— Ау, Медведь! Ты чего по ночам делаешь?
— Я-то? Да ем.
— А днём?
— И днём ем.
— А утром?
— Тоже ем.
— Ну, а вечером?
— И вечером ем.
— А когда же ты не ешь?
— Да когда сыт бываю.
— А когда же ты сыт бываешь?
— А никогда...
— Енот, а Енот, а ты ягоды есть любишь?
— Люблю!
— А птенцов и яйца любишь?
— Люблю!
— А лягушек и ящериц любишь?
— Люблю!
— А жуков и сороконожек любишь?
— Люблю!
— А... а червяков и улиток любишь?
— Тоже люблю!
— А чего же ты тогда не любишь?
— Не люблю, когда меня глупыми вопросами от еды отвлекают.
— Здорово ль живёшь, Воробей?
— Чуть-жив, Пастушок, чуть-жив!
— Сладко ль спал-ночевал, Воробей?
— Чуть-жив, Доярочка, чуть-жив!
— Чего, Воробей, не весел, чего нос повесил?
— Чуть-жив, Птичница, чуть-жив!
Пастушок ему корочку, Доярочка — зёрнышко, Птичница — колосок.
— Сыт-жив, люди добрые, сыт-жив!
— Эй, Волк, чего хмурый такой?
— От голода.
— А рёбра отчего выпирают?
— От голода.
— А воешь отчего?
— От голода.
— Поговоришь с тобой. Заладил одно, как сорока: от голода, от голода! Чего это ты нынче такой неразговорчивый?
— От голода.
— Батюшки, Волк, что с тобой, на тебе лица нет!
— Не видишь — в капкан попал! Лица нет... Скоро, Сорока, на мне и шкуры не станет!