По ком звонит колокол

Глава пятая

Роберт Джордан отвел в сторону лошадиную попону, закрывавшую вход в пещеру, и, выйдя наружу, глубоко вдохнул холодный ночной воздух. Туман рассеялся, на небе высыпали звезды. Ветра не было, и после душного воздуха пещеры, густо наполненного табачным дымом и чадом от очага, духом жареного мяса и риса, сдобренного шафраном и душистым перцем, оливкового масла, дегтя, пропитавшегося вином огромного бурдюка, подвешенного за горловину на стене рядом со входом, с торчащими в стороны четырьмя ногами, в одной из которых было проделано отверстие, заткнутое пробкой, – когда вино из него наливали в миску, немного влаги просачивалось на землю, заглушая запах пыли, – после ароматов безымянных для него трав, пучками развешанных под потолком вместе с длинными косичками чеснока, после привкуса грошового красного вина и чеснока, после зловония человеческого и конского пота, впитавшегося в одежду сидевших за столом мужчин со взмыленных боков лошадей (человеческий – едкий и тяжелый, лошадиный – сладковато-тошнотворный), – после всего этого Роберт Джордан с особым удовольствием глубоко вобрал в себя чистый ночной воздух гор, благоухавший соснами и покрытыми росой луговыми травами у ручья. Когда ветер стих, роса обильно пала на землю, но, оглядевшись, Роберт Джордан подумал, что к утру подморозит.

Так, дыша полной грудью, он вслушивался в ночь и услышал сначала отдаленный звук выстрела, потом уханье совы откуда-то снизу, из леса, где находился загон для лошадей. А потом из пещеры донеслись легкие аккорды гитары и пение цыгана:

– нарочито низкий голос резко взмыл вверх, замер на секунду, потом продолжил:

Каскад легких гитарных аккордов прозвучал рукоплесканиями певцу. Роберт Джордан услышал, как кто-то сказал:

– Здо́рово! А теперь вжарь что-нибудь каталонское.

– Нет.

– Да! Да! Каталонскую давай!

– Ну, ладно, – сдался цыган и похоронным голосом затянул:

– Оле́! – подбодрил его кто-то. – Давай, цыган, давай!

Голос цыгана возвысился трагически-насмешливо:

– Шуму много, – послышался голос Пабло. – Заткнись, цыган.

– И правда, – подхватил женский голос, – шуму слишком много. Будешь так глотку драть – всю guardia civil сюда созовешь, да и голос у тебя противный.

– Я еще одну песенку знаю, – сказал цыган и пробежался по струнам.

– Прибереги ее на потом, – оборвала его женщина.

Гитара смолкла.

– Я сегодня не в голосе, так что вы ничего не теряете, – сказал цыган и, откинув завесу, вышел в темноту ночи.

Роберт Джордан видел, как он направился к дереву, потом повернул в его сторону.

– Роберто, – тихо позвал цыган.

– Да, Рафаэль, – ответил он. По голосу ему было ясно, что цыган навеселе. Он и сам выпил две кружки абсента и еще вина, но из-за стычки с Пабло был так взвинчен, что голова его оставалась холодной и ясной.

– Ты чего не грохнул Пабло? – очень тихо спросил цыган.

– А зачем?

– Тебе все равно придется рано или поздно его убить. Надо было воспользоваться случаем.

– Ты серьезно?

– А чего они все ждали, как ты думаешь? И зачем, по-твоему, Пилар выставила девчонку? Неужели ты веришь, что после всего сказанного можно будет продолжать как прежде?

– Тогда вам самим нужно было его убить.

– Э нет! – тихо сказал цыган. – Это твое дело. Раза три или четыре мы уж думали, что вот сейчас ты его застрелишь. У Пабло нет друзей.

– Была у меня такая мысль, – признался Роберт Джордан. – Но я от нее отказался.

– Да мы видели. Все заметили, что ты готовишься. Что ж ты так и не решился?

– Подумал, что это может не понравиться вам или женщине.

– Да брось ты. Женщина ждала этого, как шлюха ждет выгодную добычу. Просто ты моложе, чем кажешься на вид.

– Может быть.

– Застрели его сейчас, – подначил цыган.

– Это было бы убийство из-за угла.

– Тем лучше, – очень тихо сказал цыган. – Меньше риска. Ну, давай. Убей его прямо сейчас.

– Я так не могу. Это против принципов, борцы за правое дело так не поступают.

– Ну, так подбей его на ссору. Так или иначе, ты должен его убить. Другого выхода нет.

Пока они разговаривали, между деревьев совершенно бесшумно пролетела сова, камнем бросилась вниз, потом снова взмыла, быстро, но без единого звука маша крыльями, как могут охотиться только птицы.

– Вон, посмотри на нее, – в темноте произнес цыган. – Так должен двигаться и человек.

– А днем так же, как она, ничего не видя, сидеть на дереве, пока вороны не заклюют, – продолжил Роберт Джордан.

– Иногда и так бывает, – согласился цыган, – но редко и только случайно. Убей его, – снова настойчиво повторил он. – Не жди, пока это станет сделать трудней.

– Момент прошел.

– Так верни его. Разозли Пабло. Или сделай по-тихому.

Попона, закрывавшая вход, отодвинулась, и темноту прорезал свет изнутри пещеры. Кто-то вышел и направился к ним.

– Отличная ночь, – произнес бесцветный низкий голос. – Завтра будет хорошая погода.

Это был Пабло.

Он курил одну из взятых у Роберта Джордана русских папирос, и его круглое лицо освещалось тусклым огоньком каждый раз, когда он затягивался. В свете звезд они различали очертания его крупной фигуры с длинными руками.

– Не обращай внимания на женщину, – сказал он Роберту Джордану. Кончик папиросы разгорелся на миг и скользнул вниз в опустившейся руке. – С ней иногда бывает трудно. Но вообще она хорошая женщина. И очень предана Республике. – Огонек папиросы теперь слегка подрагивал: должно быть, он говорит, зажав ее в уголке рта, подумал Роберт Джордан. – Между нами не должно быть раздоров. Мы ведь заодно. Я рад, что ты к нам приехал. – Папироса ярко вспыхнула. – Ты на эти ссоры внимания не обращай, – повторил он. – Мы все тебе рады. А теперь ты меня извини: надо пойти проверить, хорошо ли привязали лошадей.

Он направился через перелесок к лугу, и вскоре оттуда, снизу, послышалось лошадиное ржание.

– Видишь? – сказал цыган. – Ну, теперь ты видишь? Случай упущен.

Роберт Джордан не ответил.

– Пойду за ним, – сердито сказал цыган.

– Зачем?

– Зачем-зачем, – передразнил его цыган. – Присмотрю хотя бы, чтоб не сбежал.

– А он может оттуда уехать верхом?

– Нет.

– Тогда лучше иди туда, где его можно перехватить.

– Там есть Агустин.

– Ну так иди поговори с Агустином. Расскажи ему, что тут случилось.

– Агустин с удовольствием прикончит его.

– Тем более, – сказал Роберт Джордан. – Иди и расскажи ему, что тут было.

– И что дальше?

– А я спущусь к лугу, присмотрю за Пабло.

– Вот это дело, друг. Это хорошо. – Роберту Джордану в темноте не было видно лицо Рафаэля, но он догадался, что тот улыбается. – Вот теперь ты молодец, – одобрительно отозвался он.

– Ступай к Агустину, – повторил Роберт Джордан.

– Иду, Роберто, уже иду, – ответил цыган.

На ощупь, от ствола к стволу, Роберт Джордан двинулся через сосняк. На открытом месте, в свете звезд видимость была лучше, и, вглядевшись в противоположный конец луга, он увидел темные силуэты бродивших на привязи лошадей. Их было пять. Роберт Джордан уселся под сосной и стал смотреть вдаль.

Я устал, думал он, и, возможно, рассуждаю не слишком здраво, но у меня приказ – взорвать мост, и я не имею права понапрасну рисковать, пока не выполню его. Конечно, иногда куда рискованней упустить случай, которым следовало бы воспользоваться, но до сих пор я позволял событиям идти своим чередом, и все обходилось. Если верить цыгану и все действительно ждали, что я убью Пабло, нужно было это сделать. Но я вовсе не был уверен, что они действительно этого от меня ждали. Негоже чужаку начинать с убийства одного из тех, с кем предстоит работать. Это можно сделать в ходе операции и при безропотной дисциплине соратников, но в сложившейся ситуации, думаю, это могло обернуться большой неприятностью, хотя искушение было и выход казался самым быстрым и простым. Впрочем, я не верю, что в этой стране что бы то ни было можно сделать быстро и просто, и притом что я полностью доверяю женщине, не знаю, как бы она отреагировала на такое радикальное решение. В таком месте смерть одного из них могла быть воспринята как нечто безобразное, подлое и отвратительное. Кто знает, как бы она к этому отнеслась? Без этой женщины здесь не будет никакой организации и никакой дисциплины, а с ней все может устроиться очень хорошо. Было бы идеально, если бы она сама его убила или цыган (но он этого не сделает), или часовой, Агустин. Ансельмо убьет, если я скажу, что так нужно, хоть и говорит, что он в принципе против убийства. Судя по всему, он ненавидит Пабло, а мне доверяет как представителю того дела, в которое верит. Только он да женщина тут по-настоящему верят в Республику, насколько я вижу; впрочем, об этом пока рано судить.

Когда его глаза привыкли к свету звезд, он увидел Пабло, стоявшего рядом с одной из лошадей. Лошадь подняла голову, потом снова опустила ее и опять принялась щипать траву. Пабло стоял, прильнув к ней, похлопывая ее по шее и переступая вместе с ней с места на место, насколько позволяла натянутая веревка. Его ласка нервировала лошадь, мешала ей пастись. Роберт Джордан не видел, что делает Пабло, и не слышал, что он говорит лошади, но было ясно, что он не отвязывает и не седлает ее. Он продолжал, сидя под деревом, наблюдать за ним и пытался до конца осмыслить сложившуюся ситуацию.

– Ты моя большая хорошая лошадка, – говорил Пабло своему крупному гнедому жеребцу. – Ты мой любимый белолобый красавец. Шея у тебя – как арка моста в моем родном городе. – Он помолчал. – Но гораздо круче и красивей, чем та арка.

Конь рвал зубами траву, водя головой из стороны в сторону: человек своей болтовней раздражал его.

– Ты-то – не женщина и не дурак, – продолжал отводить душу Пабло. – Ты… о, ты, ты… ты – моя большая лошадка. Ты не то, что эта распаленная бой-баба. И не девчонка с остриженной головой, неуклюжая, как еще не обсохший новорожденный жеребенок. Ты не оскорбишь, не обманешь, ты всегда поймешь. Ты, о, ты… ты моя большая хорошая лошадка.

Роберт Джордан удивился бы, услышь он, что нашептывает Пабло своему гнедому, но он этого не услышал, поскольку, убедившись, что Пабло пришел сюда только для того, чтобы проверить лошадей, и решив, что было бы неразумно убить его здесь, он встал и отправился обратно в пещеру. А Пабло еще долго разговаривал с конем на лугу. Конь, конечно, не понимал того, что говорил ему человек, лишь по интонации догадывался, что тот изливает на него свою нежность, но, простояв весь день в загоне, он был голоден, нетерпеливо общипывал тот участок луга, куда позволяла дотянуться привязь, и человек лишь докучал ему. Наконец человек переставил колышек подальше и теперь уже молча стоял рядом с конем, который продолжал пастись на новом месте, довольный тем, что ему перестали мешать.