По следам Марко Поло

Глава 10. Афганистан

Точный маршрут Марко Поло на севере Афганистана можно установить только в том случае, если будут найдены новые данные относительно его путешествия, с которыми можно было бы нарисовать более достоверную картину. Главное затруднение — чрезвычайная неопределенность отчета, который Поло дает о своих передвижениях на этом отрезке пути.

Причиной этому, возможно, то, что Марко был в это время слишком болен, чтобы описывать окружающий его мир, ибо один из вариантов «Описания мира» констатирует: «Мессер Марко болел в этих местах год». Но дыры в повествовании могут быть заполнены точными и обоснованными данными.

Несомненно, что всякий караван, поднимающийся из солончаков Деште-Лут, рано или поздно должен прийти к водам Герируд. Там, где эта река течет к западу от отрогов Гиндукуша, ее долина расширяется, образуя естественный коридор. Крупнейшим населенным пунктом этого коридора, протягивающегося с запада на восток, является Герат, расположенный там, где Герируд выходит из гор. Из Герата караванные пути на Восток идут вверх по течению Герируд до Кабула, на северо-восток — через перевалы Паропамиза к Балху и к Самарканду, на запад — в Иран и на север — к пустыне Каракум. Уже в IV веке до рождества Христова Александр Великий понял ключевое местоположение Герата и, прежде чем отправиться в бесславный поход в Дрангиану, основал здесь город Александрию Арианскую. Марко Поло должен был пройти в нескольких милях от Александрии, известной всему миру. Однако он ни разу не упоминает о ее существовании. Причиной этого странного умолчания следует считать ужасающее опустошение, следствие нашествия Чингисидов. За сорок лет перед тем, как Поло проходил в этих местах, армия в восемьдесят тысяч человек под предводительством Чингисхана перешла Оке и обложила Герат. Город сопротивлялся шесть месяцев, но наконец озлобленная монгольская орда сделала пролом в стене и ворвалась внутрь, предавая все на своем пути огню и мечу. Когда все было кончено, из полутора миллионов жителей города остались в живых самое большее сорок человек. Армия Чингиса разлилась по Персии, а целая провинция лежала разграбленной и полумертвой. Поэтому здесь не могло быть ничего, что стоило бы занести в путевой дневник, когда семья Поло мирно путешествовала по караванному пути в долине, исключая горстку запуганных и жалких крестьян, старающихся возвратить те условия существования, какие были у них до прихода монгольского войска.

Путь, которым двигался Александр, все еще существует, и в самую знойную пору лета долина Герируд вьется, как лента изобилия. Дорога, покрытая гравием, которая идет из Ирана, змеится вокруг невысоких утесов, увенчанных маленькими деревушками. Низкие берега реки усеяны огромными стадами верблюдов, пасущихся по брюхо в высокой траве. Время от времени река сворачивает в сторону, и дорога мчится по равнине, похожей на степь, а рокот мотора заставляет взлетать стремительно махающих крыльями соловьев. В одном месте главная дорога пересекает реку по горбатому древнему мосту с несколькими забитыми всякой дрянью и высушенными солнцем арками, старыми, как мир. В этих местах Афганистана путника, путешествующего по древним дорогам, не может не посетить мысль, что здесь история как бы остановилась.

Но в самом Герате магия сельской местности исчезает. Современный город может похвастаться немногим. Он находится между днями былой славы и современным прогрессом. С одной стороны, видишь чудесные старые обнесенные стенами дворики, с другой — грохочут русские грузовики, обгоняя такси, запряженные конями, гривы коней украшены пластиковыми цветами. Даже яркие тюрбаны горцев с ястребиными хищными чертами сделаны из нейлона. Везде легко узнаешь русских специалистов, ибо это их сфера влияния, а иностранцы ходят в официальных костюмах, состоящих из панамы и хлопчатобумажной двойки. На базаре русские женщины, совершенно одинаково одетые в совершенно одинаковые платья и шарфы, повязанные на головах, торгуются с неумолимой непреклонностью, бегло говоря на афганском. Эти жены — источник большого огорчения местных лавочников, ибо трудно переспорить стокилограммовую жену инженера, которая имеет весьма четкое представление о своем еженедельном бюджете.

Всякий иностранец при въезде в Герат должен незамедлительно зарегистрироваться в главном полицейском управлении. Здесь полицейский чиновник в штатском листает ваши бумаги и говорит, что обыкновенное туристское разрешение действует две недели. На его столе стоят ровными высокими прямоугольниками блестящие, незапятнанные русские паспорта, их непорочное тиснение резко контрастирует с потускневшими голубыми обложками очень редких британских документов. Русские, впрочем, не обязаны являться в управление, чтобы доказать свою личность.

Полицейский, кажется, с трудом поверил тому, что я не имел никаких планов в Афганистане, кроме воссоединения с Майклом и Стэном с последующим следованием по пути давно умершего путешественника. К туристам относились в Афганистане недоброжелательно, полицейский департамент был завален делами, и туристов считали дополнительной нагрузкой. Но хуже всего то, что мне незамедлительно запретили ехать в Кабул по северной автомагистрали. Это был сильный удар: северная дорога проходит ближе всего к пути Поло. С точки зрения официальных властей самым безопасным способом отношений с нежелательными гостями было сбыть их как можно скорее в столицу, для которой такие паразиты были своими. В целях пущей безопасности полицейский капитан приставил ко мне «переводчика», английский язык которого был так же дурен, как мой местный, и который был гораздо более озабочен тем, чтобы следить за мной, нежели моими языковыми проблемами.

Полицейский надзор за независимым путешественником — вещь совершенно естественная, и, конечно, полиция только исполняла свой долг. Тем не менее непрерывное внимание эскорта чрезвычайно раздражало. Прежде всего, невозможно избавиться от золота, которое я привез из Ирана. Еще неприятнее было представление, которое мой страж устроил с конными такси. Так как нога все еще беспокоила меня, я не мог ходить на большие расстояния, и всякий раз, когда я подзывал какую-нибудь из многочисленных двуколок, у моего локтя появлялась верная тень. Когда я садился в двуколку, мой сопровождающий вспрыгивал за мной, а когда я указывал извозчику, куда ехать, мои указания тотчас же перенаправлялись, и мы, грохоча по мостовой, отправлялись в более уместные районы, определенные профессиональным выбором моего стража. Маршрут нескольких наших коротких увеселительных прогулок всякий раз делал петлю и оканчивался, как бы случайно, у недостроенного корпуса гостиницы «Герат». И здесь всякий раз мой спутник вкрадчиво предлагал отдохнуть, указывая, что мне нужен долгий отдых.

После этой детской комедии, сыгранной три или четыре раза, я был сыт по горло нечестными правилами игры, а больше всего мне надоело платить за нежелательного попутчика. Последний круг оказался самым длинным и обошелся мне дорого, поэтому, когда мы опять приехали к гостинице, я воспользовался благоприятной возможностью и скользнул внутрь, оставив моего путника расплачиваться с алчным извозчиком. Пока он пытался сбить цену, я улизнул из гостиницы черным ходом и отправился наслаждаться более привлекательными и менее официальными сторонами Герата.

Сердцем города был базар, и в этом смысле Герат все еще оставался великим рынком. Вокруг базара были открытые стоянки для караванов, здесь между грудами поклажи надменно стояли верблюды, ожидая владельцев, сбивавших цену на товары, которые они потом повезут в горные деревушки. Центр базара составляла паутина узеньких переулков, в каждом из них продавали конкретную разновидность товара. Грохот, стоявший в переулке медников, и запах кебабов, жарившихся на тонких вертелах над жаровнями, наполненными углем, — все это было такое же, как и на центральных базарах Стамбула и Исфагана. Особая черта гератского базара, которая делает его именно афганским, — десятки и десятки торговцев каракулем. Двери их лавок сплошь завешаны связками наполовину высушенного руна молоденьких барашков. Внутри на полках рядами стояли афганские шапки из коротко стриженной кудрявой овечьей шерсти, окрашенные в серебристый, коричневый или черный цвет. На центральном прилавке тоже шапки, здесь они натянуты на деревянные формы, так как лучше всего смотрится шапка, когда она точно по размеру подходит владельцу.

В переулках, где продавали свой товар торговцы каракулем, находились и лавки торговцев шкурами. Двери их лавок украшали шкуры горных леопардов, но предмет главного спроса — великолепные шкуры взрослых афганских овец. Роскошная шерсть этого руна свисала мягкими белыми шелковистыми прядями от трех до четырех дюймов длиной. Из этих кож делают рукавицы, коврики, жилетки, мягкие туфли с загнутыми носами и прочее.

Кроме того, из руна самого высокого качества жители высокогорья, где температура никогда не поднимается выше нуля, шьют великолепные зимние куртки. Толстый слой шерсти защищает в самую ужасную погоду. Рукава закрывают руки до кончиков пальцев, а подол опускается до колен. В более изысканных вариантах кожа окрашивается в яркие цвета и после украшается серебряными галунами и вышивкой.

Бродя по извилистым переулкам базара, я очень скоро почувствовал, что что-то не так. Этот базар чем-то отличался от базаров Турции и Ирана, и я некоторое время не мог понять, чем именно. Потом я внезапно осознал, что не был центром внимания. На этот раз толпа не останавливалась, чтобы поглазеть с праздным любопытством на странного чужеземца. Афганцы не проявляли заметного интереса, не толкали меня и не хлопали одобрительно по плечу. На гератском рынке встречные бросали на меня один-единственный взгляд и после с достоинством проходили мимо. После месяцев утомительного внимания, которое выказывали мне толпы местных жителей, это казалось отчасти необыкновенным.

Было странно сидеть в местной чайхане, в которой воздух сильно пах гашишем, и видеть кругом безразличных людей. В гостинице, в которой находилась чайхана, присутствие путешествующего иностранца прошло незамеченным, и жизнь шла своим чередом. Еще оставалось время для приготовления ужина для постояльцев, и повар резал овцу — из породы тех знаменитых курдючных афганских овец, о которых Марко писал, что они «велики, как ослы, и у них курдюки такие толстые и пухлые, что весят, верно, добрых тридцать фунтов. Это прекрасные, чрезвычайно откормленные животные, и их мясо очень вкусно». Курдюки, свисавшие с зада овец, казались, разумеется, странными европейскому глазу и напоминали средневековые басни об овцах, курдюки которых так жирны и тяжелы, что, прежде чем погнать овец на пастбище, к ним привязывали сзади специальные тележки.

Техника превращения вопящей и испуганной овцы в жирный ужин доведена до совершенства. Нож вонзается в шейную артерию, незамедлительно отправляя животное на тот свет. После, совершенно не обращая внимания на мое присутствие, повар сделал над копытом животного маленький надрез и начал дуть в него. Постепенно тело начало надуваться, как баллон, а затем в рану над копытом стал дуть помощник повара. Когда решили, что дуть довольно, повар вонзил в брюхо овцы нож и выпустил внутренности одним движением. Вслед за этим сняли шкуру — как перчатку, свободно держащуюся на руке, так как воздух отделил кожу от плоти. Большая часть внутренностей осторожно вынули и положили рядом для дальнейшего использования, а тело было мгновенно изрублено на куски, которые опустили в котел. Весь процесс занял не более десяти минут.

К несчастью, власти не были расположены к тому, чтобы дозволить мне наслаждаться свободными прогулками по Герату, и, когда я в конце концов возвратился в свою гостиницу, меня уведомили, что я должен улететь ближайшим самолетом в Кабул. У меня оставалось время, чтобы послать телеграмму в британское посольство в Кабуле, для передачи Стэну и Майклу, чтобы уведомить их о моем стремительном прибытии, хотя я не имел ни малейшего представления, в какой точке Евразии они сейчас находятся. К счастью, хотя дороги в Афганистане дурны, а железных дорог вовсе нет, телефонный сервис здесь прекрасный. Телефонный провод соединяет все города, он тут своего рода жизненный нерв. Сперва меня поминутно удивляла хорошая осведомленность местной полиции относительно туристов, но позже я узнал, что почти во всех случаях главные сведения получают из прослушивания телефонных разговоров.

На почте я столкнулся с тремя американскими инспекторами, работающими в рамках программы иностранной помощи Афганистану, которые приехали с севера в русскую зону, чтобы получить жалование и почту. После обычных приветствий я был ошеломлен, узнав о том, что тремя днями ранее и пятьюстами милями южнее эти самые американцы встретили двух других англичан, одетых в мотоциклетные куртки и сапоги. Я не сомневался, что они видели Стэна и Майкла и, благодаря этому подарку судьбы, узнал точное местоположение моих коллег — в первый раз с тех пор, как они оставили меня в Тегеране.

Но таинственная восточная система передачи слухов, о которой я не знал, работала и в обратном направлении, обеспечивая Стэна и Майкла устойчивым потоком сведений о моих передвижениях. В Кермане и везде где бы то ни было местные крестьяне с благоговейным страхом сообщали им, что видели безумного одинокого инглези, уезжающего в горы на верблюде; некоторые говорили, что инглези ехал на осле. Инглези был хром, говорили крестьяне, а за спиной висели костыли. Они были удивительны, эти слухи, обросшие небывалыми подробностями от постоянного повторения, и я тоже вспомнил одну встречу со смятенным искателем нефтяных месторождений. Никто не верил его рассказу о том, что однажды, когда он ехал на своем джипе по пустыне, на вершину песчаной дюны внезапно вылетели две сверхъестественные фигуры, сидящие на избитом мотоцикле, с ревом пронеслись мимо него на убийственной скорости и исчезли так же таинственно, как и появились. У меня не хватило духа разрушить красивую историю прозаическим объяснением.

В некоторых случаях на Востоке слухи, кажется, летят быстрее самолетов и оказываются вернее, чем расписание их движения. Три дня я ожидал в тени джипа рядом с гератской взлетно-посадочной полосой, пока водитель с надеждой крутил колесики радиосистемы «земля-воздух», или, что было более умно, прислушивался к звуку приближающихся самолетных двигателей. Даже мой верный полицейский сторожевой пес начал выказывать признаки раздражения и скуки, в то время как я, со своей стороны, по преимуществу предавался новоприобретенному хобби контролируемого сна.

Едва ли есть более необходимая особенность психики из тех, что требуются путешественнику, направляющемуся на Восток, чем способность по своей воле засыпать и просыпаться. Однажды приобретенная, эта способность становится бездонным источником развлечения и отдыха. Это искусство приходит совершенно неожиданно после долгого и трудного обучения томительной скукой. Между тем как европеец сожалеет об одном потерянном часе, перс или афганец может спокойно перенести скучный и лишенный каких бы то ни было выдающихся событий год. Иногда западный гость не имеет средств ускорить медленное восточное течение времени. Если самолет опаздывает на неделю, или машина сломалась в горах на расстоянии многих миль от ближайшего жилья, нет ничего более укрепляющего, чем повернуться и пойти спать, ожидая, пока положение дел не переменится. Хотя подобное отношение граничит с фатализмом, это форма фатализма, имеющая рациональное зерно. Когда не нужны ни подушки, ни тюфяки, скала или узел с вещами служат удобной подушкой, а потрепанный ковер — большая роскошь, чем мягкое и пышное ложе. С течением времени соня постепенно возвращается к первобытному состоянию. Он приучается засыпать мгновенно и просыпаться с ясной головой после десяти минут или после двадцати часов сна, как животное. В лучшем случае этот метод контролируемого сна становится волшебным фонарем, превращающим скучнейшее окружение в приятное убежище для отдыха.

Афганистан может подвергнуть испытанию искусство контролируемого сна в гораздо большей степени, нежели другие восточные страны. Сама страна спит уже очень давно и не хочет просыпаться. Остатки старого образа жизни сохраняются, и никакой уроженец Запада не может на законном основании требовать, чтобы расписание соответствовало действительности. Напряженный темп жизни — в Кабуле, в столице, но в провинциях жизнь более ленива и размеренна. Никто не ожидает самолета, который прилетает один раз в неделю, пока в небе не послышится жужжание двигателей. Самолет остается в Герате только четверть часа, а что такое пятнадцать минут в сравнении со всей историей Герата?

В конце концов долгожданный самолет прибыл, и я взошел на борт вместе с группкой афганских старейшин с торжественными физиономиями, одетых в мешковатую одежду, и уселся в ободранное сиденье потрепанной «Дакоты», принадлежавшей государственной компании «Ариана». С коротенькой остановкой в Кандагаре для дозаправки мы пролетели над внутренними районами страны, над желтыми извивами известняковых гор, уныло отодвигавшихся назад под крыльями самолета. Время от времени «Дакота» попадала в турбулентные потоки, поднимавшиеся от горячей пустыни, и самолет эффектно болтало, качало и швыряло. В такие минуты некоторые из моих важных спутников величаво снимали тюрбаны и, нимало не теряя достоинства, изливали в них содержимое своих желудков.

Наконец наш самолет опустился, и мы, виляя из стороны в сторону, помчались по сомнительной взлетно-посадочной полосе между склонами гор, окружающих Кабул. С унылого летного поля я поехал в город на чудесном немецком автобусе, и в турецком посольстве нашел Стэна и Майкла, раскинувших палатку позади здания канцелярии. Мы отпраздновали наше воссоединение в чайхане близ базара, а после, обменявшись сведениями относительно странствий, критически оценили положение группы.

В настоящее время у нас в Кабуле была база, так как турецкий посол в Афганистане, с которым мы познакомились в Стамбуле, пригласил остановиться у него. Вероятно, он, как дипломат, не ожидал ни того, что мы поймаем его на слове, ни того, что наша сумасбродная авантюра увенчается хотя бы частичным успехом и мы достигнем Кабула. К несчастью для посла, мы прибыли как раз вовремя, чтобы воспользоваться его гостеприимством.

Нашей главной целью было посетить заповедный коридор Вахан, который составляет узкий северо-восточный отросток Афганистана, вытягивающийся тонким, длинным языком между Россией, Китаем и Пакистаном. К несчастью, перед нами стояла почти неразрешимая проблема получения разрешения посетить этот коридор, въезд в который для иностранцев был строго запрещен. Наши хлипкие шансы на получение разрешения еще больше уменьшались вследствие напряжения в отношениях между Пакистаном и Афганистаном, возникшего к этому времени, напряжения, причиной которого были трения относительно границы, пролегавшей по землям патанских племен. Другим вопросом, который стоял перед нами, было то, что мы до сих пор не имели ни малейшего представления, как проект «Путь Марко Поло» собирается возвращаться в Англию. Учебный год начинался через три недели, а у нас на троих было сорок фунтов стерлингов и один измученный мотоцикл.

Эта несчастная машина пребывала в состоянии, близком к гибели. Фары были давно разбиты; передний тормоз работал едва-едва, задний не работал вовсе; рычаг управления коробкой передач отломился; оба колеса, как и руль, разбалансировались, а амортизаторы почти стерлись. Гордость «Би-си-эй» превратилась в грязную путаницу пыли, вмятин и разнообразных веревок из растительного волокна, удерживающих эту массу, чтобы она не развалилась на куски. Для переключения скоростей проворный водитель должен был наклоняться вперед и шарить возле своей правой ноги, имея в виду отыскать огрызок рычага переключения скоростей, а через трещины в рычагах управления на любой скорости брызгало масло. Единственное утешение доставляла мысль, что на машину в столь прискорбном состоянии едва ли кто-нибудь позарится, поскольку Стэн был единственным человеком на Земле, который обладал силой, опытом и безрассудной храбростью, необходимыми для приведения данного обломка в движение.

Критически оценив наше положение, мы решили, что Майкл и Стэн должны ехать на мотоцикле и посетить озера Банд-и-Эмира и Великих Будд в Бамьяне, примерно в девяноста милях западнее Кабула. Между тем моя нога должна была укрепиться, чтобы я мог дальше ехать на мотоцикле. Пока Стэн и Майкл ездили к Буддам и озерам, я должен был постараться выхлопотать у афганских властей разрешение на посещение коридора Вахан и телеграфировать своему брату в Англию, чтобы узнать, сумеет ли он устроить наше возвращение до начала университетских занятий.

Относительно первой задачи было ясно: что бы мы ни предпринимали, мы не получим разрешения. Спор о границах между Афганистаном и Пакистаном слишком далеко зашел. Однако, даже приняв это во внимание, я провел несколько дней ожидания в правительственных учреждениях. Разрешение на посещение Вахана могли дать только король или первый министр, но с обоими было невозможно встретиться по причине политического кризиса. Моим единственным утешением было то, что американский посол, только что возвратившийся с охоты в Вахане, сумел описать сказочного ovis poli, великолепную рогатую овцу Верхнего Памира. Этих изумительных созданий после того, как Поло описал их первым из европейцев в путевом дневнике, никто не видел шесть столетий, потом они были опять обнаружены в отдаленнейших горных цитаделях, и эту разновидность овцы назвали в честь прославленного венецианца. Сегодня внушающий страх поток рогов, которыми бараны дерутся в весенних битвах и обороняются от медведей и волков, является главным охотничьим трофеем, но наилучшим описанием остается до сих описание Марко. «Здесь огромное число овец колоссальных размеров. Рога у них вырастают в длину на шесть ладоней, и никогда не бывают меньше трех или четырех. Из этих рогов пастухи делают большие миски, из которых они едят, и изгороди, где содержится стадо. Здесь тоже неисчислимое число волков, которые часто пожирают диких баранов. Рога и кости их находят в таком количестве, что местные жители наваливают их грудами вдоль дорог, чтобы зимой, когда выпадет снег, они служили вехами для путешественников».

Мысль относительно того, что мы, после того как зашли так далеко по следам Поло, не увидим этих удивительных созданий, была очень тяжела. Я, однако, не оставлял надежды, что афганские власти все-таки дадут нам разрешение въехать в запрещенный коридор, где «не видать ни одной’ птицы по причине высоты и холода. А по причине страшного холода огонь здесь не так ярок, и пища, приготовленная на нем, не так хороша».

Между тем Стэн и Майкл по крайней мере увидели часть «богатой провинции Бадахшан», в которой, как далее писал Марко, лошади происходят от Буцефала Александра Великого и стоят три горы, одна рубиновая, другая сапфировая, а третья лазуритовая. Горы эти принадлежали царю, и «никто не мог пользоваться ими, дерзкого же ожидала незамедлительная смерть, а сверх того, запрещено было вывозить драгоценные камни, найденные в пределах этих гор и добытые в них, за пределы царства, и виновных казнили и отбирали все, чем они владели».

По пути в Бамьян через южную часть Бадахшана Стэн и Майкл ехали к северу к Чарикару, а после, свернув с шоссейной дороги, поехали по направлению к долине Чардах. Это одно из прекраснейших мест Афганистана. Величественные горы, обрамляющие ее, носят магическое имя Гиндукуш. В долине течет река. Марко писал об этих местах: «Здесь горы очень велики, чтобы вскарабкаться от подошвы до вершины, человеку надо целый день, от рассвета до сумерек. На вершинах широкие плато, изобилующие роскошной травой, деревьями и источниками с чистейшей водой, которая льется по склонам в долину в виде небольших рек. В этих потоках водится форель и прочая редкая рыба. На горных вершинах воздух так чист и здоров, что, если человек, живущий в городах или в домах, построенных в окрестных долинах, заболеет лихорадкой, малярией или чахоткой, ему нужно только поехать в горы, и несколько дней отдыха прогонят болезнь и восстановят его здоровье».

Когда Стэн и Майкл углубились в долину Чардах, перед ними стал открываться настоящий Афганистан: тихие маленькие деревни, лежащие близ небольших лугов, и рассеянные стада овец на каменистых склонах. На сенокосных лугах крестьяне убирают траву вручную, подвигаясь на корточках рядами и срезая траву серпами. Сзади идут женщины, увязывая траву в тонкие снопики и складывая те в стога, которые оставляют на поле, чтобы ветер и солнце высушили траву. Трава становится сеном, которое перевозят домой большими копнами на крошечных ишаках, и, когда смотришь на это, кажется, что стога сами двигаются в деревенские амбары.

Это страна племен кочи, коренных афганских кочевников, которые бродят по этим местам небольшими группами, каждая из групп принадлежит к одному племени. Они перегоняют скот от пастбища к пастбищу. Группы кочи странствуют по своему усмотрению, подчиняясь только обычаям естественного права и установлениям племени. Они часто переходят границу с Пакистаном и проводят зиму на склонах тамошних гор, в это время года там теплее. Каждый член племени возит с собой снаряжение, состоящее из изогнутого кинжала, патронташа, который они носят, перекрещивая на спине и на груди, и винтовки, к которой относятся с чрезвычайным вниманием и которая всегда свисает с одного плеча. Кредо этих племен — независимость, и, по словам Марко Поло, «они — исключительно воинственные люди», а их жены «для одной пары штанов, или шаровар, с бесчисленным числом складок, используют сотни локтей хлопчатой материи. Это делается для того, чтобы создать впечатление, что они полны, ибо их мужчины тяготеют к полным женщинам».

Продвигаясь по дороге, покрытой гравием, которая ведет через долину Чардах, Стэн и Майкл все время встречали группы воинственных кочевников, идущие вдоль обрывистых берегов со стадами верблюдов. Впереди и на определенном расстоянии вдоль колонны, расстоянии, обусловленном тактическими соображениями, шествовали воины. Женщины вели нагруженных верблюдов, а все дети шли пешком, даже самые крошечные. Этот караван можно было смело поместить в «Описание вселенной» или на картинку средневековой рукописи, повествующей о всяких восточных небылицах.

Майкл, разумеется, не мог удержаться, чтобы не снять красочную процессию, и в один прекрасный момент, когда они проехали мимо такого каравана, он попросил Стэна остановиться. Вскарабкавшись на гору и отыскав самое лучшее место для съемок, он крикнул Стэну, чтобы тот ехал обратно и, обогнув утес, эффектно проехал между верблюдами. Стэн исполнил его приказание с большим размахом, так что испуганные верблюды разбежались по холмам, таща на уздечках своих владельцев. Но Майкл был недоволен. Он крикнул Стэну, что тот появился слишком рано. Стэн опять уехал за утес, но кочевники уже знали, чего им ожидать. Когда он показался из-за поворота, его приветствовали градом камней и палок. Сопровождаемый этими снарядами, свистевшими вокруг его избитого шлема, Стэн быстро пронесся сквозь ряды врагов. Кажется, чего еще требовать, но Майкл был взбешен. Его обязанностью было снять хороший фильм о путешествии, и он очень дурно думал о тех, кто мешал ему это делать.

Сбежав на дорогу, где Стэн ждал на мотоцикле, нервно газуя, готовый немедленно уезжать, Майкл пренебрег идеей отступления. Прошествовав мимо Стэна, который не сомневался, что незамедлительное отступление — наилучший выход, Майкл засунул камеру под мышку и, широко шагая, пошел к передовому отряду тяжело вооруженных кочевников, которые выглядели, как рой разозленных пчел. Одинокая фигура Майкла двигалась им навстречу, четко печатая шаг. Невероятно, но, когда Майкл приблизился, авангард замялся. Предусмотрительно положив руки на кинжалы, кочевники сомкнулись вокруг одинокого европейца. Совершенно не замечая опасности, Майкл выбрал главаря группы и схватил его за патронташ. Потом, сунув камеру под крючковатый нос ошеломленной жертвы, он произнес горячую речь о невозможности вмешательства в работу оператора, исполняющего свои обязанности. Кочевники удивленно шептались, слушая эту невразумительную инвективу, впрочем сопровождаемую гримасами, которые были достаточно убедительными, чтобы главная мысль стала ясна даже самому непросвещенному уму. Резкими выразительными жестами Майкл объяснил, что может снимать, где хочет, что хочет и когда хочет. Потом, к изумлению Стэна, Майкл приказал мотоциклисту проехать через караван опять и начал расставлять ошеломленных кочевников так, чтобы снять сцену наилучшим образом.

После этого эпизода с кочевниками Майкл и Стэн достигли селения Бамьян. Здесь, вырезанные в отвесной скале из красного известняка с одной стороны долины, высятся две огромные статуи Будды. Двух колоссов разделяют огромные ниши в скале, самая большая статуя высотой сто семьдесят четыре фута. Любопытный посетитель может вскарабкаться по длинной цепочке ступенек, выбитых в камне, и окажется на макушке самого высокого Будды. На своде арки над нишей — осыпающиеся фрески. Впереди и со всех сторон перед незрячими глазами гигантских фигур расстилается панорама, ничуть не изменившаяся с VI века по рождеству Христову, когда колония благочестивых отшельников-буддистов работала здесь, воспроизводя доминирующую тему своего существования.

Этой ночью путешественники наконец достигли последней цели своей поездки — радужных озер Банд-и-Эмира. Эти несколько озер принадлежат к числу самых высокогорных озер мира. Когда смотришь на них сверху, кажется, что это длинный узор на крыльях колоссальной тропической бабочки, запутавшейся на земле. Воздух здесь чист и прозрачен. Скалы, окружающие озера, то подступают вплотную, то отдаляются от берега, и в чистой холодной воде отражаются их странные и прекрасные очертания. С одного конца цепи втекает тонкий ручеек, питающий все озера. На другом конце этаже струйка появляется опять, тихо переливаясь через естественную плотину, которую образует скала. Там, где вода стекает по скале, последняя покрыта сплошным слоем минеральных отложений — красных, черных и белых. В пьянящем воздухе высокогорного плато с покрытыми снегом пиками, романтически белеющими вдалеке, прозрачная чистота озер Банд-и-Эмира с их многоцветным сиянием заключает в себе непорочное святилище красоты.

Наслаждаясь этим чарующим пейзажем, Стэн и Майкл вышли из графика. С восходом солнца на следующий день они отправились обратно в Кабул. Ударным броском в тот день они покрыли большую часть обратного пути и прибыли рано утром.

Тем временем я энергично действовал в Кабуле, подготавливая следующие шаги проекта «Путь Марко Поло». Мы приняли, что в настоящее время путешествие по следу Марко Поло приостановлено. Наше стремление проникнуть в ваханский коридор и в Китай невозможно было удовлетворить до тех пор, пока соответствующие власти не найдут возможным выдать нам разрешения. Сейчас наш путь из Кабула лежал через перевал Хибер в Пакистан и на индийский субконтинент. После отъезда из Кабула путешествие становилась не более чем туристской поездкой, ибо мы оставляли путь Поло позади. Главнейшей проблемой было то, что даже получение разрешения ехать через Хибер было сопряжено с большими трудностями. Пуштунский кризис постепенно вел к обострению дипломатических отношений между Афганистаном и Пакистаном, и в одно прекрасное утро все Пакистанское посольство было эвакуировано из Кабула с помощью целого парка грузовиков. В эти дни, пока Стэн и Майкл были в Бамьяне и у Великих Будд, я сновал между посольствами, дешевыми гостиницами и полицейским управлением, стараясь не упустить ни детали дипломатических событий и наблюдая за движением наших виз.

Эти короткие путешествия оказались разорительно дорогими, так как нога все еще беспокоила меня и я должен был нанимать конное такси. Очень скоро я был вынужден нанести визит базарным ростовщикам, чтобы обменять золото, привезенное из Ирана, на афгани. Когда я торговался относительно цены на мое золото, явился, имея в виду узнать условия ссуды, какой-то удрученный полицейский. Ростовщик объявил фантастический процент, и полицейский сделался еще более удрученным. Ухватившись за этот дар, посланный мне небом, я указал на казенный велосипед полицейского, стоявший у стены лавки, и предложил ссудить ему деньги без процента. В обмен он мог одолжить мне велосипед на неделю. Через минуту я весело крутил педали моего нового боевого коня, а его владелец удовлетворенно пересчитывал неожиданно доставшееся богатство. С этого времени, встречая владельца велосипеда, исполняющего свой долг на перекрестке, я останавливался, он экзаменовал состояние собственности, и я ехал дальше, а в это время позади меня ругались и сигналили.

Когда Стэн и Майкл возвратились в Кабул, я мог сообщить им, что наше путешествие обратно в Англию устроено. Усилия моего брата и великодушие компании «Пи энд Оу» увенчались тремя билетами на одном из пароходов компании, который возвращался в Англию. У нас было больше трех недель до отправления парохода. Последний отходил из Бомбея.

Мы провели несколько беззаботных дней во время празднования Дня независимости в Кабуле. Это один из тех случаев, когда можно увидеть бок о бок древние и современные традиции здешней жизни. Дикие кочевники из малонаселенных областей, которые являются в город, чтобы принять участие в празднествах, исполняют на главной сценической площадке, где по вечерам можно увидеть все население города, традиционные песни и танцы. В национальных широких рубахах, рейтузах, тюрбанах и вышитых жилетах они приседают и кружатся под неистовый грохот традиционных барабанов. Барабаны бьют сильнее и чаще, перерастая в безумное крещендо, на площадке наконец остается один танцор, самый лучший, который может поддерживать этот безумный ритм, но в конце концов и он падает в изнеможении.

Рядом можно наблюдать новый Афганистан. С одной стороны ярмарочной площади тянулись павильоны, устроенные правительством и странами, оказывающими помощь Афганистану. Великобритания не была представлена в Кабуле, и борьбу за сердца посетителей вели СССР и США. Весы явно клонились в пользу СССР. В своем павильоне советские организаторы умело соединили все, что могло представлять интерес для афганца. Здесь были сельскохозяйственные машины и оборудование вперемешку с великолепными коврами, вытканными в Советском Союзе, и, для увеселения толпы, исполнители народных песен из центрально-азиатских республик. Все это и многое другое, представленное в советском павильоне, рядовому афганцу было понятно, близко и интересно. Наконец, на колоссальном фасаде павильона было изображение гигантской ракеты, летящей к звездам мимо улыбающихся лиц Хрущева и Гагарина, и это изображение производило большой эффект.

Этот праздник с его запахами, толпами и оживлением был последним нашим впечатлением от Афганистана, и, когда он закончился, мы покинули Кабул и поехали к перевалу Хибер. Мы погрузили на нашего железного инвалида три свитера, одну зубную щетку, камеру и оборудование для камеры — все уцелевшее имущество. Стэн сел на бензобак и должен был управлять мотоциклом. Майкл поместился на пассажирском сиденье, а я взобрался на багажник над задним колесом. Задние амортизаторы прогнулись, и я положил под себя запасную камеру, чтобы сидеть было мягче. Стэн крутанул ручку газа, выжал сцепление, и, вильнув раз или два передним колесом, проект «Путь Марко Поло» выехал из Кабула, втроем на одном мотоцикле.

Наш путь лежал мимо живописных глиняных фортов, которые охраняют западные подступы к Хиберу, и к тому времени, когда очутились в Пешаваре, мы приноровились к новому, эксцентрическому способу передвижения. Мы лихо начали наше путешествие в Оксфорде и решили завершить его не хуже. По общему мнению, ездить втроем на одном потрепанном мотоцикле не рекомендуется, даже если путешествие предстоит короткое. Тем не менее мы вынесли путь от Кабула до Калькутты, промчавшись по главной магистральной дороге через Равалпинди, Дели и Бенарес. Мы счастливо глазели на Тадж Махал и на Золотой храм Амритсара. В Пешаваре бригадир полицейских на границе устроил для нас великолепное представление племенных танцев, и, вообще, мы везде наслаждались новой ролью туристов.

По пути Стэн лавировал между буйволами, такси, джипами, грузовиками, велосипедистами и пешеходами. Когда оглядывались на дорогу, мы видели три черных фигуры и три пары ног на подножках, а впереди Стэна бежала жуткая тень какого-то местного бога с шестью руками, отходящими от туловища в разных направлениях. При встречах с дорожной полицией Майкл и я прятались за широкой спиной Стэна. Когда мотоцикл отъезжал подальше и мы переставали бояться, что нас остановят, лишние головы опять появлялись, и мы хохотали, глядя на изумленную физиономию полицейского.

Отступление муссона в этом году задерживалось, и, собираясь выезжать из Дели, мы узнали, что магистральная дорога в некоторых местах перерезана сильными наводнениями. Но для того чтобы остановить нас, нужно было кое-что побольше, чем наводнения. Когда машина погружалась в воду так, что невозможно было ехать дальше, мы поворачивали к железной дороге, которая шла параллельно магистрали. Здесь, над насыпью, выше мутной воды, завивающейся водоворотами, мы продолжали наш путь по шпалам. Стэн сосредоточивался на управлении, а средний и задний пассажиры смотрели вперед и назад, чтобы вовремя углядеть за сплошной пеленой дождя приближающийся поезд. Увидев его, мы кричали Стэну, тот переезжал через рельсы, и мы кувыркались к подножию насыпи, как трое подстреленных кроликов.

Проект «Путь Марко Поло» проехал по индийскому субконтиненту три тысячи миль. Наше путешествие было почти закончено, и мы доказали, что наша дикая эскапада — пройти по следам Марко Поло — практически осуществима. Правда, нам не удалось попасть ни в Ваханский коридор, ни в Китай, но это могло подождать. Мы покидали Оксфорд с двумя мотоциклами и двумя колясками, а возвращались в Европу с кучей никуда не годного скобяного товара на колесах, который едва ли принял бы из наших рук скупщик металлолома. Мы в великом долгу перед множеством людей, которые оказывали нам самую разную помощь, но мы, по крайней мере, хоть отчасти заплатили за доверие, которое они выказывали к нашей инициативе.

Наибольший же наш долг — перед самим Марко Поло. Без его примера мы не имели бы удовольствия пережить и четверти тех приключений, которые пережили, путешествуя по Евразии. Стоя у причала в Бомбее, пока на борт корабля грузили мотоцикл, из которого тонкой скорбной струйкой лилось масло, мы надеялись, что сыграли свою роль и хоть отчасти доказали безупречную точность средневекового повествования Марко и воздали справедливость духу великого венецианца.