Н. Струтинский, С. Дранов ПОБЕДИВШИЕ СМЕРТЬ

В захваченном немцами украинском городе Луцке активно действует коммунистическое подполье. После трагической гибели руководителя подпольной группы коммуниста Виктора Измайлова борьбу возглавляет комсомолка Паша Савельева.

Незадолго до освобождения города советскими воинами гестаповцам удалось напасть на след подпольщиков. Многие из них были арестованы и казнены. Живой на костре сожгли фашисты Пашу Савельеву. До последних минут своей жизни она осталась стойкой и бесстрашной патриоткой.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года за отвагу и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Прасковья Ивановна Савельева посмертно награждена орденом Ленина. В городе Луцке ее именем названы школа и улица.

ВО ВРАЖЬЕМ КОЛЬЦЕ

Паша распахнула окно. В комнату ворвался напоенный степным ароматом июньский ветерок.

— Шура! Куда ты? — увидев проходившую мимо дома подругу, сильным грудным голосом спросила Паша. — Выходи. Погуляем.

Шура махнула загорелой рукой и остановилась, поправляя косынку на голове.

Паша быстро накинула пестрое ситцевое платье Старой гребенкой провела по коротким русым волосам и глянула в зеркальце. На щеках — румянец. Большие полные губы горят. Улыбнулась сама себе и выбежала на улицу.

— Идем! — подхватив Шуру под руку, сказала Паша. И весело, казалось, безо всякой причины девушки рассмеялись. Так смеются только в молодости, когда все радует, все вызывает восторг.

С давних пор дружат Паша Савельева и Шура Белоконенко. В детстве жили в одном селе. Почти одновременно переехали с родителями в Ржев, на берег Волги. Там они вместе ходили в школу. Учеба в разных институтах на время разлучила подруг. Но потом судьба свела их снова, уже взрослыми, самостоятельными. По окончании финансово-экономического института Пашу направили в Луцк, где она стала работать в госбанке. Шура Белоконенко тоже оказалась здесь — она преподавала русский язык и литературу в школе.

Вечера они проводили вместе, часто отдыхали в лесу или на живописном берегу реки. Вот и в эту субботу сразу после работы подруги пришли на свою любимую поляну с огромным раскидистым буком, из-под которого виден весь город с его окрестностями.

Город разрезала извилистая, ветвистая, как старое дерево, река Стырь. Вдали, в голубой дымке, мрачно возвышался древний замок Любарта с суровыми, словно обуглившимися от времени, квадратными башнями по краям.

От города лучами во все стороны расходились дороги и дорожки. За ними живописно раскинулись белые хаты пригородных деревень и хуторов.

По дороге в сторону леса, из которого выглядывали освещенные вечерним солнцем хаты соседней деревни, удалялась стайка сельских девушек, повязанных белыми платками. Обнявшись, девушки грустно пели:

Гуцулко Ксеню,

Я Toбi на трембiтi Лиш однiй в цiлiм свiтi

Розкажу про свiй жаль...

Душа страждае,

Звук трембiти лунае.

А що сердце кохае,

Бо гаряче, мов жар.

— Хорошая песня! — вздохнула Паша, глядя вслед хороводу. — Знаешь ее историю?

— Нет.

— Очень забавная. — И Паша рассказала все, что знала о песне «Гуцулка Ксеня».

Как-то в одном прикарпатском селе собрались девчата и парни. У гуцулов был обычай выбирать «королеву» вечера. И вот выбрали самую красивую голубоглазую Ксеню. Когда она получила право повелевать другими, один парень, сельский учитель, спросил, какое он должен выполнить ее желание. Ксеня предложила сочинить о ней песню.

Пожелание было выполнено, и мелодия «Гуцулки Ксени» полетела по белу свету, как вольная птица.

Подруги уселись под буком и долго еще напевали мотив «Гуцулки»... Размечтавшись, девушки не заметили, как начал угасать день.

Вдруг они услышали позади себя шорох. Обе оглянулись. К ним подходил загорелый, крепко сложенный парень в белой рубашке. Паша узнала шофера банка, Дмитрия Ящука.

— Здравствуйте! Не помешаю вам? — приглаживая рукой тяжелую черную шевелюру, смущенно заговорил Дмитрий.

Шура удивленно посмотрела на него: такой красивый, сильный, видать спортсмен, а при девушках стесняется, — может, он любит Пашу?..

Домой они возвращались втроем, оживленно беседуя о кинофильмах прочитанных книгах, о работе. Дмитрий оказался приятным собеседником. Он не пропускал ни одной премьеры, увлекался приключенческой литературой и мечтал стать кинорежиссером, чтобы ставить фильмы на фантастические темы.

На перекрестке, недалеко от дома Савельевой, остановились. Шура, сославшись на то, что ей нужно срочно проверить ученические тетради, ушла.

Оставшись вдвоем, Паша и Дмитрий испытывали чувство неловкости и никак не могли начать разговор. Наконец Дмитрий несмело предложил:

— Может, сходим в парк?

— Уже поздно. Мама будет беспокоиться. Я обещала ей пораньше быть дома.

Юноше никак не хотелось расставаться с Пашей. Он внутренне боролся с желанием поцеловать ее. Когда Паша ( тала прощаться, он задержал ее руку, а затем торопливо и неловко приплок девушку к себе. Паша резко отстранилась и сухо сказала:

— Я не думала, что вы такой грубиян. Не провожайте меня. — И она быстро удалилась.

Дома Паша подумала, что нехорошо обошлась с Дмитрием. Парень-то он добрый, порядочный. И совсем не виноват, что любит ее. Да ведь и она к нему не равнодушна. И зачем так его оскорбила?

* * *

Мать Паши пробудилась от грозного рева моторов. 13 светлеющем небе пронеслись огромные черные самолеты. Пять... Десять... Еще... И еще... И вдруг весь дом содрогнулся от грохота. Евдокия Дмитриевна стала тормошить дочку, все еще спавшую крепким сном.

— Доченька, доченька, проснись...

Паша открыла глаза и, увидев перепуганное лицо матери, вскрикнула:

— Что? Гром?

Тяжелый, продолжительный грохот снова потряс все вокруг...

— Нет не гром, доченька. С самолетов падает...

— Бомбят?! Кто?! — Паша сразу вскочила.

В банк она прибежала первой. Дежурный милиционер стоял за дверью и с кем-то спорил по телефону. Подойдя к окну, девушка с ужасом посмотрела па столбы черного дыма и пламени, поднявшиеся в соседнем квартале.

Вдруг чья-то крепкая рука опустилась на ее плечо. Вздрогнув, Паша обернулась. Рядом стоял запыхавшийся — видно, от быстрого бега — Ящук.

— Дмитрий! Митя! Что же это?!

По лицу Дмитрия скользнула смущенная улыбка, словно он был виноват перед любимой девушкой в том, что происходило вокруг.

— Наверно, фашисты. Подождите здесь. Я только сбегаю в военкомат и узнаю, в чем дело.

Паша кивнула в знак согласия и хотела сказать что-то хорошее, чтобы парень сразу забыл вчерашнюю обиду, но не успела. Дмитрий ласково глянул на нее и скрылся за углом.

Вскоре у здания банка собрались все сотрудники. У многих растерянный вид, в глазах испуг. Появился шустрый и, как всегда, энергичный директор банка, почти вслед за ним подкатили два грузовика.

— Товарищи! Прошу без паники! — громко и властно распоряжался этот маленький сухонький человек. — Надо немедленно вывезти ценности и документы в безопасную зону.

Люди засуетились. Начали спешно грузить в машины мешки, скрепленные сургучными печатями, стопы бумаг, папки. Толстый пожилой мужчина с лысиной перестарался в своем усердии и выволок дорожку. Кто-то крикнул ему:

— Не забудьте графин с водой и чернильницу!

Машины ушли. Сотрудники банка стали расходиться.

Паша не спешила, ждала Дмитрия. Но он так и не возвратился.

По радио объявили об эвакуации гражданского населения из Луцка. Когда Паша вернулась домой, мать уже сидела на узлах.

— Куда ж мы теперь? — заохала она, увидев дочь.

— Куда все, туда и мы... — сурово нахмурив широкие черные брови, ответила Паша.

* * *

...Вторые сутки Паша с матерью и теткой, нагруженные пожитками, устало двигались на восток, в сторону Клевани. Вдоль шоссе зияли глубокие воронки. Чернели сожженные опушки. Дымылись догорающие села, хутора...

Беженцы изнемогали. Кончились скудные запасы продуктов.

— Пашенька, — не выдержав, взмолилась Евдокия Дмитриевна, — далеко нам еще?

— Не знаю, мама!

Завидев близ дороги копну сена, Евдокия Дмитриевна предложила заночевать. Уставшие, они повалились на сено. Наша лежала между матерью и теткой, не чувствуя ни рук ни ног, но уснуть не могла. О многом передумала она. Что теперь будет с ними? Вспоминала Дмитрия. В последнюю встречу он показался ей самым близким после матери человеком. Жалела, что больше не увиделись.

Уснула Паша лишь глубокой ночью. Но как только солнечные лучи скользнули по земле, Савельевы снова тиранились в путь. Надо было спешить, чтобы успеть выбраться из опасной зоны. Однако в полдень узнали от встречных, что немцы заняли Барановичи, что вражеское кольцо сомкнулось. Идти на восток уже не было смысла. Решили возвращаться в Луцк.

Паша крепче увязала свой узел и уверенно сказала уставшей, чуть сгорбленной матери и ее сестре, Ефро-синье Дмитриевне:

Идемте!

Женщины доверчиво посмотрели на Пашу. За эти дни лицо ее вы тянулось, поблекло, глаза стали строже, а брони совсем сошлись в одну широкую черную линию.

— Боже, ведь мы так устали, доберемся ли обратно? — отчаялась Евдокия Дмитриевна.

Измученные и голодные, они ранним серым утром вошли в Луцк. Знакомые улицы были молчаливы, печальны, захламлены. По ним сновали военные в капустно-зеленых мундирах... Гулко и страшно, словно в пустой бочке, топали их кованые сапоги. Паше все казалось кошмарным сном...

Из-за большого углового дома вышла группа гитлеровцев. Они сразу обратили внимание на девушку. Рыжеволосый, шедший впереди, спросил по-немецки:

— Куда, красотка, спешишь? Пойдешь с нами?

Другой добавил:

— А может, только со мной?

— Го-го-го...— гулко разнеслось по улице.

Паша отвернулась. Она знала немецкий язык и понимала, о чем говорили солдаты.

Евдокия Дмитриевна забеспокоилась, прибавила шаг.

Прежнюю квартиру Савельевых фашисты превратили в склад награбленных вещей. Паше пришлось много побегать, пока нашла небольшую комнату на другой улице. Там они втроем и поселились.

Как-то Паша вышла в город. По улицам громыхали подводы и грузовики. Всюду на стенах домов пестрели приказы. И в каждом из них большими буквами чернело слово «РАССТРЕЛ». Под приказами стояла подпись генерального комиссара Волыни и Подолии генерала Шоне.

В здании банка засело гестапо. Над двухэтажным домом № 45 по улице Шевченко, где разместился гебитско-миссариат, маячил кроваво-красный флаг со свастикой. В католическом монастыре фашисты устроили тюрьму, а рядом — обнесенный колючей проволокой лагерь для военнопленных. В широкие ворота фашисты загоняли мужчин и женщин. Увидев это, Паша вздрогнула, словно и сама шла туда же.

Вернувшись домой, Паша бросилась к матери, которая, стоя у корыта, стирала запыленное в дороге белье.

— Мама, что ж это творится? Весь город охвачен страхом!

— Молчи, дочка, — снимая с рук грязную пену, тихо говорила мать, — молчи. Посмотрим, что будет дальше... Сейчас надо подумать о работе, как дальше жить, чем кормиться. Прошу тебя, будь рассудительной. Не говори ничего лишнего. С ненадежными людьми не водись.

Утром Паша отправилась искать работу. Возле здания гебитскомиссариата ее окликнула худощавая женщина лет сорока:

— Здравствуй, Савельева!

Паша радостно всплеснула руками:

— Мария Ивановна!

До прихода гитлеровцев Мария Ивановна Дунаева и Савельева работали в банке. Паша тогда и подружилась с ней. Вот они опять вместе...

Дунаева забросала Пашу вопросами: где застала война? что делает сейчас? здорова ли мать? И когда Паша рассказала обо всем пережитом, Мария Ивановна пригласила ее к себе домой.

— Приходи. Посидим. Погорюем вместе.

— Обязательно приду. Адрес прежний?

— Да.

Домой Паша вернулась в приподнятом настроении.

— Нашла работу? — с надеждой спросила Евдокия Дмитриевна.

— Нет, мамочка, порадовать пока нечем.

— А вид у тебя веселый!

— Знакомую встретила. В гости приглашает.

— Кто она?

— Ты ее знаешь, Дунаева. Мы с ней раньше встречались по работе. Умная, обаятельная женщина. G таким человеком поговоришь — и сам лучше становишься.

— С хорошими людьми, конечно, встречаться стоит и теперь. Человек не волк, одному никак не прожить...

Мария Ивановна радушно встретила Пашу. За чашкой чая хозяйка сразу же сказала, что муж ее работает конюхом у бургомистра Кульгофа.

— Где-то же надо было пристроиться, — поспешно, как бы оправдываясь, добавила Дунаева и начала рассказывать о бургомистре.

Кульгоф — злой, надменный человек. Любит он только свою собаку. На службу всегда приезжает с бульдогом. Люди смотрят из углов и шепчутся: «Собачья упряжка едет!» «Смотри, как надулся, сам-то злее бульдога!» А однажды кто-то к кузову его брички приклеил листок с надписью: «Кульгофа ждет собачья смерть!»

Беседуя с девушкой, Мария Ивановна невольно залюбовалась ею.

— На тебя поглядишь, Паша, и забудешь, что вокруг столько горя, — с тихой радостью заметила она.

— Если бы вы, Мария Ивановна, заглянули в мою душу!

— Догадываюсь... — кивнула Дунаева, чуть прищурив темно-серые проникновенные глаза. — Ну что ж, Паша, давай говорить откровенно, не таясь...

Мария Ивановна обладала способностью отгадывать настроение собеседника. И редко ошибалась. А когда внутренне убеждалась, что она поняла человека, полностью ему доверялась. Вот и сейчас она внимательно следила за тем, какое впечатление произвело на Пашу ее предложение говорить не таясь. У Паши блеснули глаза, чуть плотнее обычного сжались полные пунцовые губы, на переносице собрались морщинки.

— Завтра я сведу тебя с девушками из нашей подпольной группы, — доверительно сообщила Дунаева, — а там решим, какое дело тебе поручить.

— Мария Ивановна, у вас только девушки в подпольщиках? — сдавленным от волнения и радости голосом спросила Паша.

— Придет время, все узнаешь, моя дорогая. — В уголках маленького рта хозяйки заиграла нежная, всегда согревавшая Пашу улыбка.

А ваш муж?..

— И о нем помолчим, — кивнула Дунаева и загадочно улыбнулась. — Всему свое время, милая...

Загрузка...