Победившие смерть

ЗАГАДОЧНЫЙ ГЕСТАПОВЕЦ

Хозяин столовой встретил Пашу наглой, похотливрй улыбкой.

— Как работается, барышня? Нравится у нас?

— Уже привыкла.

— Привыкла к грязной посуде? И о другой работе не мечтаешь?

— От меня ведь это не зависит.

— А от меня зависит! — чванливо заявил хозяин. — Но тебе надо научиться приличным манерам, понимать желания посетителей... Тут один офицер... Ну, как тебе объяснить, уж очень ты ему приглянулась. Хочет с тобой познакомиться. Посиди минуточку, я сейчас возвращусь...

И быстро вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Просеменив по залу, он присел к столику, за которым беседовали два офицера. В открытую дверь Паша все видела и слышала.

— Разрешите? — подобострастно обратился хозяин к одному из офицеров,— Вас ждут... Изволите?

Худощавый белокурый гестаповец отпил глоток коньяку, закурил.

— Вы ручаетесь за нее?

Предприниматель только развел руками и еще больше изогнулся:

— Знаю ее недавно, но уверен, она, гм... приличная...

Белокурый обратился к соседу:

— Извини, друг, сердечные дела.

Понимаю, понимаю...

Светловолосый стройный офицер вышел из-за стола и направился за услужливым предпринимателем. Пата хотела выскочить из кабинета, пока не поздно. Но офицер уже был у двери. Переступив порог, он звонко щелкнул каблуками.

— Честь имею! Офицер немецкой армии Герберт!

Паша, не слыша собственного голоса, отрекомендова?лась:

— Савельева.

Пристально посмотрев Паше в глаза, офицер обратился к ней по-русски:

— Наверное, я виновник вашего плохого настроения? Не так ли?..

— Что вы, — возразила девушка.

— Я давно хотел с вами познакомиться. — Герберт говорил ровным, словно приглаженным, тенором. — Как видите, сегодня сбылось мое желание. Но я вижу, вы меня чуждаетесь.

Вместо ответа Паша спросила:

— Вы немец? А где же научились так хорошо говорить по-русски?

— Я переводчик... — коротко пояснил Герберт и тут же предложил пойти побродить по городу.

Бродить по городу с гестаповцем?! Паша внутренне вздрогнула, но отступать было поздно.

Они шли медленно по слабо освещенной улице Словацкого. Девушка рассеянно слушала офицера, „высокомерно говорившего о Германии, которая быстро возвеличилась и стала самой могущественной державой в Европе. Пройдет немного времени, уверял Герберт, и великая Германия станет властвовать над миром. Он не сомневается в этом, ибо так говорит фюрер.

Паша не вступала в беседу, чтобы какой-нибудь неосторожной фразой не задеть честь мундира фашиста: тогда беды не оберешься.

Наконец офицер замолчал. Молчала и Паша. О чем говорить? Что приятного услышит она от этого чуждого ей человека?

— Вы сказали, вас зовут Паша? — нарушил молчание Герберт.

— Да.

— У меня есть сестра Маргарита, тоже очень хорошая девушка.

«Для чего он об этом говорит?» — силилась понять Паша. Но так и не поняла...

Первое знакомство было скоротечным и вызвало недоумение. Чего добивался офицер своими россказнями о «великой Германии»? Хотел проверить ее отношение к немцам? Но почему же на прощание сказал: «Очень буду рад увидеть вас завтра».

Знакомство с Гербертом продолжалось. По отдельным фразам, словно случайно брошенным переводчиком, Па-ша поняла, что ведет он себя очень странно. По всей вероятности, прощупывает, как реагирует новая знакомая на его подчас весьма откровенные суждения по поводу методов гестапо, применяемых во время допросов советских узников. К сожалению, трудно было уловить, порицает он гестапо или просто иронизирует. В устах этого человека даже правда казалась ложью. Доверять она ему никак не могла.

На третьей встрече Паша, осмелев, высказала ему свое отношение к войне, грабежам, невыносимым людзнакомым и оздоравливающим. Чувствуя ее постоянное недоверие, он однажды сказал ей, чтоб она не боялась его гестаповского мундира. Герберт предложил Паше послушать... радио.

— Радио? — Паша удивилась.

— У меня дома.

Неужели он предлагает без всякой затаенной мысли?

— Для вас разве не опасно, если чужой человек послушает радио в вашей комнате?

— А разве вы не опасаетесь знакомства с сотрудником гестапо? Наверняка вам этого не простят! — отпарировал Герберт.

Паша шла с Гербертом и чувствовала такую тяжесть во всем теле, будто на ногах были пудовые гири. Вернуться? Но теперь поздно, не надо было соглашаться...

Зашли в хорошо обставленную комнату. Герберт извинился за беспорядок в ней, хотя обычного холостяцкого беспорядка и не было. Включил приемник. Из репродуктора полилась музыка. А потом... раздался голос Москвы. Сильный баритон передавал сводку Совинформбюро.

Глаза Паши повлажнели, сердце забилось тревожно и радостно, словно встретила кого-то родного и долгожданного.

Как далеко сейчас родная столица!

Но тут же эта далекая, невидимая столица вдруг приблизилась, стала совсем рядом и обратилась прямо к ней, ко всему народу, обратилась с грозной волнующей песней, которую Панга ни разу еще не слыхала:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой...

Герберт отошел к окну, делая вид, что не замечает реакции гостьи... И лишь после слов «дадим отпор душителям» хозяин подошел к приемнику и перевел его на другую волну.

...Волга, Волга, мать родная,

Волга, русская река...

Паша глянула в светло-голубые, немного сощуренные от набежавшей вдруг тоски глаза Герберта. Он заложил руки за спину и ходил по комнате. Паша почувствовала какое-то смятение в его душе. Ей казалось, что хозяину вдруг стало душно в этой комнате и ему хочется отсюда уйти.

Герберт, словно в ответ на ее догадку, глубоко вздохнул и как-то многозначительно произнес:

— Волга, Волга!..

Потом решительно выключил приемник.

Слушание радио повторилось через несколько дней. И Паша невольно пришла к выводу, что в стане врага у нее появился доброжелатель, хотя сам он в этом пока не признается.

Терять времени было нельзя, и Паша решила воспользоваться доверием немца. Каждый раз, когда ей удавалось слушать радио на квартире переводчика, она делала заметки. Герберт увидел это и упрекнул:

— Кажется, вы не щадите моего гостеприимства!..

— Нет, почему же, я весьма вам признательна и, откровенно говоря, пользуюсь добрым отношением ко мне.

— Допустим. Для чего же вы делаете заметки и этим огорчаете меня?

— Не надеюсь на свою память, — замялась Паша, — в последнее время подводит... А ведь моим друзьям и близким интересно знать о действительном положении на фронте. — Пристально посмотрела на Герберта: не слишком ли далеко зашла?

При встрече с Дунаевой Паша высказала предположение, что, может быть, под гестаповским мундиром у Герберта бьется сердце честного человека.

— Если так, — заметила Мария Ивановна, — то очепь хорошо. Проверь. На первый раз вот на чем: пусть поможет тебе устроиться в канцелярию лагеря военнопленных. Об этом меня просили и товарищи из центра...

Через несколько дней Паша снова встретилась с Гербертом. Печально опустив большие черные ресницы, она сказала Герберту:

— Я хочу помочь своим соотечественникам...

— Не понимаю, как и в чем? И кому конкретно? Арестованы ваши родственники?

— Нет. Я говорю о военнопленных... Они томятся за колючей проволокой, страдают...

— Что же вы хотите от меня?

— Помогите мне устроиться в канцелярию лагеря военнопленных. И я...

— Попадете в гестапо. Подумайте, о чем вы просите! Зачем так безрассудно рисковать?!

— Я подумала. Очень вас прошу: если действительно вы мне друг, окажите такую услугу.

Навстречу шли два фельдфебеля. Они приветствовали офицера. Собравшись с мыслями, Герберт повернул голову к Паше:

— Твердо не обещаю, однако узнаю...