По багровой тропе в Эльдорадо. Повесть

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«ДЕТИ ЯГУАРА»

Потянулись долгие, ничем не примечательные дни. Около месяца пробыли мы в селении «большеухих», и за все это время не произошло ни одного события, о котором стоило бы рассказать подробно. Отчего мы не. продолжали свой путь? Капитан Франсиско де Орельяна объяснял нашу задержку необходимостью подождать войско сеньора губернатора, но я уже не мог верить его словам. Он меньше всего думал о судьбе Писарро и его солдат, все мысли капитана были теперь заняты сооружением второй бригантины - более вместительной и крепкой, чем «Сан-Педро». Однако о самой бригантине речи пока идти не могло: для ее постройки прежде всего нужны были гвозди, которых у нас не было. Двадцать дней ушло на то, чтобы заготовить лес, выкопать ямы и приготовить несколько куч древесного угля, требуемого для самодельной кузницы. Собрав все железо, которое годилось для ковки, мы сделали из сапог плохонькие мехи и в короткий срок изготовили две тысячи отличных гвоздей. Впрочем, не будь среди нас галисийца Себастьяна Родригеса и Хуана де Алькантара, мы вряд ли столь успешно справились бы с этим делом. Но они, хоть и не были специалистами кузнецами, все-таки неплохо понимали в кузнечном деле.

Приблизительно на десятый день нашего пребывания в индейской деревне капитан Орельяна, видимо, для очистки совести предложил солдатам выделить из своей среды шесть добровольцев, которые в сопровождении индейцев, прибывших с нами на бригантине, попытались бы на каноэ подняться вверх по течению Напо, чтобы связаться с войском Писарро. Капитан пообещал охотникам тысячу песо, но рискнуть своей головой осмелились лишь трое: Хуан де Аревало, жадный до денег Андрес Мартин и я. Хуана нисколько не интересовала обещанная награда - он считал, что спасти наших товарищей - его святой долг, а я… Я не мог оставить своего друга в беде - путешествие на легких каноэ по бурной реке грозило ему смертельной опасностью. Видя, что охотников нашлось только трое, сеньор капитан не стал настаивать и отказался от своего намерения. Мне показалось, что отказался он с большей охотой, чем предлагал, и я снова оценил поступок Орельяны, как уловку, которая должна была бы при случае уберечь его имя от подозрений в предательстве. Ведь теперь он мог публично поклясться, что пытался спасти губернатора и его солдат, погибавших в лесу. Возможно, я был тогда неправ, не знаю.

Итак, мы таскали бревна, рыли ямы, жгли уголь, ковали гвозди. Да, я забыл сказать об одном немаловажном событии: жители деревни, которых мы вспугнули своим появлением, вернулись из лесу домой. Теперь они жили только в двух хижинах, ибо остальные три были заняты нашими солдатами. Капитан распорядился вовлечь индейцев в работы, которыми мы занимались, и те, хоть и хмурились, но исправно валили своими каменными топорами деревья и копали ямы наравне с нами. Чтоб они не сбежали в лес, как это было уже с омагуа, мы держали под неусыпной стражей их детей и жен. Теперь, когда индейцы уходили в лес за провизией, можно было не беспокоиться, что они нас надуют и скроются.

Все это время я с любопытством присматривался к жизни племени «большеухих», или «детей ягуара», как они себя называли. В селении Гвоздей жил один род этого, видимо, многочисленного племени. Все мужчины рода называли друг друга братьями, и действительно - жили индейцы одной дружной семьей. Я с удивлением убеждался, что чувство собственности почти незнакомо им. Правда, каждый охотник изготавливал для себя луки, стрелы и рыболовные крючки, но при желании ими мог пользоваться любой житель селения. Точно так же обстояло дело и с предметами домашнего обихода: имуществом каждого индейца могли свободно распоряжаться все остальные. Среди них не было разделения на богатых и бедных, голодных и сытых. Независимо от того, коллективно охотились они или в одиночку, вся добыча шла в общий котел. Точнее, пищу готовили замужние женщины на своих очагах, но делили ее на всех сородичей поровну.

Надо сказать, что эта особенность «детей ягуара» вызывала у наших солдат чувство пренебрежения и даже презрения к индейцам. Испанцам трудно было даже в мыслях смириться с тем, что в человеческом обществе может жить такая нелепость, как равнодушие к собственности и стремление к равенству сильного и слабого, искусного и неумелого. Впрочем, мало кто из нас смотрел на индейцев как на полноценных людей: несмотря на то, что «большеухие» добросовестно кормили нас и усердно помогали в самой трудной работе, солдаты относились к ним с плохо скрытой ненавистью и отвращением.

Чванливое превосходство, с каким испанцы взирали на гостеприимных дикарей, бесило меня. Наблюдая за «большеухими», я не мог не видеть, что они живут разумней и честнее нас. Им незнакомы были зависть и властолюбие, скупость и жадность, они не знали, что такое обман, предательство, ложь. Пороки, неминуемо рождаемые стремлением к наживе, не затронули их сердец: равнодушные к имуществу, «дети ягуара» были в большем праве, называться людьми, чем те, кто считал их низшими существами.

Поскольку нашим индейцам капитан время от времени разрешал ненадолго покидать бригантину, с помощью Апуати я мог изредка беседовать с «большеухими». За время плавания девушка значительно окрепла в испанском, а так как язык омагуа во многом схож с наречием «детей ягуара», она была неплохой переводчицей. Благодаря Апуати я познакомился с легендами индейцев и узнал много любопытного об их жизни. Далекие от цивилизации, дикари, тем не менее, во многом могли быть для нас образцом, достойным подражания. Например, в отношении к женщинам. Жена для «большеухого» является лучшим и уважаемым другом, с нею он постоянно советуется, без нее не принимает ни одного важного решения. Особенно видную роль в семье она начинает играть после рождения детей, воспитание которых целиком ложится на ее плечи. А детьми «большеухие» очень дорожат. Однажды мне пришлось присутствовать при обряде наречения ребенка, и я понял, как серьезно относятся местные индейцы ко всему, что касается их маленьких соплеменников. Это была длинная и торжественная церемония, описывать ее я не стану, приведу лишь слова, какими она заканчивалась. Помазав шестимесячного младенца молоком, дед малыша произнес примерно такое:

Так происходит торжественное «усыновление» ребенка, которого к шести месяцам считают здесь «достаточно взрослым», чтобы понимать, что происходит. Малыш становится членом дружной семьи и, надо сказать, остается безгранично предан своему роду до глубокой старости.

С каждым днем нашего пребывания в селении Гвоздей отношения с индейцами становились все более натянутыми. Мы заставляли их работать до седьмого пота, мы заняли их жилища, мы были прожорливыми нахлебниками… Разве могло такое кому-либо прийтись по вкусу? Все меньше дичи и рыбы приносили теперь «большеухие», все угрюмее становились их взгляды. Пора было отправляться в путь - гвоздей мы наготовили изрядно, а наши припасы - те, что мы захватили в хижинах в первый день, - таяли на глазах. Терять время в селении Гвоздей было бессмысленно - того и гляди, мог начаться голод. К тому же среди нас опять вспыхнули болезни: за несколько дней лихорадка унесла в могилу семерых солдат. Одним из них был мой славный товарищ - молодой бискаец Хоанес.

2 февраля, в день Канделярии 23, отряд погрузился на бригантину и каноэ. С собой мы захватили всю пищу, которую можно было найти в селении, и кое-что из домашней утвари индейцев. Они уступили нам свое имущество без звука: настолько были рады нашему отплытию. Да и солдаты не сожалели, покидая селение: месячный отдых на суше сгладил воспоминания о тяготах пути. К тому же за день до отплытия бискаец Перучо увидел вещий сон: ему приснилось огромное озеро, в водах которого отражались золоченые крыши дворцов. Перучо рассказал нам, что явственно слышал женский голос, говоривший ему о близости Эльдорадо. Голос посоветовал скорее отправляться в путь, ибо до страны Эльдорадо осталось всего лишь десять дней пути. Солдаты рассказывали друг другу сон бискайца, добавляли новые подробности и буквально рвались в дорогу. Я не слишком полагался на слова болтливого Перучо, и все же мне очень хотелось верить ему.

Снова ударили весла по желтым водам реки, снова потянулся мимо запутавшийся в зеленой пряже размытый берег. На десятый день пути мы увидели, что Напо сливается с могучей бурной рекой. Она стремительно несла десятки огромных стволов, бурные водовороты играли ими, как соломинками. Беспощадное течение подхватило бригантину, закружило ее и понесло на восток…

Это случилось 12 февраля 1542 года. Никто из нас не подозревал тогда, что в этот день мы открыли Великую реку Амазонок.