуйста, держите меня в курсе дел.

Ладарий склонил голову набок и внезапно одарил собеседника теплым взглядом.

— Я же сказал, что отныне мы будем видеться чаще, — сказал он.

Демос вышел из-за стола и на прощание поцеловал серебряный диск церковника. Брат Ласий помог канцлеру преодолеть путь до экипажа, придерживая гостя под руку и оберегая от падения. Пару раз Демос все же споткнулся, слишком увлеченный попыткой осознать произошедшее.

Он выразился бы очень мягко, сказав, что его удивили эти новости.

— Именем праотца Флавиеса, клянусь, я не делала этого!

Эльтиния измеряла широкими шагами Зеленый кабинет, заламывая руки и ежась под яростным взглядом сына. Демос был бешенстве. Глядя в его глаза, леди Эльтиния не могла избавиться от ощущения, что в этот момент он был готов ее убить. Сейчас сын и не пытался скрывать истинных чувств. Он осекся и взял себя в руки лишь в тот момент, когда почувствовал характерную дрожь на кончиках пальцев.

«Нет, нет, нет… Спокойно, Демос. Гнев и огонь — дурная пара».

Воздух искрился напряжением. Мягкий ветерок воровато заглядывал в окна имения Дома Деватон и с легким шорохом ласкал тонкие светло-зеленые шторы. Мать выглядела встревоженной и напуганной: либо она в полной мере проявила свой актерский талант, либо действительно ни о чем не знала. Впрочем, Демос надеялся, что в кои то веки смог вывести ее из равновесия.

— Тогда кто? — рявкнул герцог, сжав до боли в пальцах набалдашник трости. — Ты хоть представляешь, в каком дерьме мы оказались?

— Это не я, — тихо запричитала мать. — Это не я!

Однако Демос уже не мог остановиться. Ненависть, накопленная им за годы семейной вражды, нашла выход именно сейчас.

— Ты доигралась со своими интригами! — проорал он. — Но знаешь, что обиднее всего? Какую бы глупость ты ни совершила, отвечать перед Малым советом и Великим наставником придется мне. И знаешь, что будет потом? Если наш Дом обвинят в покушении и докажут вину, церковь уничтожит всех нас, а его величество Эйсваль Урданан, дядька этой пигалицы, с большим удовольствием спляшет на наших костях! Я отправлюсь на плаху, а ты — на костер, ибо тебя непременно обвинят в колдовстве — по двору давно ходят слухи. И все любовные похождения нашего драгоценного Линдра припомнят, не сомневайся — и Лисетту Тьяре, и Агнессу Рунди. Разве что Ренара не тронут, ибо отцу хватило ума отправить одного из сыновей служить богу, да и в Ордене, полагаю, житья ему не будет. — Демос навис над матерью, схватив ее за плечи. — Поэтому, случись мне обнаружить хоть единое доказательство твоего участия в отравлении посла, я без сожалений сдам тебя с потрохами милым братьям из Коллегии дознавателей.

«Благо теперь у меня там даже есть знакомства».

Закончив речь, Демос отпустил мать и рухнул на кушетку без сил. Эльтиния, наконец, вернула самообладание и села подле сына.

— Да, я узнала о случившемся из своих источников раньше тебя, — призналась она. — И молчала, поскольку латанийские послы не представляют для нас особого интереса. Пока что. Но, Демос, это не моих рук дело. Что я должна сделать, чтобы ты мне поверил?

Он боролся с собой. Всем своим существом Демос ненавидел мать за методы, которыми та пользовалась ради достижения своих целей. За это же ненавидел и себя, постоянно разрываясь между порядочностью и эффективностью. Но в одном Демос не сомневался: все, что делала леди Эльтиния, она совершала ради блага семьи. И еще он понимал, что мать была достаточно хитра, чтобы замести следы.

— Допустим, ты невиновна, — тихо сказал герцог. — Тогда предлагай варианты, кто мог нас подставить. И не вздумай юлить — я все проверю.

— Покажи мне письмо с обвинениями.

— Его забрал Ладарий. Но я запомнил содержание почти дословно. Лорд Грегор утверждает, что поймали исполнителя из «Рех Герифас».

Выщипанные в ниточку брови матери поползли вверх.

— Не может быть!

— Убийца заявил, что гильдию наняли Деватоны.

— Но это же немыслимо! «Рех Герифас» никогда не выдают имен, — возмутилась мать. — Это же главное условие их работы. Так было всегда.

Демос покачал головой.

— Они весьма своеобразно трактуют эту клятву. Удивляет другое. Как правило, между гильдией и заказчиками существуют связные, которые, случись беда, могут быстро исчезнуть, не подвергнув риску ни чьи интересы. Но здесь, — Демос задумчиво крутил трость в руках, — здесь было обозначено конечное звено. Это необычно, как ты сама понимаешь. Похоже на провокацию.

— Согласна, — кивнула Эльтиния. — К тому же странно, что убийцы вообще попались. Обычно они действуют тонко и незаметно. К тому же в Хайлигланде… Мертвые боги, да там же работать проще простого!

— Возможно, все мы недооцениваем лорда Грегора, — размышлял Демос. — Полагаю, тот, кто воспользовался услугами гильдии, тоже надеялся, что в Хайлигланде все пройдет гладко. Но он ошибся. Тихое дело переросло в скандал, и нас притягивают к нему за уши. Или же настоящий заказчик очень хотел, чтобы убийцы попались.

— Могло ли это быть подстроено самим Грегором?

Плечи канцлера нервно дернулись.

— Не думаю. Он сделан из другого теста и совсем не интриган. Лорд Волдхард — воин и командир, человек прямой и не искушенный в политике.

Мать рассеянно теребила украшенный изумрудами браслет.

— Но он остается всего лишь варваром, которому посчастливилось родиться племянником императора, — презрительно сказала она. — А его Хайлигланд — лишь затычка в бреши, через которую норовят хлынуть рунды. Жаль, он забыл, где его место.

«Затычка затычкой, но мой кузен стал полноправным игроком, который, вместо того, чтобы следовать общепринятым правилам, пытается смести все фигуры с поля».

— У него многотысячная, закаленная в боях армия, и, по слухам, солдаты его обожают, — возразил Демос.

— У нас есть не менее закаленный Освендис.

— После смерти Ирвинга я в этом уже не уверен. Брайс Аллантайн, кажется, еще сам не определился, чего хочет. Одно я могу утверждать с точностью и опасением: Волдхард неуправляем. Пока что единственный фактор, способный его сдерживать — церковь. Но и эти удила он скоро закусит.

— Значит, нам нужно договориться с Великим наставником.

— Ладарий ясно выразил свою позицию: на слово он мне поверил, но отстранился, — ответил Демос. — Его святейшество будет пристально наблюдать за действиями нашего Дома. Мы сами должны это расхлебывать. К тому же я не хочу лишний раз посвящать его в наши дела.

— Значит, мы справимся с этим сами, — заявила мать. — С присущим нашему положению изяществом.

Канцлер поднялся на ноги и принялся расхаживать по кабинету, разминая ногу. Походка стала легче, а в иные дни ему казалось, что и боль становилась тише. Мать кивнула бесшумно вошедшему слуге, и тот поставил поднос с легкими закусками на стол, а затем испарился столь же незаметно, как и возник. Леди Эльтиния аккуратно взяла лакомство двумя пальцами и отправила в рот. Демос к еде не притронулся.

— Сдается мне, с момента возвращения из последнего похода, у лорда Грегора появилось слишком много свободного времени, — прожевав, сказала она.

— Согласен, его нужно чем-то занять.

— Думаю, у меня найдется забава, которая точно его отвлечет.

Канцлер заинтересованно посмотрел на мать.

«Неужели ты все-таки что-то накопала?»

— Не томи. Раз мы теперь вынуждены работать сообща, будет полезно делиться планами и находками.

— Как долго я этого ждала, — вздохнула леди Эльтиния.

— Не сомневаюсь. Но имей в виду, что это — вынужденная мера.

Мать вытерла руки салфеткой и подошла к высокому резному шкафу с множеством ячеек. Она выдвинула небольшой ящик и достала стопку писем, перевязанную синей лентой.

— Тебе будет интересно, — Демос вопросительно взглянул на бумаги, протянутые Эльтинией. — У меня есть свой человек в Эллисдоре — Вассер Дибрион, знатный, но бедный сирота, которого я некогда взяла под свое покровительство. Юноша проявил большой талант к интригам, и я устроила так, что теперь он служит оруженосцем при Грегоре Волдхарде. Толковый мальчишка, но амбициозен сверх меры. Зато любит мне писать.

— Ты не говорила, что шпионишь за Грегором.

— О, не только за ним, — победно улыбнулась мать. — Я наблюдаю за всем, что происходит в его замке. Читай, там много интересного.

Демос углубился в изучение посланий, попыхивая трубкой. Эльтиния распахнула окна настежь.

— Не выношу, когда ты куришь.

— Потерпи, — не отрываясь от писем, сказал он. Мать что-то проворчала себе под нос.

Согласно проставленным датам, новости из Эллисдора поступали в среднем пару раз в месяц. Из коротких весточек Демос узнал некоторые подробности случившегося с латанийским послом, а также прочел о прибытии в замок небольшого отряда наемников из Гивоя под командованием скандально известной Артанны нар Толл — фаворитки предыдущего герцога Хайлигландского. Демос мало слышал об этой женщине, да и то, по большей части, небылицы. Многое из того, что рассказывалось в письмах, было уже известно, бесполезно либо не применимо к делу. Но одна новость более прочих привлекла внимание Демоса. Забыв обо всем, он вцепился в клочок бумаги.

«Еще немного, и я начну верить в бога».

— Это правда? — Деватон бросил одно из посланий на колени матери.

— О да! — с явным удовлетворением подтвердила она. — Я знала, что тебе понравится.

«Грегор Волдхард, драный ты лицемер! Воспитанник Ордена и будущая супруга императора? Торжественно поклялся защищать латанийского посла, помним-помним. А трахать ее тебе сам боженька разрешил, или ты не спрашивал его согласия? И как тебе спится по ночам после такого договора с совестью?»

— Полагаю, Великий наставник захочет это увидеть. Раз Ладарий не брезгует доносами, и можем внести свою лепту, — процедил Демос. Прочитанное все еще никак не укладывалось в его голове.

«Удивил, кузен. Тебе бы на театральные подмостки, а не скакать по границам, размахивая мечом. А я еще смею заниматься самобичеванием и стыжусь своих многочисленных обманов. Орден, праведность, благочестие… Тьфу! Мне хотя бы хватает смелости признавать, сколь мерзко я живу, и нести этот груз. Но ты… Ты… Будь я проклят, если позволю еще хоть кому-нибудь в тебе ошибиться».

— Судя по выражению твоего лица, ты впечатлен, — хмыкнула Эльтиния.

— Я в гневе, мама.

Вдовствующая герцогиня хохотнула.

— Направь его в нужное русло. Как видишь, у нас неплохо получается работать вместе.

Демос сунул письмо в карман и не без усилий поднялся на ноги.

— Мне нужно идти.

— Не благодари, — съязвила Эльтиния.

— Если лорд Грегор хотел устроить скандал, уверяю, он его получит, — тихо проговорил Демос. — Но вряд ли ему понравится оборот, который примет дело.

— Ты уж постарайся.

— Я никому не позволю угрожать своему Дому, — холодно ответил герцог, перехватив трость.

И вышел. Погруженный в раздумья, он не слышал, как его мать, оставшись в одиночестве, разразилась триумфальным смехом.

«Впервые ты на месте, когда нужен».

На входе в атриум канцлер увидел сияющую лысину брата Ласия. Дознаватель безмятежно расположился в тени фруктового деревца, погруженный в изучение массивного фолианта. Подойдя ближе, Демос не сдержал удивленного возгласа.

— Собрание сочинений Туридия? Брат Ласий, я восхищен вашими лояльными взглядами.

— Церковь разрешает чтение древнеимперских трудов, если они направлены на воспитание лучших качеств в человеке, — дознаватель поднял на канцлера бесцветные мертвые глаза. — Путевые заметки Туридия безгранично мудры. Восхитительное сочетание формы и содержания. А слог…

Демосу на миг показалось, что губы церковника тронула улыбка.

«У каждого свои слабости. Но кто бы мог подумать, что старший дознаватель Коллегии окажется любителем древностей?»

— Это вежливое приветствие или я чем-то могу быть полезен вашей светлости? — перешел к делу монах.

— Мне нужно поговорить с Великим наставником в приватной обстановке. Как можно скорее.

Жидкие светлые брови брата Ласия сошлись к переносице, а взгляд потяжелел. Пальцы церковника продолжали поглаживать желтоватые страницы с нежностью любовника.

— Не уверен, что смогу быстро организовать встречу без веской причины, — медленно произнес он. — Даже принимая во внимание, что вы сами впервые об этом попросили.

Демос вытащил из кармана письмо от эллисдорского шпиона и передал дознавателю.

— Это кажется мне очень веской причиной.

Монах быстро прочитал послание и тут же с глухим хлопком закрыл книгу.

— Согласен, это заинтересует его святейшество. Я устрою вашу встречу как можно скорее.

Коротко кивнув на прощание, Ласий направился в сторону выхода из атриума. Несмотря на жутковатую ауру, присущую большинству представителей Коллегии, старший дознаватель, однако, обладал крайне притягательной чертой — был человеком дела.

«Маховик запущен».

Эллисдор.

Стараясь не шуметь, Грегор тихо прокрался ко входу в зал Святилища. В этот час служители храма удалились в жилые помещения, и лишь безмолвная сестра в белом накрахмаленном чепце прохаживалась между колоннами, собирая в передник свечные огарки.

Брат Аристид стоял на коленях перед алтарем и тихо молился. Одной рукой монах перебирал металлические шарики четок, в другой держал белую жертвенную свечу. Священная книга, с которой он не расставался, лежала подле него. Грегор решил дождаться окончания ритуала и сел на одну из скамеек. Та внезапно жалобно скрипнула. Волдхард замер. Божий человек на миг прервался, но не повернул головы.

Закончив молитву, брат Аристид поднялся на ноги и поставил свечу на алтарь. Поцеловав серебряный диск и поклонившись изваянию Гилленая, он обернулся. При виде герцога его лицо озарила улыбка:

— Ваша светлость! Какая радость.

Волдхард встал и направился к монаху.

— Простите, что помешал.

— Жаждущий закончить дело да найдет способ, — процитировал Священную книгу божий человек. — Вы желаете помолиться? Тогда я оставлю вас наедине с Хранителем.

Грегор неловко улыбнулся.

— Я пришел не только к Хранителю. Хотел увидеть вас.

— Чем же я могу помочь?

— Мне нужна исповедь. И духовное наставление.

— Я обладаю правом на проведение этого таинства, — кивнул брат Аристид, хотя в его голосе сквозило сомнение. — Всем странствующим монахам это дозволено. Однако, полагаю, наставник Дарарий подойдет лучше. Ведь он — ваш духовник.

Волдхард замялся.

— Именно поэтому я хочу поговорить с вами, — сказал он. — Наставник Дарарий — верный человек и талантливый учитель. Он знает меня с рождения. Но я не чувствую, что могу…

— Вы стыдитесь признаться в серьезном грехе перед тем, кто вам близок?

— Да, — мрачно произнес Грегор. — Я не хочу его разочаровывать.

Монах, однако, нисколько не смутился.

— Ничего удивительного. Мы всегда стремимся щадить чувства тех, кого любим, пусть нам это не всегда удается. Но вы также должны помнить, что нет ничего постыдного в признании своих ошибок. Путь Порядка — сложная дорога длиною в целую жизнь. На ней нас подстерегают соблазны, мы оступаемся и совершаем грехи. Но истинная сила верующего заключается в умении возвращаться на верный путь.

— Вы очень добры, брат Аристид, — тихо проговорил Волдхард, уставившись на свои руки. — Могу ли я попросить об исповеди вне стен Святилища? Не хочу, чтобы нас случайно подслушали.

— Полагаю, мы можем сделать исключение, хотя правила предписывают иное. Самое главное в этом ритуале — очищение вашей совести. — Монах жестом пригласил герцога следовать за ним. — Впрочем, я убежден, что Хранитель всегда наблюдает за своими последователями. Неважно, говорим мы в стенах божьего дома, ветхой лачуги или на берегу реки — бог видит все.

— Тогда, думаю, ему понравится наша прогулка по маленькому церковному саду.

— Не могу утверждать с точностью, — пожал плечами брат церкви. — Об этом мы с ним еще не беседовали. Но, думаю, он не будет против.

Они вышли из душного полумрака Святилища и обошли храм вокруг. Грегор вел монаха по узкой дорожке, вымощенной шероховатыми каменными плитами. Стены соединялись с донжоном изящными арками и были увиты высоко забравшимся плющом — зеленый ковер протянул свои цепкие лапы почти к самому куполу храма в виде перевернутой чаши. Короткий шпиль увенчивал серебристый диск, пылавший огнем в лучах вечернего солнца.

За очередной стеной плюща скрывался вход в небольшой уютный сад. Несколько старых мраморных статуй, истерзанных суровым климатом Хайлигланда, утопали в темной зелени пышных кустарников. В центре располагался маленький спящий фонтан, а рядом с ним стояли две длинные каменные скамьи. Часть ветхой низкой стены, которую не успела захватить буйная растительность, открывала великолепный вид на юго-запад: полноводная Лалль искрилась серебряной лентой, пробегая меж зелеными холмами и полями ржи.

Грегор смахнул со скамьи пыль и пригласил церковника сесть.

— Хорошее место, — сказал монах, разглядывая истершиеся за десятилетия лица мраморных изваяний.

— Этот сад приказала разбить моя прабабка для минут уединения, — поведал герцог. — Она была родом из Гацоны и скучала по дому, но находила утешение в созерцании этих статуй. С тех пор слугам запрещено заходить сюда без особого разрешения. Из-за этого он и выглядит таким запущенным. Вечно я о нем забываю.

Брат Аристид сел рядом с Волдхардом.

— Готовы ли вы, ваша светлость? Помните ли вы, как совершается обряд?

Грегор кивнул.

— Конечно.

Монах очертил в воздухе широкий круг. Герцог ему вторил.

— К Хранителю обращаюсь и прошу выслушать сего путника. В печали и радости, в жизни и смерти смотришь ты на нас, боже, не отверни глаз своих и сейчас. Сей путник жаждет открыть тебе душу, так взгляни же на него и озари божественным светом его Путь.

Грегор произнес краткую молитву под одобрительные кивки брата Аристида.

— Благослови и выслушай меня, наставник, ибо на душе моей тяжелый грех.

— Благословляю тебя, — ответил монах. — Когда ты в последний раз исповедовался?

— Еще до отъезда в столицу, три месяца назад.

— Да поможет тебе бог. Расскажи, что гнетет твою душу, и не бойся кары, ибо Хранитель не дарует испытания, которого ты не сможешь вынести.

Грегор сгорбился, опустив локти на колени, и положил подбородок на ладони. Он смотрел на мертвый фонтан, пытаясь придумать, с чего начать. Брат Аристид понимающе ждал.

— Мой род веками следует Пути, — начал герцог. — Когда латанийцы принесли Учение на материк, хайлигландцы были среди первых, кто принял заповеди Гилленая. С тех пор мы верны Хранителю и положили свои жизни на защиту тех, кто следует нашей вере.

— Благословенна эта цель, — одобрил монах.

— Род Волдхардов очень древен. Мы поддерживали теплые отношения с латанийцами еще задолго до того, как Хайлигланд вошел в Криасморский договор. Вера объединила множество прекрасных земель и народов, подарила людям цель и надежду. Я думаю, это было славное время. Тогда все были едины.

— Мы храним единство в вере и сейчас.

— Нет, брат Аристид, — покачал головой Грегор. — Уже не храним. Я только что вернулся из короткого путешествия по своим землям и сам видел, как далеко люди отошли от заветов. Сколько веков назад пала Древняя империя? Пятнадцать? Пятнадцать веков, вдумайтесь! Мы уже давно забыли, ради чего наши предки объединились в союз, за что боролись, каким идеалам следовали…

— Что же гложет вас больше всего? — задумчиво произнес Аристид.

— Мы сами не заметили, как предали свои клятвы, наставник. Забыли заповеди Священной книги! Мы создали законы, но они не исполняются даже теми, кто призван следить за порядком. Мы построили Святилища, чтобы даровать людям помощь, а они превратилась в места для сбора податей, где священники обворовывают людей и торгуют отпущением грехов за золото и серебро. Наставники забыли истинный смысл Пути и порой открыто вымогают земли и деньги! — Грегор на миг замер, напуганный собственной горячностью. — По дороге в Эллисдор я встретил девушку — она ехала в столицу просить за свою деревню. Община уже давно выкупила свободу у монастыря, но церковники угрозами пытаются вернуть собственность лишь потому, что деревня разбогатела. Да где же это видано, брат Аристид?

Монах сокрушенно покачал головой.

— Увы, не все божьи люди ведут праведную жизнь, — мягко сказал он. — И будут гореть за это в темницах Арзимат после смерти.

— Но что при жизни? Неужели мирское существование настолько тщетно? Жителей той деревни, Гайльбро, угрожают обвинить в ереси и сжечь, если они добровольно не вернутся под опеку монастыря. Я не могу этого допустить.

— Так защитите их.

— Что и сделаю, не сомневайтесь! — Грегор сжал кулаки, силясь унять разбушевавшиеся чувства. — Но это — лишь проявление болезни, всего один пример. Но их множество. Эта зараза поглощает все наши земли.

Брат Аристид медленно кивнул:

— Боюсь, вы правы.

— Монастыри создавались для уединения и молитвы. Праведники, решившие посвятить жизнь служению богу, отправлялись в дальние земли, чтобы отрешиться от мирских забот. Но что мы видим сейчас? Обители сдирают деньги. Полученные средства тратятся не на помощь нуждающимся, как завещано в Учении, но на золотые убранства храмов, драгоценные ткани и тончайшие вина. Побывав в Миссолене, я поразился пышности Эклузума — город храмов, сверкающий златом и хрусталем! Но, увидев жизнь людей, за счет которых кормятся священники, я понял все окончательно, — с болью произнес Волдхард. — Неужели того, что поклялся защищать мой род, уже давно нет, и я слишком поздно прозрел?

Монах вдумчиво слушал полный отчаяния монолог герцога, перебирая рукой четки. Грегор вздохнул и подытожил:

— Боюсь, я совершил самый тяжелый грех, брат Аристид. Мне кажется, я теряю веру.

Монах молча поднялся и, взяв Волдхарда за руку, подвел его к парапету, откуда открывался вид на холмы и реки Хайлигланда.

— Нет, ваша светлость, веру вы не потеряли. То, что вы чувствуете, несколько иное.

— Что же это?

— Как странствующий брат церкви, я побывал в разных землях. Мне довелось узреть священный Агаран с его величественными храмами, я пил чистейшую родниковую воду из кувшина, который мне подавала сестра монастыря в Вилатоне, что в Освендисе. Я читал проповеди в главном Святилище Амеллона, жемчужины Бельтеры. Мне приходилось учить грамоте беглых эннийских рабов, с которыми я встретился в Рикенааре. Я даже беседовал с одним из эннийских магистров в самом Сифаресе и целый год провел на Тирлазанских островах, проповедуя рабам, собиравшим листья паштары. Но я никогда не рассказывал вам, почему решил отправиться в странствие, — Аристид поднял голову и посмотрел герцогу в глаза. — Думаю, вы — именно тот человек, который должен знать причину.

— Буду рад услышать.

— Дело в том, что церковь считает меня изменником, — кисло улыбнулся монах. — Еретиком, как это принято говорить.

Грегор удивленно поднял брови:

— Это очень серьезное обвинение, и вы не кажетесь мне человеком, способным предать веру. Что вы сделали?

— Начал задавать те же вопросы, что и вы, — спокойно ответил брат Аристид. — Однако мое окружение расценило это как угрозу положению церкви в обществе. Наставники решили, что я посягаю на их свободу.

— Расскажите, — то ли попросил, то ли приказал Волдхард.

— Непременно, — монах потянулся к поясной сумке и достал оттуда книгу. Перелистав страницы, он вытащил несколько сложенных вдвое листов бумаги и протянул Грегору. — Все началось с этого. Разве что писал я на другом языке.

— Это текст Священной книги, — пробежавшись по буквам, заключил герцог. — Вы переводите ее на хайлигландский?

Божий человек смиренно кивнул.

— Я не настолько хорошо знаю местное наречие, и мне потребуется помощь писарей, но да, пытаюсь. Десять лет назад я перевел главный религиозный текст с антика на имперский. Но когда я представил итог своей работы в Эклузуме, на меня обрушилась волна всеобщего негодования.

— Почему же? — нахмурился Грегор. — Это благое дело.

— Считается, что чтение Священной книги — привилегия церковников и аристократии, ибо лишь эти сословия учат антик. Увы, Эклузуму это удобно. Церковь не хочет, чтобы остальные имели возможность обращаться к богу, читать священные тексты и размышлять над ними без участия наставников. Ведь в таком случае отпадет необходимость в церкви, и она лишится влияния. Поэтому духовенство сделало все, чтобы простой народ зависел от церкви: Святилища стали домами божьими, а наставники — его наместниками на земле. Я же не нашел тому ни единого подтверждения в текстах Священной книги, даже самых древних. И начал задаваться опасными вопросами.

— Какими?

Грегор не на шутку заинтересовался. Видя, что зерна падали на благодатную почву, брат Аристид не преминул пояснить:

— Может ли простолюдин читать Священную книгу самостоятельно? Может ли он возносить молитву дома, а не только в храме? Где сказано, что Святилище — единственное место, где Хранитель нас слышит? И, если все мы — дети божьи и связаны с ним невидимыми узами, то зачем нам посредник в лице церкви? Почему человек не может рассказать о своих грехах самому Хранителю, а должен обращаться к наставникам за исповедью?

— Я тоже задавался этими вопросами, — заметил Волдхард. — Но вслух их никогда не произносил.

Монах стукнул металлическими шариками своих четок.

— Прекрасно понимаю, почему. В конце концов я пришел к выводу, что большинство традиций и ритуалов, которые мы вынуждены соблюдать, были придуманы служителями церкви с целью обогащения. Когда я поделился своими мыслями с другими наставниками, то навлек на себя их гнев. Позже, после того, как я не отступился от своих убеждений и перевел Священную книгу на имперское наречие, и вовсе стал в их глазах еретиком. Мне пришлось покинуть университет Эклузума и отправиться в странствие, скрываясь от преследователей. В Миссолене меня и по сей день ждет костер.

— Но ваши идеи кажутся мне правильными! — возмутился Грегор.

— Для мирян — возможно. Но не для церкви.

— Церковь стала излишне властолюбивой, — задумчиво произнес Волдхард. — Ей не мешало бы очиститься.

Монах улыбнулся.

— Согласен, ваша светлость. Поэтому и рассказал обо всем именно вам — чувствовал, что могу довериться. Никогда прежде я встречал столь праведного человека, радеющего за истинную веру, как вы. В этом и заключается причина того, что вы чувствуете, вернувшись из путешествия. Вы настолько преданы идеалам Пути, что не можете смириться с тем, как могут развратить их человеческие пороки. Нет, ваша светлость, вы не потеряли веру. Наоборот, в вас она слишком сильна.

— Но я не праведник, наставник, — вздохнул герцог. — Хотел бы я закончить на этом исповедь, но должен признаться еще в одном грехе.

— Хранитель слышит. Откройте ему сердце.

Волдхард развернулся и побрел к фонтану, хрустя гравием. Брат Аристид шел рядом. Усевшись на бортик, Грегор предался воспоминаниям.

— Мы познакомились несколько лет назад. Тогда она впервые прибыла в Эллисдор с посольской миссией — основала приют для сирот, чьи родители пали в борьбе с рундами. Мы встретились на торжественном открытии — я был в почетном карауле, как брат Ордена. Сам не знаю, что произошло, но, едва я ее увидел, меня словно поразила молния. Я влюбился, как мальчишка. Впрочем, им я тогда и был. Ее красота и ум меня ослепили, а преданность Пути — восхищала. Она была такой чистой и праведной.

— А что потом?

— Вскоре я узнал, что это взаимно, — улыбнулся Грегор. — Помню, сначала меня охватило ощущение неземного счастья, а затем… Затем я испугался. Ведь я должен был стать братом-протектором, уже дал обет целомудрия…

— Не стоит бояться любви, путник. Сам Хранитель и есть ее сущность. К тому же ты описал достойнейшую из женщин.

— Так и есть, брат Аристид, — склонил голову герцог. — Ведь она нареченная следующего императора. Но именно из-за меня отвернулась от своего предназначения, отдавшись мне. Согрешила. Да, тогда с меня уже сняли обет безбрачия, но ничего не меняет. Мне нет прощения. Я нарушил священную клятву защищать леди Ириталь и сделал нас обоих грешниками.

— Сколько раз это происходило? — уточнил монах. — Если ты остановился…

— Я поддался страсти всего единожды, а на следующий день уехал в столицу. Когда вернулся, узнал, что на ее жизнь покушались. Теперь я не могу избавиться от мысли, что это — кара Хранителя за мою слабость.

Монах щелкнул шариками четок.

— Мне так не кажется, — сказал он.

— Что же это в таком случае?

— Вы великий человек, Грегор Волдхард. Полагаю, сам Хранитель благословил вас в момент вашего рождения, ибо только он мог даровать одному человеку столько благородных черт: бескорыстность, храбрость, веру, сочувствие, праведность… Но бог ничего не дает просто так. Он щедр, но требователен. Одарив вас этими благами, он посылает и жестокие испытания. Чем вы сильнее, тем сложнее будет ваш путь. Но ни одному путнику не дается ноша тяжелее, чем тот способен вынести. Это не кара, а испытание, лорд Грегор. Мне думается, что у Хранителя имеются особые планы на судьбу вашей светлости.

— Будет ли мне позволено узнать, какие?

— Почему бы и нет? — лучезарно улыбнулся монах. — До сегодняшнего разговора я сомневался, но сейчас убедился окончательно. Мне кажется, Хранитель собрался сделать вас защитником истинного Пути. Вера вашей светлости столь сильна, что вы не можете спокойно смотреть на то, как ее развращают другие. Вы презираете себя за то, что всего лишь единожды оступились. Единожды! Но я уверен, бог намеренно заставил вас совершить этот шаг, дабы вы поняли, что искупление возможно для всех. Именем Хранителя, я отпускаю твой грех, Грегор Волдхард, — проговорил брат Аристид, осеняя Волдхарда священным символом.

Герцог удивленно замер.

— Это… Все?

— Вы достаточно себя наказали, ваша светлость. Довольно самобичевания. Хранителю вы нужны не для этого.

— Что же тогда я должен делать? — герцог все еще не мог прийти в себя от удивления.

— Не знаю, какой кары вы ожидали, но напомню, что Хранитель не жесток. Жестоки люди, которые сделали Учение средством достижения своих низменных целей. И я верю, что вы — посланник, чье предназначение — избавить людей от их пагубного влияния. Я убежден, что именно вы должны возглавить тех, кто жаждет следовать истинному Пути. Вы, именно вы, Грегор Волдхард, сбросите испорченных роскошью наставников с их роскошных тронов.

— Хотел бы я в это верить, — робко проговорил герцог. — Но обстоятельства…

Монах непонимающе посмотрел на Грегора.

— Какие еще доказательства вам требуются? — возмутился он. — Вы избраны самим Хранителем, и он подал вам множество знаков. Вы — один из потомков императора и принадлежите к ревнителям веры. У вас есть власть и все возможности для достижения богоугодной цели. Даже сама нареченная императора отказалась от лживого предназначения, ибо чувствовала, что ее место рядом с таким праведником, как вы! Хотите избежать божьего гнева — женитесь на ней и дайте начало династии поистине преданных богу правителей. Очистите Хайлигланд от предателей, отрекитесь от погрязшей во грехе империи и станьте первым королем Хайлигланда! Первым, кто объединит истинно верующих! — пламенно вещал монах. — Вы не свернули с дороги, Грегор Волдхард. Все это время вы блуждали во тьме, но сейчас вам открылся истинный Путь, ибо таково ваше предназначение. Примите же его и действуйте во славу Хранителя.

Ошарашенный пылкими речами монаха, Грегор нетвердой походкой подошел к стене. Солнце склонилось к горизонту, окрасив небеса в кровавый цвет. Стая ласточек пересекла небо и с криками унеслась на юг.

— Я всегда этого хотел, брат Аристид. — помолчав, сказал он. — В глубине души я надеялся, что создан именно для этого.

Монах молчал, наблюдая за птицами, теперь ставшими лишь маленькими точками на небосводе. Герцог продолжил:

— Всем сердцем я желаю справедливости и готов отдать жизнь за очищение веры. Я хочу, чтобы империя вновь вспомнила об истинных правилах Пути. О чести, единстве, бескорыстной помощи нуждающимся. — Волдхард повернулся к монаху. — Благословите ли вы меня на Священный поход?

— Будет кровь, — тихо проговорил божий человек.

— И много огня. Я повергну каждого, кто попытается помешать мне восстановить истинный порядок.

Монах повернулся к герцогу и встретился с ним взглядом. Грегор увидел, что лицо еретика исказилось сладострастной гримасой. Глаза его горели, а рот скривился в жадной и торжествующей улыбке. Руки монаха дрожали, металлические шарики постукивали друг о друга.

— Значит, так тому и быть. Начните со своих владений, приведите эти земли к праведности. А затем, когда наведете порядок в Хайлигланде, возьмите Эклузум, вытащите Великого наставника из его золотых хором и проведите в рубище к месту казни. Благословляю вас. Да свершится задуманное.

Глядя в глаза брата Аристида, Грегор Волдхард перестал понимать, кто из них в большей степени стал одержим этой идеей.

— Я дам вам столько писарей, сколько потребуется, — сказал герцог. — К концу лета Священная книга должна быть переведена на хайлигландский язык и разослана во все уголки Хайлигланда.

— Да будет на то воля Хранителя, — на выдохе произнес брат Аристид.

Этого момента он ждал почти пятнадцать лет.

— Ну что, парни, еще по одной?

Артанна силилась сфокусировать взгляд на глиняной кружке, в которую вцепилась дрожащими пальцами. После нескольких неудачных попыток вагранийка пришла к выводу, что поминальный пир затянулся, а с выпивкой следовало заканчивать. Еще пара тостов, и самостоятельно подняться в свои покои она бы уже не смогла.

— Без меня, ребята, — сказала наемница, тяжело поднимаясь из-за стола. Эта, казалось бы, простая задача, удалась ей со второго раза. — Ух, твою мать… Кто, скажите мне, кто принес эту бутылку?

— Я! — подал голос энниец.

— Смерти моей хочешь, Медяк, не иначе. Где взял?

— В замковых закромах. Это рундская огнивица — так мне сказали.

Артанна закашлялась и с отвращением вылила остатки выпивки на пол.

— Драные рунды. То ли я старею, то ли раньше кастелян предпочитал пойло послабее.

Джерт с опаской покосился на командира:

— Тебя проводить?

— Да уж как-нибудь справлюсь. Я к этому дерьму привычная.

— Ну, если ты свалишься с лестницы и повыбиваешь себе зубы, боги мне свидетели, я пытался это предотвратить. Но зубы таки побереги — пригодятся.

— Да к черту тебя! — отмахнулась вагранийка и нетвердым шагом вышла на улицу.

— Ага, и тебе хорошей ночи.

Джерт проводил ее взглядом и вернулся к Белингтору. Черсо спал мертвецким сном, уронив голову на руки. Поразмыслив, энниец вытащил из кармана менестреля трубку и принялся ее туго набивать. Табак был так себе, да и Джерт не имел привычки курить, но торчать в казарме без дела не хотелось. А сон все никак не шел.

Оставив попытку выдохнуть дым ровными колечками, энниец обратил внимание на пристроившегося в самом углу Веззама. Ваграниец пил редко, но этим вечером последовал традиции и опрокинул несколько кружек за погибших соратников. Судя по виду Второго, горячительное если не ударило ему в голову, то уж точно хорошенько разогнало кровь по венам. От взгляда Джерта не укрылось и то, что наемник заметно нервничал: весь вечер дергался и прыгал на месте, словно на кол посаженный. Кидал косые взгляды на бойцов, теребил застежки на дублете и постоянно вертел в руках всякие мелочи. С чем это было связано, Медяк пока что понять не смог.

Впрочем, чуть позже кое-что прояснилось. Едва Артанна отправилась спать, свербеть у Веззама начало сильнее, да и помрачнел он хлеще обычного. В конце концов ваграниец совсем потерял покой и вышел следом за командиром. Заинтригованный Джерт поплелся на улицу.

И увидел, что Второй проследовал аккурат за Артанной.

Энниец усмехнулся себе под нос, затянулся едким дымом и, ругая себя за невнимательность, покачал головой. Как он не заметил этого раньше? Мог бы и догадаться, что за слепой преданностью вагранийца стояло кое-что еще.

И это могло здорово спутать карты.

Прохладный ветер норовил забраться под рубаху. На свежем воздухе голова слегка прояснилась, дышалось легче. Перед глазами раздражающе мельтешили огни факелов — стража совершала очередной обход. Кто-то выкрикнул приветствие, но Артанна небрежно отмахнулась. На ватных ногах наемница поплелась через двор и дошла до лестницы в гостевое крыло. Поднималась медленно, думая лишь о том, как бы не оконфузиться перед случайными встречными сервами или, того хуже, кем-то из местной знати. Это стало бы не самым лучшим окончанием и без того дерьмового дня, а о восстановлении репутации после подобного и вовсе можно было забыть.

Выпивка и в самом деле становилась ее проклятьем.

Добравшись до своих покоев, Артанна первым делом стянула сапоги. Вторым — доковыляла до ночного горшка, открыла крышку и засунула несколько пальцев в рот. Когда тело перестало содрогаться от рвотных спазмов, Сотница вытерла губы тыльной стороной руки и огляделась. Света было мало — только угли в камине. Артанна зажгла свечу, нашла кувшин с застоявшейся водой и с наслаждением прополоскала рот. Полегчало.

— Все, дорогая, — шепотом обратилась она к самой себе. — Ты прекращаешь пить.

Впрочем, в том, что сдержит слово, Артанна уверена не была. Сколько раз она давала себе обещание завязать с пьянством?

Сил раздеваться не было. Хотелось курить, но возиться с трубкой наемница поленилась. Вместо этого она дотащилась до кровати, споткнулась о разбросанные сапоги, витиевато ругнулась по-вагранийски и рухнула на подушки. От погружения в сон ее отвлек скрип дверных петель. Сотница по привычке потянулась за кинжалом, но, узнав в вошедшем Веззама, успокоилась.

— Еще не спишь?

— Уже нет, благодарствую, — обреченно вздохнула Артанна и села. — Зачем пришел?

Второй протиснулся внутрь и закрыл дверь на засов.

— Не могу заснуть.

— А я здесь при чем? Или мне тебе колыбельную спеть?

— Белингтор справился бы лучше, но он пьян в дрова.

— Рада за него, — проворчала наемница. — День выдался на редкость хреновый, Молчун. Дай мне поспать. Поговорим утром.

Веззам прошелся по комнате. Он хотел было налить себе воды, но, обнаружив лишь пустой кувшин, сел на край кровати рядом с командиром.

— Могу я просто немного побыть с тобой?

Брови Артанны удивленно изогнулись. Не дожидаясь приглашения, ваграниец стянул сапоги и забрался с ногами на кровать.

— Ты совсем рехнулся?

Веззам не дал ей договорить и рывком притянул к себе, крепко сжав в объятиях. Наемница принюхалась:

— Ты пьян!

— Не пьянее тебя. Да и повод железный.

Вагранийка не нашлась с ответом.

— Я скучаю, — зарывшись Артанне в волосы, прошептал Второй. — Стараюсь держаться, но, будь оно все проклято, иногда…

— Знаю.

— Нихрена ты не знаешь. Ты-то не мучаешься, как я.

— Я тоже иногда скучаю. Но мы все решили очень давно.

— Ты решила, — тихо прорычал Веззам. — Ты.

Артанна высвободилась из объятий и холодно посмотрела на Второго.

— А ты с этим согласился.

Наемник накрыл ладонь Артанны своей. Руки она не отняла.

— Я порой жалею, что помог тебе сбежать, — отрешенно глядя на кусок неба, видневшийся из распахнутого окна, сказал он. — Нам ведь было хорошо вдвоем. И что тебя дернуло возвращаться? Мы могли бы отправиться из Рундкара куда угодно. Но ты вознамерилась вернуться к своему драгоценному Рольфу во что бы то ни стало. Спокойствия это никому не принесло, а я, в конце концов, лишился тебя.

Наемница тяжело вздохнула, ища способ сменить тему. Но Веззама, коли уж его прорывало на разговор, заткнуть было непросто. Даром что звался Молчуном.

— Возможно, все сложилось бы еще хуже, не вернись мы тогда в Хайлигланд. Не нужно об этом думать.

По лицу Второго пробежала тень.

— Не могу. Пытаюсь, но не могу.

— Заставь себя, черт возьми! Знаю, это тяжело. Мне тоже это далось нелегко — не думай, что я обо всем забыла. Но так было лучше для обоих.

— Говори за себя.

Артанна начала терять терпение.

— Ради чего ты сейчас заявился? Обвинять меня в старых грехах? Плакаться о тяжелой судьбе? Добить после того, что произошло? Давай, мать твою, расскажи, как плохо тебе живется! — громко прошипела она. — Спишь на перине, жрешь три раза в день, покупаешь золоченые пояса для оружия. И правда, бедняжка. Тьфу!

— Успокойся, — шикнул Веззам. — Я пришел тебя проведать. Хотел убедиться, что ты в порядке.

— Как видишь, я цела. Можешь уходить.

В комнате было душно. Вагранийка встала, чтобы открыть второе окно, но Веззам не позволил. Вместо этого он схватил ее за плечи и впился в ее губы в неуклюжем подобии поцелуя. Артанна возмущенно замычала и дернулась, попыталась отпрянуть, но натолкнулась ногой на ящик и, едва не потеряв равновесие, сдавленно охнула, ища опору. Рукой она задела металлический поднос со стаканами, и тот с грохотом полетел на пол. Веззам, не отрываясь от губ командира, аккуратно подтолкнул ее к кровати, надавил на плечи, заставляя опуститься, а затем бесцеремонно запустил руку меж ее ног.

Помнил, зараза, как именно ей нравилось.

— Стой…

— Заткнись.

Не очень-то она и сопротивлялась. Артанна мысленно проклинала усталость, не позволявшую дать отпор, крепкую настойку — лучшего помощника в борьбе с застенчивостью, и свое тело, предательски занывшее внизу живота от ласк знакомых рук. Она уже успела забыть, что Веззам в этом деле был весьма хорош.

На задворках сознания промелькнула мысль о Гвиро, но Артанна отогнала угрызения совести прочь. Мертвый любовник — бесполезный любовник. Кто знает, когда еще случится нормально покувыркаться?

Веззам торопился. Нервничал, словно боялся спугнуть наваждение. Едва не запутался в шнуровке собственных штанов, но, чертыхаясь, все же превозмог. Артанна неуклюже избавилась от одежды, натиравшей изрезанное сотнями шрамов разгоряченное тело, и, зацепившись ногой за веззамов сапог, коротко ругнулась, когда снова чуть не упала с кровати. Увидев, что наемник застыл над ней в нерешительности, Сотница приподнялась на локтях, поморщилась — жесткие седые патлы Веззама отросли до неприличия и неприятно щекотали грудь.

— Ну, тебе особое приглашение выписать? Быстрее, мать твою, пока я не передумала.

Она притянула Второго ближе и направила в себя. Веззам что-то пробормотал ей на ухо по-вагранийски — разобрать не получилось, да и, когда он начал, стало уже не до болтовни. Артанна несколько раз дернулась, подстраиваясь под ритм. Было нестерпимо жарко, хотя от пола веяло сквозняком.

— Аккуратнее! — рявкнула она, когда Веззам слишком сильно впился зубами в ее плечо. — Ты меня трахнуть хочешь или сожрать?

— Молчи, — предостерег Второй, но сбавил темп и как мог нежно погладил огрубевшую от старых отметин кожу.

Веззам поспешил исправиться, да так, что Сотница потеряла счет времени. С вагранийцем и правда было хорошо — она забыла, насколько. Но даже в этот момент Артанна осознавала, что совершила ошибку.

Что могло быть унизительнее для обоих, чем спать друг с другом из жалости?

Миссолен.

При появлении Демоса мастер Юн бодро вскочил, едва не уронив стул, и поклонился в знак приветствия.

— Вижу, ты с подарком, — канцлер показал на человека в грязной церковной робе и с мешком на голове.

— Наставник Тиллий, как и заказывали! — весело улыбнулся шпион Арчеллы. — Из самого Ульфисса. Перехватил в окрестностях монастыря. Надо сказать, поначалу он подумал, что я разбойник. Представляете, я — разбойник! Возмутительно!

«А я уже успел забыть, насколько ты разговорчив».

Деватон жестом прервал начавшую утомлять болтовню.

— Благодарю за услугу, мастер Юн. Я хочу задать этому человеку несколько вопросов.

— Как пожелаете, — жестом умелого фокусника он сдернул мешок с развалившегося на стуле пленника. Плешивая голова наставника Тиллия безвольно свесилась набок, из уголка морщинистого рта старика текла слюна. Пленник тихонько похрапывал, перемежая эти звуки бессвязным бормотанием. — Но должен предупредить, что сначала ему крепко досталось по макушке, а затем, дабы его церковничество не набедокурил от переживаний, пришлось дать ему порошок цайказии.

— Так ты опоил его?

Юн присел на край стола и развел руки в стороны.

— Прибегнул к хитрости. Подмешивал кристаллики снадобья ему в питье на протяжении всей дороги. Что оставалось делать, если старикашка попался шумный? Вопил, как прогоревший купец! Это, знаете ли, очень мешало делать работу тихо, а я помнил, что вы приказывали доставить его без лишнего шума.

«Какая милая предосторожность».

Канцлер медленно обошел мирно спавшего пленника. Сапоги тихо шаркали по грубо отесанным каменным плитам подвала, трость ритмично постукивала в такт его шагам.

— Он будет в состоянии отвечать на вопросы?

— Разбудим — увидим, — Юн нашарил за пазухой и вытащил на тусклый свет маленький стеклянный пузырек. — Настойка жадевии буролистной. Купил у одной канеданской травницы. Дивная вещичка, смею заверить! Снимает любой дурман. С цайказией точно справится.

«Знаю эту траву. Правда, ты забыл отметить, что в больших дозах это зелье может убить».

— Ну так приступай, у меня мало времени, — скомандовал Демос и уселся на свободный стул. — Но не переборщи с настойкой.

— Что вы, ваша светлость! — оскорбился Юн. — Мы же его только допрашиваем! Конечно, я дам ему совсем немного. Как раз столько, чтобы…

— Заткнись и просто сделай это, — раздраженно проворчал Демос.

Юн запрокинул голову наставника, разжал зубы и аккуратно, по капле, влил немного мутной белесой жидкости ему в рот.

— Скоро начнет приходить в себя, — сказал наемник и, устроившись на столе, принялся с невозмутимым видом чистить ногти маленьким ножом. — Признаться, я мечтаю о бане.

«Как будто мне есть дело до твоих желаний».

Ждать пришлось недолго, но Демосу это время показалось вечностью. Ожидание нервировало его, заставляло думать о каждом упущенном мгновении.

Наконец церковник зашевелился. Он резко поднял голову, едва не потерял равновесие и почти свалился с пошатнувшегося стула. Наставник нервно озирался по сторонам и растерянно шевелил сухими губами, явно силясь понять, как очутился в этой тесной комнатушке.

— Здравствуйте, наставник, — поприветствовал канцлер. — Как вы себя чувствуете?

Тиллий что-то прохрипел и приложил худую морщинистую ладонь к горлу.

— Пить хочет, — констатировал Юн.

— Так дайте нашему гостю воды.

Демос предусмотрительно скрыл лицо под капюшоном и отодвинулся подальше, дабы Тиллий не смог его увидеть. В том, что церковник знал его в лицо, Деватон не сомневался.

«Ведь если он был вхож во дворец, то обо мне и моих шрамах наслышан. А я не хочу выдавать себя раньше времени».

Тиллий закашлялся, когда Юн прислонил к его губам мех с водой. Через некоторое время взгляд наставника приобрел ясность, а сам он, вспомнив о своем статусе, с достоинством выпрямился и устремил надменный взгляд в сторону, где, скрываемый тьмой, сидел Демос.

— Да благословит вас Хранитель, кем бы вы ни были, — сказал церковник. — Кто вы и что вам нужно от скромного божьего слуги?

— Мне всего лишь нужно поговорить с вами. Соблаговолите ответить на пару вопросов, наставник Тиллий.

Церковник снова огляделся по сторонам, убедился, что путь к выходу был отрезан, и с подобающим человеку его положения смирением вздохнул:

— У меня нет тайн от господа, не будет и от вас. Спрашивайте.

«Если бы каждый соглашался так легко… То была бы не работа — мечта!»

— Прелестно, — улыбнулся под капюшоном Демос. — Тогда я начну с самого главного. Зачем сестра Таналь приезжала в Ульфисс?

— Прошу прощения, кто?

— Сестра Таналь, — отчетливо повторил канцлер.

Тусклые глаза церковника лишь на миг округлились, но усилием воли он тут же стер это выражение со своего морщинистого лица.

— Впервые слышу это имя, — сказал церковник.

«Ну начинается…»

— Полно вам, наставник! Зачем лгать? Еще мгновение назад у вас не было секретов… Пусть все так и остается. Я доподлинно знаю, что она провела около двух недель в Ульфисской обители. Соответствующие записи наличествуют в монастырских книгах. Ее существование — неоспоримый факт. Нас лишь интересует, по какой причине она совершила столь далекое путешествие и почему так быстро вернулась в Миссолен.

— Но я действительно не знаю ни о какой сестре Таналь! — взвизгнул наставник внезапно прорезавшимся высоким голосом.

Демос подался вперед, скрипнув стулом.

— Неужели вы хотите, чтобы мы перевели наш разговор в иную плоскость? — вкрадчиво спросил он. — Кого вы защищаете, наставник? Стоит ли он раздробленных костей, отсеченной плоти, лопнувших глаз и содранной кожи? Почему вы просто не хотите нам помочь и отправиться обратно в Ульфисс живым и здоровым?

Тиллий молчал. Но по промелькнувшей в его глазах тени ужаса Демос понял, почему.

«Если ты разболтаешь хоть кому-нибудь, до своего монастыря уже не доберешься. Тебя в любом случае ожидает смерть. Даже если ты ничего не расскажешь нам, а ты все равно расскажешь, тебя не оставят в живых. Незавидная участь».

— Мы сможем защитить вас, — попытался убедить Демос. — Спрячем, дадим возможность прожить остаток жизни в покое и довольствии.

— Не сможете, — прошептал Тиллий. — Они следят за мной. Они должны знать, что я у вас. И они найдут меня, обязательно найдут. Вы не спрячете меня, не спрячете, не спрячете…

«Он не просто запуган. Он в ужасе».

— Мастер Юн, кажется, нашему гостю нужно еще воды.

Наемник отложил ножик, ловко спрыгнул со стола и протянул старику свой мех.

— Вы очень добры, — церковник улыбнулся, обнажив редкие желтые зубы, и сделал несколько маленьких глотков. — Понимаю, вам очень нужно получить эту информацию. Вы грозите меня покалечить, если я не буду разговорчив. Но вы не знаете, чем угрожали мне те, в чьих интересах сохранить все в тайне. Поверьте, такое чересчур желать даже заклятому врагу. Я очень хочу избавиться от этой ноши, я бы все отдал, чтобы никогда не принимать участие в… Мне не выйти из этой истории живым, теперь я это понимаю.

— Шанс есть всегда, — напомнил Демос.

Старик хрипло рассмеялся и взял в руки символ веры, висевший на толстой цепочке на его груди.

— У меня не осталось шансов с того самого момента, как меня вызвали, как я пришел в ее покои…

— Почему? — спросил Демос. — Почему вы ее увезли? Зачем?

— Хотел бы я вам сказать…

«Вот же упрямый старый пердун!»

— Так скажите, наставник! Вы уже начали. Облегчите душу.

— Нет, — решительно замотал головой церковник. — Все умирают, умру и я. Но я не хочу умирать предателем. Зачем вы все ее ищете? Оставьте ее в покое! Она — просто напуганная женщина!

Демос не заметил, как это произошло — только смутное движение в свете одинокого факела. Юн как раз заталкивал пробку в мех, когда старик, проявив удивительное проворство, разломил свой выпуклый серебряный диск, который все еще держал в руках, и припал ртом к его содержимому, а всего спустя мгновение свалился на пол, сотрясаемый судорогами.

— Проклятье! — заорал Демос.

Он вскочил со стула, припал на больную ногу, оперся на трость и как мог быстро поковылял к Тиллию. Юн, поминая чертей и демонов, пытался удержать старика от нещадных конвульсий, но было поздно. Некогда белая роба, украшенная богатой вышивкой, стремительно пропитывалась влагой в области паха. Глаза церковника вылезли из орбит, в уголках рта запеклись пузырьки пены, надулись синие вены, грозя лопнуть — яд был чем-то неизвестным Демосу, но, определенно, сильнодействующим. Вскоре судороги начали утихать, в то время как и без того серое лицо Тиллия окончательно теряло краски.

Юн виновато поднял глаза на канцлера:

— Вот же старый осел!

Демос рухнул на колени возле сползшего на пол наставника.

— Скажи, зачем! — он тряс его за плечи, не веря, впрочем, что это могло помочь. — Скажи! Почему она сбежала?

— Боялась, — прохрипел Тиллий. — Император… Ушел не сам. Она боится… Вас, Горелый лорд. Вас…

— Я не желаю ей зла! Просто хочу найти и защитить.

— Она уже под защитой, — слабеющим голосом проговорил наставник. — В надежном месте. Не ищите ее, оставьте ее в покое! Она сама придет…

Тиллий прохрипел что-то невнятное, а затем закатил глаза и перестал дышать.

— Вот дерьмо, — только и мог сказать Юн.

Канцлер доковылял до стула и потянулся в карман за паштарой.

«Еще одна нить оборвана».

— Умер, — заключил Юн, поднимаясь на ноги.

— Вижу! Избавься от трупа.

Наемник кивнул:

— Разумеется. Это моя вина.

«Кто бы мог подумать, что у этой дряхлой неженки хватит силы воли покончить с собой столь изощренным способом? Какое благородство, какая преданность! Достойно уважения, но, увы, совершенно не помогает делу».

Демос устало отмахнулся.

— Твоя неосторожность тому виной. Впрочем, такой поворот предугадать было невозможно. Спрячь тело так, чтобы в ближайшее время его не смогли найти церковники, а затем отправляйся к Арчелле и ляг на дно. Деньги передадут мои слуги.

«Рано сбрасывать Юна со счетов. Этот болтун еще может мне пригодиться. В конце концов, он многое раскопал об Изаре и доставил сюда Тиллия. Беда лишь в том, что все оказалось зря. Однако она жива, и это уже хорошо».