По багровой тропе в Эльдорадо. Повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В СТРАНУ ЗОЛОТОГО КАСИКА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
НЕОЖИДАННЫЙ АРЕСТ

Неясные, сумбурные сны внезапно отпрянули. Я почувствовал, что просыпаюсь и что голова моя раскалывается от тупой ноющей боли в висках. Задыхаясь, я привстал на локтях и сразу же ощутил, как побежали по лицу, по рукам, по спине тысячи быстрых струек горячего пота. Мне не хватало воздуха в этой тесной каменной коробке, накалившейся за день под немилосердными лучами солнца. Мне казалось, что еще немного, и я потеряю сознание, задохнусь, умру.

Поспешно, кое-как одевшись, я неверными шагами пересек комнату, нащупал дверь и вышел во двор.

Было далеко за полночь, и черное небо, унизанное звездами, чуть посерело и уже не казалось таким бархатным, каким оно по ночам бывает здесь, в Индиях 1. Живительной прохладой веяло с невидимых гор, и я полной грудью вдыхал свежий воздух, упоительный после духоты вонючей комнатки, в которой я задыхался всю эту долгую ночь. Я знал, что скоро, через несколько часов, солнце опять обрушит на землю свои палящие лучи, что недолго смогу наслаждаться предутренней прохладой, но мне не хотелось думать о знойном и тоскливо длинном дне, который наступит и, наверное, опять не принесет мне ничего, кроме напрасных ожиданий и бесплодной надежды.

Слава богу, теперь я здоров. Почти здоров, но скоро буду совсем крепок, и тогда, быть может, кончится мое заточение, и я снова смогу чувствовать себя способным совершить нечто большее, чем то, что успел сделать за свои семнадцать лет. Вот уже около двух недель, как я встал с постели, и каждый день щедро прибавляет мне сил, наполняет меня радостным ощущением возвращения к жизни.

Хвала святому Яго! Это его милосердие удержало костлявую руку смерти, уже занесшей было косу над моей головой. Проклятая индейская лихорадка, терзавшая меня два долгих месяца, не смогла пересилить мое страстное желание жить. Жить, чтобы хотя бы краем глаза увидеть то, о чем так жарко мечталось в пыльном Медина-дель-Кампо, родном моем городишке, оставшемся где-то там, далеко-далеко за морем, в благородной и бедной Кастилии.

Я стоял, прислонясь спиной к теплой стенке, и мои глаза мало-помалу привыкали к редеющей темноте уходящей ночи и уже стали различать знакомые силуэты коновязи, сараев, колодца… Постылый двор, как надоел ты мне, как опротивело все, что связано с тобой и твоим хозяином! Хотя, быть может, не проклинать, а молиться мне следовало бы на колченогого кабатчика, который милостиво приютил умирающего безвестного юнца.

Впрочем, Родриго Перес не остался в накладе, проявив заботу обо мне. Двести песо 2 и шитый золотом камзол пополнили его имущество, об истинных размерах которого не догадывается даже его жена, донья Исабель. Только конь, шпага да жалкая горстка монет, каким-то чудом не украденных постояльцами, остались еще при мне. И кто знает, продержусь ли я на эти крохи до прибытия замечательного человека, о котором я столько слышал и которого так страстно жду? Что будет, если сеньор Орельяна задержится еще на несколько месяцев или - великий боже! - откажется от своего намерения найти и покорить таинственную страну Корицы? Неужели придется мне тогда, как жалкому и безродному оборванцу, взять в руки толстую плеть надсмотрщика и стать орудием корыстолюбивого Родриго, его смиренным слугой? Мечтая об Индиях, я видел себя отважным рыцарем-христианином, покорителем язычников, мечом добывающим славу Кастилии и Леону. Как же смириться мне теперь с мыслью, что не с раскрашенным жестоким дикарем, а с жалким индейцем рабом придется теперь иметь дело отважному идальго 3, что не мечом и боевым кличем, а плетью и понуканием вооружится он, попав в страну своих грез, в суровый и древний город Кито…

Я даже застонал, представив на миг, какая участь будет уготована мне, если Франсиско де Орельяна раздумает покинуть Сантьяго-де-Гуякиль и не прибудет в Кито. Мой стон, негромкий, но явственный в предутренней тишине, разбудил собак, спавших в глинобитном сарайчике в нескольких шагах от меня. Послышалось глухое ворчанье, затем тявканье щенят - и снова все смолкло. Огромные псы, которых растил Родриго, видимо, почуяли присутствие белого человека и потому не подняли тревоги: свирепых псов Перес держал для охоты на индейцев. О том, как тренирует Родриго своих собак, мне с ухмылкой рассказывал надсмотрщик Гутиерес, и, признаться, даже косно язычный его рассказ заставил меня содрогнуться. Я ненавижу людей, жестоких к беззащитным и слабым. Пусть даже к индейцам.

Мне не хотелось нарушать тишины, и потому, неслышно ступая, я отошел подальше от хозяйской псарни и остановился на середине двора. Вглядываясь в темноту, я тщетно старался увидеть размытые очертания горных куполов, со всех сторон охраняющих сонный Кито.

Горы Индий! Я так и не смог познакомиться с ними как следует: в лихорадочном полубреду, терзаемый болезнью, я не смотрел на них, когда караван тащился через хребты по дороге от Сантьяго до Кито. Только первые дни пути остались в моей памяти - о том, как очутился я на жесткой постели в доме Родриго, я узнал много дней спустя, после окончания перехода.

Родриго рассказал мне, как мало надежд на мое выздоровление питали все, кто видел меня в ту пору: тропическая лихорадка унесла здесь не одну сотню могучих и закаленных людей. Трудно было надеяться, что выживет отощавший и обессилевший молодой идальго, так недавно покинувший берега Испании и совсем не привыкший к жестокому индейскому климату.

А потом, когда болезнь уже, казалось, била отбой, когда я впервые смог пошевелить пересохшими губами и задать Родриго вопрос о своем дяде, новость, которую я узнал от него, чуть было снова не отправила меня в могилу. Пряча глаза, Родриго хмуро сообщил, что доблестный Кристобаль де Сеговия, мой двоюродный дядя, под знаменем губернатора сеньора Гонсало Писарро отправился в составе большого войска на поиски таинственной земли Корицы. Они вышли в поход за два дня до моего прибытия в Кито, и, не подкарауль меня болезнь, быть может, я и успел бы тогда догнать отряд благородного Гонсало.

Для меня эта весть была страшным ударом: дядя был единственным человеком, на которого можно было рассчитывать в этой чужой стране. Сотни лиг преодолел я морем и сушей, пробираясь из Гаваны в Кито, чтобы опереться на его крепкую руку и вместе покорять неведомые страны, полные тайн, сокровищ и чудес. И вот рухнули надежды, опрокинулись планы - с уходом войска сеньора Писарро Кито превратился в скучный городок, где теперь нечего было делать…

Несколько дней я не мог ничего есть, и добрая сеньора Перес насильно вливала мне в рот жирное целебное варево, которое готовила специально для меня. Я начал слабеть, упал духом, тоска лишила меня всех желаний и стремлений, сделав безразличным ко всему. И только известие о возможном приходе капитана Франсиско де Орельяны, который должен был идти на поиски страны Корицы вместе с Писарро, придало мне новые силы. Даже маленькая надежда иногда сильнее большого горя: так было и со мной.

Но дни проходят за днями, истачивая мою надежду, опустошая мой и без того уже тощий кошелек. Оттого-то все неспокойнее становятся мои сны, все мрачнее мысли о будущем. Да, видно, вскоре придется мне взять в руки плетку надсмотрщика на плантациях Родриго Переса…

Погруженный в невеселые раздумья, скрестив на груди руки, я стоял посередине пыльного двора, потеряв ощущение времени, не замечая, что чернота ночи сменилась предрассветной сероватой синевой и все вокруг приобрело четкость и объемность. Я подумал, что моя унылая фигура, наверное, выглядит со стороны довольно-таки смешно. Вот-вот должны были проснуться обитатели двора Родриго - надсмотрщики, слуги, и мне не хотелось давать им повод для наглого зубоскальства. Вздохнув, я опустил голову и побрел к своей каморке.

Но дойти до двери не успел: неясные звуки, раздавшиеся за спиной, заставили меня остановиться. Я обернулся и прислушался: неровный, прерывистый шум раздался теперь уже явственнее. Он доносился издалека, и определить его происхождение было трудно. И вдруг я отчетливо услышал далекое-далекое лошадиное ржание…

Франсиско де Орельяна! Не знаю почему, но в то же мгновение в моем мозгу родилась твердая уверенность. Это он, Орельяна, это его отряд приближается к городу, неся мне долгожданное спасение!..

Странное оцепенение овладело мной. Удивительно, но я не ощущал радости от сознания, что наконец дождался того, о чем мечтал столь долго. Я чувствовал себя усталым и опустошенным - видно, сказались волнения и тревоги, пережитые за последнее время, и теперь будто что-то сгорело в моей душе, оставив там лишь холодное пепелище. Вяло переступая внезапно ослабевшими ногами, я пересек двор, вышел на улицу и, пройдя шагов сто, прислонился спиной к гладко отесанному каменному столбу. Так я стоял и глядел в сторону гор, пока звуки приближающегося отряда не стали хорошо различимы. Теперь уже отчетливо был слышен цокот копыт о каменистую дорогу, отдельные громкие восклицания и смех. И когда сквозь сильно поредевшие сумерки я различил группу неспешно движущихся в мою сторону всадников, оцепенение мгновенно прошло. Я почувствовал, что еще секунда, и, как уличный мальчишка, с ликующим криком ринусь навстречу солдатам, что глаза мои наполняются слезами, что сердце готово выпрыгнуть из груди.

Но я все же нашел в себе силы сдержаться. Когда до головы колонны оставалось локтей тридцать, я оторвался от столба и шагнул к дороге.

В первые мгновения меня никто не заметил: ехавшие впереди смотрели прямо перед собой, в сторону дома Переса.

- Это здесь, сеньор, - раздался веселый хрипловатый голос одного из солдат. - Родриго я знаю, как своего брата. Родриго… Стой! Кто это?! Стой! - заорал он испуганно.

Немудрено было ему перетрусить: я появился неожиданно и бесшумно, как привидение.

Не обращая внимания на него, я спокойно сделал еще несколько шагов и лишь потом остановился.

Теперь меня уже заметил весь авангард колонны. Двое из солдат повернули коней и подъехали ко мне вплотную, остальные, переговариваясь, продолжали двигаться по дороге.

- Кто ты? - отрывисто спросил широкобородый могучий солдат, чуть не наезжая на меня. Его маленькие глаза смотрели из-под нависших бровей холодно и отчужденно.

Другой всадник, помоложе, перегнувшись с седла, внимательно вглядывался в меня. Его лицо тоже не выражало особой приветливости.

Только бог один знает, как трудно мне было сдержать себя, чтобы не броситься к ним и не расцеловать их угрюмые, недоверчивые и все же такие дорогие для меня лица. Но, во-первых, рядом с моей головой была лишь морда коня, а, во-вторых, я не мог уронить в их глазах достоинство испанского дворянина. Поэтому, чуть отведя рукой в сторону теплую конскую морду, но не отступив ни на шаг, я как можно более торжественно произнес:

- Идальго Блас де Медина из Кастилии желает говорить с доблестным сеньором Франсиско де Орельяной.

Но голос мой дрожал.

Они переглянулись и снова уставились на меня.

- Ишь ты, - насмешливо сказал широкобородый, - какой быстрый. С сеньором капитаном, значит, решил поболтать. И время выбрал подходящее. Ай да парень!..

Молодой солдат засмеялся. Но я заметил, что он смотрел на меня теперь более благожелательно, чем раньше.

- Мне нужен сеньор Орельяна, - твердо повторил я.

Только потом, много дней спустя, я понял, насколько глупым было мое поведение в то раннее утро. В самом деле, у меня не было никакой необходимости требовать немедленной встречи с капитаном: ведь отряд направлялся не куда-либо, а в Кито. Вполне естественным и понятным было желание солдат скорее прибыть на место и отдохнуть после трудного похода.

Но слишком долго я ждал, чтобы быть способным повременить даже несколько часов. К тому же меня уязвил пренебрежительный тон старого солдата. Упрямо сдвинув брови, я смотрел ему прямо в глаза и чувствовал, что радость в моей душе сменяется раздражением и обидой.

Видимо, моя настойчивость показалась им подозрительной. Они отъехали на несколько шагов и вполголоса посовещались. Я не мог слышать, о чем они говорили, но мне показалось, что я различил слова: «будет поздно», «кинжал» и еще «Гонсало»… Потом бородач пришпорил коня и поскакал вслед скрывшемуся в утренней дымке отряду.

- Пойдемте, сеньор, - негромко сказал молодой солдат, подъезжая ко мне. Я по акценту безошибочно узнал в нем бискайца 4. - Все будет хорошо, сеньор Медина. Не бойтесь…

Сочувствие, которое прозвучало в его голосе, больно задело мое самолюбие. Черт побери, разве я должен чего-то бояться? И разве может грозить опасность испанскому дворянину от таких же верных христиан, как и он? Пожав плечами, я ничего не осветил бискайцу и направился к дому Родриго Переса. Солдат тронул поводья и пустил коня шагом, чуть отставая от меня.

Так, не проронив больше ни слова, мы пошли вслед за отрядом. Если бы кто-нибудь видел нас в этот час, он непременно принял бы меня за арестованного, а моего спутника - за конвоира. Это бесило меня, но я решил сдерживаться: в конце концов, главным сейчас было увидеться с Орельяной, всем остальным можно было и пренебречь. Хотя… Признаться, совсем не такой представлял я свою первую встречу с отрядом славного капитана Франсиско де Орельяны…

Когда мы приблизились к дому моего хозяина, я понял, что во дворе Переса происходит что-то неладное. Сквозь широко распахнутые ворота было видно, как солдаты, даже не привязав коней, сгрудились посередине двора. Они оживленно галдели, слышалась крепкая брань, негодующие возгласы. На нас никто не взглянул. Сопровождавший меня молодой бискаец спешился и поискал глазами коновязь. К нему торопливо подбежал маленький кривоногий солдат с круглым лицом, изрытым оспой.

- Ты слышал, Хоанес, ты слышал? - выкрикнул он, зло кривя тонкогубый рот. - Проклятый Гонсало… Он ушел! Ты понял?! Ушел! Вместе с гарнизоном ушел, провались он в ад, порази его лихорадка!..

Услышав его слова, бискаец вздрогнул и выронил повод. Его обросшее маленькой курчавой бородкой лицо стало беспомощным и растерянным, и тут я увидел, что он, наверное, немногим старше меня.

- К-как же, - заикаясь, тихо вымолвил он, - как это… ушел?..

- Эх! - сердито махнул рукой кривоногий, - не стал нас ждать, и все тут. Да ну тебя!..

Он круто Повернулся и опять побежал к толпе. Но в это время круг, который образовали солдаты, дал трещину, освобождая кому-то проход. Я увидел, что ко мне приближается высокий красивый человек, в богато расшитом камзоле. Его загорелое лицо пересекала наискось черная бархатная лента, закрывавшая глаз. Рядом с ним я увидел широкобородого солдата и Родриго Переса, торопливо ковылявшего на своей деревяшке. Впрочем, его сразу же оттеснили возбужденные, галдящие солдаты. Остановившись от нас в двух шагах, человек с повязкой на лице мельком взглянул на меня и повернулся к широкобородому.

- Это и есть твой шпион, не так ли, Муньос? - холодно спросил он.

Я шпион?! Кровь бросилась мне в голову. Не сознавая, что делаю, я сжал кулаки и двинулся на обидчика - и в ту же секунду был схвачен десятком сильных рук.

- Сейчас мне некогда. Присмотрите за ним, - равнодушно сказал одноглазый идальго. Он еще раз окинул меня цепким взглядом, и тонкая усмешка тронула его губы. Потом повернулся и в сопровождении нескольких солдат быстро направился к дому.

Таким я впервые увидел знаменитого конкистадора 5, покорителя Кулата, одного из завоевателей Куско, Трухильо, Кито и Лимы, славного капитана по имени Франсиско де Орельяна.