По следам преступлений

СЧАСТЬЕ ДАРИТЬ СВОБОДУ

Вот уже в который раз перечитывал Николай Федорович Полозков, прокурор района, вникал, как говорят юристы, в суть самой фабулы: «На основании изложенного обвиняется…» Это объемистое дело в коричневой папке поступило к нему от следователя Управления охраны общественного порядка Шумилова. Обязанность прокурора— утвердить обвинительное заключение и направить в суд. Или не утвердить, вернуть на доследование.

Дело лежит на прокурорском столе. Не однажды им прочитано. Но Николай Федорович не спешит принять решение. Перелистав густо исписанные листы, он еще раз отыскал протокол допроса обвиняемого Сорокина. «Виновным себя признаю полностью», — таковы его показания.

Итак, преступный результат налицо. Обвиняемый известен. Более того, он признал свою вину, раскаивается в совершенном. В деле фигурируют показания десятка свидетелей. Прокурор не усмотрел какого-либо нарушения закона. Стало быть, следствие проведено объективно. Можно утвердить обвинительное заключение и дать делу законный ход.

Но Николай Федорович почему-то никак не может взять ручку и поставить свою подпись. Снова и снова проходят перед ним все детали дела.

В эти ранние утренние часы, когда еще в кабинетах царит тишина, ничто не мешало ему сосредоточиться.

Да, обвиняемый ясно сказал: «Я виновен». И тем не менее ему, как опытному прокурору, хорошо известно, что признание обвиняемого само по себе еще не является абсолютным доказательством вины. Следствию нужно отыскать веские доказательства, подтверждающие это признание. Полозкову думается, что следователю все-таки не удалось воспроизвести полную картину происшедшей трагедии.

Это случилось среди бела дня, на оживленной улице. Неужели, рассуждал прокурор, никто, ни один человек не заметил точно, какая ситуация создалась для водителя в это роковое время? Где пробегал мальчик улицу? Почему не увидел его водитель еще в тот момент, когда он стоял на обочине дороги перед своими последними шагами?..

Нет. В таком виде направлять дело в суд нельзя, наконец, решил Полозков. Всякий раз, когда речь шла о судьбе человека, Николай Федорович не терпел суеты, поспешности. Этого же требовал от людей, которые с ним работали.

Но как разыскать дополнительные доказательства виновности Сорокина спустя два месяца? Под силу ли это следователю? Тем более что Шумилов — молодой, не очень-то опытный криминалист. Прокурор отчетливо представлял себе, как осложняется теперь расследование дела.

Николай Федорович снял телефонную трубку, набрал номер.

— Екатерина Семеновна? Зайдите, пожалуйста.

В районной прокуратуре четыре следователя. Все юристы с высшим образованием. Не год и не два на следственной работе. Но почему-то Николай Федорович в самый ответственный момент отдавал предпочтение именно ей, Голосовой.

— Екатерина Семеновна, — сказал он ей, когда она вошла, — я прошу вас взять это дело, — он показал на объемистую папку, лежавшую на столе. — Думаю, Шумилов все же не разобрался до конца. Гложут меня сомнения, а дело ведь очень серьезное.

И Николай Федорович выложил все, о чем передумал за долгие часы, перелистывая десятки страниц.

…Стоял пасмурный мартовский день. Временами накрапывал мелкий, частый дождь, который перемежался с мокрым снегом. Прямо скажем, неважная погодка для водителя. Иван Кузьмич Сорокин на своем самосвале, с мощными буйволами на боковинках, в этот день вывозил гравий на завод железобетонных изделий. Один рейс он уже сделал. Вот сейчас завершает вторую поездку.

Его тяжело груженная машина катилась по мокрому асфальту с грозным урчанием. Крепкие руки надежно держали баранку. Мимо проносились встречные машины. Сорокин хорошо помнит то недалекое время, когда здесь была городская свалка. За каких-нибудь восемь-десять лет вырос современный городок. По обеим сторонам улицы — высокие красивые дома с разноцветными балкончиками. Конечно, в этой большой стройке есть доля и его труда. Больше половины жизни провел он за рулем. За эти двадцать восемь лет сколько всякого груза он перевез! Отличный водитель, ударник коммунистического труда. Несколько лет подряд улыбающийся Иван Кузьмич смотрит на молодых водителей — своих учеников — с Доски почета.

Сегодня настроение у Ивана Кузьмича приподнятое. В доме торжество. Придут друзья: у супругов Сорокиных серебряная свадьба. Вот уже двадцать пять лет идут они по жизни со своей Верой Андреевной. Не все было, конечно, гладко. Они поженились в самые трудные военные годы. И тот и другой — гол как' сокол. Теперь живут в достатке. Вырастили двоих детей. И те уже пошли в самостоятельную жизнь.

Эти мысли не мешали Сорокину ни на минуту не выпускать из поля зрения дорогу. Мимо потоками уплывает вереница встречных машин. И вот перед ним возник желтый кружок с цифрой «20 км», протянутый на проволоке через дорогу. Он сбавил ход. Справа у дороги на этом самом месте (он это знал) другой знак — треугольник с надписью «Дети».

Здесь, около двух больших школ, в любое время могут появиться непоседы-мальчишки. Внимание на пределе. Слева он увидел новенький автобус с большой буквой «Л» впереди. Он выезжал из боковой улочки. Автобус только что прошел мимо, как вдруг прямо перед самосвалом Сорокина стал перебегать дорогу мальчик. На размышления оставались доли секунды. «Ехать прямо — не миновать трагедии, может случиться непоправимое». В эту секунду водитель всем телом навалился на руль и рванул его вправо. Расплывчатая фигурка мальчика осталась где-то сзади слева. МАЗ как-то странно подпрыгнул. Сорокин с трудом остановил машину. Распахнул дверцу и стремглав выскочил из кабины. Он глянул назад. И на какое-то мгновение словно потерял сознание. Он стоял как вкопанный.

А когда пришел в себя, услышал, как со всех сторон кричали:

— Ребенка задавил, гад!

— Видно, пьяный.

— Вешать таких бандитов мало.

Толпа вокруг машины росла с каждой минутой. В глазах Сорокина плыли круги. Он закрыл лицо руками, низко опустил голову. Горе его было непередаваемо. Он стоял, открыто презираемый всеми. Что наделал?!

Вскоре на место происшествия одна за другой подъехали две «Волги» с красным пояском. Из них вышли инспектор ГАИ младший лейтенант милиции Турусов, высокий флегматичный парень лет двадцати пяти и следователь МООП по Левобережному району лейтенант милиции Шумилов, коренастый, с овальным лицом мужчина. Прорвав живое кольцо людей, которое удерживал участковый уполномоченный, они подошли к ошеломленному водителю. В это время судебно-медицинский эксперт наклонился над мальчиком. Взял его руку. Никаких признаков жизни. Инспектор включил свой диктофон.

— Что же случилось? — спросил он водителя и поднес к нему микрофон.

Сорокин с трудом разомкнул челюсти.

— Видите ли… — еле выговорил он и беспомощно развел руками.

Нелегко было ему собраться с мыслями. Медленно, бессвязно, с большими паузами говорил Сорокин, восстанавливая картину происшедшего. Толпа слушала его в молчаливом напряжении, не обращая внимания на моросивший дождь.

— Очевидцы происшествия есть? — спросил следователь, когда водитель умолк.

— Есть! — тоненько выкрикнула одна из женщин.

— Пройдите сюда, гражданка, — пригласил следователь. Он поднес к ней диктофон. — Ваша фамилия?

— Карасева.

Выяснив ее имя, отчество, место жительства и работы, следователь предложил рассказать, что она видела.

— Шла я из магазина, — начала она, заметно волнуясь. — Я была вот здесь. На другой стороне вижу этого самого мальчика. Чей он — не знаю. Мальчик хочет перебежать дорогу, но все время идут машины… Я еще про себя подумала: «Может попасть под машину». Тут проехал городской автобус X» 28 и прямо мимо меня вот этот самосвал. И вдруг перед самым самосвалом бежит мальчик. Я даже схватилась за голову. Тут же шофер повернул машину вправо. Но мальчик все-таки угодил под колесо. Под какое колесо? Под заднее. Левое. На каком расстоянии стояла я? Метров десять, думаю…

— Вы не можете сказать, какова была скорость самосвала? — спросил инспектор.

Карасева удивленно пожала плечами.

— Этого я не скажу. Но ехала машина не очень быстро.

Вскоре появилась мать ребенка. Убитая горем, вся в слезах, она упала над сыном, не в силах выговорить слова. Две женщины, очевидно соседки, подняли ее под руки. Она причитала одними губами: «Голубчик… Родненький… И зачем я послала тебя в магазин?.. Сходила бы лучше сама… Неужели тебя больше нет?.. Мой Витенька!..»

Люди с трудом увели обезумевшую от горя молодую женщину.

Следователь защелкал затвором фотоаппарата. По всем правилам он запечатлел обстановку, в которой произошла авария. Под надоедливым мелким дождем более часа продолжался осмотр места происшествия.

Так началось следствие по этому делу.

Для Сорокина теперь вся жизнь перевернулась вверх дном. Правда, под стражу его не взяли. Но что уж это за свобода! Чего только не передумал Сорокин за эти несколько дней! Через людей он узнал адрес родителей погибшего Вити и пошел к ним. С тяжелой душой шел он в этот дом. Но думал искренне — хоть как-то разделить горе людей, хоть чем-то помочь.

— Ты — убийца! — прямо в лицо ему бросила обжигающие сердце слова Витина мать.

А что делалось в автоколонне! На большом щите прямо во дворе появился плакат: «Позор преступнику!» А под ним фотоснимки с места аварии. На Доске почета, там, где еще вчера красовался его портрет, теперь зияла пустая рама. Имя его было вычеркнуто из числа ударников коммунистического труда.

Сорокина перевели с самосвала слесарем в ремонтную мастерскую. «Пусть, — сказали, — до суда поработает».

Тысячи, сотни тысяч километров, пройденные без единой аварии, раз и навсегда были вычеркнуты из его жизни. Сорокин не мог смотреть в глаза товарищам. Он подвел не только себя, но целый коллектив, позорное пятно легло на всю автоколонну. Сорокин нигде не находил себе покоя. Он лишился сна, почти ничего не ел, угрюмо молчал и дома и на работе. Жена встревоженно следила за ним, серьезно опасаясь, как бы Кузьмич не наложил на себя руки. А Кузьмич по ночам курил, курил и только тяжко вздыхал… Хотелось убежать без оглядки. Но куда?

Следователь Шумилов встретился с десятками свидетелей. Он скрупулезно выяснял, какие правила уличного движения были нарушены Сорокиным. Несомненный интерес представляли для следствия показания водителя автобуса маршрута № 28 Елкина. По его словам, он хорошо запомнил МАЗ, груженный гравием. Елкин только что выехал из боковой улицы на центральную магистраль. Его автобус прошел всего несколько метров. На какое-то мгновение взгляд водителя упал на маленькое зеркальце, прикрепленное с левой стороны кабины. На зеркальце он точно видел, как мальчик попал под левое колесо самосвала. Потом в салоне автобуса Елкин услышал пронзительный крик женщины: «Ой, задавили мальчика!» Водитель тут же остановил автобус, вошел в салон, чтобы записать фамилию женщины. Но та категорически отказалась назвать себя.

— Знаете, как некоторые несознательные граждане рассуждают: «Потом в суд да в милицию затаскают».

Следователя интересовала скорость, с какой двигался МАЗ.

— Порядка тридцати километров.

— Откуда перебегал мальчик?

— Точно не заметил. Могу только сказать: впереди моего автобуса он не перебегал.

Оставшись наедине с документами, в тишине кабинета следователь и так и эдак раскладывал доказательства. Где «за», где «против». Однако чаша весов скорее всего склонялась не в пользу Сорокина. Слишком много улик было как раз против него. Мало-помалу кольцо вины вокруг него сжималось все больше и больше.

Кто-то из юристов верно сказал, что работа следователя— это борьба со своими сомнениями. Нельзя сказать, чтобы Шумилов не вел такой борьбы.

Лейтенант милиции снова и снова перечитывал показания инспектора ГАИ Чуркина. Оказывается, тот на своем мотоцикле следовал за машиной Сорокина. Правда, Чуркин точно не зарегистрировал скорость движения МАЗа. Это, кстати, довольно странно. Обычно работники ГАИ почти механически следят за скоростью машин даже в большом потоке. А тут Чуркин ехал прямо за самосвалом. Перед ним был спидометр. Но он уверяет, что водитель держал скорость тридцать — тридцать пять километров. Вместо положенных двадцати. Тогда почему же инспектор не остановил его?

Следователь не раз склонялся над детальной схемой места дорожного происшествия, внимательно рассматривал фотографии, сравнивал, размышлял. Наезд совершен в районе школ тридцать пятой и тринадцатой, в зоне действия знака «Дети». «Стало быть, — резонно рассуждал Шумилов, — Сорокин не снизил скорость движения до предела, обеспечивающего полную безопасность движения. А раз так — вина его бесспорна. Знак — закон для водителя, и он его нарушил в тот раз».

Следователь снова вызвал Сорокина на допрос. Как он изменился за эти дни! Осунулся, постарел, глаза глубоко впали, резче проступали скулы.

Сегодня Шумилов объявил постановление о привлечении Сорокина И. К. в качестве обвиняемого по статье 211 часть 2 Уголовного кодекса РСФСР. Под постановлением дрожащей рукой Сорокин вывел подпись.

— Виноват я, гражданин следователь, виноват, — говорит Сорокин, тяжело дыша. Здесь, в кабинете следователя, он чувствовал себя словно рыба, выброшенная на берег. Судорожным движением расстегнул он куртку, рукой вытер взмокший лоб.

— Вы нарушили параграф четвертый Правил движения, — говорит следователь. — Вы оказались в то время невнимательны к окружающей обстановке.

— Да, да, — только и отвечает Сорокин.

— Вы не выполнили предписания дорожных знаков.

— Да, да…

— Не выбрали скорость движения с учетом конкретных условий, не обратили внимания на дорожный знак «Дети».

— Да, да…

— Следовательно, вы нарушили параграфы второй, тридцать второй, тридцать третий, сто пятьдесят четвертый и первый тех же Правил.

Что сказать Сорокину в свое оправдание? Ровным счетом нечего. Он молчит. Доводы следователя кажутся ему убедительными. Да и как быть иначе? Ведь это он, именно он сбил мальчика…

Шумилов решил вынести это дело на обсуждение коллектива автоколонны. В целях профилактики преступлений юристы практикуют такие меры. Встречи в кабинете следователя лицом к лицу со свидетелями для Сорокина, безусловно, были нелегки. Но самое страшное, самое тяжкое, оказывается, было еще впереди.

Собрание состоялось в просторном красном уголке автоколонны. И хотя это был еще не суд, Сорокин сидел один в первом ряду, у самой стены. Один. А на него устремлены взгляды всех его товарищей. Они ждут, что он скажет, как объяснит, каким образом он, опытный водитель, мог совершить такую непоправимую, тяжелую ошибку.

Следователь обстоятельно доложил дело.

— Пусть сам расскажет, как задавил ребенка, — послышался чей-то голос из зала.

Сорокин тяжело поднялся, медленно повернулся к залу. Но поднять головы так и не посмел. Что мог сказать он этим людям, которые хорошо знают, во что иной раз обходится ошибка водителя.

Он, не глядя в зал, мог бы назвать тех, у кого из сидящих здесь растут такие же мальчишки. А у иных уже и внуки. Что мог он им сказать?

— Виноват я перед вами…

В зале повисло долгое, тягостное молчание. Первым взял слово водитель Масляев.

— Поступку Сорокина, вернее, преступлению нет и не может быть ни оправдания, ни снисхождения. Я предлагаю послать в суд нашего представителя — общественного обвинителя.

Потом выступать начали один за другим: технорук Мальцев, старший механик Дадонов, водители Старцев, Бирюков, начальник автоколонны Прохоров. И все говорили одно: виноват, пусть суд накажет по всей строгости.

Конечно, ничего другого Сорокин и не рассчитывал услышать. И все-таки было очень больно — ведь говорили не враги, не посторонние люди, его товарищи, друзья.

— Я внимательно выслушал следователя, — сказал водитель Бусенко, — подумал вот о чем: на месте происшествия тормозного пути вообще не было. При таком положении наезд неизбежен. Даже если бы Сорокин ехал со скоростью пять-десять километров в час. Почему? Потому что мальчик совершенно неожиданно для водителя оказался перед самой машиной в опасной зоне. И все-таки Сорокин, а мы все его знаем как очень опытного и трезвого человека, прямого наезда избежал. Наезд произошел уже при повороте, когда были приняты меры, чтобы избежать аварии. А вот почему он не заметил ребенка на обочине дороги, я сказать не могу.

Зал загудел неодобрительно. Какие же то меры, если человека-то нет? Зачем выгораживать? Вообще выступлению Бусенко решили не придавать значения. Но именно на него впоследствии обратила свое внимание Екатерина Семеновна.

…Приобщив к делу протокол общего собрания, Шумилов представил дело прокурору. А прокурор, как уже было сказано, так и не решился поставить свою подпись, а поручил провести дополнительное расследование.

Тщательно изучила Екатерина Семеновна все обстоятельства. И после долгих размышлений она пришла к выводу, что все же следствие проведено односторонне, явно с обвинительным уклоном. И что все-таки следователя сомнения мучили мало. Прокурор прав. Безусловно, дело нужно доследовать. Доследовать, а как, каким образом? Времени прошло много.

Прокурор предлагает попытаться разыскать очевидцев происшествия. Тех, кто видел весь путь движения мальчика. Днем, на оживленной улице города, разумеется, должны быть люди. Но как их найти спустя два месяца?

Воспользоваться услугами работников милиции? Стоит попытаться. Следователь поручил начальнику отдела милиции в районе дорожного происшествия сделать поквартирный обход близлежащих домов. Может быть, таким образом удастся установить очевидцев. Увы, результаты были малоутешительны. И снова поиски, снова раздумья.

Вот Екатерина Семеновна стремительно зашла в кабинет прокурора.

— Я вот о чем думаю, — начала она с ходу, — не попытаться ли нам поискать очевидцев аварии с помощью нашей газеты?

— Пожалуй, это идея, — согласился прокурор. — Вы напишите коротенькую заметочку, а я позвоню редактору, попрошу напечатать.

Через несколько дней в областной газете под рубрикой «Происшествия» появилась крохотная заметка следователя «Кто виноват?». Буквально в несколько строк. В ней сообщалось, что многотонный МАЗ-205 сшиб десятилетнего мальчика Витю Костина. Трагедия произошла на глазах очевидцев. Но свидетели почему-то не захотели назвать себя. Между тем только их показания могут помочь установить обстоятельства дела, установить истину.

Водитель самосвала Иван Сорокин находится под следствием, говорилось далее. Следственные органы надеются, что очевидцы придут в прокуратуру района, чтобы сообщить все, что им известно по делу.

Под заметкой стояла подпись следователя. Аналогичное сообщение было напечатано и в заводской многотиражке самого крупного в городе предприятия, расположенного как раз в этом районе.

Из всех свидетелей, проходивших по делу, Екатерину Семеновну больше всего интересовала Карасева. Та самая Карасева, которая стояла на тротуаре и видела момент аварии. Ее адрес в деле был, и найти ее не составило труда. Вместе с ней Екатерина Семеновна выехала на место происшествия.

— Мы с вами сейчас проведем следственный эксперимент, — объяснила она группе людей, окруживших ее. — Вы, товарищ Колокольников, на своем МАЗе трижды проедете перед Еленой Ивановной Карасевой на разных скоростях. А вы, Елена Ивановна, должны будете нам сказать, с какой примерно скоростью ехал тогда Сорокин.

Екатерина Семеновна подошла к кабине огромного МАЗа и предложила водителю Колокольникову сначала проехать со скоростью тридцать, потом двадцать пять и, наконец, двадцать километров в час. Ничего этого Кара-сева не слышала. Один из понятых сел в кабину самосвала рядом с водителем. Вместе с другим понятым следователь осталась около Карасевой на обочине дороги.

Колокольников трижды, как ему было предложено, провел свой МАЗ мимо Карасевой.

— Как по-вашему, Елена Ивановна, с какой скоростью ехал Сорокин? — спросила Голосова. Карасева ответила не сразу. Она внимательно следила за проезжавшим мимо МАЗом и вспоминала, как было тогда, два месяца назад.

— Я думаю, товарищ следователь, Сорокин ехал вот так же, как ехал сейчас перед нами шофер последний раз.

— Значит, двадцать километров в час?

— Этого я не знаю, какая там скорость. Только ехал он вот так, как последний раз.

Все это было зафиксировано в протоколе. Теперь следователю предстояло установить, с какой скоростью бежал мальчик через проезжую часть улицы. Ее ширина десять метров.

Екатерина Семеновна с теми же людьми, участвовавшими в эксперименте, пошла в школьный двор. Там следователь отмерила расстояние в десять метров и предложила мальчику, напоминавшему и по росту и по телосложению Витю Костина, пробежать три раза сначала медленно, а потом быстрее и еще быстрее. Первый раз мальчик пробежал это расстояние за 4,2 секунды, второй раз — за 4,0, а третий — за 2,3 секунды. Карасева показала, что Витя бежал примерно так, как бежал этот мальчик в третий раз.

— Теперь покажите, — попросила Екатерина Семеновна Карасеву, — где вы наблюдали все происшедшее. С какой точки?

Карасева привела всех участников следственного эксперимента на обочину дороги, где застали ее те роковые секунды и где все это произошло. Измерили расстояние: пятьдесят один метр.

— Значит, не десять метров, как вы ранее показывали, а пятьдесят один, — заметила следователь.

— Я ошиблась. Мне так показалось.

И эти новые данные, весьма важные, были занесены в протокол.

На другой день к следователю пришел средних лет мужчина в спецодежде, в кирзовых сапогах.

Я по газетной заметке, — начал он несколько смущенно.

— Садитесь, пожалуйста. Вы очевидец происшествия?

— Не совсем. Но кое-что могу сообщить.

— Рассказывайте.

— Был я на похоронах. Да, мальчика. Там были женщины. И вот одна из них говорила, будто ее сын был в тот момент вместе с погибшим мальчиком и видел все своими глазами. Адрес? Да, я записал, я их знаю. — Он протянул следователю аккуратно сложенный листок из блокнота.

— Обязательно проверю. Спасибо за сообщение.

Следователю без труда удалось разыскать этого мальчика. Это Славик Доценко, ученик пятого класса. Екатерина Семеновна пригласила его в прокуратуру вместе с матерью.

— Ну, как ты учишься? — спросила она.

— Он у меня отличник, — похвалилась мать.

— Молодец! Ну расскажи, Славик, как все произошло тогда с Витей.

Беседа затянулась. Выяснилось, что Славик действительно видел, как Витя попал под машину. Но оказывается, и он, как и Карасева, стоял в это время на другой стороне улицы. И тоже не заметил, откуда начал бежать Витя…

Вечером в кабинет следователя вошла уже немолодая женщина со свернутой газетой.

— Заметку вы писали? — сразу начала она разговор. — Вот я за этим и пришла. Я ведь, милая, тоже видела это ужасное происшествие. Не меня ли вы ищете? Тогда со мной совсем плохо было, я, я…

— Да вы садитесь. Давайте для начала познакомимся, — успокоила ее следователь.

— Фамилия моя Сохаль, Мария Михайловна, — сказала вошедшая, тяжело опускаясь на стул.

Две женщины быстро разговорились. Да, это она, Сохаль, как раз и видела из салона автобуса, как мальчишка попал под машину, и от страха тогда вскрикнула.

— А вот вы не заметили, откуда мальчик начал бежать?

— Нет, милая. Я же вам говорила. Могу повторить… Только уж когда он попал…

Дни шли. Основной вопрос следствия — мог ли Сорокин видеть мальчика, стоявшего на обочине дороги до того, как он побежал, — пока что Голосовой не удалось установить.

В кабинете зазвонил телефон. Екатерина Семеновна подняла трубку.

— Мне бы следователя Голосову, — услышала она незнакомый мужской голос.

— Я слушаю.

— Вы написали заметку «Кто виноват?»?

— Да. Вы очевидец?

— В какой-то степени — да. Я учитель.

— В таком случае очень прошу вас зайти. После уроков? Можно. Какая школа? Тридцать пятая? Жду-

Встречи с учителем Екатерина Семеновна действительно очень ждала. Ведь тридцать пятая школа расположена как раз там. Вечером Николай Сергеевич Табаков был в кабинете следователя.

— Был первый день весенних школьных каникул, — начал он свой рассказ, — с учениками восьмого класса «А» мы приводили в порядок наш кабинет математики. Я веду математику в школе. Девочки мыли стекла с внешней стороны, со стороны улицы. В это время я смотрел в окно. То, что написано в газете, произошло на моих глазах.

— Ну, ну, рассказывайте.

— Из боковой улицы выходил автобус двадцать восьмого маршрута. Из-за автобуса, вернее с левой стороны его, выскочил мальчик, чтобы перебежать улицу. Смотрю, из города идет большой самосвал, которого, думаю, мальчик не видел и выбежал прямо к этой машине. Правда, шофер повернул машину вправо, но избежать наезда, по-моему, он уже не мог.

— А мог ли видеть водитель самосвала мальчика, когда он выбежал из-за автобуса?

— Думаю, что нет. Ведь все это произошло мгновенно. Мальчика задавило не передним колесом, а задним левым. Мы с девочками сразу выбежали на улицу. Еще никого там не было. В руках мальчика были зажаты деньги.

Две девочки, допрошенные следователем, тоже подтвердили, что мальчик выбежал из-за автобуса и, стало быть, водитель самосвала видеть его не мог.

Екатерина Семеновна не поленилась, еще раз выехала на место происшествия с учителем Николаем Сергеевичем Табаковым. Ее интересовало, какая же была видимая зона для водителя при указанной Табаковым и его ученицами ситуации. Измерили. Максимум шесть-семь метров. Слишком мало для точной реакции водителя. А что скажет на этот счет судебная дорожно-транспортная экспертиза? Следователь запросила ее мнение. Тщательно изучив материалы следствия, эксперт пришел к выводу, что водитель Сорокин ехал с дозволенной скоростью. Если мальчик перебегал проезжую часть дороги со скоростью от 2,3 до 4,0 метра в секунду и пробежал в видимой зоне водителя шесть-семь метров, то водитель, безусловно, не имел технической возможности предотвратить наезд. Повернуть автомобиль даже при скорости движения двадцать километров в час на расстоянии двух-трех метров невозможно.

Быстро пробежала Екатерина Семеновна заключение эксперта.

— Так я и думала! — вскрикнула она от неожиданности. — Сорокин не мог, не мог при всем желании предотвратить аварию. Рано оборвалась жизнь Вити. В этом виноваты прежде всего мы сами, взрослые. Мы не сумели довести до его сознания элементарные правила поведения детей на улице. Безусловно, виноват и он сам, опрометчиво решив перебегать улицу перед самой автомашиной. Но что делать? Это случилось…

Екатерина Семеновна буквально вбежала в кабинет прокурора.

— Следствие по делу Сорокина закончила, — сказала она. — Он не виноват.

— Ну, докладывайте.

Внимательно выслушав обстоятельный доклад следователя, Николай Федорович сказал:

— Согласен. Выносите постановление о прекращении дела за отсутствием в действиях Сорокина состава преступления, — а потом, не скупясь на похвалы, добавил: — Молодец!..

Сегодня Сорокин после долгого перерыва снова сел за руль своего самосвала. Его доброе имя восстановлено.

Но не менее счастлив и тот, кто своим кропотливым, упорным трудом вернул свободу невиновному.