По следам преступлений

СВИДАНИЕ НЕ СОСТОЯЛОСЬ

Следствие по делу Чижова, Савельева и других подходило к концу. Им предъявлялось обвинение в ограблении, а затем и в убийстве инкассатора местного банка К. Н. Шилова. Следствие шло трудно, хотя собраны были достаточные улики, вещественные доказательства, показания свидетелей. И дело было не в первоначальной противоречивости некоторых показаний и даже не в хитром петлянии матерого грабителя Чижова.

В конце концов следователю Бараташвили удалось преодолеть все трудности, и сейчас обвинительное заключение выглядело абсолютно доказательным во всех линиях. Вахтанг Давыдович был уверен, что у прокурора не возникнет никаких сколько-нибудь серьезных возражений.

И все-таки что-то оставалось для него самого непонятным в этом преступлении.

Один за одним в кабинет следователя вводят арестованных, и Бараташвили задает каждому один и тот же вопрос:

— С обвинительным заключением познакомились? Подпишите.

Перед столом следователя Борис Савельев, худощавый угловатый парень в очках. Ему двадцать один год. Хотя за месяцы предварительного заключения он состарился лет на пять сразу. Он ставит свою подпись и собирается уходить.

— Подождите, Савельев, — останавливает следователь. — Скажите мне, что вас все-таки толкнуло в эту компанию? С чего все началось у вас самого?

Там все сказано, — угрюмо сказал Савельев и показал на обвинительное заключение, — я подписал. Чего вам еще?

— Сядьте, — мягко остановил его Бараташвили и сам сел напротив. — Поймите, я ведь не чиновник. Я хочу понять, как, каким образом молодой, неиспорченный парень из трудовой семьи, как вы, отчего, по какой причине почти прямо из десятилетки попадает в объятия бандитов и сам становится участником преступления.

— Вы меня об этом уже спрашивали.

— Тогда вы мне не отвечали на эти вопросы. Тогда велся протокол. Может быть, вы кого-то боялись. Сейчас, как вы видите, обвинительное заключение написано. Никакого протокола я не веду. Но мне это нужно, чтобы остановить вовремя других таких же неопытных мальчишек. Не дать им попасть в такие же сети.

— Меня расстреляют? — неожиданно спросил Савельев.

— Думаю, что нет. Хотя это будет решать суд.

— У меня просьба, гражданин следователь. Дайте мне свидание.

— С кем?

— С одной девушкой. В общем знакомая…

— Хорошо.

Через два дня Савельев получил разрешение на свидание. А вечером того же дня он попросился к следователю на допрос.

— Не пришла, — сказал он, едва переступив порог кабинета, — а я ведь из-за нее…

— Садитесь, успокойтесь. Ну, не пришла, что ж тут такого? Девушки — народ легкомысленный.

— Нет, тут другое. Это не легкомысленность. Это расчет. Я вам расскажу об этой легкомысленной особе и об ее компании. Расскажу все. Хотя к нашему делу это в общем-то прямого отношения не имеет…

Три года назад Борис Савельев окончил среднюю школу. Окончил не блестяще, так — серединка на половинку. В аттестате, как в салате, шутили однокурсники, все есть: и пятерки, и четверки, и троечки.

— Причем у тебя, Борис, — язвил его приятель Костя Вольский, — салат изготовлен по рецептам уважающей себя забегаловки: мяса чуть-чуть, а картошки навалом.

— Ладно, тоже мне медалист!

Но и Костю к медалистам отнести можно было чисто условно: мешали две тройки — по русскому и по алгебре — и три четверки.

Тем не менее друзья решили попытать счастья и поступить в институт.

— Мы за модой гнаться не будем, — говорил расторопный Костя, — нам все эти филфаки, меды, горные ни к чему. И электронику двигать тоже без нас, я думаю, будут, справятся ребята. Чего мы полезем на рожон, когда там конкурс — сто гавриков на одно место?

— Так уж и сто!

— Ну, двадцать, тебе-то не все равно? Нам абы какой, лишь бы институт. Корочки получить и поплавочек, значочек, как острит мой предок. Чтобы не потонуть в бурных волнах житейского моря.

— Что же ты предлагаешь?

— Я вычитал в газете такое объявление: «Московский технологический институт местной промышленности объявляет прием учащихся на первый курс…»

— Трепач. На какие шиши я в Москву поеду? обиделся Борис. — На мамашину зарплату? Тебе хорошо, у тебя батя снабженец.

— Чудак! Ни в какую Москву мы не поедем.

— Поясни мысль.

— Дело в том, что в нашем городе от этого института есть учебно-консультационный пункт. Там будем сдавать экзамены, там же и будем слушать лекции.

— А что это за институт?

— Я же тебе сказал, что нам все равно.

— Ну, а все-таки? «Технологический» и… «местной промышленности». Это как?

— Чего же непонятного? Окончишь — пойдешь инженером на местную трикотажную фабрику. Кофточки модные осваивать для своих знакомых девушек. Или на швейной… Ну, одним словом, блюминги строить мы не будем. Впрочем, там есть несколько факультетов. Ну как?

— Покумекать надо.

— На кумеканье отводится два дня. Послезавтра несем документы.

Через два дня на тихой улочке они разыскали небольшой особняк, где размещался учебно-консультационный пункт. И хотя сегодня был первый день приема экзаменов, в скверике около особняка толпились молодые люди в таких же, как они, белых рубашках и с такими же трубочками, завернутыми в газету, где лежали аттестат, копия свидетельства о рождении, заявление и три фотографии.

— М-да, — присвистнул Костя: они не были первыми.

Документы принимала яркая блондинка с голубыми глазами. Борис как увидел ее, так и не мог оторваться. Отвечал на ее вопросы невпопад, а под конец спросил напрямик:

— Скажите, а вы незамужняя?

— Боря, — остановил его Костя, — ты перепутал свою роль. Это тебе здесь будут задавать вопросы.

Синеглазая секретарша смутилась и покраснела.

— Это к делу не относится, — сказала она. — Распишитесь вот здесь и получите экзаменационный лист.

Когда абитуриенты вышли в коридор, Борис сказал:

— Я должен здесь учиться. Понял?

— Конечно. Если уж здесь секретарши такие милые, — сказал Костя, — можно представить, какие симпатяги профессора. Да они тебе на первом же экзамене пятерку поставят просто так, из чувства уважения.

Первый экзамен — математика письменная.

— Я не знаю, как ты, — сознался Костя, — а я горю синим пламенем. Сразу, на первом же.

— М-да… — вздохнул Борис. — А что ж делать? Может, шпаргалками запасемся? Я знаю, один парень продает — по полтиннику за штуку, фотоспособом делает.

— Не будь дураком. Какая тебя шпаргалка спасет на письменной? Тут надо задачи достать.

— Как же ты их достанешь?

— А может, попросить твою синеглазку?

— Брось трепаться. Давай думать, как выйти из положения.

— Черт знает… Попробую поговорить с отцом. Может, у него есть какие-нибудь знакомые.

У Семена Николаевича Вольского знакомые имелись кажется, везде. Тут, очевидно, сказывался и его общительный характер, да и по своим служебным делам он не раз бывал почти во всех городских учреждениях, включая и учебные заведения.

Короче говоря, накануне экзамена Костя Вольский имел не только задачку одного из трех вариантов, но и ее полное решение.

— Какой бы вариант тебе ни достался, — инструктировал сына Вольский-старший, — ты делай этот. А для преподавателя, чтобы он знал, что это твоя работа, поставь крестик. Вот здесь.

Костя, как настоящий товарищ, обо всем рассказал Борису и даже дал ему списать вариант задачи. На экзамене оба делали этот самый вариант, добросовестно списав его со шпаргалки.

А на другой день Костю подозвал юркий человек и спросил:

— Почему на работе Савельева стоит тот же крестик?

— А ваше какое дело?

— Ты хвост не задирай. А то вылетишь отсюда.

И Костя сознался, что это он рассказал и дал задачу.

— Передай своему дружку, пусть он не придуривается, нашармака у него ничего не выйдет. Срежут на следующем экзамене. А если ты ему дашь списать, и тебе двойку закатят. Понял?

— Да, но у него денег нет… Заплатить нечем…

— Это никого не касается. Пусть идет на завод.

Следователь остановил Савельева:

— Одну минуту. Как фамилия этого человека?

— Возбудите дело?

— А как ты сам думаешь?

Борис задумался, помедлил с ответом, но потом решительно махнул рукой.

— А, и правильно! Это гнездо давно пора разогнать. Пишите: фамилия этого дельца — Фунтиков. Но не в нем дело. Всем заворачивает там доцент Чугаев. Сергей Илларионович Чугаев. Кандидат наук, — Борис усмехнулся. — В общем тогда этот Фунтиков так примерно и сказал Косте: «По мне, пусть хоть украдет, если учиться хочет». Там все такого мнения были.

Между тем Борис не терял времени даром: после экзамена по математике он пошел в кино. Но не один, а с синеглазой секретаршей. В этот вечер Борис был в ударе, шутил, рассказывал всякие веселые истории, и Люся смеялась. Но стоило Борису заговорить об экзаменах, как девушка вспыхнула:

— Вот, оказывается, для чего ты меня пригласил?

Она повернулась и пошла в другую сторону. Догнал ее Борис, еле уговорил, чтобы разрешила проводить.

Второй экзамен Борис завалил. И тогда он, еще совсем зеленый, неопытный в житейских делах человек, понял, что в этом УКП (учебно-консультационном пункте) действует целая шайка взяточников, вымогателей. «Как же могут Фунтиков или математик Чугаев повлиять на мой экзамен по физике? — рассуждал он. — Не иначе как они связаны между собой. Вот дельцы!»

Костя встретил это сообщение просто.

— Чудак, а как же иначе? Хочешь жить — умей вертеться, — привел он любимую поговорку своего отца.

Борис рассказал обо всем Люсе, но и она не удивилась. Больше того, она даже пыталась защищать тех преподавателей, которые берут взятки за то, что завышают оценки на экзаменах.

— А что ты хочешь, — говорила она, — они люди солидные, с учеными званиями — кандидаты наук, старшие преподаватели, доценты. Им и одеться надо прилично и обстановку дома иметь, — они ведь и на дому экзамены принимают. А на одну зарплату всего не сделаешь.

— Но это же нечестно! — возмущался Борис.

— А ты честно сдал математику? Себя ты, конечно, не осуждаешь. Ты хочешь получить диплом, а сдать вступительные не можешь. Преподаватель тебе идет навстречу, помогает. Все равно эти экзамены ничего не значат. Проучишься здесь пять лет — чему-нибудь да научишься, а нет — на производстве будешь доучиваться. Так у всех и бывает. А Чугаеву ты еще спасибо скажешь, что он тебе помогает человеком стать.

Борис Савельев от природы не был борцом за справедливость. Не воспитали в нем бойцовских качеств ни школа, ни его мать. Он не бросил тогда перчатку взяточникам. Ему было восемнадцать лет, и, кроме того, он был влюблен в синеглазую секретаршу. Под влиянием этих обстоятельств Савельев сделался даже пособником у дельцов с учеными степенями. Чуть позже Борис понял, что его синеглазая Люся была не только секретарем приемной комиссии. Она еще и подбирала для Чугаева и компании необходимую клиентуру. Постепенно в это дело она втянула и Бориса.

Борис целыми днями отирался среди абитуриентов, слушал разговоры, арканил того, кто был готов «подмазать», лишь бы получить проходной балл. Для дельцов это было выгодно, сделки проходили через нейтральных людей, и в любом случае они оставались в тени и легко могли от всего отказаться.

Зато самого Савельева за эти услуги зачислили на первый курс, чисто формально приняв у него все экзамены.

— Ну, а я, — закончил свою исповедь Савельев, — я окончательно запутался в своей жизни, когда связался с этой Люсей. Она была избалована, получала от доцентов дорогие подарки. И от меня требовала таких же, ей хотелось жить роскошно, с комфортом… Нужны были деньги. А где мог их взять я, студент? Тут-то я и встретился с этим Чижовым. Он знал, где можно взять деньги. Остальное вам известно…

Вахтанг Давыдович Бараташвили, едва закончив одно очень сложное дело, начал вести расследование другого, не менее сложного дела о взяточничестве в местном учебно-консультационном пункте Московского технологического института местной промышленности.

В прокуратуру вызывали одного за другим студентов этого института, которые, по показаниям Савельева, давали взятки преподавателям или посредникам.

И уже на первых допросах Вахтанг Давидович убедился, что Савельев говорил правду.

Почти каждый из студентов не только подтвердил факты, сообщенные следователю Савельевым, но еще и приводил новые, известные ему случаи, называл имена взяточников и взяткодателей.

Как выяснилось, в этом учебно-консультационном пункте взятки брали не только на вступительных экзаменах, но и на всех прочих, за невыполненные курсовые работы, за несданные зачеты и чужие контрольные.

Вслед за студентами в прокуратуру начали вызывать преподавателей.

Чугаев Сергей Илларионович, доцент кафедры высшей математики, поначалу пытался изобразить возмущение, негодование по поводу «вздорных и оскорбительных подозрений». Однако, выслушав на очных ставках своих бывших абитуриентов и нынешних студентов, пал духом и признался.

— Началось все, — рассказал он, — с группы студентов-стариков. Заведующий УКП Сосин попросил меня не относиться к ним слишком строго. После окончания института, — сказал он, — все равно эти, с вашего позволения, студенты сразу пойдут на пенсию. Никто не успеет проверить их знания. Среди них были Бахлин, Глотов, Бендеров и другие. Я им разрешил во время экзаменов воспользоваться литературой и записями. В знак благодарности они мне дали по пятьдесят рублей каждый. Позже ко мне обратились студенты Кондаков, Фунтиков, Культин с просьбой помочь поступить в институт их знакомым. Разумеется, не бесплатно. Фунтиков стал частым гостем у меня дома. Со временем я узнал, что он был посредником и у преподавателя Ковальского и у других.

По договоренности с Чугаевым студенты-заочники Ефим Фунтиков и Виктор Кондаков в течение 1961–1965 годов перед вступительными экзаменами выискивали среди абитуриентов тех, кто, боясь провалиться, готов был дать взятку, получали от них деньги. Часть из них они передавали Чугаеву, а часть оставляли себе. Получив деньги, Чугаев накануне вступительных экзаменов сообщал через посредников темы сочинения по русскому языку, задание по письменной математике. Он же наставлял их, какой будет порядок сдачи экзаменов по устной математике, завышал им оденки. В некоторых случаях он просил других преподавателей — своих коллег поставить положительные оценки на экзамене по их предметам. За каждого абитуриента он получал от посредников по двести рублей. Не гнушался Чугаев брать взятки и за то, что завышал оценки во время семестровых экзаменов по высшей математике. В этих случаях такса колебалась от двадцати до пятидесяти рублей. Всего за пять лет Чугаевым было получено свыше десяти тысяч рублей.

Другой преподаватель, Василий Степанович Данилов, доцент кафедры физики технологического института пищевой промышленности и по совместительству старший преподаватель УКП, получил несколько меньшую сумму — восемь с лишним тысяч рублей. Клиентуру подбирали для него тот же Фунтиков и иногда Савельев. В основном Данилов получал взятки за хорошие оценки на вступительных экзаменах по физике.

Принимая экзамены в период сессии, он получал взятки за положительные оценки по пятьдесят рублей. Со временем масштабы преступной деятельности Данилова возросли. Только за прием вступительных экзаменов по физике в 1966 году через Фунтикова и Савельева он получил от двенадцати абитуриентов тысячу двести рублей. Брал Данилов взятки и по месту своей основной работы — в технологическом институте пищевой промышленности.

Доцент кафедры теоретической механики УКП Михаил Михайлович Коблов занимался взяточничеством давно. С помощью все тех же посредников Фунтикова и Кондакова. Посредники подобрали Коблову группу абитуриентов из шести человек и получили от них тысячу триста рублей. Коблов же через секретаршу Люсю получил условия экзаменационной работы по письменной математике, темы сочинения по литературе и сообщил их Кондакову и Фунтикову. Одновременно он договорился с членом комиссии Ларисой Даниловой о том, что эти абитуриенты на экзамене будут отвечать не на те вопросы, которые поставлены в билете, а на заранее подготовленные ими.

За помощь абитуриенту в поступлении в институт доцент Коблов брал не только деньги, а и продукты, вино, водку, отрезы шерсти. Однажды Коблов попросил студента Колотницкого, который работал в ателье, сшить ему зимнее пальто, а за это Коблов поставил Колотницкому на экзамене по теоретической механике, не спрашивая его, четверку. От студента Белорусского он получил шкурку выдры и за это дал ему три отрецензированные контрольные работы по теоретической механике. Всего за 1963–1966 годы Коблов получил около восьми тысяч рублей.

Старший преподаватель кафедры химии Максим Данилович Серов рассказал на допросе:

— До того, пока я не познакомился с преподавателями Даниловым и Чугаевым, я работал честно. В 1961 году Данилов начал просить меня, чтобы я поставил завышенные оценки нескольким студентам. За это он несколько раз приглашал меня в ресторан. В выпивках участвовали и студенты, которые расплачивались с официантами. В дальнейшем ко мне стали обращаться уже непосредственно сами студенты. Они приносили список на десять-тринадцать человек. Им я должен был завысить оценки.

Случайно ли махровые взяточники Чугаев, Данилов, Коблов свили свое гнездо именно здесь, в учебно-консультационном пункте института местной промышленности? Нет, не случайно. Это было очень удобное для махинаторов место. Во-первых, УКП подчинялся непосредственно ректорату московского института. До Москвы было далеко. Ревизоры наезжали оттуда редко. Да если и приезжали, то проверяли они учебно-методическую работу. Документы проверялись от случая к случаю.

Во-вторых, как и во всяком уголовном деле со взятками, в преступлениях были равно замешаны обе стороны — и дающие и берущие. Причем, как поясняла секретарша Люся, студенты давали взятки, да еще и говорили взяточникам спасибо за то, что они помогали им на трудном пути к заветному диплому.

А в-третьих, диплом для определенной категории студентов этого института был столь же труднодоступен, сколь и позарез необходим. В институт шли руководящие работники пошивочных ателье, предприятий бытового обслуживания, заведующие секциями и отделами промтоварных магазинов и баз, модельеры и мастера фабрик индпошива, трикотажных фабрик и т. п. В основном это были люди уже пожилые, практики. Теоретический багаж был у них крайне невелик. Приходившие на предприятие молодые дипломированные специалисты подпирали их, выталкивали вон, а уходить им с теплых местечек было неохота.

Кроме того, народ этот в основе своей денежный, и заплатить сотню-другую для достижения желанной цели для них ничего, в сущности, не стоило.

Ну, а самое главное: Чугаев и Коблов — преступники с солидным стажем. У Чугаева уже была в прошлом судимость за аналогичное преступление, однако наказание не пошло ему впрок. Коблова на прежнем месте работы за различные темные махинации, за пьянство исключили из партии и освободили от должности преподавателя. Однако он подделал трудовую книжку и сумел устроиться в УКП.

Шаг за шагом следствие вскрывало все новые и новые преступления этой группы вымогателей, скрывшихся под личиной преподавателей советского вуза, воспитателей подрастающего поколения. И следователь Бараташвили видел вину подследственных не только в денежных и натуральных поборах, которые они вели в течение ряда лет, а и в серьезном моральном уроне, причиненном молодым людям.

Среди абитуриентов, попавших в сети взяточников, было немало юнцов, подобных Косте Вольскому и Борису Савельеву. И эти мальчишки, только что вступавшие в жизнь, сразу окунулись в грязный омут чистогана, бессовестных сделок, очковтирательства и обмана.

И ко всему прочему Савельев еще и влюбился в секретаршу Люсю. Влюбился не на шутку, и именно это привело его к столь трагической развязке. Людмила Позднякова не отличалась ни особым постоянством, ни ясностью своего мировоззрения. Проще сказать, девица она была скорее легкомысленная, чем серьезная. Ей льстило, что доцент Чугаев, солидный ученый дядя, оказывал ей, девчонке, знаки внимания. Дарил шоколадки, духи, чулки. Подвозил на своей машине домой, приглашал в театр, обедал с ней в ресторане.

В ответ на это Люся охотно выполняла различные просьбы доцента: передавала некоторым студентам задачи, темы сочинений, а потом и сама стала подыскивать для Сергея Илларионовича клиентуру. А когда на ее пути стал Борис, она и Бориса втянула в эту грязную игру.

Люся, конечно, видела, что Борис любит ее по-настоящему, что для нее он готов на все. А она только капризно надувала губки и говорила ему:

— А ты все скупердяйничаешь. Даже такси не можешь взять. А говоришь — люблю.

Борис мучительно искал выхода из положения, а Люся требовала все новых и новых расходов. Она ввела его в круг посредников, давала ему поручения искать клиентуру. Но Борис был молод и неопытен в таких делах. Партнеры, глядя на то, как он неловок в работе, всерьез опасались, что он провалит дело, и его гнали взашей.

— А ну, не путайся под ногами, салага, — не раз шипели на него матерые дельцы Фунтиков и Кондаков, — не то проглотим и пуговицы выплюнем.

Расстроенный очередной неудачей, он приходил к Люсе, а та ему:

— Эх ты, бестолочь! Ничего не можешь. Ну кому ты такой нужен?

— Но я люблю тебя, — говорил Борис.

— Любовь не шубка, в ней на улицу не выйдешь.

Как-то после очередной такой размолвки доцент Чугаев увез Люсю в концерт прямо, что называется, у Бориса из-под носа. И Люся, садясь в машину, еще нагло помахала ему ручкой.

— Вы знали, Чугаев, что в Позднякову был влюблен студент вашего института Савельев? — спросил следователь.

— Понятия не имел. Да мне до этого никакого, собственно, дела нет.

— Зачем же вы, семейный человек, приглашаете в театр, везете в ресторан девушку, которая на двадцать пять лет моложе вас?

— Этот вопрос относится к делу?

— А если бы вашу старшую дочь, Чугаев, вот так взялся соблазнять пожилой?.. Ладно, не буду называть такого настоящим его именем… просто пожилой гражданин. Что бы вы сказали?

— Моя дочь не в счет.

— Нет, в счет! Вы не только взятками растлевали молодые души, а и вашим пижонством, вашим цинизмом.

— Это все слова. В протокол они не записываются.

— Почему же? Я их запишу. Думаю, что прокурор в своей речи на процессе скажет об этом при всем народе. И при вашей старшей дочери скажет.

— Это жестоко.

— А то, что вы делали, это гуманно?

И вот перед следователем Людмила Позднякова, секретарь приемной комиссии учебно-консультационного пункта. Та самая белокурая, голубоглазая красавица, с которой три года назад впервые встретился Борис Савельев и которая лишила его сначала покоя, а потом и свободы. Она была явно перепугана и вызова в прокуратуру ждала с того самого дня, когда вызвали первого студента.

Тем не менее она пыталась держаться независимо и на первый вопрос следователя ответила дерзко, с вызовом.

— Вы почему Не пришли на свидание восемнадцатого августа? — спросил Бараташвили.

Позднякова повела накрашенной бровью:

— А вы меня не приглашали.

«Ах ты, сопливка!» — хотел крикнуть Вахтанг Давыдович, но сдержался и сказал спокойно:

— Вас ждал заключенный Савельев.

Секретарша дернула плечиком:

— Фи, я с этим уголовником не имею ничего общего.

— Я этого не думаю. Больше того, следствие располагает фактами о ваших преступных связях с Савельевым и другими обвиняемыми по делу о взяточничестве в УКП. Вы передали текст задач и темы письменных работ от доцента Чугаева студенту Савельеву восьмого июля?

— Да, — тихо сказала Позднякова и вдруг, уткнувшись в сумочку, громко, по-детски зарыдала. Плечи ее вздрагивали, а когда она подняла лицо, чтобы вытереть слезы, Вахтанг Давыдович увидел, как по ее щекам текли темные струи — следы от накрашенных ресниц.

— Успокойтесь, Позднякова, — сказал он, — и давайте продолжим допрос…

Суд строго наказал взяточников. Каждый из них получил то, что определено законом. Принял суд и частное определение по делу.

Но следователь Бараташвили не успокоился на этом. После суда он написал большое письмо в ректорат института местной промышленности, где подробно изложил причины, толкнувшие людей на преступление, обрисовал ту обстановку, которая царила в УКП из-за полной бесконтрольности со стороны ректората.

Копию этого письма следователь отправил в министерство: таких учебно-консультационных пунктов в учебных заведениях много, нужно обратить на них внимание, не допускать подобного.

Так Вахтанг Давыдович, вызвав на откровенный разговор человека, заставил его приоткрыть завесу еще над одним преступлением и пресечь преступные действия большой группы взяточников, а их самих изолировать от общества.