Победившие смерть

ВЫСТРЕЛ У РЕСТОРАНА

На работу Паша всегда приходила аккуратно к девяти. Но в тот день она появилась за письменным столом раньше обычного. Раскрыв пухлые папки, аккуратно внесла несколько записей в журнал и с грустью посмотрела в окно. Уже сентябрь. Желтеют листья. Скоро начнутся холода. Пленные останутся в тех же бараках из досок. Помочь им она не в силах. Разве только еще кого-то вырвет по поддельным документам... Но всех не спасешь таким способом! О, если бы нашелся великан,

который расшвырял бы колючую изгородь, распахнул железные ворота и крикнул: «Товарищи! Вы свободны!»

— Савельева, к шефу!

— Сейчас... Иду! — встревожилась Паша. По какому поводу вызывает шеф? Донос? Или какой-нибудь освобожденный из плена оказался неудачником, попался и признался, от кого получил документ? Во всяком случае твердо решила — ничего им не скажет.

Постучала в дверь.

— Битте!1

В кресле, развалившись, сидел молодой лейтенант. Он встретил Пашу подчеркнуто вежливо.

— Курите? Нет? И никогда не пробовали? Похвально! Однако в нашей беспокойной работе без сигарет не обойдешься. — Лейтенант на секунду умолк. Ему было лестно, что такая привлекательная девушка теперь, как птичка в клетке, оказалась в его руках. Он откинулся на спинку кресла.

— Мы знаем, фрейлейн Савельева, работаете вы хотя и недолго, но добросовестно. Немцы ценят ваше прилежание, но, к сожалению, писарская единица сокращается, нам с вами придется расстаться, фрейлейн.

Притворный тон сожаления раздражал Пашу, по она думала сейчас не о себе. Если она отсюда уйдет, что будет с теми мучениками, которым подпольщики еще могут протянуть руку помощи?

Паша смотрела на гестаповца и удивлялась. По его прихоти угасали десятки жизней пленников, и он никогда над этим не задумы иался. А с ней он так милостив, слушает ее, проявляет «заботу» о ее судьбе. Истинные мотивы этого ей, конечно, ясны. Лейтенант хочет подчеркнуть ее зависимость, унизить и заставить во всем беспрекословно подчиняться...

— Могу вас перевести в подсобное хозяйство лагеря, если вас это устроит.

Вихрем пронеслись в голове тревожные мысли. Уйти? Остаться? Но какую он захочет плату за снисхождение?

Ее боевые товарищи считали, что именно Паша должна поддерживать связь с узниками. Имеет ли она право обманывать их надежды? Нельзя упускать ни малейшей к 7

О I возможности удержаться на территории лагеря. И Паша почти выпалила:

— Конечно, я согласна!

— Но там получать будете меньше и работа тяжелая, — опять «заботливо» предупредил шеф.

— Господин лейтенант, у меня мама больная, я должна работать, иначе не на что будет жить!.. — как можно жалобней проговорила Паша.

Хорошо. Я вас переведу, но и то всего лишь на несколько дней. — И шеф многозначительно поднял палец, давая этим понять, что и это какая-то особая милость.

В ландвиртшафт4, где теперь временно находилась Савельева, фашисты ежедневно пригоняли на работу военнопленных. Тяжело было смотреть на измученных товарищей, но утешало непосредственное общение с ними. Здесь легче передать медикаменты или справку. Однажды Савельева подошла к черному высокому парню в рваной, вылинявшей гимнастерке. Парень хромал на левую ногу, обмотанную грязной тряпкой, сквозь которую просочилась кровь. Как и в первый раз, она с волнением предложила марганцовку, чтобы промыть рану.

Парень стоял в нерешительности. Не подвох ли?

— Возьмите, возьмите! — настойчиво повторила Паша. — Да вы не бойтесь, я здесь работаю не для того, чтобы выслужиться перед фашистами. Если еще понадобится, завтра принесу.

— А почему именно мне принесете? — хрипло спросил пленный и закашлялся.

— Не знаю, вас здесь первого встретила, вам и говорю.

— Благодарю, — растерянно пробубпил парень, пряча глаза от товарищей: видно, стеснялся принимать помощь от девушки, работавшей на фашистов.

В другой раз Паша опять встретилась с ним, поинтересовалась, откуда он родом, женат ли и неожиданно спросила:

— Вы хотите бежать из лагеря?

Лицо парня застыло в недоумении.

— Слушайте... — горячо продолжала Паша, обеспокоенная тем, что долго задержалась возле пленного. —

1 Подсобное хозяйство.

Подберите двух-трех выносливых и смелых товарищей. А может, найдете Орлова и Серегина из Рязани. — Это Паша назвала фамилии друзей Громова. — Передайте им, что Громов хочет помочь им выбраться на свободу...

Парень еще раз недоверчиво посмотрел на Савельеву. Отсюда сам черт не выберется, а где уж ему с покалеченными ногами. Но можно ли отказаться от грезившейся днем и ночью свободы? Представится ли еще такая возможность?

«= Легко сказать — бежать! А как?

— Будете грузить картофель вон у той калитки. Сейчас она заперта, но ее, когда понадобится, откроют.

Несмотря на искренний тон Паши, парень по-прежнему сомневался. Как все рискованно! Он представил себе, чем может кончится неудавшийся побег. Но и оставаться в лагере больше не было мочи.

—- Ладно, — сурово процедил он сквозь зубы. — Но гляди, подведешь — под землей тебя сыщу!

Конвоиры привели в подсобное хозяйство около ста военнопленных. Паша узнала среди них вчерашнего собеседника. В его взгляде она прочла готовность и могла бы ничего не спрашивать, но, когда подошла ближе, шепнула:

— Решились?

— Конечно! Друзей Громова нашел. Только из города как выбраться?

— Все улажено. Сколько нас?

— Четверо.

— Запомните новые фамилии. — С этими словами Паша передала справки, гласившие, что четырех военнопленных посылают на работу по специальному заданию.

Парень сунул документы за пазуху.

— Через десять минут выбирайтесь. Калитка открыта. Запомните: улица Хлебная, 14. Вас там встретят.

Сентябрьское утро было невеселое. По небу плыли тяжелые косматые облака, плотно заволакивавшие солнце. Но для тех, кто почуял свободу, день казался самым солнечным.

С трепетом наблюдала Паша, как черноголовый парень шел по небольшому лужку, осторожно переступая с ноги на ногу, словно боялся потоптать траву.

Савельева волновалась не меньше, чем беглецы. Ей все чудилось, что но пятам парней уже идут жандармы. Наконец она увидела, как четверо военнопленных подобрались к калитке. В тот момент, когда два конвоира замешкались возле грузовой машины, калитка, словно по мановению волшебной палочки, открылась и, выпустив пленных, снова плотно закрылась.

«Ну, теперь только бы не растерялись», — облегченно вдохнула Паша. По-настоящему успокоилась лишь тогда, когда узнала, что спасенные ею люди уже в лесу...

Исчезновение военнопленных фашисты обнаружили поздно вечером и забили тревогу. Па улицах расставили посты. По городу начались облавы и обыски.

В самом же лагере усилили посты. Поминутно раздавались команды: «Становись!», «Ложись!» Выстроили I (ленных в один ряд по линейке. Толстый рыжий гестаповец шел вдоль строя со зловеще прищуренным правым глазом. Налитых кровью глаз пленные боялись не меньше, чем дула пистолета. На ком останавливался глаз, на того рука палача и поднимала пистолет. Выстрелив в грудь пленного, гестаповец злобно приговаривал:

— Теперь ты не побежишь! И ты тоже! И ты тоже!..

Самым кровожадным был здесь офицер в роговых очках. Он стрелял в свои жертвы с особым наслаждением, демонстрируя перед сослуживцами свое профессиональное мастерство палача.

Для Паши обстановка в лагере сложилась невыносимая. Кое-кто из охраны недовольно косился на «путавшуюся под ногами русскую».

— Надо менять работу, — подсказал Паше Виктор Измайлов. — Оставаться опасно. К тебе там уже пригляделись.

Паша устроилась младшим кассиром банка, связанного с конторами оккупантов.

Но Савельева и ие подозревала, что за нею давно следит полицейский агент Леонид Козырь. Он догадывался, что она знает больше других, и надеялся получить за нее не только похвалу и деньги, но и нечто большее.

Располагая некоторыми, по его мнению, неопровержимыми фактами об антифашистской деятельности Паши Савельевой, Козырь пошел в гестапо, чтобы рассказать и посоветоваться, как действовать дальше. Дежурному Козырь объяснил, что хочет лично видеть шефа. Немец не понимал, какой именно шеф нужен назойливому посетителю.

Как раз в это время вошел в помещение Герберт. Завидев капитана, дежурный вытянулся в струнку и попросил переводчика выяснить, кто этот человек и чего ему надо. Капитан по-русски спросил Козыря:

— По какому делу? Кто вы такой?

— Господин офицер! — Сверкая блудливыми глазками, агент подбежал к переводчику. — Прошу извинить за беспокойство, но я хочу воспользоваться столь приятной встречей. Разрешите?

— Слушаю,— строго произнес офицер.

— Пожалуйста, коротенькое донесеньице. — Козырь дрожащей костлявой рукой вытащил из кармана аккуратно сложенную бумажку. — Вот здесь докладываю о подозрительном поведении одной «восточницы». Если изволите помнить, та самая, которая в канцелярии лагеря писарем была, а ныне — только подумайте! — работает кассиром в банке. Как говорят, щуку бросили в реку. Хе-хе-хе...

— Кто вам сказал? — спросил переводчик, уставившись на Козыря, отлично понимая, о ком идет речь.

— Что она кассир?

— Нет, что «щуку бросили в реку»!

— Хе-хе, я, господин офицер, тертый калач в таких делах! Еще при поляках этим делом... И всегда преуспевал... Начал, можно сказать, с самого детства... Хе-хе!..

Герберт о презрением смотрел на Козыря. «Какой омерзительный тип, — подумал оп. — Надо его проучить».

Переминаясь с, логи ла логу, Козырь ухмыльнулся и заверил, что сообщил лили, о цветочках, а ягодки — впереди. Он обязательно выследит, с кем якшается смазливая девчонка.

Не скрывая своего негодования, Герберт грубо сказал:

— Одни предположения нас не устраивают, как тебя...

— Козырь, господин офицер! Полицейский агент Леонид Козырь.

— Козырь! А вообще тебе следует знать — девушку устраивали на работу с нашего ведома. Так что...

— Извините, понимаю, — виноватым голосом несколько раз повторил Козырь, пятясь за порог.

— Бумажка на всякий случай останется у нас, а ты продолжай следить. — Герберт отвернулся. — Докладывать будешь лично мне.

— Хайль Гитлер! вдогонку уходящему Герберту прокричал незадачливый агент.

С чувством разочарования Козырь вышел на улицу. Он недоумевал: чем прогневил офицера? Хотел как лучше, а получилось... «Ох, и невезучий я!» — сетовал он на судьбу.

Подавленный и расстроенный, Козырь постоял немного на углу, отдышался и пошел вниз. По дороге он злобно посмотрел на вывеску банка. Его бесило, что там преспокойно работает та самая Савельева, из-за которой он, старательный агент полиции, сегодня оказался в таком дурацком положении перед гестаповцем. «Ничего, — утешал он себя, — доиграется!..»

А Паша сидела за кассовым окошком и между делом прислушивалась к болтовне посетителей. В ожидании денег они бесцеремонно рассказывали «пикантные» истории.

— Вчера офицер по надзору за лагерями Людвиг был в плохом настроении, — говорил круглоголовый. — За день прикончил двадцать военнопленных.

— Да. У лейтенанта нервы сдают, — сочувственно вставил другой.

Уморительную историю рассказал коллегам унтер среднего роста, с веснушчатым лицом. Он передал подробности прошедшей накануне шумной вечеринки, устроенной на квартире Курта. В самый разгар веселья полицейский привел молодушку. И фигурка, и глаза, и улыбка. Ну, такая, что даже самому хозяину приглянулась! Гм... А утром Курт не нашел своего пистолета.

— Вот те и молодушка! А?

— Ха-ха-ха.

— Не поймали? — одновременно задали вопрос несколько гитлеровцев.

— Ищи ветра в поле!

Офицеры долго хохотали.

К ним лисьей походкой приблизился хозяин ресторана.

— Кстати, — обратился к нему один из офицеров с тонкими светлыми усиками, — сегодня будь начеку. Придет Людвиг, он, как всегда, приведет с собой девочек. Понял? И любит порядок!

Хозяин ресторана раболепно кивнул. Возвратился в ресторан и приказал приготовить стол для взыскательного гостя. 7

Невольно подслушанные «новости» взвинтили нервы Паши. Она не могла забыть, как легко и бездушно гитлеровцы смакуют зверства Людвига. О нем она знала давно. О Людвиге не раз говорили и Виктор и Дунаева. Однажды даже обсуждали план его уничтожения. Так, может, это и есть самый удобный момент для расправы с палачом?

Оставшиеся минуты до конца рабочего дня показались Паше долгими часами. Ей хотелось поскорее увидеть друзей и рассказать все, что она узнала.

После работы Савельева поспешила в парк. В условленном месте встретилась с Виктором Измайловым и Николаем Громовым и передала подслушанный разговор о Людвиге.

— Варвары! Как их только земля держит!

— Если негодяй проживет лишний день, значит, погибнут еще десятки наших товарищей! — возмутился Виктор.

— Что же ты предлагаешь?

Вместо Виктора ответил Громов:

— Я стреляю отлично. Не промахнусь.

— Знаешь его в лицо?

— О, этого я с закрытыми глазами узнаю...

— Ия видела его в канцелярии лагеря! — вспомнила Паша. — Невысокий, с круглым лицом и глубоко сидящими глазами. Шатен. Я слышала, как начальник лагеря называл его Людвигом, когда они просматривали какой-то список узников, и приговаривал: «Не торопись, дружище, растяни удовольствие». Он появлялся еще раз или два. Выпало, как идет, настроение у работников канцелярии сразу портится. Все знали, какой он изверг.

— Раз и ты его знаешь в лицо — уже половина дела, — облегченно вздохнул Громов, — а вторую половину мы с Виктором берем на себя. Условились: операцию «Людвиг» выполняем втроем.

* * *

Вышли на полчаса раньше, чтобы успеть осмотреться. Вечерний Луцк выглядел печальным. В окнах мерцали слабые огоньки. Занавески были задернуты. Но где-то играл баян: кто-то все же веселился. В окне двухэтажного домика, обнесенного ажурной изгородью, стоял букет цветов.

Паша вздохнула:

— Цветы, музыка...

Громов по-братски нежно спросил:

— Не страшно тебе, Паша? Оно, конечно, неприятно убивать даже такого зверя, но ведь мы спасаем жизнь десяткам людей! К этим палачам у меня жалости нет! Сколько буду жить, никогда не забуду такую картину: рядом со мной в лагере лежал на земле паренек лет-двадцати., Артиллерист. Его лихорадило, поднялась температура, он бредил. Губы пересохли, слова не вымолвит. Разболелся он так, что на поверку мы его под руки приволокли. Когда выстроили колонну и крикнули: «Усти-менко!», он ответил шепотом. Его не услышали и при повторном оклике я сказал: «Устименко заболел». Тогда к нему подошел Людвиг, приставил дуло пистолета ко лбу и выстрелил. Раз, другой, третий... Нет, Паша, такое не забудешь! Не может быть у меня жалости к этим изуверам!

К ресторану вела дугообразная улица, упиравшаяся в широкую магистраль. Несколько домов, расположенных вблизи ресторана, были освещены электрическими фонарями. Вообще этот район считался неспокойным, жители привыкли к перебранке пьяных, перестрелке. Теперь тут постоянно патрулировала фельджандармерия. .

Громов, Савельева и Измайлов тщательно изучили обстановку. Виктор оставался на углу, Паша и Николай медленно прохаживались по улице в ожидании Людвига.

Ровно в восемь на углу показалась шумная компания. Паша пристально всмотрелась в приближавшихся и сразу отличила того, кого они ждали. Узнал его и Громов.

— Справа крайний, ведет под руку девушку в зеленом платье, — шепнула Паша дрожащими губами. Нико-гда раньше ей не приходилось участвовать в таком деле, и она волновалась.

— Он, — отозвался Г ромов. — Но их слишком много. Придется обождать.

Офицеры с девушками прошли в ресторан, а Людвиг что-то говорил патрулю, стоявшему по стойке «смирно».

— Быстро уходи к Виктору! — торопливо приказал Паше Николай. — Встретимся завтра в парке.

Паша мысленно пожелала благополучного исхода операции и повернула в обратную сторону. Громов направился к месту, где стоял ненавистный фашист. Как хоте-

лось Паше обернуться, посмотреть на отважного мстителя! Но этого нельзя было делать: могли обратить внимание.

Расстояние между Громовым и фашистами сокращалось. Вот их разделяет уже всего несколько шагов.

Николай четко расслышал, как Людвиг спросил, все ли понял жандарм. -Тот уже вытянул руку вперед да так и застыл в этой позе. Громов трижды выстрелил из пистолета: два раза в грудь Людвига, третий — в живот жандарму, а затем несколькими прыжками перескочил улицу и оказался в темном переулке. Тут он пересек двор, выбрался на противоположную сторону и уже спокойно, как ни в чем не бывало пошёл по центральной улице.

Поднялась паника. Многие выбежали из ресторана с пистолетами в руках и открыли беспорядочную стрельбу. Переулок и улица огласились окриками. Подбежал второй патруль, а вскоре подъехала машина с эсэсовцами. Но Громов и его товарищи были уже далеко,