Поднебесный гром

9

На летно-испытательную станцию зачастили незнакомые люди, подолгу собирались в кабинете у Вострикова, о чем-то совещались и спорили: тут же нашел постоянную прописку и главный инженер завода Владимир Николаевич Каштан, высокий, сутулый человек с бритой головой и вечно усталыми глазами, с угрюмо свисавшими вниз черными усами.

Нередким гостем на испытательной станции стал и директор завода Георгий Афанасьевич Копытин.

Готовились к запуску в серию самолета новой модификации, с новым двигателем.

Зачастил на ЛИС и Гокадзе, осунувшийся от забот.

В это утро он появился в летном зале со свернутым в рулон ватманом и, увидев Аргунова, одиноко стоявшего у окна, обрадованно бросился к нему:

— Привет, Андрюха! Твои скоро подойдут?

— Чего ради они тебе понадобились?

— Занятия с вами проведу. Или вас не интересует новинка?

— Почему не интересует? Летать нам на ней, пора и за учебу браться. Правда, сегодня Востриков обещал парочку самолетиков подкинуть.

— С ним уже согласовано, он-то и послал меня к тебе. Если не возражаешь — сейчас и начнем.

— Ради бога! Какие могут быть возражения? — Андрей помог ему повесить на стене длинную, как простыня, схему, долго разглядывал ее и наконец обернулся к Гокадзе: — Добрый, видать, истребитель будет?

— Еще какой! Сказка — не самолет! А вот и твои соколы! Проходите, товарищи, не будем терять времени. — Гокадзе уверенно начал: — Двигатель, понимаете, и по мощности, и по экономичности превосходит своего предшественника. Это показали стендовые испытания на земле, а также воздушные испытания на летающей лаборатории. Габариты его меньше, а раз так, то освободившаяся полезная площадь на самолете будет использована для дополнительного топлива и для различной радиоэлектронной аппаратуры. Улавливаете?

После занятий Волчок, потирая от нетерпения руки, сказал:

— Эх, скорее бы!

— Тебе повезло, — улыбнулся ему Андрей. — На твоих глазах рождается новая техника.

В голосе старшего испытателя Волчок уловил грусть.

— Уж не думаете ли вы, Андрей Николаевич, уходить с летной работы? — спросил он.

— Я-то не думаю, а врачи за меня уже подумывают. На медкомиссии вопросик подкидывали: «не пора ли?..»

— Да вашему здоровью любой космонавт позавидует!

— Но не возрасту. Как-никак пятый десяток разменял.

— Зато у вас опыт! А такими людьми не разбрасываются. Вон Коккинаки до шестидесяти летал!

— Коккинаки — явление. Если хочешь — уникальный пример летного долголетия. И притом полеты полетам рознь — не хочется с истребителей уходить. Я ведь, Валера, один из первых сверхзвуковой барьер осваивал. Отними у меня гермошлем — все, кончилась жизнь. — Он помолчал. — Знаешь, о чем я думаю иной раз? О пенсии. Вот уйду с работы — чем заниматься буду? Отец, тесть то есть, к себе на пасеку зовет. Для здоровья занятие, дескать, очень пользительное. Теперь сравни! Раньше под тобой вся вселенная лежала, и ты над миром парил как бог. И вдруг с кряхтеньицем возле улья копаешься… Встречаешь иной раз списанных летчиков — какими жалкими они кажутся на земле! Потухшими. Иной бодрится: нашел-де занятие себе по духу! А вглядишься — бодрячество-то надуманное.

Они возвращались с работы через пустынный парк. Деревья стояли голые, как скелеты, на которых лишь кое-где стойко держались желтые, но тоже мертвые листья. Не верилось, что еще совсем недавно здесь шептались зеленые листья и пели птицы и что не было в парке местечка, где бы не целовались влюбленные. Время, время… Минует осень, за нею — зима, весна, и зазвенят ручьи, хмельным паром окутается земля, в стволах деревьев забродят соки, и все оживет, зазеленеет, зашумит! И жизнь как ни в чем не бывало продолжится.

Уйдет из авиации Аргунов, остается Волчок, и полеты останутся. Все останется…

Дома не успел он даже раздеться, как раздался телефонный звонок. Это была Лариса.

— Знаете, я сегодня бродила одна по берегу. Пустынно так, грустно. Вдруг самолет, да низко так! Ух, здорово! Я сразу поняла: это вы!

Андрею не хотелось ее разочаровывать, но врать он не стал:

— Нет, я сегодня не летал.

— Не летали? Обидно.

— Приезжай ко мне, — тихо произнес Аргунов.

— К ва-ам? Но ведь я еще никогда…

— Вот и хорошо. А я тебя встречу. Где тебя встретить?

Лариса немного помолчала, раздумывая.

— Не надо встречать. Я приду сама.

Явилась она минут через пятнадцать. У него заколотилось сердце, как только она ступила через порог.

— Не ждали, что так скоро? А я прямо с работы.

— Молодец. А то мне тут одному хоть вой с тоски.

Лариса легко прошлась по ковру, остановилась у пианино:

— Играете?

— Только «Чижик-пыжик».

— Кто же в таком случае у вас играет?

— Ольга… дочка. И жена когда-то играла.

— А давно она… Давно ее нет?

— Уже два года.

— И вы все это время один?

— Почему один? С дочкой… Она у меня знаешь какая?.. Все приготовит, все постирает. И учится на «отлично»! Вы с нею подружитесь.

Лариса как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Аргунов принес из кухни бутылку с нарядной наклейкой, конфеты, два бокала, придвинул столик к низкому креслу, в котором сидела Лариса.

— Умеете принимать гостей, — улыбнулась она.

— Значит, мне нечего бояться будущего. Спишут с летной работы — в официанты подамся. Говорят, их заработок не ниже, чем у летчиков, вместе с чаевыми разумеется.

— Да ну? А я-то, глупая, все на машинке стучу. Возьмите и меня с собой.

— А что, и возьму! Будем вместе работать в каком-нибудь фешенебельном ресторане.

— А по вечерам подсчитывать чаевые, — рассмеялась Лариса.

— И складывать их в чулок…

Аргунов поднял бокал:

— За?

Лариса подняла свой бокал:

— За!

Они чокнулись бокалами, но звон не понравился ей.

— Не так, давайте снова.

Бокалы медленно сошлись, и по комнате разнесся протяжный, хрустальный звон. Склонив голову, Лариса с улыбкой слушала замирающие звуки.

— Еще, — попросила она.

И снова: «дзинь».

Андрей смотрел на нее: какая пугающая молодость! Странно, молодость — и вдруг пугающая.

Он украдкой покосился на себя в зеркало: да, разница есть, и немалая.

«Интересно, сумел бы я объясниться? Пожалуй, нет, не хватило бы духу. А ей, наверное, говорили много нежных слов, клялись. И цену, наверное, она себе знает».

— Что вы на меня так смотрите?

— Хочу понять, кто ты?

Лариса прищурилась, вызывающе гордо вскинув голову:

— Обыкновенная девушка.

Он улыбнулся:

— А этой обыкновенной девушке не скучно со мной?

— Ах, вы намекаете на возраст?.. Теперь я, кажется, начинаю соображать. — Она отодвинула бокал. — Можно сигаретку? Хочу курить.

Андрей не удивился просьбе Ларисы — ведь сейчас это модно, когда девушки курят. Сам курить он не стал и, забавляясь, наблюдал, как неумело прикуривала она от спички. Лариса заметила это, но не смутилась, а даже с каким-то вызовом затянулась, выпустив изо рта струйку дыма.

— Это жена? — кивнула на фотографию.

— Дочь.

— Такая большая?

— Она рослая девочка.

— И красивая, — заметила Лариса.

В голосе почудилось нечто вроде ревности.

— На мать похожа, — сказал Андрей, — как две капли воды.

— А мне кажется — на вас. — Немного погодя, спросила: — А где сейчас дочь?

— Оставил в Ташкенте у деда с бабушкой.

— Сколько же ей лет?

— Скоро тринадцать будет.

— Тринадцать, — раздумчиво протянула Лариса и исподволь, изучающе поглядела на него.

«Посмотри, посмотри на меня», — с усмешкой думал он, делая вид, что любуется этикеткой на бутылке. Неожиданно спросил:

— Что, стар?

Лариса покраснела, и он понял, что попал в цель.

— И вовсе не стар! Можно быть старым и в двадцать лет. А Мария в старика Мазепу влюбилась.

— То был Мазепа…

Девушка притушила сигарету.

— По-моему, любовь не объяснишь, — произнесла она, — а может, и объяснять не стоит. Или она есть, или ее нет…

Андрей взял ее руку, горячую, нервную. В сердце будто ударил ток. Он разжал пальцы.

«Она может обидеться», — толкнулось внутри.

А Лариса, казалось, чего-то ждала. Маленькая трепетная ладошка ее покинуто лежала на столе. Андрей снова взял ее руку и до боли сжал. Девушка покорно терпела. Ее глаза, такие нежные, ласковые, смотрели, казалось, в самую душу, а черная родинка около уха была такой трогательной…

«Вхожу в штопор», — подумал он, но сдержал себя, поднялся, отошел к окну.