Его глаза захватывают меня в плен, и я мечтаю оставаться в заложниках подольше для тщательного изучения их зелени. Он касается губами моих. Не сопротивляюсь, потому что прервать его кажется подобно смерти. Безумие какое-то.
— Всё, как я запомнил, — шепчет, гладя мои скулы, — Потрясающе сладкая, с тёрпким послевкусием, — захватывает мочку уха, — Вишня. И пахнешь вишней, — проводит носом по шее, а после меня пронзает разряд. Губы. Его губы на моей шее. — Ты безумие…
— Стой, — отшатываюсь. Вскакиваю со стула, обнимаю себя руками, в надежде скрыть подрагивающие пальцы, — У меня есть парень. Я не свободна. Возможно, тебе все-равно, но мне нет. Нет, понимаешь? — осознаю, что мечусь со стороны в сторону, кода Марк берет мои ладони в свои.
— Шшш, тише- тише, девочка. Я понял. Хорошо. Иди ко мне, Тая, — нежно, не настаивая, обнимает, и его руки словно весь мир от меня отгораживают, — Вот так, успокаивайся, а потом мы поедим. Не зря ведь ты всё это выбирала, верно? Всё хорошо, малышка, — гладит меня по волосам. Я бы навечно осталась в этих объятиях, если бы могла.
Ощущаю прикосновение губ к макушке и поднимаю голову. Он внимательно вглядывается в лицо, закладывая за ухо прядь волос.
— Невыносимо красивая нежная Вишня, — шепчет еле слышно.
— Ты путаешь мои мысли, — признаюсь.
Глаза в глаза. Мои руки на его плечах, а его — на моем лице и талии. Между нами — шёпот. Шёпот, откровенность и признание.
Марк закрывает глаза и запрокидывает голову. Когда он смотрит на меня снова атмосфера, между нами, уже другая.
Сама прекращаю то, что желаю продолжить: делаю шаг назад, прерывая объятия. Отхожу еще, но он ловит мою руку и ведет к столу. Усаживает, наливает в стаканы сок и берет приборы.
Повторяю процедуру чисто механически, настроение испорчено. Не могу объяснить. Знаю, что все сделала правильно, но счастья мне это не приносит.
— Прости… — смотрю в тарелку.
— Прекрати, — слишком резко звучит для насыщенного нервами вечера. — Тебе не за что извиняться, Тая. Я взрослый мужик и верная женщина вызывает во мне лишь уважение. А вот осел, отпустивший тебя одну и не утруждающий себя звонком вызывает лишь неприязнь. Не знаю, где мозги у этого парня.
— А он и не хотел отпускать. Просто путевку подарили родители. Он пытался заставить меня отказаться, но отношения лишь больше разладились.
— То есть он еще и обиделся на тебя за это? — вскидывает брови Марк, в усмешке приподымая уголок рта.
— Илья сложный человек, но не плохой, — да, я полностью согласна с ним, но глупое упрямство заставляет меня защищать своего парня.
— Конечно, просто особенно счастливой ты не выглядишь. Но он твой выбор, поэтому… — отпивает сок.
— Родительский, — слова срываются с губ раньше, чем успеваю подумать.
—Прости, что? — резко поворачивает голову мой собеседник.
— Мои родители считают его идеальной партией… — бормочу. Мне не следовало говорить это.
— И что? Они могут желать тебе в мужья хоть инопланетного жителя, решать –то все-равно тебе.
— Нет, ты не понимаешь. Я не могу отказаться, ясно?! — Марк расплывается, и я отворачиваюсь, чтобы он не видел моих слез.
Мужчина отодвигает свое кресло, берется за подлокотники моего и поворачивает к себе. Мы сидим впритык, его руки на моем подбородке заставляют поднять голову и смотреть в глаза.
— Почему не можешь? Что такого случиться, если ты откажешься?
Не скажу. Я никогда и никому в этом не признаюсь. Потому что это стыдно. А я хочу прекратить невольно запущенный мной процесс жалости.
Я хочу пожить так, как хочу я хотя бы немного. Хочу чувствовать. Хочу быть собой. И все это легче всего удается рядом с ним. Отец никогда не узнает об этом. Никогда.
— Поцелуй меня…
Сладости поцелуя, как пишут в книгах, я не ощущаю, как и в прошлый раз. Порок и возбуждение — вот описание его губам. Правильность его рук на моем теле не делась никуда, а желание в его глазах настолько отчетливо, что я ощущаю себя самой прекрасной женщиной этого мира. Именно женщиной, не ребенком. Самой красивой, самой сексуальной, а главное — его. Он сейчас мой, и всё, чего я хочу — дарить себя ему в ответ. Неизвестно сколько у нас времени: секунда, час, век, мы только начали поцелуй, а мне уже мало. Он моя вода, так же необходим. Я ощущаю это на каком-то животном уровне и не понимаю, где норма.
Поцелуй всё длится, распространяя жар по всему естеству, а его руки исполняют порочный танец на моём теле. Он точно знает, где касаться, потому что я выгибаюсь сильнее и сильнее под его ладонями, осознавая сладость мысли, что уклоняюсь от неизбежного. Наша игра продолжается. Нам нравится. Не желая оставаться в долгу, провожу руками по его плечам вниз, глажу грудь через белую футболку. Его руки — отдельный вид искусства: мышцы и вены, черт... Хочу нарисовать.
Ох… нет… позже…
Я не помню, как мы поднялись с кресел, но помню, как его пальцы стянули с меня лонгслив, и он быстро оказался у наших ног. Сдавать назад было бы поздно, даже если бы я желала, а я желала продолжать.
Он ведет влажную дорожку от подбородка по шее к ключице, и захватывает в сладкий плен нежность левой груди.
— Аххх, — сдерживаться не хватает сил, а я не знаю нравится ли ему моя открытость. Но увидеть его реакцию не могу. Его губы продолжают экзекуцию, не давая возможности отрыть глаза от чрезмерного удовольствия.
Он лишает воли, лишает мыслей…
Я чувствую только то, что он желает отдать мне. Его руки изучают мой позвоночник, спускаясь к заднице и сжимают ее. В сумме с губами, которые играют с моей правой грудью ощущения невероятные, и мой стон становится громче. Я закусываю губу, а мыслей хватает лишь на то, чтобы задрать его футболку и коснуться пальчиками пресса. Восемь. Кубиков восемь.
— Чувственная девочка… — обдает тёплым дыханием ушную раковину, пока его пальцы беспрепятственно минуя плоский живот, скользят под резинку моих трусиков. Второй рукой Марк придерживает меня, не дает вырваться из сладостного плена, и я хнычу от остроты ощущений.
— Ещё, пожалуйста, ещё, — всхлипываю, не осознавая, что произношу.
Слышу рык, сильные ладони подхватывают меня, и я ощущаю прохладу постели. Она остужает мой разгоряченный рассудок, но сомнений нет.
Да, я мало знаю его. Но всё, чего я сейчас желаю: чтобы он продолжал.