По холодным следам

Глава I Бродячие камни

Испокон веков на великой Русской равнине валяется множество больших и малых камней. Приглядитесь к ним.

В березовой роще на склоне холма притулился под деревом рыжеватый валун, похожий на спящую собаку. На поляне из травы выглядывают камни округлые, как шляпки грибов. Невдалеке выпирает из почвы глыба. Будто тут спрятан каменный истукан, а наружу вынырнула только его лысина. На иных пашнях словно посеял кто-то каменные зерна; собирая картошку, нет-нет да подберешь невзначай булыжничек.

Особенно внушительно выглядят большие камни в чистом поле или на вершинах холмов. Под глыбой — неплотная земля, выбивается травка, кусты невдалеке, маленькое болотце. Камень тут чужой, приблудный, невесть откуда и невесть кем принесенный. Словно он с неба свалился или вылез из глубины земли подышать свежим воздухом.

А камни-то старые. Трещины как морщины. Некоторые зерна рассыпаются под пальцами.

Смотришь на камень, а он — зернистый, крапчатый — тоже как бы смотрит на тебя множеством прозрачных веселых своих глазков.

Не только былые русские богатыри останавливались перед замшелыми глыбами. Великое множество их в озерной Финляндии, на германских равнинах, на низменностях Англии. Даже в Северной Америке среди вековых лесов и прерий встречаются эти загадочные камни.

Ну и что? Камень и камень. Лежит себе и лежит. Раз он тут — значит, так надо. Может, черт его затащил. Может, и ангел. Хотя вряд ли ангелы станут заниматься такими глупостями. Возможно, так думали наши предки. А скорее всего, и вовсе не задумывались над камнями. Принимали их как должное. Как небо и речку, как пение жаворонка и восход солнца.

Камень мог радовать человека своим блеском и цветом. Мог и напугать: высунется из болота темный и мрачный, как водяной. На громадных «конь-камнях» некогда приносили священные жертвы: убивали животных. Позже, благословясь, клали валуны в основание церквей.

Не научились только еще люди удивляться необычайным камням. А пока не научились удивляться, не было у них науки. Потому что наука начинается с удивления, а кончается пониманием…

Так вот и лежали камни на холмах и равнинах. Маршировали мимо полки римских легионеров, тесня в леса воинственных германцев. Через одну-две сотни лет германцы погнали воинственных римлян в обратном направлении.

Спустя еще несколько веков, бренча оружием и латами, стали сновать по дорогам Европы неугомонные рыцари. По Русской равнине с гиком и свистом мчались лавиной татарские орды, и маленькие степные лошадки спотыкались порой на неожиданных камнях…

Вот уже на берегах американских Великих озер последние из могикан отстреливаются от жестоких пришельцев, прячась за надежными валунами.

Вот уже армия Наполеона двинулась на восток мимо все тех же неизменных камней.

К тому времени английские геологи стали разбираться в напластованиях древних горных пород, геологи Австрии и Германии рассуждали о первичных, вторичных и третичных периодах, а во Франции волшебники-палеонтологи научились восстанавливать облик вымершего животного по обломку кости.

После того как люди побывали в дальних краях и насмотрелись там разных диковинок, когда они налазились по горам, намерзлись в полярных льдах и нажарились в пустынях, только после этого заметили они те привычные камни, которые по-прежнему росли из земли возле их собственных домов. Заметили и удивились. Тогда-то, наверно, зародилась наука, которую называют четвертичной геологией. Началась она в конце XVIII века. А чтобы вырасти во «взрослую науку», потребовалось ей еще целое столетие.

Геологи сразу же сообразили, что таинственные камни — чужеземцы. И придумали для них неплохое название: эрратические валуны, то есть блуждающие, бродячие.

В Германии появилось особое геогностическое общество, целью которого было найти родину местных валунов. На том дело и стало. Объяснить, почему камни эти бродячие, оказалось не просто.

Первой мыслью было, что валуны сползли с каких-нибудь ближних гор или холмов. В горах так всегда и бывает. Однако среди Русской, Германской или Американской равнин вовсе нет гор, а холмы сложены песками и неплотными глинистыми осадками.

Конечно, немало камней несут с собой реки, начинающие свой путь с гор. Однако возле многих бродячих валунов нет никаких следов рек. К тому же река, волоча камни по дну, оббивает и обтачивает их, превращая в округлые голыши. А валуны чаще всего грубы и угловаты, словно недавно оторваны от родимых скал.

Да и размеры иных глыб таковы, что никакая равнинная река их с места не сдвинет. В некоторых — сотни тысяч тонн! Одну из таких глыб в прошлом веке перевезли к зданию Берлинского музея и сделали из нее гигантскую чашу, которая напоминает бассейн для купания.

Другую глыбу, в полторы тысячи тонн, вытащили из болота под Петербургом и несколько лет волочили в тогдашнюю столицу России, чтобы положить в основание Медного всадника.

К концу XVIII века геологи научились неплохо разбираться в горных породах. Они определили, что бродячие каменья состоят преимущественно из «первозданных» пород: гранитов, кварцитов, гнейсов, отличающихся крепостью, плотностью, монолитностью. Обнажаются эти породы в горах. На равнинах они перекрыты толстым слоем осадков.

Российский геолог-путешественник Паллас, составляя одно из первых геологических описаний нашей родины, так описал в 1809 году один из холмов близ Новгорода, у реки Мсты:

«Гора состоит из иловатой земли. На нижней части оной лежит много больших диких камней, состоящих из красноватого, слоями черной бленды изощренного полевого кварца… Самый большой из всех лежал внизу горы подле дороги, был больше трех сажен. Могла ли вода произвесть такой камень, как то вообще обо всех диких камнях утверждают, или не должно стараться инако изъяснить происхождение всех полевых камней, в числе коих обыкновенно превеликие находятся». Люди, конечно, старались изъяснить происхождение диких каменьев, и чем пристальнее изучали их, тем больше обнаруживали непонятицы. Почему первозданные каменья чудесным образом передвигаются по земле и ложатся, как усталое стадо, где попало, даже на рыхлые, недавно насыпанные ветром или водой осадки? Какие силы прогнали валуны прочь от родимых гор?

Слои земли залегают один на другом, подобно тому, как покрывают человека одежды: нижнее белье, затем костюм и, наконец, пальто. А тут выходило так: шел по улице человек нормально одетый, и вдруг оказалось, что у него поверх пальто красуются клочки нижнего белья.

Было чему подивиться!

Прежде всего требовалось узнать, откуда взялись бродячие камни. Пока геологи осматривали окрестности родных городов, этот вопрос оставался без ответа. Стоило отправиться в путешествие, начались неожиданности.

Швейцарский геолог Гораций Бенедикт Соссюр, бесстрашный исследователь Альп, обнаружил в Юрских горах, состоящих из известняков (пород сравнительно молодых, «вторичных»), глыбы первозданных гранитов и гнейсов. Откуда им взяться здесь? Они во множестве залегают в центральной части хребта, но не в Юрских горах. Как они могли попасть сюда, к окраине, миновав по пути долины и перевалы?

Германские геологи-путешественники Леопольд фон Бух и Гаусманн встретили в Скандинавских горах те же самые породы, из которых состоят валуны Германии.

Российские геологи Паллас, Лепехин, Севергин, Разумовский нашли далекую родину бродячих камней Русской равнины. Ею оказались Финляндия и Скандинавия.

Осталось постичь ту силу, которая оторвала валуны от первозданных гор и перенесла за многие сотни верст, сгрудив на холмах и долинах.

Никакая геологическая сила, действующая ныне в горах и на равнинах Европы, не могла бы проделать такую работу. Конечно, горы и теперь разрушаются. Образуются большие и малые обломки, камушки и глыбы. Но все они скатываются вниз. Если влекут их с собой текучие воды, то и тогда движение направлено от верховий (возвышенностей) к низовьям.

Где это видано, чтобы камни сами собой взбирались на гору? А ведь среди бродячих камней есть и такие. Немало их в Швейцарии. В Англии на острове Мен валуны фоксдейльского гранита оказались поднятыми на четыреста метров вверх по склону от того места, откуда они были отторгнуты.

Еще одно загадочное семейство — «сидячие камни». Так назвали валуны, замершие в каком-нибудь необычайном месте. Например, на вершине горы, состоящей из молодых пород — древний валун. Или пристроился на краю ущелья этакий бродячий каменище, невесть откуда взявшийся. Так и норовит рухнуть вниз. Какая же нечистая сила занесла его сюда?..

К началу прошлого века геологи разделились на две группы. Между ними началась «научная война». Она растянулась на сто лет, а некоторые отголоски ее можно услышать и в современных геологических спорах.

Одни геологи назывались нептунистами (по имени греческого бога морей Нептуна). Их противники назывались плутонистами (Плутон — бог подземелья). Первые утверждали, что в геологии важнее всего — вода. А вторые признавали главенство подземного жара и внутренних сил планеты.

Подобные споры бывали еще в Древней Греции, две тысячи лет назад. Но тогда спорили философы, мало знакомые со строением Земли. А теперь настал черед геологам.

Говорят, в спорах рождается истина. Это смотря какой спор. Если он спокойный, вдумчивый, истина и впрямь может появиться на свет. Но когда спор идет яростный, со взаимными нападками и подозрениями, робкая истина остается в сторонке. Каждому хочется любой ценой стать победителем и как следует поколотить противника.

Конечно, и вода и подземный жар — великие геологические силы. Древние греки не думали противопоставлять их друг другу. Нептун и Плутон были для них равноправными богами, достойными поклонения. Античные философы путем долгих размышлений добавляли к воде и огню еще землю и воздух. В борьбе и взаимодействии этих четырех стихий видели они единство природы и ее разнообразие.

Однако в разгар споров нептунистов с плутонистами как-то забылись эти истины. Дело дошло до того, что одни стали объяснять деятельностью воды даже воздымание гор и образование первозданных гранитов. А другие пытались все на свете объяснить действием внутренних сил Земли.

Загадочные валуны тоже были вовлечены в геологическую войну. Плутонисты предложили остроумное решение: Альпийские горы под напором расплавленных масс были недавно подняты на значительную высоту и валуны скатывались с их вершин. Поднятия сопровождались ужасными содроганиями земли, извержениями вулканов. Отдельные глыбы могли быть извергнуты и разбросаны в разные стороны.

Как писал позже геолог Вильгельм Бёльше, «раз дошли до таких объяснений, то для скандинавских горообразований понадобилось лишь немного усилить предполагаемое действие, чтобы представить себе, что гранитные осколки, заключенные в массе кипящего ила, были переброшены через все Балтийское море…»

Нептунисты не оставались в долгу. По их мнению, только вода могла перенести валуны. Обычным рекам, озерам и морям не под силу такая работа. Значит, потоки воды имели необыкновенную мощь.

Соссюр предполагал, что некогда в Альпийских долинах существовали огромные озера. Небывалые землетрясения и поднятия гор сопровождались дроблением скал. Озерные воды ринулись в бреши, увлекая с собой валуны. Водяная лавина катилась по склонам гор с неистовой силой, сокрушая препятствия; взметалась над горными перевалами и обрушивалась в соседние долины, играючи подбрасывая чудовищные обломки, словно легкие песчинки.

Для альпийских валунов такое объяснение казалось неплохим. Однако в невысоких Скандинавских горах трудно было вообразить озера, прорыв которых закончился бы переброской валунов через Балтийское море на равнины России и Германии.

В начале прошлого века произошел прорыв одного из горных альпийских озер в Швейцарии. Потоки воды и грязи, взрезая рыхлые отложения, прокатились по долине, оставляя на пути своем множество больших и малых камней. Нептунисты торжествовали. Разве не ясно, что именно так произошла великая катастрофа?

Геологи изучали валуны, размышляли о них. Было высказано немало остроумных предположений.

Де Маршалл в начале прошлого века написал, что Земля образовалась из камней, падающих с неба. Поэтому и встречаются в породах отпечатки существ, нигде на земле не живущих. Существа эти неземного происхождения. Если так, то разумно считать валуны посланцами небес… Однако наука нуждается не только в остроумной мысли, но и в точном доказательстве.

Выяснили геологи состав валуна, определили, из каких мест он попал сюда. Разглядели шрамы, царапины и вмятины на его гранях. Что дальше?..

Валун лежал уютненько на земле, дремал, а загадка, которую он загадал ученым, никак не решалась. Не потому, что не было ответа, а потому, что ответов было слишком много. Выбрать из них единственно верный не удавалось.

Надо было отступить, искать какие-нибудь иные подходы к истине.

В науке нечто подобное происходит обязательно. Редко кто-нибудь нарочно ищет и открывает новые подступы к старым загадкам. Обычно все получается само собой, порой неожиданно. Всем известно, как много открытий совершалось случайно. А ведь когда постоянно происходят счастливые случайности, стало быть, есть тут закономерность.

Никакая научная идея не живет, подобно Робинзону, на необитаемом острове. Вокруг возникают, развиваются и угасают другие идеи, вовсе на нее не похожие. Но время от времени пути их перекрещиваются. Как бы сливаются воедино два ручья. Получается новый, более глубокий поток научной мысли.

Пока мысли геологов вились и сталкивались над бродячими каменьями, появились в геологии новые идеи, на первый взгляд очень далекие от проблемы валунов. Они относились к палеонтологии — науке о древней жизни.

Изучение окаменевших остатков животных и растений долгое время не давало никаких научных результатов. К этому занятию относились примерно так же, как относятся сейчас к поискам красивых голышей на пляже или причудливых корней в лесу. Отпечатки и окаменелости объясняли обычно «игрой природы».

Однако к концу XVIII века, когда начались споры вокруг валунов, стало ясно, что ископаемые остатки рассказывают о давней истории Земли. Понять этот рассказ не просто. Ученые, как бы постигая буквы и слова незнакомого языка, учились разбираться в таинственных «письменах».

Человеком, сумевшим постичь грамматику этого «языка», был Жорж Кювье. Он изучал анатомию животных. Его интересовало не только строение отдельных косточек, особенности скелета или форма зубов. Он видел, с каким изумительным совершенством устроено каждое животное. Можно — хотя и грубо — сравнить живой организм с хорошо отрегулированными часами. Все детали точно пригнаны, связаны между собой. Хорошему часовщику достаточно показать одно колесико, одну пружину — и он сообразит, к какому виду часов они относятся.

По тому же принципу действовал Кювье. Он говорил: «Дайте мне одну кость, и я восстановлю животное». Так и случалось. Найдя в каком-нибудь слое земли окаменевший обломок кости или зуб, он описывал животное, которому эти кости или зуб принадлежали. И почти всегда последующие находки подтверждали точность предвидения Кювье.

У Кювье было несколько рабочих столов и кабинетов, где для каждой интересующей его проблемы были приготовлены книги, бумаги, выписки, образцы, препараты, инструменты. Подчиняясь движению своих мыслей, он переходил от одного стола к другому, от одной проблемы к другой. Это позволяло ему работать по настроению, по вдохновению. (В науке, как и в любом деле, труд без вдохновения скучен и бесплоден.) В голове Кювье сплетались идеи, относящиеся к разным проблемам. И неожиданно возникали новые догадки.

Кювье обратил внимание: ископаемые животные и растения от слоя к слою изменяются. В каждом слое — свои остатки. Естественно было предположить, что жившие некогда существа каким-то образом погибали почти все разом и захоронялись в земле. На смену им приходили новые создания. Их ждала та же участь.

Так появилась мысль о переворотах на поверхности земного шара. Об этом Кювье написал книгу. Ее в нашем веке не столько читали, сколько ругали. Кювье, мол, выдумал ужасные катастрофы, после которых на Земле не осталось ничего живого и бог всякий раз наново создавал животных и растения.

А ведь Кювье этого не писал. Даже первое появление жизни на Земле не считал он внезапным. «Жизнь, которая стремилась овладеть земным шаром, казалось, боролась в эти первые времена с господствующей до того косной (неживой) природой, только после довольно долгого времени она окончательно взяла верх, к ней одной перешло право продолжать и растить твердую оболочку Земли».

Перевороты, случавшиеся на земной поверхности, Кювье считал не чудом, а нормальным геологическим явлением. Он предупреждал, как обманчива внешность плодоносных равнин, где струятся тихие воды, где течет спокойная жизнь, существующая испокон веков.

Стоит лишь человеку проникнуть в недра, исследуя слой за слоем, ему открывается прошлое; он видит следы невидимых созданий и необычайных событий:

«Нас поражает мощь человеческого ума, которым он измерил движение небесных тел, казалось бы навсегда скрытое природой от нашего взора; гений и наука переступили границы пространства; наблюдения, истолкованные разумом, сняли завесу с механизма мира. Разве не послужило бы также к славе человека, если бы он сумел переступить границы времени и раскрыть путем наблюдений историю мира и смену событий, которые предшествовали появлению человеческого рода?»

Кювье решил «переступить границы времени» и заглянуть в далекое прошлое. Некоторые его выводы оказались очень интересными. Он первым стал по ископаемым остаткам восстанавливать не только облик исчезнувших животных, но и те климатические условия, в которых они жили.

Он заложил основы науки о древних климатах — палеоклиматологии.

Кювье считал, что большинство катастроф на Земле были внезапными. Последняя из них «двойным движением затопила, а затем осушила наши современные континенты или по крайней мере большую часть их. Она оставила в северных странах трупы крупных четвероногих, которых окутали льды и которые сохранились до наших дней вместе с кожей, шерстью, мясом. Если бы они не замерзли тотчас после того, как были убиты, гниение разложило бы их. С другой стороны, вечная мерзлота не распространялась раньше на те места, где они были захвачены ею, ибо они не могли бы жить при такой температуре. Стало быть, один и тот же процесс и погубил их, и оледенил страну, в которой они жили».

Далее Кювье упоминает и о валунах. «Нужно предположить, — пишет он, — что либо извержения выбросили их, либо впадины, которые могли прекратить их движение, не существовали во время их перенесения, либо, наконец, движение вод, которое их перенесло, превосходило все, что мы можем себе представить в настоящее время».

Последнее предположение казалось Кювье наиболее правдоподобным.

Мысль о великих потопах, происходивших раньше на Земле, была прежде очень популярной среди ученых. И дело не только в том, что всемирный потоп описан в Библии, авторитет которой был очень велик и поддерживался всесильной церковью. В пользу «всемирных потопов» говорили серьезные факты.

Окаменелые морские осадки с отпечатками морских животных находят в горах. Значит, некогда в этих местах было море. Судя по чередованию слоев, море не один раз приходило и отступало. Значит — неоднократные катастрофы!

Иные исследователи старались решать с помощью гипотезы потопа любую геологическую загадку. Даже кости мамонтов, по их мнению, принадлежали обыкновенным южным слонам. На это объяснение еще до Кювье хорошо возразил русский геолог Татищев: «Сие почти невозможно, чтобы слоны из Индии в Сибирь водою всемирного потопа перенесены были… может еще и то быть, что слоны тогда жесточайшего естества были». И верно, были прежде необычайные слоны — мамонты — свидетели жестоких климатических перемен.

Выходило, что «последняя катастрофа» сопровождалась не только великими наводнениями. Кювье, как мы убедились, не считал такое заключение единственно возможным. Были и великие холода (в этом выводе Кювье не сомневался). Если объединить две эти мысли, получится, что сравнительно недавно обширные территории суши были затоплены холодными водами…

Сразу же приходят на память, полярные моря, украшенные причудливыми айсбергами и покрытые местами плотным белым панцирем льда.

Ну, а какая разница для геолога: есть лед на море или нет? Льдины плавают и тают без следа в море, как облака в небе.

Эта истина казалась ясной, прозрачной, бесспорной. Но для науки нет истины, которую нельзя было бы осмыслить по-новому. Потому что наука все глубже проникает в суть вещей и событий. Как писал поэт-философ Николай Заболоцкий: