Марк
— Я что-то пропустил?
— Нет, тебя ждали, Марк Валентинович. Ну скажи сначала ты, за что студента ударил?
— С превеликим удовольствием, — зло улыбаюсь, наслаждаясь стушевавшимся выражением лица выродка. Сейчас ему страшно, зато девчонок бить не страшно, — Начну сначала, Борис Петрович. Сижу я, значит, в пятнадцатой, бумаги просматриваю. Забегает ко мне студентка Арина Туманова и говорит, что её подругу другую мою студентку, бьют в холле второго этажа…
— Я её и пальцем не тронул! — орет выродок.
По роже я ему уже съездил, теперь надо сделать всё правильно.
— Я подобные провокации пережевал и выплюнул ещё в семнадцать, — поворачиваюсь к нему, — так что не советую выводить меня на эмоции.
— Это угроза?
— Молодой человек, — тормозит его Боря Петрович. Он и сам не рад во всем этом учувствовать, по лицу вижу, — напомните-ка имя.
— Илья. Кушилин Илья. И я требую увольнения вот этого вот, — тычет на меня пальцем.
— Так вот, Кушилин Илья, ты бы помолчал да послушал. Видимо, не понял еще, что за люди сидят перед тобой? Ничего, потом… как это у вас говорят… погуглишь, тогда может и поймешь, — и переводит взгляд на меня, — Марк Валентинович, продолжайте, а Вы, Илья, гонор поубавьте.
— У Таисии на шее красные отметины. Фото у меня в телефоне, — вижу, как выродок бледнеет, — не буду отрицать, дважды дал ему по морде. Так если родители не справились, я помогу. С особым трепетом и заботой, — ухмыляюсь, глядя на скисшую рожу, — Если хотите, отвечу. Но парня нужно исключать. Сегодня одна студентка, завтра другая. Мы тут что, уголовников обучаем? К нам потом детей отправлять учиться бояться будут, — впечатление мои слова производят самое нужное.
— А вы что скажите, Илья?
— А что сказать? Я выяснял отношения со своей невестой. Да, припугнул, придушил немного. Но это почти моя жена! Я могу с ней делать всё, что захочу. Главное, чтобы нас это устраивало, всех остальных не касается, — смотрит на меня в упор, а я невольно кулаки сжимаю. «Не здесь. Не сейчас», — пытаюсь успокоиться.
— Скажи мне, Илья, — не выдерживаю, — ты что-нибудь слышал об уголовной ответственности за насилие вообще и за домашние насилие? Или о Стамбульской конвенции? Не отвечай, — взмахиваю рукой, призывая к молчанию, — женщина — это не собственность. Она равная.
— Ваша позиция нам ясна, — добавляет Рябов, недовольно поджав губы, — Можете идти.
Едва за выродком захлопывается дверь, декан достает початую бутылку коньяка и снифтер. Наливает, пьет.
— И что мне с тобой делать, Аланьев?
— Могу написать по собственному, — пожимаю плечами.
— По собственному! Как у вас всё просто! Чуть что, по собственному…
— Ты мне уже полгода замену ищешь, Боря Петрович, так что… — чего он ждет? Чтобы я раскаялся? Так я знаю, что прав. Вернуть время, и я сделал бы то же самое.
— Так что, что?! Потому и не нахожу, что как преподаватель полностью меня устраиваешь! Да и ты мозги в тонусе держишь! По собственному! — возмущается, быстро жестикулируя, — Бить-то зачем, Марк?
— Да потому что зверею я, когда вижу такое! — бью ладонью по столу, — Ты слышал, что он тут лепил?
— Слышал… у неё что, родителей нет? Вступиться некому? — глубоко вздыхает, успокаиваясь. Я тоже.
— Есть, но судя по всему… не знаю… — я не собираюсь это с ним обсуждать.
— Мда. Парня на отчисление, завтра выясню на каком факультете он учится и поговорю с кем надо. А тебе выговор, извини уж, Марк Валентинович. Но должен, что делать…
— Без проблем, — киваю и встаю. Разговор окончен.
— Один вопрос, Аланьев. Ты к девчонке отношение имеешь?
— Да, — отвечаю предельно честно.
— Не трогай его, пока числится за нашим вузом, — просит, имея в виду Илью, — Что потом — твоё дело.
— Без проблем, — повторяю, и пожав ему руку, выхожу из кабинета.