Победительница

Письмо двадцать второе

Приближался всемирный конкурс красоты. Активизировались мои кураторы и помощники. Опять возник Павлик Морзе в виде медиакоординатора с российской стороны.

Там много чего происходило вокруг и около, это интересно вспоминать, но трудно рассказывать, потому что как перескажешь свои ощущения? Я пришла в норму после печальных событий, чувствовала себя уверенно, самой умной, самой красивой на земле. Ты скажешь, Володечка, что твоя мама хвастунья. Да, не без этого. Но существует же – пусть теоретически – что-то самое-самое? Да и не только теоретически. Есть самая крупная жемчужина, самое высокое дерево, самая длинная река. Это объективно. Почему не допустить, что я на тот момент действительно была самой красивой женщиной Земли? Мешает одно – красота все-таки не такой объективный параметр, как длина, высота и размер.

Единственное, чего я боялась, – что разыграется опять моя аллергия. И она, конечно же, разыгралась, я находилась под постоянным наблюдением врачей, которые запретили мне, кроме самых необходимых случаев, контактировать с людьми.

Я тогда жила в стационаре, где-то в центре Москвы, в доме, где внизу была охрана, на каждом этаже охрана, да еще перед моей дверью устроители конкурса посадили охранника.

Поэтому я крайне удивилась, когда однажды увидела, будто материализовавшееся привидение, крупного мужчину, мягко вплывшего в комнату, где я отдыхала, слушая тихую музыку.

Не растерявшись, я уворовкой нажала на кнопку экстренного вызова своего телефона и спросила:

– Вы кто?

– Страна не знает своих героев! – укоризненно воскликнул крупный человек и мягко сел в (да когда же я это вспомню; и метод курицы-яйца не помогает, потому что ничего не припоминается, связанного с яйцом и курицей).

– Стоит уехать на пару лет – и всё, ты никто! – сокрушался он. – Все газеты показывали, все телевизоры печатали, то есть наоборот – и на тебе, даже не узнают! Тебе сколько лет?

– Почти двадцать два.

– Должна знать, – уверенно сказал крупный человек.

– Не знаю. Я мало читала газеты и смотрела телевизор.

– Ну ладно, – словно пожалел меня он и перестал играть в угадайку. – Цапаев Виктор, можно просто Витя.

И он умолк, чтобы полюбоваться произведенным эффектом.

Эффекта не было.

На самом деле я вспомнила его, просто не хотела показывать вида. Виктор Антон Цапаев – один из самых богатых людей России и мира, у него пару лет назад случились какие-то политические трения с кем-то, не помню подробностей, да и неважно, он уезжал – и вот вернулся, и вот оказался у меня в комнате.

Из охраны никто не шел, я продолжала нажимать на кнопку.

– Да брось ты, – заметил он. – Не жми на пупочку. Они все зафиксированы. Лежат и отдыхают. Нет, живые, не беспокойся. Свет у тебя плохой, – огляделся Цапаев.

– Мне достаточно, – сказала я. Мне действительно хватало неяркой лампы на стене, создававшей полусумрак.

– Я на тебя посмотреть хочу.

Цапаев встал, нашел включатели, и комнату залило максимальным светом, который зачем-то запланировали при отделке, но которым я никогда не пользовалась. Это был, Володечка, странный обычай того времени, вспоминая о котором нынешние мои современники грызут свои зубы от досады: сколько везде горело лишних лампочек, сколько текло впустую настоящей живой воды, сколько тратилось калорий на обогрев лишних кубометров жилья, не оптимальных для проживающих в нем людей. Но если бы я сказала об этом тогда, то в лучшем случае получила бы в свой адрес ухмылку или даже смех. Экологи и так называемые зеленые, то есть защитники природы, считались идиотами, я не шучу, Володечка. Нерожающие женщины и плодоспособные мужчины полагали, что их дела, которыми они живы на сегодняшний день, намного важнее, чем дела и жизнь их детей, которые у многих так и не появились, не говоря уж о внуках, а те, что остались живы, не говорят спасибо своим предкам, обрекшим род человеческий на угасание.

Но вот странно: сама пишу об этом, а сама – вот сейчас – чувствую, что для меня гораздо важнее рассказать о себе и о тебе, Володечка, чем думать о будущем человечества. Ибо человек в своем неискоренении неискореним. Как писал японско-корейский философ Я Хуэю: 82.

Осветив меня, Цапаев смотрел на меня долго, пристально и нагло.

– Хороша, хороша, – сказал он. – В самом деле хороша. И что, ты действительно никого из нормальных людей к себе не подпускаешь?

– Кого вы называете нормальными людьми?

– Ну, не таких же, как твой художник покойный. Серьезных людей.

– Правителей, капиталистов?

– Можно и так назвать. Элиту.

– Я вообще мало кого подпускаю. У меня аллергия на человеческие запахи. На звук голоса. Даже на цвет глаз, – сказала я, думая, что слегка фантазирую, но именно в этот самый момент понимая, что это правда: всегда, например, ненавидела голубоглазых блондинов и жгучеглазых брюнетов. Видимо, это нелюбовь к крайностям.

– Надо же. А у меня вот карие, – обеспокоился Цапаев. – Ничего, не воротит?

– Нет. Но вы человек полный...

– Говори прямо – толстый.

– Да, толстый. Вот на это у меня точно аллергия.

– Ясно. И сколько тебе надо маней, чтобы твоя аллергия прошла?

Мне стало скучно, я отвернулась.

– Что? Вопрос не понравился? – спросил он усмешливо, не веря, что такой вопрос может не понравиться.

– Да нет. Просто такое ощущение, что я смотрю фильм, который видела уже сто раз. Одни и те же слова.

– Слова те же – деньги разные.

Я посмотрела ему прямо в глаза и четко произнесла (почему-то испытывая жесточайший приступ отвращения):

– Слушайте, Цапаев. Никогда, даже под страхом смерти у меня с вами ничего не будет. Даже не надейтесь. Потому что такие, как вы, мне надоели. Потому что я вас ненавижу. Потому что... – дальше я не нашла слов.

А он всё это выслушал чуть ли не с удовольствием. И воскрикнул:

– Молодца! Ладно. Этого я и хотел. Бороться будем, девушка. Учти, запрещенных приемов для меня нет.

– Что вы имеете в виду?

– Да много чего. У тебя сестра, мама, братик.

Мне стало страшно.

– Если вы что-нибудь с ними сделаете...

Он поднял руку:

– Не торопись. Я сперва хочу по-мирному, подоброму. Видишь, в чем штука, – пожалел он меня, – тебе просто не повезло. Если я чего-то хочу, то это всё. Это у меня будет. Хоть ты тресни. Я сам не рад, что такой упрямый, но что делать, – развел он руками.

Цапаев ушел, а я долго еще сидела, окаменевшая.

Всё это казалось мне дурным сном и идиотизмом.

Я готова была проклясть свою красоту, потому что она, оказывается, вместо того чтобы сделать мою жизнь и жизнь будущих детей безопасной под защитой красивого и сильного человека, наоборот, сплошь и рядом подвергает меня опасности.

Я поняла, что Цапаев подлец безграничный и ни перед чем не остановимый. И вдруг вспомнила о своем саратовском чудовище. Почему о нем ни слуху ни духу? Чего он ждет?

Мне вдруг представилось, что этот неведомый человек – единственный, кто может меня выручить. Он тоже опасность, но по сравнению с другими – такая ли?

Мне захотелось его найти.

Но как?

Я придумала способ.

Я позвонила Владимиру, который в это время был активно действующий журналист, и сказала, что могу дать ему интервью на скандальную тему, он сможет это интервью продать не местным, а центральным изданиям. Он был заинтригован. Я рассказала ему про Цапаева. Понимала, что рискую, но: 1. Теперь, когда его намерения будут известны всем, Цапаев не посмеет прибегать к подлым мерам: есть же все-таки в стране закон и правоохрана! 2. О Цапаеве узнает мое неведомое чудовище и, возможно, захочет вмешаться и помочь. 3. Не исключено, что захотят помочь и другие. Кто-то, имея отчасти корыстные помыслы, а кто-то и от души. В России всегда находилось много людей, готовых помочь красивым девушкам.

Таков был мой план.

Потому что, повторяю, Цапаев показался мне реально страшен, особенно когда я начиталась в Сети о его многочисленных подвигах, граничащих с криминалом. С женщинами он себя вел особенно безобразно: когда ему отказала актриса К., он сделал так, что ее уволили из театра и не снимали ни в одном кино, ни в одном сериале. Актриса К. срочно вышла замуж за продюсера М. Но продюсер М. разорился и покончил с собой. Актриса К. уехала за границу и нашла там себе френдбоя из бывших русских евреев, богатого адвоката, – адвокат в течение месяца лишился всей практики, а потом попал в клинику психических отклонений, где надолго застрял. Короче говоря, актрисе К. пришлось смириться и пойти навстречу Цапаеву, но, когда ее доставили ему в имение, он глянул на нее искоса, держа на коленях какую-то девушку, и сказал:

– Ну вот, дура, говорил я тебе? Уйди, я тебя расхотел.

Такими поступками он создал себе репутацию человека, которому невозможно отказать, опасно отказать. Создал нарочно – и тешил себя этим.

Итак, я по телефону рассказала Владимиру всю эту историю. Мимоходом с уважительным и заинтересованным интересом спросила, как у него отношения с пусть-Машей. Он сказал: всё нормально, возможно, скоро поженимся.

Человеческая фантазия убога. Половина газет, которые напечатали интервью, назвали материал «Красавица и чудовище». Но, кстати, везде к слову «чудовище» были приставлены кавычки, а потом еще часто был вопросительный знак. То есть мы как бы не утверждаем, а как бы интересуемся и предполагаем.

Цапаев позвонил мне, долго смеялся и сказал:

– Интересно, на что ты рассчитывала? Нет, вообще-то даже неглупо: у меня сейчас такой момент, что лишний раз нельзя светиться и кого-то трогать. Но это сейчас. Завтра я разозлюсь, и будет хуже. Не боишься?

– Если я почувствую, что вы представляете для меня серьезную угрозу, я приму меры.

– Да неужели? Какие?

– Найму киллера.

Киллер, Володечка, это значит – наемный убийца. Найти его в России того времени не составляло никакого труда, причем услуги их были дешевыми, так как рынок был обширным, спрос превышал предложение (в данном случае спрос – это количество людей, готовых наемно убить за копейки, а предложение – количество заказчиков: на предложение каждого заказчика сбегалось пять-шесть профессиональных убивателей). Конечно, я не собиралась всерьез исполнить свою угрозу, но никто не знает, на что способен человек, прижатый к стене. Поэтому я все-таки не исключала возможности и такого варианта.

Цапаев смеялся, но его смех был деланный.

– А ведь ты доиграешься, – сказал он. – Ты на конкурс «Мисс мира» можешь и не попасть.

– Ну и что? – блефанула я. – Работой я и так обеспечена. Да и не нужно мне больших денег и большой славы. Вам не повезло, Виктор Антон. У меня так мало есть и мне так мало надо, что вы ничего меня не можете лишить. Интервью я дала только с одной целью – обезопасить своих близких. Повторяю, если вы им что-то сделаете, я готова на всё.

Цапаев опять посмеялся, но я чувствовала, что первый мой предположительный пункт – что он испугается резонанса – сработал. Это проскальзывало в его словах и намеках, что не обязательно было трещать на весь свет о частном разговоре и что он мог бы подать на меня в суд, просто не хочет из детского воздушного шарика раздувать аэростат.

Сработал и третий пункт: на мой сайт в Интернете посыпались письма поддержки, в том числе и от людей, имеющих вес. Они скрывались под псевдонимами, но напрямую сообщали, что готовы на моральную и материальную помощь. Я благодарила, но ничего не просила.

Неожиданно проявился опять Всеслав Байбакян.

– Неужели этот кал так себя ведет? – спросил он, позвонив мне.

– Именно так.

– Это хорошо, – сделал неожиданный вывод Байбакян. – А ты вот что. Тут у нас в Кремле будет одно мероприятие... Только не думай, ничего личного, я тебя даже боюсь. О тебе слухи ходят, что ты можешь импотенцию наколдовать.

– Слухи бывают разными, – сказала я неопределенно.

– Так вот. У нас есть люди... – он сделал паузу, чтобы я оценила, каких именно людей он имеет в виду, – которые считают, что наши девушки должны побеждать везде. Что это такое, последняя «Мисс мира» у нас была в начале девяностых! И одна-единственная. Были другие – «Мисс Объединенных Наций», «Мисс Вселенная», но всё равно – маловато. Эти люди считают, что у тебя хорошие шансы. Ты этим людям нравишься. Короче, неплохо бы тебе на этом мероприятии победить. И тогда ни одна дрянь, включая Цапаева, – в голосе Всеслава явно дрогнуло что-то личное, – не посмеет к тебе даже подойти.

И лишь второй пункт молчал: не появлялось мое саратовское чудовище, что мне было, как ни странно, даже немного обидно.

Но вскоре и оно проявило себя.

Сначала раздался звонок с неопознанным номером.

Измененный голос сказал, что приехал из Саратова и хочет меня видеть.

Но мне показалось, что я узнала его. И сказала:

– Мне даже неизвестно, как вас зовут.

– Допустим, Икс-Эль.

– Хорошо. Зачем вы приехали?

– Я обеспокоился. Я хочу помочь.

– Спасибо. Мне нужна только моральная поддержка.

– Мы можем хотя бы встретиться?

– Вы готовы мне показаться?

– Нет, извините. Черт, я тебя на вы зову, отвык. Я не готов тебе показаться. Давай так. Приезжай в клуб «Дружбы Наций». Знаешь такой?

– Да, там недавно был фестиваль саратовского самотворчества. Меня приглашали. Вы тоже были?

Он не ответил.

– Сегодня в шесть вечера будь там – в зале.

– И что?

– Ничего. Просто зайди.

В шесть часов я была в этом клубе. Охранник, увидев через стекло мою машину и меня в ней, бросился открывать дверь. Позвонил кому-то, появилась служительница, приятная женщина средних лет, она улыбнулась мне и молча проводила в зал.

Там было пусто и освещено. Пустые ряды кресел, пустая сцена. А сзади и наверху – окна, как в театре, – для техников и режиссеров, для проектора, если демонстрируется фильм. Я сразу поняла, что Икс-Эль там, но разглядеть было ничего нельзя – за этими стеклами не было света. Зато он меня, конечно, видел. Я даже подошла поближе, чтобы он мог удобнее смотреть.

Раздался звонок, благодарный голос в телефоне произнес:

– Спасибо.

– Пожалуйста. Что вы хотели сказать?

– Хочу сказать... Если будет настоящая опасность, я окажусь рядом.

– Да, была опасность.

– Поэтому я здесь.

– Я признательна, но всё почти наладилось.

– Нужны деньги? – спросил голос.

– Вы прекрасно знаете, что я не возьму.

– Что нужно?

– Да ничего вообще-то.

– Начинаю думать, что вам просто захотелось со мной встретиться.

– В каком-то смысле. У вас голос приятный.

– Стараюсь, – усмехнулся голос.

И на чей-то похож, хотя не понятно, на чей.

– Этот мой телефон – для связи с тобой, – сказал он. – Если что, сразу же звони. И просто так – звони. Вдруг захочется поговорить?

– Как там Саратов?

– Что именно интересует?

– Ну... Не знаю.

– Ничего не изменилось.

– Тоже хорошо.

– Главное, что я хотел сказать, – голос стал серьезным, – будь осторожна. Очень тебя прошу. Если ты выиграешь конкурс, а ты должна выиграть, у тебя начнется такая карусель. Будут предложения – самые разные. Выбирай внимательно. И...

После долгой паузы голос произнес:

– Я тебя люблю.

Второй раз в жизни, Володечка, что-то в моей душе трепетнуло, когда я услышала эти слова. Не знаю почему. То ли теплота голоса, его тембр... Срезонировало. Тогда, Володя, еще не было разработанной теории психологического резонанса, да и самого этого понятия. Не было, однако, и злоупотреблений, которые сначала казались безобидными – почти шутливыми: например, мужчина хакерским способом сканировал интел-фейс женщины, узнавал, на какие тембры и модуляции женщина резонирует, после этого менял себе голос, что стало легко, и добивался симпатии, а женщина даже не подозревала... Невольно вспоминается сказка «Волк и семеро козлят», помнишь, как я тебе рассказывала эту сказку? Подобно многим мамам моего времени, я сама почти не помнила никаких сказок, покупала книги, фильмы, смотрела, читала, а ты любил, чтобы я тебе перерассказывала. Причем чтобы это было почти в темноте. Наступал поздний час, я подсаживалась к тебе и начинала. Я рассказывала одну и ту же сказку по пять-шесть раз. Она оставалась той же, что-то менять было запрещено, ты протестовал против этого: если принцесса вышла замуж, то вышла, а если умерла, то умерла, жаль, но варианты не допускаются. Зато тебе нравилось, когда сказка всё больше обрастала деталями и подробностями. Я рассказывала:

«И вот появился в тех местах волк».

Ты добавлял:

«Серый».

«Да, серый волк. Он захотел съесть козлят».

«А откуда он появился?»

«Ну... Он там жил».

«Нет, ты сказала – появился. Если бы он там жил, он бы их раньше съел».

«Они были маленькие, ждал, пока вырастут».

«Тогда он козу бы съел. Пока маленькая была. Она же была маленькая когда-то тоже?»

«Сравнил – одна коза и целых семеро козлят».

«И все-таки лучше, если он появился, – твердо решил ты. – Они жили счастливые и спокойные, а он появился. Потому что, если бы он всегда был, они бы боялись. А они не боялись. Потому что не понимали, что такое волк».

«Да, ты прав. Он появился. Он услышал про козу и ее детей и специально туда приехал».

«Да ладно. Волки не ездят».

«Пришел. Чтобы съесть».

Ты не соглашался:

«Нет. Нет, чтобы съесть, это да. Он позавидовал, что они такие веселые».

«Ты прав. Он позавидовал, что они такие веселые. И решил их съесть, чтобы они перестали веселиться».

Для тебя всё становилось ясно, всё расставлялось по местам, ты готов был слушать дальше.