Побег

ЗА МИЛЫХ ДАМ!

В последний вечер старого года, этак за четыре часа до наступления нового, мне домой позвонил мой главный редактор Если вы, любезный читатель, не журналист, то вы вряд ли оцените всю громадную необычайность такого события.

Где-то во тьме моего маленького скромного организма надпочечники извергли в кровь фонтанчики адреналина, сердце пошло галопом, и я весь напрягся, как вратарь перед решающим пенальти, обреченно понимая, что все преимущества на стороне бьющего.

— Коля, — сказал главный, и это тоже было сенсационно. — Коля милый, — сказал он, и я заподозрил, что кто-то из нас двоих рехнулся. — Вы у нас самый интеллигентный юноша в редакции. Как никак столичное образование. Выручайте, дорогой. Пренеприятное известие. В наш город прибыл Артем Бургацкий. Да-да, ваш кумир. Москва не принимает по погодным условиям, и самолет посадили у нас. Это в новогодний-то вечер. Представляете настроение у человека. В общем, просьба моя и Николая Степановича…

— Какого Николая Степановича?

— Самого. Срочно берите у тещи взаймы четвертной — вернем премией — и скачите в аэропорт на моей машине. Иван Андреевич уже выехал за вами. Тащите Бургацкого в ресторан, развлеките его приятным разговором и. главное, представьте ему наши городские и областные дела в правильном, то есть в самом лучшем свете. Личная просьба Николая Степановича. Кстати, Коля, мэр интересовался, как у вас с квартирным вопросом. Я живописал ему вашу Воронью слободку, он весьма проникся и обещал посодействовать.

Через сорок минут я входил в аэропорт. Действительно, среди прочих пассажиров на одной из скамей сидел, скучая, с утомленным, недовольным лицом известный столичный фельетонист Артем Бургацкий — умница, честняга, боец. Кто не зачитывался его страстными разоблачительными фельетонами — об отгроханной на казенные деньги подпольной мраморной баньке для узкого круга, о безвинно павшем коровьем стаде, о псевдогерое, ухитрившемся издать фальшивые мемуары.

Когда я еще учился на факультете журналистики. Бургацкий выступил у нас с лекцией и даже подарил мне сборник своих фельетонов, надписав: «Мети сор не под ковер, а вон из избы!» Эту книгу я захватил в аэропорт и предъявил как свою верительную грамоту.

— О-о! Узнаю, как же, как же, — явно обрадовался Бургацкий, тряся мне руку. На радостях он даже не поинтересовался, каким ветром меня принесло в аэропорт.

Мы уселись за ресторанный столик, и Бургацкий спросил:

— Ну, так куда же метет молодая журналистская метла — под ковер или из избы?

— Лучше посмотрите, Артем Александрович, на эту официанточку, — шепнул я. — Брижитт Бардо в лучшие годы, не правда ли? Девушка, надеюсь, вы обслужите наш столик? Чудесненько. Как вас зовут? Ну, конечно. Света, я так и думал.

Света Бардо быстро принесла заказ.

— Да, вот что я вспомнил, Коля, — сказал Бургацкий, намазывая масло на ломтик черного хлеба. — В прошлом году, кажется, я читал где-то, что в вашей области чуть не двадцать процентов картофеля остались в земле под снегом. А как у вас в нынешнем году дела на картофельном фронте?

Я поднял стопку.

— Дорогой Артем Александрович! Ну, зачем нам в этот изумительный новогодний вечер говорить о какой-то картошке? Ведь картошка не любовь, а любовь, как известно, не картошка. А знаете ли вы, что через наш город возвращалась из Тригорского Анна Петровна Керн, аккурат после исторического свидания с Александром Сергеевичем в Михайловском. Представляете, какие скрипки пели в ее душе! Так давайте же выпьем за то, чтобы и нам в наступающем году очаровательные дамы дарили чудные мгновенья!

Бургацкий как-то с подозрением посмотрел на меня, но выпил. А затем, прожевав и проглотив кусок антрекота, поинтересовался:

— Ну, хорошо, а детский садик «Золотой петушок», надеюсь, открыт в особняке на Садовой?

Эх, черт! Он имеет в виду прошлогодний фельетон в центральной прессе про директора нашей бройлерной фабрики — тот махнул сыну на казенные двухэтажный особняк в сто сорок квадратных метров. Что же делать? Наврать, что жильцы съехали и в особняке открылся детский садик? Но врать я физически неспособен, ложь вызывает у меня рвотный рефлекс. Сказать правду, что директорский сынок и ныне там, только фиктивно прописал в особняке тещу и тестя? Но задание главного… И просьба мэра… Да мой еще не решенный проклятый квартирный вопрос… Ах, люди добрые, до чего же трудно иногда жить на белом свете! И я ответил:

— Дорогой, многоуважаемый Артем Александрович! Дети, конечно, цветы жизни. Но почему мы стесняемся добавить — «и плоды любви»? А чего тут стесняться! Восхищаться надо. Так давайте же, гость наш залетный, выпьем за любовь!

И я выпил, а гость залетный воздержался. Я закусил, а он грустно усмехнулся:

— Скажите, юноша, вы часом не сексуальный маньяк?

— Но почему?!

— Да вот вы все «за женщин», «за очаровательных девушек», *за любовь»… Заскок у вас какой-то, право!

И в ироничном взгляде его усталых, умных глаз я прочитал, знаете что?

Жалость.