Поцелуй льва

МИР ГОЛОДНЫХ И РАБОВ

Вернувшись домой, пани Шебець начала командовать мной. Она не позволила бы себе такого, если бы пан Коваль был тут. Я должен был принести уголь из подвала, налить керосин в лампу, подмести веранду, принести воду от общественной колонки. Вечером, устав от неё, я решил спрятаться в своей комнате. Однако, вид учебников, которые покрылись пылью, вынудил меня передумать. Пани Шебець можно было избежать, только уйдя из дома. Почему бы мне не проведать Богдана, подумал я. Он проживал в каких-то полчаса хода от меня, возле школы. Это было опасно, т. к. хотя польская армия и капитулировала, некоторые солдаты, не желая сдаваться в плен, занимались на улицах мародёрством, чтобы добыть гражданскую одежду, продукты и иное добро.

Только я вышел на веранду, как заметил удивительную тучу пыли над грунтовой дорогой, которая пересекала поле на другой стороне озера. Оттуда появился отряд всадников, который быстро мчался, как бы убегая от кого-то или спеша к своей цели, пока та куда-то не исчезла.

Не успела за ними осесть пыль, как появились пешие колонны. Я выбежал им навстречу.

Они быстро шагали в три шеренги, словно бежали и вроде хотели догнать заходящее солнце. Незнакомая униформа тёмно-коричневого и бледно-оливкового цвета свидетельствовала, что это ни немцы, ни поляки. Если бы не оружие, я бы подумал, что тут какие-то странствующие монахи.

Их обветренные лица были такими же красными, как пятиугольные звёзды на их зелёных касках. Глаза были узкие и раскосые. Грязная обувь, винтовки за плечами, на груди пояс с патронами, над касками остриё штыков ― казалось, что они сошли с экранов фильмов про Первую мировую войну.

Мысленно я листал страницы учебника истории. Кто они? Татары? Турки? Монголы? Гунны? Надеюсь, что нет, потому что те, если вспомнить, были варварами, которые грабили, насиловали и убивали. Турки к тому же брали в ясырь маленьких детей и воспитывали из них янычар. Впрочем, подумал я, кто бы они не были, хоть с какого уголка земли они пришли, я их встречу. Я поднял руку и, приветствуя, помахал им.

Скоро я в замешательстве опустил руку. Они и не отвечали. Думая, что они просто не знают, что это за жест, я громко крикнул: «Приветствую! А кто вы?» Повторил ещё. Никакой реакции. Казалось, они не понимают по-нашему. А может они бояться меня?

Я крутился возле дороги, надеясь увидеть хотя бы проблеск понимания в их глазах. Но они шагали, всматриваясь вперед, словно заколдованные, а я интересовал их не больше, чем ветер в поле.

Я бежал вдоль дороги, делая вид что я один их них, но скоро вернулся, испугавшись сумасшедшего гула танков сзади. Я отскочил в сторону, испуганный большими железными чудовищами, которые кромсали дорогу своими гусеницами, а их пулемёты были упорно направлены в какую-то невидимую впереди цель.

Вдруг из одного танка появилась каска и пара глаз. Однако, когда я махнул рукой, они мгновенно исчезли. Может я рассердил наших гостей тем, что стоял близко на пути их танка? Вскоре танкист снова появился, улыбаясь от уха до уха. В руках он держал для меня какой-то подарок. Шоколад? Конфеты? Отлично прицелившись, он кинул его мне.

Около меня упала газета. Читать я не хотел, поэтому поднял, намереваясь выбросить её, как только исчезну из поля зрения танкиста. Но поскольку он явно ждал мою реакцию на свой подарок, я широко развернул её.

Бумага, как и запах, были совсем другими, чем у газет, которые читал пан Коваль. Отличалась багряным оттенком краска. Формат был значительно большим, поэтому её тяжело было удержать на ветру. Я разостлал газету на земле и положил на углах камешки, чтобы не сдуло.

Это была «Правда Украины» от 22 сентября 1939 года. Над названием был расположен красный герб ― серп и молот ― и лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь, вам нечего терять, кроме своих цепей».

Написано было вроде на моём языке, но слова были какие-то непонятные. Там говорилось про «мир голодных и рабов», про «пролетарскую революцию», «международную солидарность трудящихся», «социализм», «коммунизм». Я понятия не имел, что это значит. Там писали про «освобождение Западной Украины от буржуазного правления» про «братское воссоединение с российским народом», про то, как огромное количество людей в городах и сёлах «приветствует рабоче-крестьянскую Красную Армию». «Отныне мы будем свободные»,― кричали со страницы огромные буквы.

На фотокарточках изображались радостные рабочие и крестьяне в аккуратной праздничной одежде, счастливые толпы, кидающие цветы под ноги освободителям, улыбающиеся солдаты, целующие детей и раздающие на все стороны подарки. На одной из фотографий была незабываемо трогательная сцена ― усатый украинский крестьянин среднего возраста и российский солдат в каске обнялись и целуются в уста. «Навеки вместе» была подпись под фото.

«Будущее с нами!», «Они сделали возможной нашу победу!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» ― подписи под фотокарточками командиров, генералов, маршалов. На самой большой фотографии, среди страницы, было изображение, безусловно, самого наиблагороднейшего и самого великого среди наших освободителей. Его звали Сталин. Лицо его светилось отцовской усмешкой.

Постепенно до меня доходила значимость этого момента. Я хотел быть в тех благодатных местах, где снимали эти фотокарточки. Однако, тут не было ни приветствий, ни объятий, ни подарков, ни поцелуев. Я оказался единственным, кто поздравлял и ничего не имел для них, даже цветочка.

Оглянувшись в надежде найти хоть какий-нибудь одуванчик, я решил сделать бумажные стрелы из «Правды Украины». Кидая их в солдат, я кричал: «Добро пожаловать! Добро пожаловать! Спасибо, что вы освободили нас!»

Однако, как и раньше, ответа не было. Они и дальше шагали по трое в шеренге. Сосредоточенно всматриваясь вперёд, они шла на запад. Наконец все прошли, даже гудящий грузовик с кухней на прицепе, оставив за собой только жалкое облако пыли.

Дорога снова опустела, но почему-то стала ещё сиротливее, чем раньше. Я одиноко сидел, лениво наблюдая, как ветер подхватил газету и понёс её в озеро.

Когда я наконец поднялся, солнце уже давно зашло за небосклон, захватив с собой дневное тепло. Когда я шёл холодным, каменистым полем, у меня в голове крутилось выражение «мир голодных и рабов». В этом ли мире я живу?