По образу и подобию

4

«По виду не скажешь, что это приют», — подумала Ева. Снаружи убежище выглядело как скромный, содержащийся в образцовом порядке многоквартирный дом. Квартиры для людей со средними доходами, без швейцара. Сторонний наблюдатель не заметил бы ничего необычного, даже если бы стал приглядываться. Но именно в этом и состоял замысел, напомнила себе Ева. Женщины и дети, искавшие здесь укрытия, не хотели привлекать к себе внимание.

Впрочем, если вы коп, вы не могли не оценить первоклассной системы слежения и сигнализации. Камеры полного охвата, ловко утопленные в металлических профилях отделки стен. Отражающие экраны, задействованные на всех окнах. А если вы коп, знакомый с Рорком, вы могли бы не сомневаться, что все входы оборудованы детекторами движения и самыми современными охранными механизмами. Доступ в здание требовал идентификации ладони, специального кода или разрешения дежурного персонала. Наверняка здесь установлен круглосуточный патруль, и можно держать пари, что при малейших признаках опасности весь дом превратится в неприступную крепость.

«Доча»… Гэльское слово, означающее «надежда». Это место было не менее надежно — а может быть, и еще надежнее, благодаря своей безликости, — чем Белый дом.

Если бы она знала, когда была избитым, потерянным ребенком со сломанной рукой, что такие места существуют, пришла бы она сюда, вместо того чтобы бродить по улицам Далласа?..

Скорее всего, нет. Страх заставил бы ее бежать от надежды. Даже сейчас, когда она все знала, ей было нелегко переступить через этот порог. Проще было прятаться в переулках, кишевших крысами. Крысы представляли собой нечто знакомое. Встреча с ними не стала бы для нее неожиданной.

Но все-таки Ева протянула руку к звонку.

Не успела она нажать на кнопку, как дверь открылась. Доктор Луиза Диматто, светловолосый сгусток энергии, приветствовала их у входа. На ней был голубой лабораторный халат поверх черного брючного костюма, простого, но элегантного. В левом ухе два маленьких золотых колечка, в правом — одно. Руки без колец, но на левом запястье красовались простые, функциональные часики. Ничто в ее облике не говорило о больших деньгах, хотя она была наследницей целого зеленого океана долларов.

Соблазнительная, как порция клубники со сливками, изысканная, как хрустальный бокал шампанского, она в душе была прирожденным борцом за слабых и угнетенных и всю свою жизнь сражалась в окопах.

— Ну, наконец-то! — Она схватила Еву за руку и потянула за собой. — Я уж думала, мне придется звонить 911, чтобы вытащить тебя сюда. Привет, Пибоди. Отлично выглядишь.

— Спасибо, — просияла Пибоди. Она долго экспериментировала с одеждой, пока не нашла то, что считала настоящим стилем молодого, но очень успешного полицейского детектива: простые линии, интересные цвета, кроссовки или босоножки в тон.

— Спасибо, что нашла для нас время, — начала Ева.

— Цени! Моя цель — добиться, чтобы в сутках было двадцать шесть часов. Мне бы этого как раз хватило. Устроить вам тур по всему помещению?

— Нам нужно…

— Да брось! — Луиза не выпускала руку Евы. — Дай мне хоть немного похвастаться. Реабилитационный центр наконец-то полностью отремонтирован, хотя Рорк дал мне карт-бланш на дополнительное оборудование и отделку. Теперь он мой бог!

— Да, ему нравится эта роль.

Луиза засмеялась и подхватила под руки Еву и Пибоди.

— И, разумеется, система безопасности безупречна.

— Безупречных систем безопасности не бывает, — поморщилась Ева.

— Забудь хоть на время, что ты полицейский, — Луиза шутливо ткнула ее в бок. — Внизу у нас общие комнаты. Кухня, — кстати, еда отличная! — столовая, библиотека, игровая и так называемая семейная комната.

До Евы уже доносился гул голосов, пока Луиза вела их по коридору. Женская болтовня и детский лепет. От этих звуков Еве всегда становилось не по себе. Она не знала, как себя вести, и начинала злиться.

Даже запах в помещении стоял какой-то женский, хотя Ева успела заметить двух мальчишек, бежавших вприпрыжку, как она догадалась, в сторону кухни. Пахло цветами, лаком для ногтей и шампунем — как предположила Ева, с примесью лимона и ванили. Этот запах всегда ассоциировался у нее с женщинами.

Просторное помещение семейной комнаты было отделано в ярких жизнерадостных тонах и обставлено удобной мебелью. Ева обратила внимание, что некоторые кресла стоят отдельно — очевидно для тех, кто предпочитает побыть в одиночестве, а другие сгруппированы — для тех, кто не против пообщаться.

Сразу было видно, что семейная комната пользуется популярностью. В ней собралось не меньше дюжины женщин разного возраста и расовой принадлежности и еще больше детей. Одни женщины разговаривали, другие сидели молча, третьи смотрели телевизор, четвертые нянчились с младенцами, укачивая их на коленях.

Ева не понимала, почему матери вечно укачивают детей. Сама она всегда наблюдала за этим процессом с опаской и издалека, но ей казалось, что укачивание лишь вызывает спонтанный выброс содержимого детской пищеварительной системы. Причем с любого конца. По ее наблюдениям, сами младенцы тоже были вовсе не в восторге от укачивания. Вот и сейчас один из них гукал, вроде бы вполне довольный жизнью, зато двое других издавали звуки, напоминавшие сирены пожарных машин. Впрочем, никого из присутствующих это, похоже, не смущало.

Дети мирно играли на полу или ссорились из-за игрушек — словом, были заняты делом.

— Дамы!

Разговор тотчас же замер, когда женщины увидели в дверях посторонних. Дети притихли, только младенцы продолжали гукать или вопить как ни в чем не бывало.

— Хочу познакомить вас с лейтенантом Даллас и детективом Пибоди.

Реакция на сообщение о полиции была мгновенной. Женщины разом замкнулись, нервно косясь по сторонам, и автоматически притянули детей к себе поближе. Все ясно: обидчик был для них врагом, Луиза — союзником, а вот полиция казалась им неизвестной величиной и могла подпасть под любую категорию.

— Лейтенант Даллас — жена Рорка, это ее первый визит к нам.

Некоторые женщины сразу успокоились и расслабились, даже робко заулыбались. Другие продолжали коситься с подозрением. Только тут Ева заметила, что здесь было не только разнообразие возрастов и рас, но и разнообразие травм. Свежие и уже слегка поблекшие кровоподтеки, заживающие переломы… Налаживающиеся жизни.

Ева прекрасно понимала их тревогу — когда-то она сама чувствовала то же самое. Даже сейчас кожа у нее похолодела, горло перехватило спазмом. Ева ненавидела себя за это и нахмурилась, когда Луиза бросила на нее вопросительный взгляд.

— Хорошо у вас тут, — с трудом выдавила она из себя.

— Не просто хорошо. Это чудо! — Заговорившая женщина встала и пересекла комнату. Она слегка прихрамывала. Ева прикинула, что ей около сорока, судя по лицу, совсем недавно она была жестоко избита. — Спасибо вам!

Еве не хотелось пожимать протянутую руку, но выхода у нее не было. Женщина смотрела на нее выжидательно и, что самое ужасное, с благодарностью.

— Но я ничего не делала.

— Вы — жена Рорка. Если бы я раньше набралась смелости прийти в такое место, обратиться в полицию, попросить о помощи, моя дочка осталась бы цела. — Она указала на девочку с темными кудряшками и гипсом на правой руке. — Иди поздоровайся с лейтенантом Даллас, Абра.

Девочка послушно подошла. Она жалась к ногам матери, но с любопытством смотрела на Еву.

— Полиция не разрешает людям драться, да?

— Да. Мы стараемся.

— Мой папа меня побил, и нам пришлось уйти из дома.

Ева знала: перелом кости сопровождается жутким треском. А потом наступает боль — страшная, ослепляющая боль. Мерзкая тошнота. Красный туман в глазах. Шок… Воспоминания нахлынули на нее, пока она стояла, глядя на девочку. Ей хотелось отступить подальше. Ей хотелось убежать. Но она не могла себе этого позволить.

— Зато теперь с тобой все в порядке. — Собственный голос показался Еве чужим и далеким, еле различимым из-за гула в ушах.

— Он бьет мою маму. Он злится и бьет ее. Но в тот раз я не спряталась в своей комнате, как она велела, и он меня тоже побил.

— Он сломал ей руку. — Заплывшие от побоев глаза женщины наполнились слезами. — Вот только это и заставило меня наконец очнуться.

— Не надо винить себя, Марли, — мягко сказала Луиза.

— Теперь мы тут с доктором Луизой. И никто нас не бьет, и не кричит, и не бросается вещами, — рассудительно заметила девочка.

— Это хорошее место. — Чтобы поговорить с малышкой, а главное, отвлечь внимание от Евы, Пибоди присела на корточки. У ее лейтенанта был совсем больной вид. — Держу пари, тут есть чем заняться.

— Тут у нас есть настоящие учителя. А после уроков мы можем играть во что захотим. А знаете, там, наверху, есть одна леди, она рожает ребеночка!

— Правда? — Пибоди оглянулась на Луизу. — Прямо сейчас?

— У нее начались схватки. Но мы теперь ничего не боимся. У нас тут есть полностью оборудованное родильное отделение и акушерка на полной ставке. Представляешь?! — Луиза наклонилась к девочке. — Старайся еще сутки не ступать на эту ногу, Марли.

— Постараюсь. Мне уже лучше. Гораздо лучше. Не только нога — все вообще!

— Луиза, нам действительно надо с тобой поговорить.

— Хорошо, сейчас мы только… — Луиза замолкла на полуслове, вглядевшись в лицо Евы. — Ты не заболела?

— Нет, все в полном порядке. Просто у меня мало времени.

— Пройдем ко мне в кабинет. — Пока они шли по коридору к лестнице, Луиза решительно взяла Еву за руку и прижала пальцы к запястью. — У тебя испарина. Пульс частый и нитевидный. И ты заметно бледна. Давай я тебя осмотрю.

— Я просто устала. — Ева отдернула руку. — Мы спали всего два часа. Мне не нужен врач, мне нужны ответы на вопросы!

— Ладно. Но никаких ответов ты не получишь, пока не выпьешь витаминный коктейль.

На втором этаже тоже было оживленно. Из-за закрытых дверей слышались голоса. И женский плач.

— Сеансы психотерапии, — объяснила Луиза. — Иногда они проходят довольно… напряженно. Мойра, у тебя есть минутка?

Две женщины стояли у дверей одного из кабинетов. Одна из них обернулась; ее взгляд скользнул по Луизе и остановился на лице Евы. Она что-то сказала своей собеседнице, крепко обняла ее и направилась к ним.

Ева знала, кто она такая. Мойра О'Баннион из Дублина. Та самая женщина, которая знала мать Рорка и через тридцать лет рассказала ему правду о его рождении. Все, что он до этого знал о себе, было ложью, замешанной на убийстве.

Ева почувствовала, как в желудке у нее заворочалась тошнота.

— Мойра О'Баннион, Ева Даллас, Делия Пибоди.

— Рада с вами познакомиться. Надеюсь, у Рорка все хорошо?

— Да, с ним все в порядке. — Пот потек у нее по спине, как холодный жир.

— Мойра — один из наших трофеев. Я ее украла.

— Давайте лучше скажем «завербовала», — засмеялась Мойра. — Хотя «украла» было бы не слишком большим преувеличением. Луиза умеет добиваться своего. Значит, вы на экскурсии?

— Не совсем. Это не светский визит.

— Ну, тогда не буду вам мешать. Как там дела у Яны? — спросила она напоследок, обращаясь к Луизе.

— Раскрытие четыре сантиметра — это результат последней проверки. Ей еще ехать и ехать.

— Предупреди меня, когда она будет готова, будь добра. Нам всем не терпится взглянуть на ребенка. — Мойра улыбнулась Пибоди. — Рада познакомиться с вами обеими. Надеюсь, вы будете чаще здесь бывать. Передайте мои наилучшие пожелания Рорку, — сказала она Еве и скрылась за дверью кабинета.

— Мойра — гений, — заметила Луиза, ведя их на следующий этаж. — При ней здесь все стало по-другому. Я вообще сумела — ха-ха! — умыкнуть кое-кого из лучших городских терапевтов, врачей-специалистов, психиатров и психологов. Благословляю тот день, когда ты ввалилась в мою городскую клинику, Даллас. Это был первый шаг по извилистому пути, который привел меня сюда. — Она открыла дверь и сделала приглашающий жест. — Не говоря уж о том, что именно ты привела меня к Чарльзу. — Луиза решительным шагом подошла к настенному шкафчику и открыла дверцы. Шкафчик оказался мини-холодильником. — Кстати, мы готовим званый ужин. Это моя давняя мечта. Послезавтра у Чарльза в восемь — там уютнее, чем у меня. Вам с Макнабом это подходит, Пибоди?

— Конечно. Будет очень весело.

— С Рорком я уже договорилась. — Луиза протянула Еве и Пибоди по бутылочке коктейля.

Ева предпочла бы холодную воду и открытое окно, чтобы можно было высунуться в него и просто отдышаться.

— Не знаю, смогу ли я. У нас важное расследование.

— Это само собой, — вздохнула Луиза. — Ну что ж, врачи и полицейские умеют проявлять гибкость и мириться с отмененными светскими мероприятиями. Но если ничего экстраординарного не случится, мы вас ждем. А теперь сядь и выпей свой коктейль. Со вкусом лимона.

Ева решила, что легче выпить, чем спорить. К тому же ей действительно требовалось нечто укрепляющее. Поэтому она запрокинула голову и выпила бутылочку одним духом.

Кабинет заметно отличался от приемной Луизы в клинике. Он был просторнее и гораздо лучше обставлен. Здесь все было функционально, как и следовало ожидать, но в то же время элегантно.

— Шикарная берлога, — заметила она вслух.

— Это Рорк настоял. И, должна признаться, ему не пришлось выкручивать мне руки. Мы хотим создать здесь атмосферу комфорта, это часть нашего замысла. Домашний уют. Мы хотим, чтобы эти женщины и дети обрели здесь уверенность.

— Вы проделали отличную работу. — Пибоди села, с наслаждением потягивая свой напиток. — Здесь действительно чувствуешь себя как дома.

— Спасибо. — Склонив голову набок, Луиза оглядела Еву. — Ну что ж, выглядишь уже получше. Цвет лица вернулся.

— Спасибо, док. — Ева бросила пустую бутылочку в корзину для мусора. — Итак, меня интересует Селина Санчес.

— Селина? Удивительная женщина. Я знаю ее много лет. Пару лет мы вместе учились в школе. Ее родители почти так же богаты, как мои. И такие же жуткие консерваторы. В общем, она тоже заблудшая овечка. Как и я. Поэтому, естественно, мы подружились. А зачем она тебе? Почему ты ее проверяешь?

— Этим утром она нанесла мне визит. Утверждает, что она телепат.

— Так и есть. — Луиза нахмурилась и достала себе из холодильника бутылочку шипучей воды. — Она очень одаренный экстрасенс, практикует профессионально. Вот потому-то ее и считают заблудшей овцой. Ее семья этого не одобряет и стыдится Селины. Как я уже сказала, они жуткие консерваторы. А зачем она к тебе приходила?

— Она утверждает, что стала свидетельницей убийства.

— О боже! С ней все в порядке?

— Ее там не было. У нее было видение.

— Вот оно что. Значит, для нее это было страшным потрясением.

— Господи, неужели ты тоже на это купилась? — нахмурилась Ева. — Ты же здравомыслящий человек!

— Если Селина пришла к тебе и сказала, что видела убийство, значит, она его видела. — Луиза задумчиво отпила воды. — Она не прячет свой дар, она ведет себя очень профессионально и, можно сказать, держит все на поверхности.

— Что значит «на поверхности»?

— Она работает с удовольствием, наслаждается своим даром, но ведет, как правило, групповые занятия. Какие-то коллективные игры, развлечения… В общем, предпочитает легкий жанр. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы она занималась чем-то близким к уголовному расследованию. А что случилось? Кого убили?

— Женщина была изнасилована, задушена и изуродована прошлой ночью в Центральном парке.

— Я об этом слышала. — Луиза села за полированный, очень женственный письменный стол. — Но сообщение было скупо на детали. Ты ведешь это дело?

— Да. Так вот, Селина была в курсе множества деталей, которые мы скрыли от прессы. Ты ручаешься за нее?

— Да, ручаюсь. Я поверила бы ей безоговорочно. Она может помочь следствию?

— Это еще предстоит уточнить. Что ты о ней знаешь в личном плане?

Луиза поднесла бутылочку к губам и стала не спеша потягивать воду.

— Я не люблю сплетничать о своих друзьях, Даллас.

— Я коп. Сплетни мне не нужны.

Луиза тяжело вздохнула.

— Как я уже сказала, она из богатой консервативной семьи, которая ее не одобряет. Нужно обладать недюжинной силой характера, чтобы пойти против своей семьи. — Она подняла бутылочку в шутливом тосте, словно салютуя самой себе, и отпила еще глоток. — Со стороны отца родственники Селины — мексиканские аристократы; они и сейчас живут в Мексике, хотя сам он несколько лет назад переехал в Висконсин. А Селина сбежала в Нью-Йорк, обосновалась тут, когда мы еще учились в колледже. Ей нравился этот город, а главное, он на несколько тысяч миль отделял ее от семьи, хотя они и оставались на одном континенте.

Луиза задумалась, пожала плечами.

— В колледже Селина изучала парапсихологию и другие родственные дисциплины: хотела узнать все, что только можно, о своем даре. В отличие от многих других экстрасенсов, она очень рациональная, даже прямолинейная женщина. Ну, что еще?… Она преданный друг. Чтобы поддерживать дружбу десять с лишним лет, нужна настоящая преданность. Она соблюдает этические нормы. Не знаю случая, чтобы она использовала свой дар в корыстных целях или проникала в чьи-то мысли без спроса. Она знала убитую женщину?

— Как она сама сказала, «не в этой жизни».

— Гм… Помню, как мы с ней дискутировали о телепатических связях с прошлым, настоящим и будущим. Знаю, тебе все это чуждо, но это вполне солидная теория, принятая даже в некоторых научных кругах.

— А как насчет личных связей?

— Ты хочешь сказать, помимо дружеских? У нее была связь с одним мужчиной в течение нескольких лет. Он музыкант, автор песен. Обаятельный человек. Они расстались… где-то около года назад. — Луиза опять пожала плечами. — Очень жаль. Он мне нравился.

— Имя?

— Лукас Гранде. Вполне преуспевающий. Выпустил несколько альбомов, регулярно участвует в джазовых фестивалях. Пишет музыку для кино.

— Почему они расстались?

— Вот это уже похоже на сплетню. Это имеет отношение к делу?

— Все имеет отношение к делу, пока я не решу, что не имеет.

— Между ними наступило охлаждение. Они просто больше не были счастливы вместе. Поэтому они расстались, каждый пошел своим путем.

— Это было взаимно?

— Мне не приходилось слышать, чтобы Селина его поносила, как обычно поступают женщины, когда расстаются с мужчинами. Правда, я не так уж часто с ней вижусь — времени нет. Но, насколько я могла судить, она держалась вполне достойно. Они любили друг друга, а потом разлюбили. Повторяю, каждый пошел своим путем.

— Она когда-нибудь упоминала об Элизе Мейплвуд?

— Это та женщина, которую убили? Нет. Я впервые услышала ее имя этим утром в новостях.

— А имя Лютера или Диэнн Вандерли?

— Антиквариат? — Луиза с любопытством подняла брови. — Я с ними немного знакома. Кажется, один мой дядя играет в гольф с отцом Лютера. Что-то в этом роде. Не исключено, что Селина тоже с ними знакома, но это светское знакомство. А что?

— Жертва была их домработницей.

— Вот как? — Луиза вздохнула. — По-моему, ты шаришь в темноте, Даллас.

— Может быть. Но никогда не знаешь, что попадется в руки, когда шаришь в темноте.

— Вы должны очень гордиться, — сказала Пибоди, когда они вернулись в машину.

— А?

— Такое место! — Она оглянулась на приют. — И все это сделал Рорк!

— Угу. Он вкладывает деньги в такие вещи, о которых другие люди даже говорить не хотят.

Когда Ева начала выводить машину со стоянки, Пибоди вдруг положила руку ей на локоть.

— Что?

— Мы ведь теперь партнеры, верно?

— О чем ты никогда не устаешь мне напоминать.

— Но мы друзья? — настаивала Пибоди. Ева забарабанила пальцами по рулю.

— Мне предстоит слезливая сцена?

— У людей есть частная жизнь, и это их законное право. Но, по-моему, друзья и партнеры могут позволить себе облегчить душу перед друзьями и партнерами. Вам ведь не хотелось туда идти?

«Неужели это так заметно? — встревожилась Ева. — Нельзя выпускать это наружу».

— Я же пошла!

— Потому что вы ас, когда надо делать то, к чему душа не лежит. Делать такие вещи, от которых другие убежали бы с визгом. Я просто хочу сказать: если на вас что-то находит, со мной вы можете отвести душу. Вот и все. Дальше меня это не пойдет.

— Ты когда-нибудь видела, чтобы я делала то, что мешает работе?

— Нет. Я только…

— Есть люди, которые могут облегчить душу за душевным разговором и порцией мороженого. Такая уж у них частная жизнь. — Ева стремительно влилась в поток движения, подрезала таксиста и проскочила перекресток на желтый свет. — На то она и частная.

— Ладно.

— Если ты намерена дуться, потому что я не плачусь тебе в жилетку, советую бросить это занятие. — Ева свернула в переулок, понятия не имея, куда едет. — Так всегда поступают копы. Глотают все дерьмо, которое им выпадает, делают свое дело и не ждут, что кто-то погладит их по головке. Мне не требуется все понимающая подружка, и я не собираюсь выворачиваться перед тобой наизнанку. Поэтому давай просто… — Она вывернула руль, запарковалась во втором ряду, не обращая внимания на возмущенный вой клаксонов, и выставила сигнал «На дежурстве». — Черт, черт, черт! Забудь все, что я сказала. Все это было совершенно излишне.

— И вы забудьте об этом.

— Я устала, — сказала Ева, глядя на улицу через ветровое стекло. — Так устала, что витаминный коктейль мне не поможет. А еще я злюсь. И я просто не могу влезать во все причины того, что со мной происходит. Просто не могу.

— Все хорошо, Даллас. Я не обижаюсь. И я на вас не давлю.

— Нет, не давишь, — признала Ева. — Я даже не жду, что ты мне врежешь. Хотя иногда я этого заслуживаю.

— Вы бы дали сдачи, да так, что я бы света невзвидела.

С коротким смешком Ева потерла лицо руками и заставила себя встретиться взглядом с Пибоди.

— Ты моя напарница и мой друг. Хорошая напарница и хороший друг. У меня… промыватели мозгов сказали бы, что у меня проблемы. И мне приходится с ними справляться. Если заметишь что-то в моем поведении, вредящее расследованию, скажи мне об этом прямо. Ничего другого я от тебя не жду. Но в остальном — прошу тебя как напарницу и друга — давай оставим мои проблемы в покое.

— Ладно.

— Вот и хорошо. А теперь давай двигать отсюда, пока нас не вытащили из машины и не разорвали на части.

— Я всей душой за.

Следующий квартал они проехали в молчании.

— Я завезу тебя домой, — сказала Ева. — Нам обеим надо поспать.

— Значит ли это, что вы будете работать над делом дома одна?

— Нет, — улыбнулась Ева. — Я хочу встретиться с Мирой, а потом вернусь домой и тоже посплю немного. Поработаю вечером. Можешь последовать моему примеру, если хочешь. Только проверь алиби Абеля Мейплвуда на ночь убийства.

— Есть. А что мы будем делать с Санчес?

— Я об этом еще подумаю. Утро вечера мудренее.

Поскольку в голове у нее была каша, Ева решила, что это самое подходящее время для визита к промывателю мозгов. Или самое неподходящее. В любом случае, было бы неразумно пропускать или отменять встречу с Мирой. Сама Мира отнеслась бы к этому разумно и спокойно, а вот ее злопамятная секретарша не преминула бы при случае сделать какую-нибудь гадость.

Поэтому, вместо того чтобы растянуться лицом вниз на любой горизонтальной поверхности и погрузиться в столь необходимый сон, Ева уселась в одно из удобных кресел в кабинете Миры и приняла чашку чая, который не хотела пить.

У Миры было тонкое красивое лицо, обрамленное мягкими пышными волосами собольего цвета. Она отдавала предпочтение стильным одноцветным костюмам. В этот день на ней был светлый костюм фисташкового цвета, украшенный тройным ожерельем более насыщенного зеленого тона.

Ее синие глаза всегда смотрели доброжелательно, но при этом не упускали ни единой детали.

— Вы измучены. Неужели вы целые сутки не спали?

— Поспала пару часов. Я выпила укрепляющий коктейль.

— Все это прекрасно, но вам нужен сон. Его ничем не заменишь.

— Он идет следующим в моем списке. Но сначала я хочу услышать, что вы думаете об убийце.

— Буйный, склонный к насилию, причем и буйство, и насилие направлены на женщин. Использование красной ленты, по моему убеждению, не было случайным. Красный цвет — клеймо шлюх. В его отношении к женщинам чувствуется двойственность. С одной стороны, они Шлюхи — их надо использовать, с ними можно не церемониться. С другой стороны, религиозная поза, выбор места указывают, что он их побаивается. Мадонна — королева — шлюха. Судя по всему, он зациклен на символах.

— А почему именно Мейплвуд?

— Вы считаете, что он ее выслеживал? Вы уверены, что она была выбрана не случайно?

— Он ее подкарауливал, я в этом уверена.

— Тут может быть несколько вариантов. Она была одинока и беззащитна; возможно, это сыграло свою роль. А может, для него было важно то, что у нее есть ребенок, но нет мужа. Не исключено, что по своей внешности, по образу жизни, по обстоятельствам она символизировала для него женщину, оказавшую на него влияние. Убийство на сексуальной почве с членовредительством чаще всего происходит, когда исполнитель подвергался побоям или издевательствам со стороны деспотичной женщины. Это может быть мать, сестра, учительница, жена или любовница. Вряд ли он способен или когда-либо был способен поддерживать здоровые сексуальные отношения с женщиной.

— Или он просто ублюдочный отморозок со склонностью к насилию и убийству.

— Да. — Мира спокойно потягивала чай. — Бывает и так. Но всегда есть первопричина, Ева. Реальная или вымышленная, это значения не имеет. Побудительной причиной изнасилования является жажда власти, а не жестокость и уж тем более не секс. Насильственное проникновение ради своего собственного удовольствия, причиняющее боль и вызывающее страх. Убийство возносит эту жажду власти на новый уровень. Убийство — высшая власть над другим человеческим существом. А избранный способ — удушение — является очень личным, даже интимным.

— Я думаю, в этот момент он и словил свой главный кайф. Он задушил ее лицом к лицу. Он наблюдал, как она умирает.

— Я готова с этим согласиться. Мы не можем знать, имела ли место эякуляция, так как следов спермы не было, но я не думаю, что он импотент. Возможно, для него решающим фактором является насилие, а не половой акт. Если бы он был импотентом, мы имели бы гораздо больше повреждений, нанесенных как до смерти, так и после.

— Вырезать ей глаза — это не слабо, — заметила Ева.

— Я думаю, для него это скорее еще один символ. Он любит символы. Он ослепил ее, и она больше не имеет власти над ним, так как не может его видеть… Да, пожалуй, для него это самый важный символ. Он отнял у нее глаза, но не уничтожил их, что было бы проще и быстрее, а сохранил. Глаза важны для него, они имеют некое особое значение.

«У нее были голубые глаза, — вспомнила Ева. — Цвета полевых колокольчиков, как и у ее дочери».

— А может, он просто-напросто врач-окулист?

Мира покачала головой.

— Сомневаюсь, что он способен работать с женщинами — лечить их или хотя бы общаться с ними постоянно. Скорее всего, он живет один, имеет такую работу, которую может делать в одиночестве или в обществе других мужчин. Он педантичен, но в то же время любит рисковать. И еще он одержим гордыней. Он не только изнасиловал и убил женщину в публичном месте, он оставил ее там на всеобщее обозрение.

— «Смотрите на дело рук моих и трепещите»?

— Вот именно! Если Элиза Мейплвуд была для него скорее символом, чем точно обозначенной целью, значит, его работа еще не закончена. Он настолько педантичен, что наверняка уже наметил следующую жертву. Но сначала он должен изучить ее привычки, ежедневный распорядок, наметить наилучший способ добраться до нее.

Ева вздохнула:

— Отец Элизы продержался в качестве подозреваемого секунд десять. У него есть судимости, но, судя по всему, его не было в городе. Мы это проверяем, но не похоже, что им могли двигать такие мотивы.

— Символы не те, — согласилась Мира. — Да, мне тоже так кажется. Если только вы не обнаружите, что эти символы как-то связаны с отношениями между отцом и дочерью, но это маловероятно. Скорее всего, убийца не знал Мейплвуд лично, он просто выбрал ее в качестве символа.

— Я проведу вероятностный тест. Мы пытаемся отследить ленту. Это хорошая наводка. — Ева внезапно помрачнела. — Кстати, что вы думаете об экстрасенсах?

— Ну, поскольку у меня дочь экстрасенс…

— Ах да, верно! — Ева еще на минуту задумалась; Мира терпеливо ждала. — Дело в том, что сегодня утром у меня была посетительница…

И она рассказала Мире о Селине Санчес.

— У вас есть причины сомневаться, что она говорила правду?

— Никаких, если не считать того, что я не склонна верить в переселение душ и тому подобную чепуху. Я ее проверила, вроде бы все чисто. Обидно признавать, что она мой лучший источник.

— Вы примете ее еще раз?

— Да. Личным предубеждениям и пристрастиям нет места в работе. Если она даст мне информацию, я ее использую.

— Было время, когда вы были точно так же не расположены общаться со мной.

Ева бросила на нее взгляд исподлобья.

— Ну, на то была другая причина. Вы всегда видели куда больше, чем меня устраивало.

— Возможно, я до сих пор вижу больше, чем вам хотелось бы. Вы выглядите не только измученной, Ева, вы чем-то огорчены.

Было время, когда она просто пожала бы плечами в ответ на эти слова да с тем и ушла бы. Но с тех пор они с Мирой проделали вместе долгий путь.

— Оказалось, что Луиза Диматто ее знает. Ну, эту ясновидящую. Школьные подружки. Мне надо было расспросить ее об этом — и я поехала в «Дочу».

— Вот как…

— Типичная реплика промывателя мозгов! Вот как. — Ева отставила нетронутую чашку в сторону, встала и начала расхаживать по кабинету, бренча мелочью в кармане. — И система работает! Это я о «Доче». Просто поразительно, чего Рорку удалось добиться. Еще более поразительно, зачем он это сделал. Отчасти, конечно, ради себя, ведь его самого жизнь изрядно потрепала, когда он был ребенком. Отчасти ради меня — главным образом ради меня, из-за того, что мне пришлось вынести. Но еще больше ради нас обоих. Ради того, чем мы стали сейчас.

— Вместе.

— Господи, я люблю его больше, чем… Это невозможно — так любить кого-то! И все же, зная, какую грандиозную работу он проделал, зная, что он ждет от меня участия, зная, как для него это важно, я всеми силами избегала визита в приют.

— Думаете, он не понимает — почему?

— Да, он понимает. И это тоже невероятно — как он меня понимает. Это замечательный дом, доктор Мира, и название как раз подходящее. Но все время, что я провела там, мне было плохо. У меня сердце болело, меня трясло, мне было тошно и страшно. Мы хотелось уйти, держаться подальше от этих женщин с их синяками, с их беспомощными детьми. У одной девочки была сломана рука. Ей было лет шесть. Я не умею определять детский возраст…

—Ева!

— Я прямо чувствовала, как ломается кость. Я это слышала! Мне хотелось рухнуть на пол и закричать. Я еле удержалась.

— И вы стыдитесь этого?

Стыдилась ли она? Ева не была в этом уверена. То, что она ощущала, было похоже на какую-то нездоровую смесь стыда и злости.

— Надо же когда-то избавиться от этого, — пробормотала Ева.

— Почему?

Ошеломленная Ева воззрилась на Миру в недоумении.

— Ну… потому что надо это преодолеть.

— Избавиться или преодолеть? Это совершенно разные вещи. — Мире очень хотелось подойти и обнять Еву, но она понимала, что это неуместно и будет неправильно понято. — Да, вы должны постараться это преодолеть. Выжить, жить нормальной жизнью, быть счастливой, плодотворно работать. Вы всего этого добились. Нет, вы добились гораздо большего! Но вы не должны пытаться избавиться от своего прошлого. Вы не можете забыть о том, что вас били, мучили, насиловали. Вы требуете от себя большего, Ева, чем от кого бы то ни было на свете.

— Но я не должна была так реагировать! «Доча» — прекрасный дом…

— И в этом прекрасном доме вы увидели ребенка, которого кто-то пытался сломать. Вполне естественно, что вам стало больно. Но вы не ушли.

Ева вздохнула и снова села.

— Пибоди что-то почувствовала. Когда мы вышли, она заговорила о дружбе, сказала, что готова выслушать, если я захочу выговориться. И как, по-вашему, я отреагировала?

— Откусили ей голову, я полагаю, — предположила Мира с легкой улыбкой.

— Точно. Я устроила ей головомойку. Выдала ей по полной программе: не суй нос в чужие дела, твой номер шестнадцатый, молчи в тряпочку и так далее. Все это дерьмо само собой выпрыгивало у меня изо рта!

— Я думаю, вы извинитесь перед ней.

— Уже извинилась.

— Вы с ней давно уже вместе работаете и дружите помимо работы. Вам стоит подумать о том, чтобы рассказать ей правду. Хотя бы часть.

— Не понимаю, какую пользу это могло бы принести каждой из нас.

Мира лишь улыбнулась в ответ: — Что ж, вам будет о чем подумать. Езжайте домой, Ева. Вам необходимо поспать.