Под гипнозом

Глава 6

Я заметила на чулке огромную дыру, размером с 5-пенсовую монету, только тогда, когда мы уже почти доехали до офиса доктора Кейна. Нахмурившись, я уставилась на стрелку, идущую вдоль всей ноги, пытаясь вспомнить, где я зацепилась, тем самым подвергнувшись внезапному, крупномасштабному приступу паники.

Моё горло сжалось, словно в нём застрял шарик. Я стала задыхаться, дыхание стало быстрым и неглубоким. Мою кожу начало подозрительно покалывать — недостаток кислорода. В одно мгновение меня осеняет, я умру на заднем сиденье этого автомобиля. Моё сердце разогналось достаточно быстро, чтобы разорваться. Меня охватил абсолютный ужас. В крайней необходимости и сильном страхе, которые заполнили мое существо, в действительности, не было никаких оснований.

Ничего не произошло, и всё же это было настолько реально, что на моих глазах стало причиной ступора. Было бы трудно объяснить тому, кто не испытывал панических атак, таких, как эта. Возможно, они бы поняли, если бы представили, что находятся в углу горящей комнаты без возможности выйти и наблюдают, как огонь все ближе и ближе подбирается к ним.

Это чувство было реальным. Беги! Сейчас!

Но, конечно, я замерла. Не в состоянии двинуть ни одной мышцей. Вскоре я поняла, что, если вспотею как лошадь или у меня может даже собьется дыхание и я всё брошу. Это означало бы отмену встречи и возвращение домой.

Нет!

Этого я не хотела. Больше всего на свете мне хотелось попасть на прием. Вид затылка водителя вызывал у меня головокружение, но игнорируя это, я последовала совету доктора Гринхолф. Первое, что нужно было сделать, это отбить, затягивающий тебя, каскад негативных эмоций. Первой линией обороны было притормозить мысли, дыхание, чувства. Осознанно я начинаю совершенно иной внутренний диалог. Медленное дыхание. Это не спусковой крючок. Ну и что с того, что поползли чулки. Делаю ещё один глубокий вдох. Никто этого не увидит. Это ничего, абсолютно ничего. Всё идёт хорошо.

Я посильнее откашлялась и почувствовала, как ком в горле исчез. Молча, я повторяла все хорошо, все хорошо, как мантру до тех пор, пока проблема не отступила и мои мышцы медленно расслабились.

Глубоко вздохнув, я выглянула в окно. Внешний мир никак не изменился. Мы были менее чем в десяти минутах езды. Я открыла свою сумочку и, взяв зеркальце, взглянула на себя. Мои зрачки были все еще расширены, а лицо слегка бледным, но в остальном было всё нормально. Закрыв зеркальце, убрала его обратно в сумочку.

Эти приступы, случались все чаще и чаще, и всё по менее и менее важным причинам. Последний произошел вчера в душе, когда вода ударила мне в лицо и стало невозможно дышать.

Я посмотрела вниз, на дыру в чулке. Она всё ещё была там. Я провела рукой вдоль стрелки на чулке и отрицательно покачала головой. Глупая, глупая Оливия. Затем просто перевернула чулок так, что стрелка оказалась с внутренней стороны моей ноги. Гораздо менее заметно. Возможно, даже прикрыться пальто. Не обязательно, что кто-то заметит. Берилл была словно пришибленная звездой. Она подумала бы, что я сделала что-то важное или сделала так специально. А доктор Кейн был слишком профессиональным и отчуждённым. Его взгляд никогда не опускался ниже моего скромного выреза.

Внимание отчуждённого доктора Кейна было подобно ласке для моего рассудка. Хотя он и признал, что становится немного навязчивым со мной. Я не могла перестать думать о нём. Он привлек меня, как пламя привлекает мотыльков. И пламенем был он. Красивый, яркий, но трогать нельзя. Наша первая встреча стала для меня шоком. Возможно, если бы я не так боялась сеанса, если бы его приемная не была бы столь простой и обыкновенной, или если б Берилл не была так жутко впечатлена моим титулом, он не был бы столь потрясающим, когда она открыла дверь и я увидела его.

В свете окна он стоял у стола, руки по швам, пиджак его темно-синего костюма приоткрывал чёрную рубашку под ним. Без галстука. Его плечи были широкими и мощными, ноги на ширине плеч. Я никогда еще не видела человека, который выглядел в костюме таким крупным и впечатляющим.

Его волосы были прямыми и иссиня-черными, касались его воротника, а брови были густыми и прямыми. Хоть и не возможно было разобрать цвет его глаз, взгляд был суровым и настойчивым, и вместе с его напряженной позой, на долю секунды он представился мне стрелком готовым к выстрелу в любой момент.

Мою кожу покалывало от предчувствия опасности, но он вышел вперёд, и его успокаивающие манеры помогли мне собраться, и первое впечатление растворилось в игре света.

Отбросив все эмоции, его взгляд стал чётким и проникновенным. Как будто я смотрю в зеркальное стекло. Вы не можете видеть, кто есть на другой стороне, но знаете, что кто-то на вас смотрит и оценивает. Когда он подошел ближе, я увидела, что его глаза были цвета виски с золотыми вкраплениями, мерцающими в них, его нос и линия челюсти были столь идеальными, что казались выточенными из стекла. Он был совершенно потрясающим экземпляром мужского вида.

Я почувствовала трепет, проходящий сквозь меня. Это было безумием, чтобы так тронуть человека, который даже и не прикоснулся к тебе, о боже! Я хотела его. Я почувствовала, что краснею. С тех пор как вернулась из госпиталя, я не могла вспомнить такое мощное и мгновенное влечение к кому-либо. Хотя моя жизнь и без того была слишком сложной. Мне совершенно не нужно увлекаться моим гипнотизером.

Он вышел вперёд, словно хотел пожать мне руку, но вместо этого лишь указал ею мне на кресло. Как только я направилась ему навстречу, я остро стала ощущать на своем теле, как он двигался, инстинктивно, чувственно, как змея, совершенно не похож на меня.

Но он был профессионалом, аккуратным и отчужденным, и через некоторое время мое тело перестало дрожать от странного желания ощутить его кожу, его рот, его губы. Только однажды, когда я вышла из гипноза, он посмотрел на меня, и между нами промелькнуло желание. Это было, словно его тело общалось с моим. Я ощутила, как между моих ног всё запульсировало.

И снова он был тем, кто холодностью разорвал эту нить. После этого, подобного не происходило. Он соблюдал дистанцию и дал понять, что между нами здесь, не может быть ничего, кроме стерильной вежливости профессиональных отношений. Мы должны быть двумя людьми, которые не имеют ничего общего и не особо нравятся друг другу.

И ещё, мне казалось, что как будто он был единственным в мире человеком, которому я могу доверять. Он был моим проводником в прошлое. Единственным, кто мог оживить мои воспоминания. Когда другие люди говорят о том, что произошло, я не чувствую с этим связи. Словно всё это было злой шуткой. Помните, как вы с братом положили в сумку лошадиный навоз и оставили её на улице, чтобы нашли другие люди.

— Нет.

— Не помните?

— Ни капельки.

Я обратилась к доктору Кейну и попросила его помочь мне вспомнить тот случай с сумкой и навозом. Он ввёл меня в состояние гипноза, и чертов эпизод ожил. Сено щекочет мне ноги, запах какашек, безудержное хихиканье, едем по обочине, прячемся в кустах, тссс… тсс…, смысл всей шутки в том, как мы смеялись, катаясь по земле в буквальном смысле. И бежать, как от дьявола. Так быстро, что ребра болят, и дыхание сбилось. В итоге, стоим перед Иваной, и её глаза блестят, от притворства, что наказывает нас.

Он также подарил мне и другие воспоминания. Случай с собакой по кличке Фрейя. Я увидела, как она бежит сияющая в лучах солнца и снова ощутила ту глубокую любовь, которую к ней испытывала. Выйдя из гипноза, я была в шоке от того, что смогла забыть такое глубокое чувство.

В следующий раз я пережила момент, когда спрятавшись за диваном, услышала, как моя мама сказала отцу, что умирает. Дело в том, как она это сказала. И папа был так потрясен, что из него вырвалось рычание от боли. Я помню, была настолько ошеломлена, что не могла пошевелиться.

И я вспомнила первый день Иваны, когда она пришла наниматься сиделкой моей мамы. Мне было пять лет. Она была одета очень скромно, но сквозь неё сияла красотой. Я подумала, что она кинозвезда. Мы встретились в коридоре. Она уже собиралась уходить. Я уставилась на неё.

— О, Боже мой! Какая ты милая девочка, — воскликнула она. Я покраснела и опустила взгляд на туфли.

Она опустилась на корточки и сказала, что у неё есть мальчик, чуть младше меня.

— Когда-нибудь я приведу его познакомиться с тобой, — сказала она. И затем, вынув из сумочки леденцы, предложила их мне. Её глаза были добрыми.

Я думаю, она уже тогда, наверное, жалела меня. И когда все эти месяцы я лежала в госпитале в корсете, потому что мои ребра были очень сильно повреждены, Ивана была тем, кто посещал меня каждый день. Она приходила каждый день в обязательном порядке. Всегда радостная и улыбающаяся.

Уотсон, наш водитель, остановил машину. Мы были возле офиса доктора Кейна.

— Спасибо. Я сообщу, как только освобожусь, — сказала я и вышла.

Остановившись лишь на секунду на тротуаре, мужчины и женщины оборачивались, проходя мимо меня. Богатство. Оно всегда притягивает взгляд. Я позвонила в колокольчик, и Берилл впустила меня. Поднявшись по лестнице, я вошла во владения Берилл. Она улыбнулась мне и резко вскочила на ноги.

— Добрый день, леди Оливия.

Я улыбнулась. В первый день встречи, клянусь, я подумала, что она сделала реверанс.

— Добрый день, Берилл.

— Здесь все ещё предыдущая клиентка, — её голос упал до шепота, и она скорчила гримасу. — Она пришла так поздно, что её время пересеклось с вашим. Я надеюсь, вы не против подождать несколько минут.

Я улыбнулась. — Хорошо.

Она обошла вокруг стола. — Позвольте взять ваше пальто.

— Я лучше побуду в нем немного, — она остановилась и неуверенно замерла. — Сегодня как-то холодновато, — я вежливо улыбнулась.

Она переминалась с ноги на ногу. — Моя сестра испекла торт. Не хотите ли кусочек? Он очень вкусный.

— Ах да. Спасибо.

Она широко улыбнулась. — И чашку чая к нему?

— Это было бы чудесно, Берилл.

Она исчезла во тьме, и я уставилась на обрамленную картинку на стене, которая гласила: «Не позволяйте вашему прошлому определять вас. Позвольте ему вас улучшить».

Сначала, когда я видела её, то смотрела с некоторым чувством отрешенности. Я чувствовала себя грустной и опустошенной. Словно призрак. Настоящая я умерла некоторое время назад. Я не имела ничего, чтобы определить или улучшить себя. От моих воспоминаний меня отделяла только лишь занавесь. Иногда она выглядела настолько тонкой, словно фата. И всё, что мне нужно было сделать, лишь немного отодвинуть завесу. Но я испугалась, того, что за ней скрывалось.