По образу и подобию

15

Пока Ева спала сном без сновидений, свернувшись калачиком рядом с Рорком, женщина по имени Аннализа Саммерс оплатила свою часть чека и пожелала подругам спокойной ночи. Ежемесячное заседание их театрального клуба закончилось позже обычного, потому что у всех было полно новостей. Клуб, в сущности, являлся лишь предлогом, чтобы встретиться с подругами, перекусить, выпить немного и поговорить о мужчинах, о работе… и опять о мужчинах.

Но ей, безусловно, полезно было выслушать различные мнения о просмотренных спектаклях. Эти мнения — наряду со своим собственным —Аннализа использовала в своей еженедельной колонке театрального журнала «Стейдж раит».

Аннализа обожала театр с тех самых пор, как в первом классе начальной школы сыграла роль Сладкой Картофелины в представлении на День благодарения. Актерским талантом бог ее не наградил — хотя над Сладкой Картофелиной ее мать даже всплакнула немного; режиссером или театральным художником она тоже не стала. Но ей удалось превратить свое увлечение в карьеру, публикуя свои наблюдения о спектаклях, поставленных как на Бродвее, так и вдали от него.

Платили ей гроши, зато предоставляли бесплатные места и пропуск за кулисы. А главное, ей было приятно сознавать, что она худо-бедно зарабатывает себе на жизнь тем, что ей нравится. И было у нее предчувствие, что плата повысится в самое ближайшее время. Ее колонка становилась все более популярной, ее мнением интересовались знаменитые артисты и режиссеры, и у нее душа пела.

Дела шли прекрасно. И на работе, и в отношениях с Лукасом. Нью-Йорк стал ее личной игровой площадкой, и, как пелось в мюзикле «Моя прекрасная леди», она не променяла бы это место ни на какое другое на свете. Когда они с Лукасом поженятся — а ее подруги согласились, что все к тому идет, — они найдут себе чудную квартирку, начнут закатывать веселые и изысканные вечеринки и будут немыслимо счастливы.

Черт возьми, Аннализа чувствовала себя немыслимо счастливой уже сейчас.

Она вскинула голову и замедлила шаг перед входом в парк «Гринпис». Она всегда ходила через парк — тут дорога была короче — и могла пройти с закрытыми глазами, как из своей кухни в свою же спальню. Но на прошлой неделе в городских парках были убиты две женщины, так что, наверное, разумнее было бы пройти по улице.

Но это же нелепо! Парк «Гринпис» практически был ее задним двором. Она пересечет его за пять минут и будет дома в полной безопасности. Не пройдет и часа, как она ляжет в постель и начнет считать овец.

«Ради всего святого, я же родилась в Нью-Йорке!» — напомнила себе Аннализа, сходя с тротуара под сень густой листвы. Она знает, как за себя постоять. Она прошла курсы самообороны, и она держит себя в форме. А в кармане у нее баллончик газа от грабителей. И не простой баллончик, а снабженный сиреной.

Аннализа обожала этот парк. Он был прекрасен и днем, и ночью. Деревья, игровые площадки для детей, пышные цветочные клумбы, грядки для выращивания экологически чистых овощей… По мнению Аннализы, это было наглядным подтверждением того, насколько город богат разнообразием. Стекло, бетон, а в двух шагах — зеленые огурцы на грядках.

Аннализа засмеялась вслух — так ее позабавил этот образ. Она торопливо шла по дорожке парка к дому, когда до нее донеслось жалобное мяуканье. Вообще-то ничего удивительного в этом не было: в городских парках нередко попадались бродячие и даже одичавшие коты. Но на этот раз ей попался не кот, а маленький котенок — клубочек серой шерсти, тоненько мяукающий на дорожке.

— Ах, бедняжка! Где твоя мамочка? Ты потерялся?

Она присела на корточки, взяла котенка на руки и только тут поняла, что это заводная игрушка. «Странно», — подумала Аннализа.

В следующее мгновение на нее упала тень. Она сунула руку в карман за аэрозолем, одновременно поднимаясь на ноги. Но удар по затылку заставил ее растянуться на земле.

Заводной котенок продолжал жалобно мяукать, пока на нее сыпались удары.

В семь двадцать утра Ева стояла над тем, что осталось от Аннализы Саммерс. В парке пахло зеленью. С улицы доносился шум движения, но здесь был кусочек деревни: аккуратные огородные грядки за изгородью. Ева понятия не имела, что на них выращивают. Что-то зеленое с пышной листвой и что-то ползучее. Возможно, часть этого зеленого запаха составлял навоз или еще какая-нибудь дрянь в том же духе. Люди смешивают это с грязью, чтобы выращивать овощи, которые потом с удовольствием поедают и называют натуральными продуктами.

А в сущности, что может быть на свете более натуральнее, чем дерьмо? Разве что кровь и смерть.

В конце дорожки позади изгороди, защищавшей посадки от собак и бездомных бродяг, стояла скульптурная группа. Мужчина и женщина. Оба в шляпах. Он нес на плече какой-то инструмент, мотыгу или грабли, в этом Ева не разбиралась, а она держала в руках корзину, нагруженную плодами их труда. Урожаем.

«Урожай» — так называлась статуя. Но все называли их Ма и Па. Просто Ма и Па.

Аннализа лежала у их ног, словно приношение богам. Ее руки были молитвенно сложены на груди. Ее лицо было разбито и все в крови, тело покрыто синяками.

— Паршивое начало дня, — заметила Пибоди.

— И не говори. Но для нее день начался еще хуже, чем для нас. — Ева надела очки-микроскопы и начала диктовать то, что уже запечатлела камера. — Жертва — женщина европейского происхождения. Следы насилия на лице, туловище, конечностях. Оборонительных ранений не наблюдается. Очевидным орудием убийства является красная репсовая лента. Удушение. Есть следы сексуального насилия. Кровоподтеки и разрывы на бедрах и в паховой области.

— Личность установлена, — вмешалась Пибоди. — Аннализа Саммерс, тридцать два года. Проживает в доме пятнадцать по Тридцать первой улице.

— Имя и адрес внесены в протокол. Глаза жертвы были удалены тем же способом, что и у предыдущих жертв: Мейплвуд и Напье. Способ нападения, убийства, обезображивания, выбор места и положение тела соответствуют предыдущим преступлениям.

— Он почти не отклоняется от сценария, — заметила Пибоди.

— А зачем ему отклоняться? От добра добра не ищут. Так, есть волосяные волокна. На правой руке, прилипли к засохшей крови.

Ева сняла их пинцетом и отправила в пластиковый мешочек для вещественных доказательств.

— Что она здесь делала, Даллас? Какого хрена ее понесло в парк посреди ночи? Пресс-конференцию транслировали по всем каналам. Она не могла не знать, что убийца рыщет по паркам.

— Обычное рассуждение: «Все это касается кого-то другого, а со мной ничего не случится». Люди всегда думают, что с ними ничего не произойдет, вместо того чтобы сказать себе: «С кем-то это должно случиться, так почему бы не со мной?» — Ева еще раз осмотрела тело. — Она живет поблизости, как и прежние. Наверняка это был ее привычный маршрут, она постоянно пользовалась им, чтобы добраться до дому. Волосы не те, — пробормотала она себе под нос.

— Да, пожалуй, покороче, чем у прежних, и потемнее. Видимо, ему приходится проявлять гибкость.

Ева приподняла и повернула голову жертвы.

— Удар пришелся по затылку. Сильный удар. Очевидно, он подкрался сзади и этим мощным ударом свалил ее на землю. У нее колени ободраны, в ссадины попала грязь и трава. Она упала на ладони и колени, а он набросился на нее. Бил, пинал. Жестокость возрастает с каждым разом. Все это прижизненные ранения. Он явно теряет голову. Насилует ее, переносит сюда и заканчивает работу.

— Что-то Селина на этот раз не дала о себе знать.

— Ты тоже заметила? — Ева распрямилась и вскочила на ноги. — Через пару минут мы с ней свяжемся. А пока давай взглянем на место убийства.

Далеко идти им не пришлось — пятна крови на траве и на земле обнаружились совсем близко: на той же дорожке, по другую сторону от овощной грядки. «Он упростил себе задачу, — подумала Ева. — Тело пришлось перетаскивать на каких-нибудь восемь футов».

— Лейтенант! — Один из «чистильщиков» протянул ей пластиковый пакет. — Нашел вот это в точке три. Стандартный поражающий аэрозоль карманного размера. Возможно, принадлежал ей. Правда, он ей не помог.

— Мы проверим отпечатки.

— И кое-какие волоски есть. На дорожке, в точке один. Серые. Значит, не ее. На глаз скажу: это не человеческие волосы.

— Спасибо.

— Наверное, опять белка, — предположила Пибоди.

— Может быть. Кем она работала, Пибоди?

— Вела колонку в «Стейдж раит».

Ева кивнула.

— Значит, она возвращалась домой. Пешком. Час ночи — поздновато для театра. Значит, коктейль после спектакля, а может, и ужин. Или свидание. Короткой дорогой через парк. Это ее район, ее территория. В кармане у нее аэрозоль от грабителей, беспокоиться не о чем. Проходишь через парк — и ты опять на улице, практически у себя на пороге. Он ее ждал. Знал это место, знал, что она обязательно здесь пройдет. — Ева нахмурилась и покачала головой. — Узнай о ней все, что сможешь. Ближайшие родственники, муж, сожитель… Я попробую связаться с Селиной еще до того, как мы осмотрим квартиру убитой.

Ева вышла из огороженной зоны, набрала номер и нетерпеливым жестом сунула руку в карман — Селина долго не отвечала. Телефон уже переключился на автоответчик, когда в трубке раздался ее голос:

— Извините, я спала. Еле расслышала звонок. Даллас? Я что, проспала встречу?

— Нет-нет, у вас еще есть время. Вы хорошо спали эту ночь, Селина?

— Хорошо. Приняла транквилизатор и отрубилась, все никак не проснусь. Надо выпить кофе, и все будет в порядке. А почему вы спрашиваете?

— У нас еще один случай.

— Случай чего?.. О боже! Нет!..

— Мне нужно с вами поговорить. Встретимся в кабинете Миры.

— Я… постараюсь приехать как можно скорее.

— Не надо торопиться. Приезжайте к девяти, как назначено. Я сама не смогу приехать раньше.

— Встретимся там. Мне жаль, Даллас. Мне очень жаль.

— Мне тоже.

— Мать и сестра живут в городе, — объявила Пибоди, когда Ева убрала телефон. — Отец женат вторым браком, живет в Чикаго. Мужа нет. Никогда не была замужем. Детей нет.

— Давай осмотрим квартиру, а потом известим мать.

В маленькой квартирке царил артистический беспорядок, какой, по наблюдению Евы, часто бывает у одиноких женщин. Все стены были увешаны театральными афишами, повсюду валялись программки спектаклей. На блоке связи за последние сутки было записано несколько звонков.

— Словоохотливая девушка, — прокомментировала Ева. — Звонки от матери, сестры, коллег, подружек и от парня по имени Лукас. Очевидно, это ее романтическое увлечение. Вся эта болтовня подсказывает мне, что вчера вечером она ходила на спектакль в театре Троицы, а потом у нее был ужин с подругами. Давай проверим подруг и попробуем установить, кто такой этот Лукас.

— Я посмотрю, что можно узнать у соседей. — Когда Пибоди вышла, Ева продолжила осмотр.

Она пришла к выводу, что жертва жила одна, но принимала мужчин — или мужчину — время от времени. Эротическое белье в ящиках, несколько стандартных эротических игрушек. По квартире было расставлено несколько фотографий в рамочках. На двух из них вместе с жертвой был изображен один и тот же мужчина. Кожа цвета кофе с молоком, черные волосы, небольшая аккуратная бородка, широкая белозубая улыбка. «Симпатичный парень», — подумала Ева. Она готова была биться об заклад, что Лукасом зовут именно его.

Она конфисковала одну из фотографий в качестве улики. Если им не удастся узнать фамилию, можно будет установить личность по этой карточке.

Итак, общительная, дружелюбная женщина, влюбленная в театр. Поддерживала дружеские отношения с матерью и сестрой, судя по телефонным разговорам, имела нескольких подруг и моногамную романтическую связь с мужчиной по имени Лукас.

И умерла, потому что прошла через парк, чтобы не делать крюк в три квартала…

«Нет, — поправила себя Ева. — Она умерла, потому что кто-то наметил ее, выследил и убил. Если бы она не пошла через парк вчера ночью, нашелся бы другой способ в другое время».

— Лукас Грандс, — доложила вернувшаяся Пибоди. — Автор песен, джазовый музыкант. Они уже давно встречаются. Соседка сказала, полгода или больше. Она видела, как жертва уходила вчера вечером около семи. Они не разговаривали, только помахали друг другу, но соседка говорит, что на ней были джинсы, синий свитер и короткий черный жакет.

— Узнай адрес Грандс. Сначала поговорим с матерью, потом с ним.

Ева не знала, что хуже: сказать матери, что ее дочь мертва, и увидеть, как из нее самой уходит жизнь, или сказать мужчине, что его женщина мертва, и увидеть, как он распадается на куски.

Они подняли Лукаса Гранде с постели. Он подошел к дверям весь заспанный, взъерошенный и слегка раздраженный.

— Слушайте, я же вчера приглушил музыку! После десяти вечера я громко не играю. Никто на этом этаже не жалуется. Не знаю, какая муха укусила соседа сверху. Но если он такой чувствительный, пусть разорится на звукоизоляцию.

— Мы не по поводу жалоб на шум, мистер Грандс. Нам необходимо войти.

— О черт! — Сделав нетерпеливый жест, он пропустил их в квартиру. — Если Бэрда опять взяли за «травку», я тут ни при чем. Мы просто играем вместе, но мы не сиамские близнецы, разрази меня гром!

— Мы здесь по поводу Аннализы Саммерс.

— Аннализы? — Озорная усмешка тронула его губы. — Она что, напилась вчера с подружками и сделала какую-нибудь глупость? Я должен внести за нее залог?

— Мистер Грандс, я с прискорбием вынуждена сообщить вам, что мисс Саммерс была убита прошлой ночью.

Веселая улыбка исчезла.

— Это не смешно. Вы что, ненормальная? Какого черта вы говорите такие вещи?

— Мистер Грандс, ее тело было обнаружено сегодня утром в парке «Гринпис».

— Да будет вам! Будет вам… — повторил он и вдруг попятился, вскинув руки, словно умоляя Еву остановиться.

— Давайте присядем.

— Аннализа? — Слезы навернулись ему на глаза. — Вы уверены, что это Аннализа? Может, это кто-то другой?

Ева знала, о чем он думает. «Кто угодно другой! Кто угодно, только не моя!»

— Мне очень жаль, мистер Грандс, но ошибки нет. Мы вынуждены задать вам несколько вопросов.

— Но я видел ее только вчера! Мы с ней наскоро перекусили за ленчем. В субботу у нас свидание… Как это может быть, что она мертва?

— Вам обязательно нужно присесть. — Пибоди взяла его под руку и чуть ли не силой усадила на стул.

В комнате было тесно от музыкальных инструментов. Какие-то клавишные, синтезатор, несколько гитар, динамики… С трудом пробравшись между ними, Ева села напротив Лукаса.

— Вы с Аннализой встречались?

— Мы собирались пожениться! Вернее, я собирался сделать ей предложение. Я хотел подождать до Рождества. Рождество — такой особенный день… Что с ней произошло?

— Мистер Грандс, расскажите нам, где вы были вчера вечером.

Внезапно он закрыл лицо руками и заплакал. Слезы начали просачиваться сквозь пальцы.

— Вы думаете, я мог ее убить? Я никогда ни за что не причинил бы ей вреда. Я люблю ее!

— Нет, я не думаю, что это вы ее убили, но я обязана задать этот вопрос.

— У меня было совместное исполнение. Звукозапись, понимаете? Это продолжалось до полуночи, даже позже. Потом мы задержались в студии, выпили, поели пиццы, еще немного поиграли. Я вернулся домой… ну, не знаю… около трех. Господи, что с ней случилось? Ей было больно?

— Да, кто-то причинил ей боль.

Его лицо, все в красных пятнах слез, внезапно побелело.

— Вы сказали — в парке? О господи! Эти женщины… Это было как с теми женщинами?

— Скажите мне, где было совместное исполнение и кто там был, чтобы мы могли покончить с этим.

— Студия «Мотивы», на Принс-стрит. Кто там был? Бэрд. Боже, боже… — Лукас вцепился пальцами себе в волосы. — Джон Бэрд и Кэти-Л и Поудер. У меня в голове все путается. Ее мать… Вы сказали матери?

— Мы к вам пришли от нее.

— Они были очень близки. Очень близки. Ко мне ее мать сперва отнеслась недоверчиво, но потом мы с ней поладили. Я должен туда съездить.

— Мистер Грандс, вы не знаете, кто-нибудь приставал к Аннализе? Она боялась кого-нибудь? Может, вы кого-то заметили, может, она кого-то упомянула…

— Нет. Если бы ее что-то беспокоило, она бы обязательно мне сказала. Я должен повидать ее семью. Я должен поддержать ее мать. Мы вместе пойдем опознать Аннализу. Мы должны сделать это вместе.

Ева напомнила себе, что проспала без сновидений всю прошлую ночь. А перед этим у нее был чудесный ужин с друзьями и великолепный секс. Несмотря на все это, она вошла в приемную Миры с жестокой головной болью.

Секретарша Миры была более дружелюбна, чем обычно. Она сообщила, что у доктора на приеме мисс Санчес, но готова была дать доктору знать, что пришла лейтенант Даллас.

— Пусть они закончат, — сказала ей Ева. — Мне сейчас лучше туда не входить. Ничего, мне есть чем заняться, пока я жду.

Первым делом она проверила свою голосовую почту и нашла послание от Беренски из лаборатории. Он жизнерадостно сообщал, что определил для нее башмак по следу.

— Мой гений не знает границ и пределов! Я взял твой жалкий отпечаток на траве, восстановил след и провел сравнительный анализ. У твоего Снежного Человека пятнадцатый размер, и носит он обувь фирмы «Микон». Серия называется «Лавина»; это модифицированный походный башмак, розничная цена примерно триста семьдесят пять долларов. Одиннадцать магазинов в городе торгуют этой маркой и имеют в продаже этот размер. Список прилагаю. Можешь зайти ко мне позже и наградить меня жарким поцелуем.

— Когда в аду мороз грянет, — пробормотала в ответ Ева, хотя он и не мог ее слышать.

Впрочем, она была ему благодарна за колдовство и просканировала приложенный список, высветив на мониторе торговые точки, расположенные внутри очерченного ею района в центре города. Остальное время Ева провела за подготовкой предварительного письменного отчета и подняла голову, только когда дверь открылась.

— Даллас! — Из-за двери поспешно вышла Селина. Глаза у нее были красные и опухшие от недавних слез. — Я вас подвела! — Она схватила Еву за руку. — Я и себя подвела…

— Заходите, Ева, — пригласила доктор Мира. — Селина, прошу вас вернуться на минутку.

Войдя в кабинет, Ева приготовилась принять дежурную чашку цветочного чая. Ноздри у нее затрепетали, как у гончей, когда она почуяла запах кофе.

— Я знала, что вам это, скорее всего, понадобится, — сказала Мира, протягивая ей чашку. — Казенный, но все-таки кофе.

— Спасибо.

— Просто не понимаю, как это могло произойти! — Селина машинально тоже взяла чашку кофе. — Я специально не просматривала выпуски новостей этим утром, хотела услышать обо всем от вас. Я уже выплакалась на плече у доктора Миры, так что худшее позади. Я больше не сломаюсь. Но сначала я должна вам сказать… Мне и в голову не приходило, что он выйдет на охоту этой ночью! Я чувствовала себя такой усталой, Даллас, я хотела отключиться, хотела хорошенько выспаться перед визитом к доктору этим утром. Вот и приняла пару таблеток транквилизатора.

— А что, они могут блокировать видения?

— Во всяком случае, это не исключено. — Селина бросила взгляд на Миру, и та кивнула в ответ. — Снотворное подавляет экстрасенсорное восприятие. Может, я что-то и видела, но спала так крепко, что ничего не почувствовала. Надеюсь, гипноз это все прояснит. Он может снять блокировку с других видений, и тогда я увижу больше подробностей. Увижу то, чего не разрешала себе видеть раньше.

— Это вполне возможно, — подтвердила Мира. — Под руководством врача гипноз также может вернуть свидетельницу к некоему событию в прошлом, воскресить его в деталях, выявить эти детали. Выявить то, что вы видели, но не можете вспомнить, пока вы в сознании.

— Понятно, — сказала Ева. — Когда вы сможете это сделать?

— Мы еще не прошли медицинский осмотр. Если я не обнаружу противопоказаний, мы могли бы начать сеансы завтра.

— Сеансы? Завтра?

— Наверняка потребуется больше, чем один, Ева. К тому же я предпочитаю выждать сутки, пока снотворное не выветрится из организма Селины.

— А мы не могли бы начать раньше? — Селина умоляюще сложила руки. — Я проведу медитацию и очищу организм! Мне хотелось бы начать как можно скорее. Видите ли, я чувствую себя…

— …ответственной, — закончила за нее Мира. — Вы чувствуете себя ответственной за женщину, убитую прошлой ночью. Но это ложное чувство.

— Если она пройдет медосмотр и проведет эту самую медитацию, вы можете начать раньше?

Мира взглянула на Еву, вздохнула и поднялась, чтобы проверить свой календарь.

— Мы могли бы начать сегодня в четыре тридцать. Но не связывайте с этим слишком много надежд. Все зависит от того, насколько Селина восприимчива к гипнозу, что из увиденного она сумеет вспомнить.

— Вы придете сюда? — спросила Селина.

«Не надо цепляться за меня, — хотела сказать ей Ева. — Не надо видеть во мне якорь спасения».

— Если смогу. Мне необходимо проверить одну версию, и осталась еще масса формальностей, которые предстоит проделать в отношении последней жертвы.

— Все-таки приходите, если сможете!

— У вас есть для меня что-нибудь новое? — спросила Мира. — Для уточнения психологического портрета.

— Почти никаких отклонений от прежнего почерка. Судя по всему, эта Аннализа Саммерс пошла короткой дорогой через…

Ева замолчала, услышав, как Селина громко ахнула; из рук у нее выскользнула чашка и разбилась вдребезги.

— Аннализа? — Она попыталась приподняться, но снова рухнула на стул. — Аннализа Саммерс? Боже милостивый!

— Вы ее знаете?

— Может, это просто однофамилица? Тезка? Может, это… Нет, конечно, нет. Вот причина! Вот почему я с этим связана. — Она опустила глаза на разбитую чашку. — Извините…

— Нет-нет, сидите. Не беспокойтесь. — Мира присела на корточки и быстро подобрала осколки чашки. — Она была вашей подругой?

— В общем-то, нет. — Селина прижала пальцы к вискам. — Я ее немного знала. Она мне нравилась. Аннализа не могла не нравиться: она была такая яркая, одаренная, полная жизни… — Глаза Селины вдруг сделались огромными и потемнели, она бессильно уронила руки. — Лукас. О мой бог, Лукас! Он, должно быть, с ума сходит. Он знает? — Она схватила Еву за руку. — Он знает, что случилось?

— Я говорила с ним.

— Я думала, хуже уже не будет, — и вот, пожалуйста, стало еще хуже. Господи, зачем она сунулась в парк?! — Селина с размаху стукнула кулаком по колену. — Да ни одна женщина теперь не должна и близко подходить к паркам! Как это можно — после всего, что произошло?

— Люди неосторожны и всегда верят, что с ними ничего не случится. Откуда вы ее знаете? — спросила Ева.

— Через Лукаса. — Селина взяла протянутый Мирой бумажный носовой платок, но не воспользовалась им. Она словно не замечала слез, беспрерывно текущих по щекам. — Мы с Лукасом когда-то… были близки. Мы долгое время жили вместе.

— Да, верно! — Ева покачала головой. — Как же я не вспомнила это имя?! Он ваш бывший.

— Да, мой бывший любовник. Но он остался моим другом. Мы мирно расстались. Просто разошлись в разные стороны и двинулись каждый своей дорогой. — Наконец она прижала платок к глазам. — Мы сохранили хорошие отношения, перезванивались время от времени. Мы иногда даже встречаемся за ленчем или коктейлем.

— А как насчет секса?

Селина медленно опустила руки и нахмурилась.

— Нет. Я полагаю, это входит в ваши обязанности — задавать подобные вопросы. Нет, между нами больше не было интимных отношений. А около года назад, он начал встречаться с Аннализой. Я сразу поняла, что у него кто-то есть, а потом он и сам мне сказал, что у них это серьезно. Они были счастливы друг с другом, и я радовалась за них.

— Очень великодушно с вашей стороны!

— О, ради всего… — Селина проглотила гневную реплику и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. — Неужели вам ни разу в жизни не случалось разлюбить кого-нибудь?

— Нет.

У Селины вырвался истерический смешок сквозь слезы.

— Но с другими людьми это бывает, Даллас. Люди перестают любить, но не становятся безразличны друг другу. Лукас — хороший человек. Сейчас он, наверное, вне себя от горя.

— Так и есть.

Селина зажмурилась.

— Может, мне стоит навестить его?.. Нет, не сейчас, пока еще рано. Ни к чему ему знать, что я принимаю участие в расследовании. Не могли бы мы начать пораньше? — вновь обратилась она к Мире. — Почему бы не начать сразу после медосмотра?

— Нет. Вам нужно время. Особенно сейчас. Если вы действительно хотите помочь, вам нужно отдохнуть и успокоиться.

— Я хочу помочь. — Селина опять стиснула кулаки. — Я увижу его лицо, клянусь! А когда увижу… — Она подняла горящие глаза на Еву. — Когда я его увижу, вы его найдете. Вы его остановите.

— Я остановлю его.