По следам легенды

«Только вместе с великим Советским Союзом мы сможем отбить агрессию фашизма!»

В следующий свой приезд в столицу Чехословакии Олекса поразился переменам, которые в ней произошли. Город вроде бы спокойно дремал под солнцем, но это было обманчивое спокойствие. Тревога витала в воздухе. Заметил Олекса и плакаты с обличьем Гитлера, и группки молодых людей в коричневых рубашках, кожаных куртках, подкованных сапогах. Кто они, откуда вынырнули?

Вот почти лицом к лицу он столкнулся с типом со свастикой на нарукавной повязке, еще один, вот дружно вскинулись руки в фашистском приветствии.

Полицейский отвернулся — это его не касалось. Какая-то дамочка всхлипнула от восторга: «Ах, какие славные!» Прохожие молча обходили группку молодых последышей нацистов, как видно, приехавших на «экскурсию» из Судет.

Олекса вскоре понял, почему они толкутся именно здесь: рядом был киоск, торгующий нацистской литературой и символикой — газеты, журналы, нацистские значки, свастики всевозможных размеров и… короткие дубинки, цепи.

— Можно вот это? — спросил Олекса у продавца, явно из «ветеранов», со шрамом через низкий покатый лоб. Киоскер проследил за его взглядом, протянул массивную цепь с гирькой.

Олекса повертел ее, не зная, как используется эта штука.

— Не так, — киоскер смотрел на странного клиента свысока. — Ганс! — окликнул он одного из молодых. — Покажи!

Ганс умело намотал цепь на ладонь, гирьку зажал в кулаке, кулак упрятал в рукав куртки и вдруг развернул плечи, рука его взметнулась, гирька просвистела в сантиметрах от головы Олексы.

— Ов-ва! — удивился тот. — Можно попробовать?

Он вроде бы неловко намотал цепь, подражая Гансу, взгляд его упал на десяток бюстиков Гитлера, выставленных киоскером напоказ на прилавок. Олекса озорно подмигнул бюстикам, все еще неуклюже разворачиваясь корпусом с отведенной в сторону рукой, и вдруг пружинисто выбросил цепь — гирька смела бюстики на мостовую, как коса сметает бурьян…

— Славянская свинья! — взвизгнул киоскер. Юнцы бросились к Олексе, он отступал, размахивая цепью, осматриваясь, прикидывая, как скрыться.

Внезапно рядом с ним притормозил грузовик, и чья-то крепкая рука почти силой втащила его в кабину. Грузовик рванул на красный свет, мимо полицейского на перекрестке, который демонстративно смотрел в противоположную сторону.

Минуту ехали молча, Олекса пытался успокоиться, шофер искоса посматривал на своего неожиданного пассажира.

— А если бы они тебя прирезали? — спросил.

— Об этом не подумалось, — чуть смущенно ответил Олекса. Ему вроде было и неловко за мальчишескую выходку, но в душе он был собою доволен.

— С такими головорезами шутки шутить опасно. И откуда они выползли? — неожиданно сказал шофер то, о чем раньше размышлял Олекса.

— Пятая колонна прокладывает дорогу главным силам. И не шутки это — кто-то ж должен дать их фюреру по морде…

Шофер снова неожиданно сказал то, о чем думал, в чем был убежден и Олекса:

— На это способны только русские… Тебе куда?

— К парламенту, если не затруднит.

— Депутат? — недоверчиво спросил шофер.

— Он самый.

— От коммунистов?

— От них.

— Тогда понятно.

Грузовик притормозил неподалеку от парламента.

— Дальше не пустят. — Парень пожал Олексе руку.

— Дойду…

Он добился на этом заседании слова. Поднялся на трибуну и гневно бросил в зал:

— Фашисты и их прихвостни, платная агентура и предатели народа действуют уже почти открыто. Цель их ясна — коричневое господство над Европой, а потом и над миром. Разве можно не видеть этого? Разве можно не замечать больше грозу над нашими народами? Гитлер, этот кровавый мясник, не сегодня завтра двинет свои полчища против Чехословакии… Только вместе с великим Советским Союзом мы сможем отбить агрессию фашизма… Наш лозунг, призыв каждого честного человека — за мир и хлеб, против угрозы войны и фашизма!

Под аплодисменты одних, свист и улюлюканье других Олекса покинул трибуну. Во время перерыва к нему подошел Фучик.

— В честь блестящей речи приглашаю депутата товарища Олексу в рабочую пивную «Под звездой». Бывал там?

— Нет.

— Тогда тем более надо пойти.

Пивная находилась в старом подвале и была из разряда тех, в которых проводит вечера рабочий люд. Юлиус и Олекса расположились за угловым столиком, отсюда хорошо просматривался весь зал, невысокие подмостки — сцена. Вскоре началась развлекательная программа — артисты, по всему было видно, — самодеятельные, из рабочих клубов. Певица и небольшой оркестр исполнили несколько народных песен. Был еще жонглер с булавами.

— Ты понимаешь, — горячился Олекса, — такая меня злость взяла, когда увидел, как они в открытую, не таясь, суют прохожим фашистскую погань, кастетами торгуют. Может, и оружие у них найдется, если поискать?

— Вполне вероятно, — согласился Фучик. — Наглеют фашистские прихвостни с каждым днем. Глинковцы уже примериваются, как пройдут маршем по Праге… Смотри на сцену, — вдруг сказал он.

На сцену выскочил актер, удивительно точно загримированный под Гитлера. Такая же липкая прядь упала на глаз, блуждающий взгляд, суматошные движения… Он носился по подмосткам, словно бешеный: вскидывал руку в фашистском приветствии, немо открывал узкогубый рот — произносил «речь», приплясывал в экстазе.

— Ух ты… — удивился Олекса.

— Полиция уже трижды штрафовала владельца пивной за этот номер.

«Гитлер» в припадке бешенства большим мясницким ножом кромсал карту Европы. И вдруг он увидел в зале хрупкую, тоненькую девушку, поманил ее пальцем. Девушка с веночком простеньких цветов на голове испуганно попятилась, попыталась укрыться в глубине зала. «Гитлер» выкрикнул что-то хриплое, угрожающее, и тогда она поднялась на сцену, начала танцевать какой-то свой танец, медленный и грустный, то приближаясь к «Гитлеру», то отдаляясь от него. Она боялась, ее сковывал ужас.

— Кто она? — шепотом спросил Олекса.

— Не знаю… — ответил Юлиус, — может, Судьба, может, История. Или просто: «Гитлер и жизнь»… Смотри…

«Гитлер» все больше выходил из себя, злобно плевался слюной, челка совсем закрыла глаз, а девушка печальным танцем о чем-то его умоляла, наверное, о пощаде и милосердии.

Бесноватый настиг ее, сорвал веночек, бросил на ее волосы терновый венец, ей удалось ускользнуть, и он снова погнался за нею, рассекая воздух ножом. Жадно и цепко рвал он на девушке одежду, и танец девушки уже напоминал агонию обесиленного, вконец загнанного человека. И вот уже руки у нее связаны колючей проволокой, свет стал красным, потом багровым, с потолка спустилась веревочная петля, и «Гитлер» набросил ее на шею девушке, толкнул ее на пол и наступил сапогом на поверженную.

— Такое может случиться и с нашей Прагой, — произнес мужской голос где-то там, в глубине сцены.

Аплодисментов не было. Были угрюмые лица рабочих, тревога и боль.

Олекса и Юлиус долго гуляли в тот вечер по Праге, поднялись к Вацлавской площади.

— Кажется, мы приблизились к финалу, — сказал Юлиус.

— Да, развязка наступит не сегодня завтра, — согласился Олекса. И напомнил: — У меня через два часа поезд.

— Я не смогу тебя проводить. Время тревожное, должен быть в ЦК…

— Не обижусь, — ответил Олекса. — Только вот что: давай попрощаемся, побратим мой дорогой. На всякий случай…

Они обнялись. Было поздно — выключилось вечернее освещение Вацлавской площади. Она внезапно погрузилась в темень…