ГЛАВА 17


Шарх попросил отдать ему мой цветастый шарф, чтобы накинуть поверх испачканного моей кровью жилета.

— Аля, вы же понимаете, что сегодня свободных комнат нет? Насколько я понял, заселяют даже в корпус для сотрудников.

Я поправила на голове шляпку, к которой прицепила полупрозрачный светлый платок так, чтобы концы свешивались на лицо и скрывали безобразный след от пощёчины.

— К чему вы?

— У меня оплачен двухместный номер. Я ни в коем случае не собираюсь вас смущать, но некоторое время нам…

— Придётся делить одну комнату на двоих, — закончила я за него. — С вами не возражаю.

Шарх неопределённо хмыкнул.

В отель мы вернулись меньше, чем через четверть часа. Перед входом я растянула губы в широкой улыбке — ни одна живая душа не должна догадаться, что ещё недавно я навзрыд рыдала в заброшенном саду. Подскочивший со стула охранник посмотрел на меня, на Шарха, начал было говорить, что я уволена и пускать меня не велено. Под взглядом Шарха охранник стушевался и замолчал.

Шарх пропустил меня в проём, осколки снесённой нигутами двери убрали, а замену не установили, и в холл уже не казался спасением от уличного сухого зноя. Махель, заметив нас, метнулся в служебное помещение, и, пока мы дошли, вернулся не один, а с Хасси.

— Я оплатил двухместное проживание, — сходу напомнил Шарх. — Госпожа моя гостья.

Начальник, теперь уже бывший, раздул щёки, вероятно, собираясь привести сотню возражений, но подавился взглядом Шарха и не нашёл слов.

— Падшая женщина, — буркнул Хасси на нигутском, прекрасно зная, что я его пойму.

Я оставила реплику без внимания.

Шарх обитал на последнем этаже в угловой комнате. Коридор порадовал ростовым зеркалом и довольно большим шкафом. Стены выкрашены в приятный светло-бежевый цвет, на стыке с потолком тянется безвкусная золотая полоса. В комнате висят портреты обнажённых пышнотелых женщин. Кровать оказалась одна, хоть и царских размеров, даже четверо улягутся, не мешая друг другу. Шарх поставил мой саквояж на стол, меня повелительным кивком отправил в кресло, шарф, прятавший кровь, не церемонясь, бросил на пол.

Я послушно села. Шарх ненадолго скрылся в ванной, до меня донёсся звук льющейся воды, вернулся, достал из тумбочки небольшую сумочку, напоминающую косметичку, вытащил бинты, непонятную банку, прозрачный стеклянный флакон с тёмной жидкостью. Да, обработать рану надо. Я уже чувствую, как плечо начинает болеть. Если воспалится — худо будет.

Шарх снял временную повязку, выдернул из флакона пробку и щедро плеснул содержимое на рану. Я бы взвыла, но Шарх ловко закрыл мне рот ладонью. Плечо жгло и щипало, а Шарх, вместо того, чтобы успокаивающе подуть на рану, зачерпнул из банки мазь и густо намазал. Я, конечно, ворчу. Не должен он успокаивать, уже спасибо за то, что возится со мной. Но больно же! Вторая порция мази шлёпнулась в уголок рта.

— Посидите спокойно. Лицо заживёт за час-полтора, плечо — к утру. Средство одно из лучших, даже почти безнадёжные раны залечивает.

— Магия? — уточнила я.

— Она самая.

Капля мази попала в рот, и по языку растеклась горечь. Наверное, стоило помолчать…

— Шарх, а вы не думали, что угроза казни появилась из-за сегодняшнего?

— Из-за этого утырка? Нет.

Напирать с вопросами я не стала, хотя уверенность мужчины не разделяю. Он убил иностранца, точнее колонизатора. Наверняка расследование будет серьёзным. Допросят Хасси, ночного дежурного. Выстроить картину случившегося не составит труда.

— Думаете, кому-то есть дело до пропавшего урода? — фыркнул Шарх.

— Он лафандец.

— Сад заброшенный, ни разу не видел, чтобы туда кто-то совался. До вечера полежит, на всякий случай я «следилку» оставил, а ночью схожу и растворю тело специальным зельем. Никто ничего не найдёт.

В каком-то смысле объяснение исчерпывающее. Я внутренне передёрнулась, осознав, что бутылочка со столь специфическим средством у Шарха имеется и, возможно, не одна. А ещё чувствуется, что Шарху не впервой заметать следы.

— Вы маг?

Пока отвечает, нужно пользоваться.

— Да.

Шарх посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом, убрал аптечку, сходил в ванную переодеться. Кажется, разговорчивость мужчины я переоценила. Впрочем, нет. Вернувшись, Шарх устроился в кресле напротив меня, ещё немного помолчал, собрался с мыслями.

— Когда-то магия считалась даром свыше, но относительно недавно, около века назад, было установлено, что это наследуемая психическая способность, такое же свойство организма, как цвет глаз или музыкальный слух.

— Разве музыкальный слух наследуется? — засомневалась я.

Шарх пожал плечами:

— Магия точно передаётся от поколения к поколению. Я не зря вспоминал про цвет глаз. Если оба родителя голубоглазые, то и дети рождаются такими же. Если у одно из родителей глаза крае, но у кого-то из его не слишком далёких предков по прямой линии были голубыми, то возможны варианты. И даже у кареглазых родителей может родиться голубоглазый малыш. С магией примерна та же ситуация. Маг гарантированно рождается, если одарённые и отец, и мать. Аля, вам действительно интересны принципы наследования? Я спрашиваю, потому что дальше начинаются настоящие дебри. Способности ведь разные. Кто-то менталист, кто-то видит ауру, кто-то исцеляет.

Невольно вспомнился школьный урок биологии, на котором мы вычисляли последствия скрещивания гладкого жёлтого и морщинистого зелёного горошка. Не хочу. Мне пока детей не заводить. Знания, безусловно, полезные, но не актуальные.

— Шарх, лучше, пожалуйста, расскажите о магии в целом. Вы сказали, что это психическая способность.

— Да, психическая. Обычно маг концентрируется на желаемом, затрачивает некое усилие и получает результат. Вспомните себя. Вы думали обо мне перед сном и, погрузившись в видение, собственной волей создали боковую тропинку, уводящую от смерти. Кстати, в следующий раз попробуйте увидеть прошлое. Если у вас получится, то сразу станет понятно, что «муть» в ночном видении возникла из-за серьёзных изменений поля вероятностей.

— Может быть мне не нужно ждать или засыпать? Попробую прямо сейчас?

Шарх пожал плечами:

— Не уверен, что у вас получится, но, если хотите, пробуйте, — о своих способностях он так и не рассказал.

Я закрыла глаза и представила, что погружаюсь в информационное поле своего нового мира. Излишняя концентрация только навредит. Я расслабилась, позволила мыслям свободно течь. Перед закрытыми глазами начали формироваться образы. Я увидела бескрайний океан. Возможно ли, что океан символизирует инфополе? Да. Не важно. Я смотрела наводную гладь с высоты птичьего и, странное дело, различала, что в толще скрывается целый целый мир. Не то миражи, не то отражения реальности.

Небо и океан внезапно поменялись местами, океан обрушился на меня всей своей мощью, но не убил, а поглотил. Я оказалась в безжизненной толще воды, не понять ни где верх, ни где низ. Плыть можно в любую сторону и наверняка никуда не приплывёшь. Я выдохнула. Изо рта должны были вырваться пузырьки воздуха, но их не было. Я рыба? Снова не важно. Если я понимаю происходящее правильно, настало время задать вопрос. Я хочу увидеть прошлое Шарха, какое-нибудь значимое событие.

Вода отхлынула от меня, и я обнаружила, что стою у стены дощатого некрашеного здания, похожего на ангар. Под ногами расстилается ярко-зелёная трава. Я не сильна в ботанике, но вроде бы растение зовут гусиной лапкой. Чуть дальше большой дом, хотя, если судить по богатому лепному декору, скорее особняк. Из окна выпрыгнула чёрная кошка и с царственной грацией скрылась за углом. А мне куда? Я точно вижу прошлое, а не случайно перенеслась порталом в неизвестность? Уж больно реально всё. Где обещанный символизм?

Из ангара донеслась возня, и я поспешила на звук. Оперлась рукой о стену, и ладонь провалилась в дерево. Несколько секунд я потратила на изучение нового фокуса: рука легко проходила сквозь стену. Сразу вспомнилось, как Женька, захлёбываясь, вещала о вне телесных путешествиях, даже книжку купила, в которой приводилась пошаговая инструкция выхода в астрал. Наверное, если бы последовать тем советам решила я, а не Женя, у меня бы получилось. Я шагнула сквозь стену.

Ох, ё.

Двое плечистых парней лениво пинали ногами скрючившегося на полу черноволосого мальчишку.

— Я велел тебе не попадаться мне на глаза, урод черномазый

— Подкидыш позорный, — поддержал второй.

— Что ты у нас забыл? Тебе здесь не рады. Вали в свою обезьяногутию.

Каждая реплика сопровождалась тычком. Даже не знаю, что страшнее, когда бьют на эмоциях или вот так, расчётливо-издевательски. Мальчишка прикрывал голову, крутился, стараясь избежать самых опасных ударов, упрямо молчал, но стало заметно, что сопротивляется из последних сил. Старший ткнул мальчишку мыском по голени последний раз:

— Фу, обезьяныш, я об тебя запачкался. Надеюсь, урок усвоен?

Не дождавшись ответа, парень самодовольно усмехнулся, развернулся и неторопливо направился к выходу. Второй последовал за ним, но у порога притормозил, оглянулся:

— Рожа, нигутская, папочке пожалуйся! — с улицы донёсся хохот, каким гогочут люди, не обременённые интеллектом.

Мальчишка со свистом выдохнул, резко поднял голову. Лицо разбито, с губ течёт смешанная с кровью слюна, под глазом наливается фингал. Полным звериной ярости взглядом сквозь меня смотрел Шарх лет шестнадцати. Картинка растаяла, как сосулька, попавшая из морозилки на сорокаградусную жару. Я очнулась в номере отеля и невольно вздрогнула. Прямо на меня внимательно смотрел Шарх взрослый. Той ярости, что досталась избивавшим его парням, не было, а вот готовность вцепиться в добычу и рвать зубами была.

— Вы что-то видели, Аля?

Неудобно о подобном напоминать, наверняка воспоминания болезненные. Я прикусила губу, подбирая слова. Начала с описания особняка и дощатого строения, вспомнила чёрную кошку, упомянула двух лбов.

— Кажется, я понял, что именно вы видели. Аля, не стоит щадить мои чувства. Сейчас важнее научить вас эффективно использовать дар.

— Я видела, как они вас избили.

— Их любимое развлечение, — у Шарха заиграли желваки, однако он моментально взял себя в руки и кивком показал, что готов продолжать.

— Сочувствую, — вырвалось у меня.

— Не стоит. На долю сотен тысяч подростков выпадают гораздо большие ужасы. Мне не на что жаловаться на судьбу.

— Простите, что лезу, но… Почему ваш отец позволял подобное? — если бы кто-то только замахнулся на меня, братья бы ему все рёбра пересчитали, а папа бы ещё от себя добавил. Не заступиться за своего ребёнка — дикость какая-то. Уму не постижимо.

Меньше всего я ожидала, что Шарх улыбнётся, причём искренне. На несколько секунд его лицо стало открытым, а взгляд по-доброму ироничным.

— Полагаю, если я не отвечу, вы и сами посмотрите, — он хмыкнул и вновь посерьёзнел. — Вы правы, мне пора рассказать о себе чуть больше, особенно о семье, потому что завтра мы едем в гости к моей прабабушке.

Час от часу не легче.

— Шарх, я не ослышалась? Вы сказали «прабабушка»?

— Именно. Ей сто с лишнем лет, поговаривают, что скоро исполнится двести, но это, конечно, враки. Точный возраст не знает никто, возможно, даже она сама. Бабуля пережила четырёх мужей, многих своих детей и даже внуков. Её ум также остёр, как и прежде, а дар ещё сильнее. Я хочу, чтобы она на вас посмотрела. Уверен, вам будет, о чём с ней поговорить.

Я оторопело кивнула.

— Что касается меня… Чтобы было понятней, начну издалека. Аля, представляете, чем отличается медик, получивший полноценное образование, и травник, лечащий народными методами?

— Вполне.

— Наука объяснила природу магии, и через три года в Лафандии было создано первое учебное заведение, выпускающее дипломированных магов. В Нигутии по-прежнему науку считают чем-то пустым, и обучение идёт по-старинке, от учителя к ученику. Лафандский подход, конечно, эффективней, он комплексный, но это не значит, что у нигутских магов нет секретов, неизвестных лафандцам. Мой отец приехал в Нигутию учиться. Подробностей, как он познакомился с матерью, не знаю. Она согласилась его обучать при условии, что он будет с ней жить. Зачем ей это понадобилось? Теряюсь в догадках. Возможно, он ей просто понравился. Я родился, секреты кончились, отец вернулся на родину. Ранние годы в памяти не отложились. Первое осознанное воспоминание — мы с матерью в дирижабле. Она решила, что мне нужно учиться, отвезла к отцу, отдала с рук на руки и сразу же уехала. А у отца законная жена. Я помню разразившийся скандал, помню, как мачеха швырнула в меня тяжёлой вазой. Отец заслонил. Он ведь, когда я родился, из-за матери был вынужден признать меня и дать свою фамилию. Я жил в кошмаре почти год, учился. И учился не столько счёту и письму, сколько поведению за столом, умению взяться за ложку с правильного конца, умению дать сдачи, — Шарх говорил ровно, без эмоций, словно рассказывал не о себе, а о ком-то чужом.

— Но ваш отец, он же не мог не видеть, что происходит.

— При нём меня не трогали, без него — шпыняли, а он предпочитал не замечать. Несмотря на признание я был нежеланным ребёнком. Через год меня отослали в лицей-интернат, и наступило затишье. Не сразу. Первый месяц меня пытались задирать. Несколько сломанных носов, и сокурсники решили, что я для них больше не существую. Я оказался в изоляции, но меня устроило. Кошмар возвращался на летних каникулах. Мой внешний вид расстраивал мачеху, поэтому надва месяца я отправлялся не домой к отцу, а в загородное имение к дяде. Два крепыша, которых вы видели, мои двоюродные братья. После лицея я учился в Первом институте магии, снимал квартиру, благо деньгами отец снабжал, будто откупался. Я отметил своё совершеннолетие, доучился оставшиеся курсы и рванул, как мне казалось, домой — к маме.

По прозвучавшей в словах горечи, я догадалась, что по приезду Шарха ждало крушение надежд и очередное разочарование.

Загрузка...