По таёжной реке Бикин

СКАЗОЧНЫЙ КРАЙ

Откройте недавно выпущенный «Справочник географа и путешественника», посвященный птицам Советского Союза. На триста пятьдесят третьей странице вы прочтете: «Рыбный филин — Ketupa blakistoni (Sieb.)» Редкая оседлая птица… Сведений по размножению нет. Одна из наименее изученных птиц нашей фауны. Водится рыбный филин лишь по берегам наиболее крупных рек Дальнего Востока и по Охотскому побережью, южнее. Магадана. В небольшом числе обитает эта сова на некоторых дальневосточных островах, например на Сахалине и Кунашире. Далее на юг ареал рыбного филина включает Японию и Северо-Восточный Китай.

Мечта увидеть своими глазами эту загадочную птицу, узнать хоть что-нибудь о ее жизни зародилась у меня одновременно с непреодолимым желанием посетить «дебри Уссурийского края», побывать в тех местах, где бродил когда-то неутомимый путешественник Владимир Клавдиевич Арсеньев со своим легендарным гольдом-проводником Дерсу Узала. Это желание со временем переросло в неуемное стремление, в жажду узнать гнездовую жизнь птиц Приморья.

Прошло немало лет, прежде чем мне удалось осуществить эту мечту. За это время состарилась и умерла моя собака и в доме появилась новая, молодая. И как старику Шалому, с которым я исходил почти весь северо-запад РСФСР, ездил на Горный Алтай, провел несколько сезонов в бескрайних тростниковых займищах Барабы, блуждал на озере Чаны, побывал на Днепре и во множестве других чудесных уголков нашей страны, я доверительно шептал на ухо молодому псу Чуку: «Подожди немного, мы еще с тобой побродим по дебрям Уссурийского края!» Собака внимательно слушала, склоняла голову, как бы размышляя, а время шло…

Но все это теперь далеко позади. Семь лет жизни успел я отдать дальневосточной тайге. Четыре сезона, изучая гнездовую жизнь птиц Приморья, «охотился» я за таинственным рыбным филином…

В первый[1] год я устремился в заповедник «Кедровая падь». Он стал для меня как бы воротами в дебри Уссурийского края. Заповедник этот расположен недалеко от Владивостока и легкодоступен. Но здесь о встрече с рыбным филином трудно было и мечтать. В долине единственной в заповеднике реки Кедровой, очень бедной рыбой, он не водился.

Во второй полевой сезон я перебрался на полноводный Бикин. Он берет начало в отрогах седого Сихотэ-Алиня и, устремившись в сторону заходящего солнца, бешено катится вниз. Преодолев одним духом более четырехсот километров, он вдруг оказывается на равнине и уже сравнительно спокойно подходит к капризной Уссури, в которую впадает между Большой Уссуркой и Хором. Уссури же в свою очередь питает Амур, уносящий свои воды на восток, к Тихоокеанскому побережью.

На Бикин, в поселок Верхний Перевал, меня заманил Борис Константинович Шибнев, большой знаток и любитель птиц этого края. Из его писем недвусмысленно следовало, что на всей земле нет места лучше, чем его родной Бикин. И это истинная правда! Здесь я встретил очень много интересных птиц. Но к сожалению, выбранные мной в тот год места лишь хранили память о рыбном филине. Старожилы в один голос утверждали, что здесь совсем недавно, каких-нибудь десять — двадцать лет назад, крик этой совы им приходилось слышать чуть ли не каждую ночь. Но появились новые люди, моторные лодки, говорили они, и рыбный филин исчез. Много птиц погибло и в капканах, выставляемых охотниками на выдру и норку…

Мнение местных жителей сводилось к одному: если хочешь увидеть рыбного филина, необходимо подняться вверх по реке по крайней мере километров на семьдесят. Но весна была уже в разгаре. Вокруг оказалось много других интересных и невиданных мной прежде птиц, и я остался на месте. Правда, позже я поднялся в верховья Бикина, и не на семьдесят, а почти на сто семьдесят километров. Там, в верховьях, намного выше поселка Бархатное, я своими ушами слышал даже крик рыбного филина. Его могучий гул произвел на меня невероятное по силе впечатление. Я и по сей день слышу этот низкий, постепенно затухающий звук, повисший на какое-то время во мраке ночи… Но время было упущено. Искать гнездо в конце лета бессмысленно.

Только на третий год, отданный мной Приморью, я впервые в жизни увидел своими глазами настоящего, живого рыбного филина! Но и в этот год мне не удалось найти его гнездо. Для этого понадобился еще один, четвертый, сезон. Чтобы хоть что-нибудь узнать о жизни этой скрытной птицы, потребовалась «тысяча и одна» ночь без сна. Среди них были ночи, полные таинственных шорохов и страха, открытий и неразгаданных тайн. Ночи невероятно длинные и, наоборот, проносящиеся в один миг. Были ночи темные и звездные, холодные и душные. Не было только одинаковых ночей…

Большая часть пространства вокруг Бикина пока еще покрыта девственным лесом. На всей этой огромной территории тайга бесконечно многолика. Здесь можно оказаться в мрачном черно-пихтарнике, затеряться среди могучих долинно-широколиственных дебрей, наконец, попасть в сравнительно светлые разнопородные горные леса. Несмотря на интенсивные рубки, которые ведутся вдоль Бикина, в пойме реки еще очень многие деревья достигают предельного возраста и выделяются колоссальными размерами. Особенно впечатляют тополя, диаметр которых на высоте груди человека нередко бывает более двух метров. Их дупла могут предоставить приют даже медведю, а меня они спасали от ливней.

Чередование долин, сопок и падей, обилие влаги и тепла летом — все это создает на Бикине необычайно разнообразные условия, позволяющие существовать здесь самым различным растениям. Многие из них — древнетретичные реликты. К их числу относятся: гордость Приморья — корейский кедр; сохранившийся на очень ограниченном пространстве дальневосточный тис, цельнолистная пихта; амурский бархат; маньчжурский орех; все виды аралиевых — знаменитый жень-шень, элеутерококк и аралия маньчжурская, ствол которой усажен острыми шипами. Реликтами являются также лианы: китайский лимонник, амурский виноград, актинидия, некоторые папоротники. Многие растения произрастают здесь с незапамятных времен и представляют собой как бы живые памятники отдаленных геологических эпох.

Если плыть по Бикину от устья вверх по реке, то мощные леса начинают теснить его берег уже в районе Нижнего Перевала. Это великолепные смешанные, с преобладанием широколиственных пород, пойменные дебри. Здесь стоят огромные, уже на вид тяжеловесные, со светло-серой корой долинные ильмы и могучие раскидистые вековые чозении. Тут же успешно отвоевывают место под солнцем прямоствольный ясень, узловатый маньчжурский орех, весь просвечивающий в кроне амурский бархат, пахучие липы. Говорят, что в таком лесу с одной точки можно насчитать около двадцати пород деревьев. Я не считал, но охотно верю этому.

Среди этого буйного царства зелени то в одном, то в другом месте возвышаются гиганты-одинцы — тополи и кедры, невесть кем занесенные сюда. Под ними растут редко пробивающиеся в первый ярус различные клены, амурская сирень, даурская крушина, в изобилии зеленеет азиатская черемуха. Еще ниже, в подлеске, разрастается маньчжурская лещина, пестрит кустарниковый клеи, играет рубином ягод красная смородина, а среди просветов и вдоль опушек образуют почти непролазные заросли веселый рябииолистник и скромная жимолость Маака. Высокие, до метра, розетки папоротника-страусника создают живые, колышущиеся при малейшем движении воздуха ковры…

Где-то выше Верхнего Перевала тайга постепенно меняет свой облик. Вступают в свои права кедрово-широколиственные леса. Они поражают воображение тем, что здесь совсем рядом с вековыми кедрами, которые как бы олицетворяют собой мощь и суровость настоящей тайги, радостно светятся всеми оттенками зеленого цвета лиственные деревья. Здесь, под сводом кедра-великана, невольно начинаешь говорить шепотом, но, когда обратишь взор к ажурной кроне ясеня и разглядишь сквозь нее бездонную синеву, хочется петь… Особенно великолепны эти леса в районе поселков Красный Яр и Бархатное.

Кедрово-широколиственная тайга даже в верховьях Бикина представляется невероятно (в сравнении с европейскими лесами) дремучей и мощной. Деревья здесь достигают двадцати пяти — тридцати и более метров в высоту. Такие леса нередко на две трети состоят из бронзовых вековых корейских кедров. Кроме них в верхнем ярусе — желтая и ребристая березы, горные ильмы, мелколистные клены, ясень, амурский бархат, липы. Во втором ярусе растут зеленокорый клен (кора у него действительно зеленая, а листья почти сердцевидные), боярышник Максимовича и маньчжурская яблоня (ее упругие ветки буквально схватывают и удерживают путника), даурская крушина и другие полудеревья-полукустарники, способные жить в густой тени великанов. Несколько видов бересклета, жимолости и калины создают в этом лесу непроходимую чащу. Местами сопки сплошь заросли колючим элеутерококком, жасмином, лещиной, спиреей.

Из нижнего яруса в верхний, придавая лесу особый тропический колорит, тянутся мрачные лианы актинидии и сплетенные в единый жгут вьющиеся змейки амурского винограда. И конечно, этот лес не был бы «дебрями Уссурийского края», если бы стволы деревьев не опутывали янтарно-коричневые плети китайского лимонника. Плоды этого чудесного растения снимают усталость. Даже напиток, приготовленный на коре лимонника, заметно освежает и прибавляет сил. А под деревьями — сплошные заросли папоротников! Особенно буйно разрастается толстокорневищный папоротник. Местами земля покрыта упругим ковром листьев восточного ландыша, который заметно крупнее растущего в Европе. Тут же может красоваться пион, на сырых местах зеленеет кислица, обычны борец, двулистный майник, вороний глаз и множество других знакомых и незнакомых трав.

В верховьях Бикина, там, где в него впадают Ключевая и Зева, почти к самым гольцам и зарослям кедрового стланика подступает суровый елово-пихтовый лес. Здесь растут теневыносливые мягкоиглые пихты и аянская ель, чьи острые кроны, словно пики, пронизывают низкие в этих местах облака. В таких лесах тихо и сумрачно даже в ясный день. Тут господствуют мхи и лишайники. Особенно эффектен лишайник уснея бородатая, седыми лохмами свешивающийся со стволов и ветвей. Здесь по соседству с аянской елью, жимолостью и кленами можно увидеть бруснику, вереск и голубику.

Эти леса нередко вплотную подходят к водораздельным плато, покрытым лиственницей, где в любое время года светло. Поистине Приморье — страна контрастов! А если к этому добавить, что от сибирского багульника и даурского рододендрона весной окрестные сопки буквально розовеют, то верховья Бикина под стать райским кущам…

Местами пойма Бикина сильно заболочена. Здесь царство влаголюбивых растений — иволистной таволги, обыкновенного рябинолистника, волосистой ольхи, амурской сирени, азиатской черемухи, маньчжурской березы и осины. Есть в пойме Бикина и совсем открытые моховые болота — мари, на которых виднеются лишь одиночные лиственницы и кустарниковые березки, а на кочках краснеет клюква. Украшение таких болот — ирисы. Можно найти белые, бледно-розово-сиреневые, интенсивно фиолетовые или чудесные синие цветки, способные менять свой оттенок в зависимости от освещения и возраста. Там, где моховое болото переходит в луг, сразу же вырываются, словно языки пламени, ярко-желтые саранки и гордые оранжевые лилии. А сколько других цветов на лугу — ярких и неярких, источающих нежнейший аромат или почти одурманивающих, заметных или, напротив, едва различимых и покоряющих своей ненавязчивостью! И хотя каждый из этих цветков великолепен, только увидев их все вместе на пойменном лугу Бикина, можно понять действительную красоту и их, и самих дебрей Уссурийского края.

Под стать растительности и животный мир этих мест. Сам Бикин богат рыбой. Сюда осенью регулярно заходит метать икру кета. В его студеной воде снуют хариусы, деловито курсируют ленки. Мое воображение особенно поразил таймень — крупный хищник из лососевых, полость рта которого сплошь усажена зубами. Они есть даже под жабрами! На Бикине я впервые увидел губаря и, наверное, навсегда запомнил необычный взгляд его черных, чуть плоских глаз, в которых чудится безысходная грусть и даже укор. Запомнился мне и обычный в среднем и нижнем течениях Бикина желто-зеленый сомик-скрипун, способный- фиксировать основную иглу своего спинного плавника так, что ее невозможно сдвинуть с места.

Из зверей назову лишь тех, которых видел сам. В верховьях Бикина обычен, а местами многочислен лось. Я видел, как сохатый кормится на тихих ключевых протоках, доставая со дна растения: поднимет голову, и с горбатой его морды капает вода… В темнохвойных горных уремах я не раз встречался с шустрой кабаргой. Птицей взлетает она даже на самые крутые сопки. На звериных тропах отпечатываются следы бурых медведей. Моя собака то и дело облаивала бурундуков, маньчжурских белок (летом они почти черные), загоняла на деревья соболей. В верховьях Бикина среди каменных россыпей я слышал свист пищух — родственников зайцев. Голос этих зверьков поразительно похож на птичий — будто молодые дрозды требуют пищи.

В кедрово-широколиственных лесах я видел красавцев изюбрей. Удивительно выразительны и красивы их огромные испуганные глаза. Высокими прыжками уносились от меня прочь грациозные косули. Кстати, рев самца косули похож на медвежий, и, услышав его ночью, невольно останавливаешься. Всегда неожиданными были встречи с кабанами, которые почему-то представали передо мной какими-то взлохмаченными, фырчащими. В пойменном лесу постоянно встречаешь следы деятельности белогрудого медведя, который кормится на. черемухе Маака. Когда черемуха созревает, он устраивает здесь необычные гнезда-площадки, чтобы удобнее было долгое время находиться в кроне дерева. За время работы я много раз видел колонков, барсуков, ежей, енотовидных собак.

Как-то совсем рядом с биваком я обнаружил дупло, в котором выводила детей белка-летяга. Эта большеглазая ночная белка всякий раз, когда кто-нибудь подходил к дереву, высовывалась из летка и сидела неподвижно. Темный провал дупла, «заткнутый» зверьком, становился невидимым, как в сказке. Однажды я буквально наткнулся на выводок дальневосточной куницы — харзы. Самка тут же большими прыжками унеслась прочь, молодые же звери залезли на ближайший кедр и скрылись в его кроне. Почти на каждой отмели Бикина можно увидеть следы выдры и успешно акклиматизированной в этих местах американской норки. В тальниках вдоль речки живут зайцы-беляки. Много в этом девственном крае и других зверей. Была встреча и с тигром…

Из пресмыкающихся я постоянно сталкивался с полозом Шренка. Эта безобидная змея, достигающая полутора и более метров длины, превосходно лазит по деревьям, цепляясь за малейшие неровности коры. На пригретых солнцем скалах я своими глазами видел настоящие клубки из четырех-пяти, а иногда и большего количества бурых щитомордников, укусы которых не менее болезненны, чем укусы обыкновенных гадюк. В низовьях Бикина нередки кожистые черепахи. Я находил и их «гнезда» — ямки на песчаных косах с зарытыми в них яйцами.

Почти везде здесь многочисленна дальневосточная травяная лягушка, чьи крики весной мешают записывать голоса птиц. «Колокольный звон» амурских жерлянок слышится почти всю первую половину лета. А древесные лягушки-квакши в период икрометания так дружно и громко квакают, что, находясь поблизости от них, трудно даже разговаривать. Водятся в этих местах и жабы, причем некоторые из них достигают весьма внушительных размеров.

И конечно, находясь в пойменных лесах Бикина, человек непременно обращает внимание на насекомых. Не буду говорить о комарах, слепнях, мошках и мокрецах, которые не дают покоя в теплое время года ни днем ни ночью. Назову лучше тех, чье существование украшает жизнь человека в тайге. Это прежде всего бабочки. Самая эффектная из них, бесспорно, парусник Маака. Огромные (они заметно крупнее махаонов), сверкающие синевой, эти бабочки постоянно летают на бреющем полете вдоль берега, сидят группами на сыром песке, проносятся над тропами и дорогами.

Из бабочек, Зв окраске своей тонко сочетающих красоту и скромность, можно назвать обычных здесь ленточниц и пеструшек, крупную радужницу Шренка. Не менее привлекательны и ночные бабочки. Особенно впечатляет своими размерами волнистая бромея. Удивительно красива крупная «хвостатая» артемида. Это ночная бабочка сказочно нежного салатного цвета. Если вы случайно обнаружили ее днем, то отвести от нее глаза просто невозможно. На свет костра (ночью) подлетает множество бражников (каждый из них красив), шелкопрядов, пядениц, совок.

Я встречал бабочек, крылья которых отливали червонным золотом, и бабочек невзрачных, как серые лишайники, белых в черную крапинку, словно ситцевая бабушкина косынка. А окраска бабочек-переливниц вообще не поддается описанию…

Вот здесь, в этом сказочном царстве животного и растительного мира, посчастливилось мне работать. Здесь произошли все те события, о которых рассказывается в книге.

Первые три года я путешествовал по Дальнему Востоку один, вернее, со своей собакой. В последующие сезоны нас здесь оказалась уже целая группа. Сюда, в Приморье, на разные сроки ко мне приезжали большой любитель фотографирования птиц в природе мой друг К. Н. Бобров, студенты-практиканты с кафедры зоологии позвоночных Ленинградского университета А. Бардин, И. Ильинский и А. Никаноров. Вместе работа пошла быстрее.

Но ни я, ни мои помощники не смогли бы выполнить и десятой доли намеченных работ, если бы на Бикине мы не встретили полного взаимопонимания со стороны местных жителей — охотников-удэгейцев, не воспользовались бы их бескорыстной помощью. А помогали нам все! У нас появились настоящие друзья, постоянные услуги которых были ощутимы более всего: это лучшие охотники-промысловики Бикина Николай-Покула Канчуга, братья Николай и Александр Сигде и другие удэгейцы. Всегда был внимателен к нашим нуждам и директор Бикинского охотпромхоза П. И. Мунов. Искренне переживал все наши успехи и неудачи Б. К. Шибнев.

Я бесконечно благодарен всем этим людям Бикина.