Под черными знаменами

ГЛАВА 26

У Павла Петровича Бахметьева давно уже назревало нечто вроде раздвоения сознания. С одной стороны он по-прежнему непоколебимо верил в торжество коммунизма, в то же время желал обычных житейских удобств. И атаман Фокин после того памятного разговора, сам того не ведая, помог ему найти некий компромисс внутри себя, оправдать свою спокойную безбедную жизнь. К тому же сыграло роль и "открытие", к коему его подвиг уже Грибунин, "пролив свет" на дело полуторогодичной давности, когда Бахметьева хитростью выдворили с Урала. То, что руководимый им уездный подпольный комитет фактически ничего не делал, это его уже не совестило. После приезда семьи он стал еще более миролюбивым. Действительно, зачем плодить лишних сирот и вдов, подвергать опасности собственную семью, когда все наверняка устроится и без этого, само-собой. И прав Фокин, надо сохранить Верхнеиртышье как неразоренный войной оазис в море разрухи, чтобы люди здесь без излишней озлобленности сеяли хлеб, чтобы, в конце-концов, было кому его сеять. А если можно сделать так, чтобы и его семья, жена и дети не голодали, так почему же это не устроить.

И вообще, соскучившись за время долгой разлуки по семейной жизни, Павел Петрович с куда большим удовольствием занимался личными делами, чем служебными, как в страховой конторе, так и по руководству подпольным комитетом. Валентина, помня реакцию мужа в их первую после разлуки ночь, усиленно питалась сама, откармливала детей. Результат не замедлил сказаться. По мере того, как она обретала свою былую телесную форму, взгляды мужа, обращенные на жену, постепенно из виновато-жалеющих превращались в желающие ее, с несвойственными его возрасту и характеру озорными искринками. Бахметьев сходил с женой на базар, и там они приобрели новую одежду на изрядно обносившуюся семью и дома все, и родители, и дети одели обновы... Они выглядели как типичная старорежимная семья провинциального небогатого чиновника-мещанина - жена мещаночка и такие же дети, совсем не пролетарского вида. Маскировка? Тем не менее, Павлу Петровичу было приятно видеть именно такими свою жену и детей, а не такими, какими он их увидел в августе, голодных, измученных, в истлевшей одежде и развалившихся башмаках. И в начальное городское училище его дети тоже ходили как дети страхового агента, и там к ним соответственно относились. Единственно, что казалось странным, почему столь добропорядочная семья снимает квартиру в доме матери бывшего комиссара уездного совдепа, убитого во время восстания в тюрьме большевика? Но докопаться до ответа на этот вопрос у довольно либеральной контрразведки 3-го отдела не хватало ни времени, ни желания.

Тем не менее, обстановка на фронте все настойчивее требовала активизации действия подполья, которое Павел Петрович успешно "законсервировал". Тихое существование семейства Бахметьевых, вдруг, всколыхнул посыльный из под Риддера от Тимофеева, которому Павел Петрович после восстания в тюрьме помог бежать из города. Посланец просил засвидетельствовать, что именно Тимофееву уездный большевистский комитет поручил возглавить отряд "Красных горных орлов". В письме Тимофеев также просил принять его в партию большевиков. На словах посланец передал, что в отряде раскол и на место командира претендует сразу несколько человек, но если на руках у Тимофеева будут запрашиваемые им бумаги, то он наверняка победит конкурентов. Павел Петрович почти не раздумывал, это была невероятная удача, получить под свое влияние в такой нужный момент совершенно "бесхозный" отряд, так называемых, красных партизан. Он тут же оформил "принятие" товарища Тимофеева в ряды РСДРПб, написал соответствующий мандат, подтверждающий, что он является доверенным лицом уездного большевистского комитета. Эти бумаги посыльный тщательно спрятал и отправился в обратный путь.

Приняв участие в судьбе Лидии Грибуниной и ее детей, Бахметьев вскоре заметил что та, вместо того, чтобы быть ему благодарной, с явным неодобрением смотрит, как на его деятельность, так и на его семью. О том же пожаловалась мужу и Валентина, попросив как можно скорее подыскать семейству бывшего председателя коммуны отдельную съемную квартиру, чтобы не жить больше с ними под одной крышей. Павел Петрович, конечно, догадывался, о чувствах женщины только что ставшая вдовой, при виде семейного счастья и относительного благополучия других... Догадывался, но даже он со всем своим житейским опытом не мог до конца постичь, какую ненависть у Лидии стала вызывать его семья. За те две недели, что они жили в одном доме, Лидия напрочь забыла, что совсем недавно они, с тогда еще живым мужем, желали где-нибудь притаиться и переждать. Сейчас видя, что так же вот притаился, спрятался и пережидает Бахметьев со своей семьей... Лидия уже была не та, Василия расстреляли белые и она в связи с этим жаждала мести всем буржуям и казакам... всем без разбора пола и возраста. И тихий, семейный, вполне буржуазный быт семьи главного подпольщика уезда не мог ее не возмутить. Особенно раздражали Лидию обильные завтраки, обеды и ужины которые готовила Валентина. У нее кусок в горло не лез, а эти... "Эти" ели с аппетитом и получали от пищи все возможные удовольствия. И еще, находясь с детьми в соседней комнате, Лидия слышала всякий раз, когда супруги ложились на ночь, их не всегда сдержанные звуки "любовных утех". Это было выше ее сил, они с Василием последние года два уже не испытывали настоящего удовольствия от интимной близости. Она уже и забыла, что это такое, ощущать себя любимой, хоть и было ей всего тридцать шесть... А "эти"... Бахметьеву за сорок, его жене сорок, и они каждый день и, похоже, с удовольствием, после плотного ужина ложатся друг с другом... И это в тот момент, когда почти вся страна страшно голодает, проливает кровь в борьбе за рабочее дело, когда ее муж отдал за это дело жизнь, а "эти" жрут в три горла и ... Нет не таким должен быть коммунист, тем более руководитель уездного подполья. Не такой должна быть и его жена, которая, поголодав на Урале, теперь, кажется, только тем и занимается, что жрет, толстеет, да наряжается, а потом ночью в постели счастливо стонет на весь дом. Не такими должны быть и дети коммуниста. Разве должны они учиться вместе с детьми чиновников, лавочников и казаков? Потому, как только Бахметьев подыскал для нее более или менее подходящую квартиру, Лидия покинула дом хозяйки, у которой сын погиб во время восстания в тюрьме. Бахметьевы тоже с облегчением восприняли уход Грибуниных, отношения с которыми на всех уровнях становились все более напряженными.

- Паш?... Она меня тут, чем только не попрекала, и что едим много, и как я одеваюсь, и как детей одеваю. Вот, на тебе, отблагодарила за то, что приютили. Я, конечно, понимаю, она мужа потеряла, но нельзя же быть такой, тут тебя и детей твоих обогрели, кормят, так хотя бы сиди и помалкивай. Так нет же, она осуждает, учить лезет. А сама еще та... я знаю и за ней грешки водятся. Мальчишка их старший, хвастал нашей Маше, что у матери деньги есть, говорил, много от коммунарской кассы остались. Это он после того, когда она вроде их попрекнула, что ведут себя неучтиво, вот так ответил, что могут и съехать и все одно не пропадут, дескать, есть на что жить. А ведь те деньги-то общественные, а она их себе прихватила...- говорила Валентину мужу в первую же ночь, после того как Грибунины от них съехали.

- Так-так... деньги говоришь... интересно. Только ты Валя об этом пока молчи и никому больше, и Маше накажи, чтобы не болтала, забудьте. Понятно?...

У Павла Петровича появилась "ниточка", за которую он теперь мог потянуть и при желании сделать Лидии очень больно. Если, к примеру, та вздумает где-то высказаться о нем нелестно. Потянуть за "ниточку" пришлось очень скоро. Вновь прибыл посыльный от Тимофеева и сообщил, что благодаря документам "состряпанным" Бахметьевым, тот был избран командиром отряда "Красных горных орлов". Теперь свежеиспеченный командир просил помочь со снабжением отряда оружием и боеприпасами, а также сообщал, что в конце октября объявлена тайная сходка всех краснопартизанских отрядов Южного Алтая для слияния в один большой. Тимофеев сообщал дату и место схода и просил Бахметьева туда прибыть и на месте своим авторитетом помочь ему встать уже во главе всех объединенных сил партизан. Информация не имела цены, Бахметьев не мог упустить такой шанс, хоть уезжать от семейного уюта, к которому так быстро привык, очень не хотелось. Он через того же посыльного заверил Тимофеева, что обязательно будет на сходе и поможет. Павел Петрович решил наглядно продемонстрировать руководящую роль подпольного центра, и свою как его руководителя. К тому же место встречи партизанских командиров находилось в деревне, расположенной неподалеку от места бывшей коммуны питерских рабочих, то есть недалеко от места захоронения оружия. Высшим шиком было бы прямо после того схода вооружить объединенный отряд оружием, привезенным коммунарами. Тогда бы получалось, что партизан вооружило уездное подполье, и он лично, Павел Петрович Бахметьев. При таком раскладе выбор Тимофеева командиром объединенных партизанских отрядов по его рекомендации был фактически решенным делом, и тот же Тимофеев становился по гроб жизни его должником, то есть его верным человеком. Правда, было одно но... Для успешного выполнения этого плана, желательно было взять с собой на сход Лидию Грибунину, где она должна была как вдова расстрелянного председателя коммуны и нынешний член подпольного центра (именно так бы ее представил Бахметьев) призвать к борьбе. Но самое главное, Лидия лично должна указать место, где стояла ее санитарная палатка, чтобы в поисках оружия не перекапывать все поле. Павел Петрович рассчитывал, Красная Армия тогда подойдет так близко, что воевать этим оружием партизанам уже не придется и кровь не прольется. К тому же он не безосновательно надеялся, что атаман самой большой в Бухтарминском крае станицы Тихон Никитич Фокин сумеет уговорить своих казаков отказаться от бесполезного сопротивления и сложить оружие. Бахметьев понимал всю хрупкость своих расчетов, но ничего другого не оставалось. Продолжать предаваться семейному счастью и прятаться в страховой конторе неизбежно вело к тому, что его свои же к стенке поставят.

Лидия сначала наотрез отказалась, заявив, что никогда больше не поедет в это проклятое место. К тому же она боялась бросать детей даже на время. Когда Бахметьев предложил, чтобы ее сыновья вновь пожили у них, пока она будет в отъезде...

- Хватит, уже пожили, до сих пор отплеваться не можем. Как можно так жить, как живете вы, у вас в доме все как у буржуев. Думаете, я не понимаю, зачем вам понадобилась? Вы хотите сейчас, когда Красная Армия нас вот-вот освободит, срочно провести этот спектакль, собрать и вооружить всех партизан, будто бы вы тут чем-то руководили и с кем-то воевали. Да чтобы я вам в этом помогала... не дождетесь! То что вы делаете надо было год назад делать, а не сейчас...- Лидия не удержалась и высказала-таки то, что она, так сказать, видит его насквозь.

- Что ж, Лидия Алексеевна,- ничуть не растерялся Бахметьев,- вы считаете, что я ничем не помогал нашим товарищам? Ну, а вы... вы помогаете своим товарищам... ну хотя бы тем же коммунарам и их семьям, которые с вами вместе прибыли и сейчас по деревням маются?

- Это чем же сейчас я могу им помочь?- несколько смешалась, явно не ожидавшая такого вопроса Лидия, предчувствуя неприятное продолжение.

- Ну, как же... хотя бы материально. Ведь касса коммуны, общественные деньги, насколько я знаю, хранились у вашего мужа, а теперь они у вас. И судя по всему, это не маленькие деньги. И вы никак о них и словом не обмолвились. А ведь вы просто обязаны передать их в распоряжение уездного подпольного комитета, то есть мне. А так, на лицо присвоение общественных средств, уважаемая Лидия Алексеевна,- елейно-вкрадчиво сообщил Павел Петрович.

Лидия изменилась в лице. Протестовать, заверять, что у нее нет никаких денег... Но по отчески-понимающему взгляду Бахметьева она осознала, что это бесполезно - он наверняка откуда-то узнал про деньги коммуны, хранившиеся у нее.

- Я.. я... я отдам, я просто не знала как это лучше,...- не знала как оправдываться Лидия.

- Ну, конечно, я вас понимаю... Да, не волнуйтесь вы так. Оставьте эти деньги у себя. Будем считать, что ни денег, ни этого разговора не было... Ну, что... договорились?.... Вот и прекрасно. Только все-таки придется вашим детям еще в моей семье пожить, как бы это вам и не было противно...