Под гром рукоплесканий занавес поднялся в третий раз. И маленькие жонглерши, взявшись за руки, еще раз вышли, чтобы раскланяться, улыбнуться и послать воздушные поцелуи публике, которая их так неистово вызывала. Но на этот раз кричала и аплодировала только галерка, набитая матросами, солдатами и их подругами, потому что между вторым и третьим вызовом ложи опустели как по мановению волшебного жезла: аристократия Казино бросилась к бару, чтобы с боем занять те восемь табуретов напротив стойки, с которых можно было триумфально возвышаться над толпой опоздавших, которым приходится чуть не драться, чтобы раздобыть себе коктейль, и кричать, как оголтелым, чтобы хоть кто-нибудь обратил на них внимание.
Маркиза Доре была опытным стратегом и сразу заняла два самые видные табурета в глубине зала, куда не долетали брызги от проливаемых за стойкой вин; заняв такую выгодную позицию, она усадила Селию рядом с собой. Бар уже почти не вмещал всех желающих, хотя дверь все отворялась и протискивались последние запоздавшие, — толпа становилась непроходимой.
И было так приятно спокойно сидеть перед своим стаканом с соломинкой и с сожалением поглядывать на стоящих вокруг томимых жаждой людей.
— Мы заняли самое лучшее место, — объявила маркиза Доре. — Теперь предоставьте действовать мне — антракт не успеет кончиться, как я познакомлю вас с самыми видными моими друзьями.
В этот момент в бар вошла женщина под руку с высоким добродушным человеком; заметив Селию, она начала протискиваться к ней и протянула ей руку через толпу.
— Добрый вечер, мадам! Как хорошо вы устроились! Вам повезло! Будьте так добры, скажите бармену, чтобы он приготовил мне мартини, а вы мне его передадите — я никак не могу добраться до стойки. Ах, я еще не представила вам моего друга! Лейтенант флота Мальт Круа… мадам Селия.
Это была юная Фаригулетта — она прекрасно справлялась со своей ролью покровительницы Селии. Лейтенант флота поцеловал руку Селии, протянутую через толпу.
— Я несколько раз встречал вас с Ривералем перед его отъездом в Китай. Теперь, когда вы овдовели, надеемся видеть вас иногда среди нас?
— Все пропало! — трагикомически сказала Фаригулетта. — Он начнет изменять мне с вами, этот мотылек! Тем хуже для меня, конечно: мне не следовало бы подводить его к вам — у вас слишком красивая шляпа! Впрочем, если он не изменит мне до завтра, я умолкаю: мы поженились только на сегодняшнюю ночь.
Она весело смеялась, как смеется маленькая и наивная девочка.
Вдруг ее поднял на руки человек, которого она толкнула, пробираясь к Селии.
— Она весела, как всегда, шалая девчонка! Разрешите, Мальт Круа?
И не дожидаясь разрешения господина и повелителя, он с удовольствием расцеловал девочку в обе щеки.
— Ну вот! — сказал он, отпустив ее. — Это отучит вас говорить гадости, самой того не замечая. Пейте теперь вашу отраву, вот, я передаю ее вам, чтобы не затруднять вашу подругу, на которой такая красивая шляпа!
Маркиза Доре сказала Селии на ухо:
— Еще один офицер. Все они знакомы между собой и очень дружны. То, что он сделал, считается вполне обычным. Поцеловать женщину при ее любовнике… Они не придают этому никакого значения, конечно если он не влюблен в нее, но в таких случаях это известно.
Появлялись все новые женщины с новыми спутниками; все они были на ты друг с другом и ласково друг друга задевали. Селия сразу же заметила, что, несмотря на страшную тесноту, благоприятствующую всяким грубостям, здесь никто не был груб. Более того, к женщинам относились с каким-то почтительным уважением. Несмотря на внешнюю фамильярность, повсюду царила вежливость. Все здоровались по способу лейтенанта Мальт Круа — и непременно целовали руку перед тем, как поцеловать в шею или в щеку.
Две другие дамы, Уродец и Крошка БПТ пробивали себе дорогу к стойке. Они были совершенно одни, без спутников. И сами заказали себе коктейль. Но когда они пожелали расплатиться, хозяин отказался принять от них деньги.
И Селия услышала следующий диалог:
— Это решено, мадам.
— Кем?
— Тем, кто уехал и принял на свой счет угощение дам, которые будут без спутников.
— Но кто он?
— Мы сами не знаем его имени.
Селия обернулась к маркизе, которая победно улыбалась, слыша этот разговор:
— Ну, что я вам говорила сегодня днем? Разве это могло бы быть у Максима и прочих?
Во всем остальном это сравнение напрашивалось. Тулонский бар был менее обширен и просторен и не так роскошен, как парижский, но по стилю постройки и по деталям устройства, по меблировке и по способу обслуживания стремился подражать ему. На этом завершалось их сходство. И даже без слов маркизы Селия видела, что, действительно, здесь случалось много такого, чего не могло бы случиться там, и наоборот.
Здесь основным тоном была вежливость. Все были хорошо воспитаны или, по крайней мере, хотели казаться воспитанными. Особенно женщины, почти все без исключения, ласково и любезно относились к каждому и даже друг к другу.
Только одна составляла исключение из общего правила. Она вошла с сильным шумом и стала кричать и требовать, чтобы ей освободили какой-нибудь табурет, хотя все табуреты были прочно заняты и было совершенно очевидно, что это невозможно. Получив наконец от бармена бокал шампанского, который он протянул ей через два ряда голов, она половину пролила на чей-то костюм и чье-то платье и даже не извинилась.
— Кто это? — спросила Селия у маркизы.
— Это так, — с презрением ответила та. — Она из Марселя, грубое созданье, с которым не должна знаться ни одна порядочная женщина. Ее прозвали Жолиетта, вероятно оттого, что прежде она обслуживала матросов: ведь Жолиеттой называется марсельский порт.
— Она недурна собой.
— Но так вульгарна!..
Расталкивая локтями публику, которую она только что обрызгала вином, новая посетительница добралась до стойки. Тут она повернулась, и Селия смогла разглядеть ее в профиль. Она была действительно недурна собой, и даже самая ее грубость сообщала ее лицу какую-то животную жестокую красоту. Высокая и сильная, стройная, мускулистая, она заставляла забыть свои слишком крупные руки, слишком широкий стан и слишком могучую шею. Правильные классические черты лица отлично гармонировали с низким лбом и пышной копной волос, нависшей над густыми бровями. Выкрашенные в рыжий цвет, похожие на лошадиную гриву, они невыносимо резали глаз в сочетании с ее горячей матовой кожей брюнетки; но чувствовалось, что этот бешеный контраст изобретен и усилен ею же самой, для того чтобы еще сильнее воспламенять мужские чувства.
— Она должна иметь успех, — сказала Селия.
— Никакого, — ответила маркиза. — Здесь не любят этого кабацкого жанра.
Кабацкий жанр — это действительно было так. Как бы в подтверждение этого, марсельская женщина вдруг начала изрекать довольно неприятные тирады по адресу своего ближайшего соседа, который провинился только тем, что не обратил на нее никакого внимания.
— Нечего сказать, хороши! — бормотала она. — Напустили матросню. Скоро здесь можно будет встретить апашей.[2]
Человек, о котором она говорила, собственно, не был матросом. Под грубой курткой виднелся вязаный синий тельник — рубашки, очевидно, не было, — воротничком ему служил шерстяной небрежно повязанный галстук.
— Отчасти она права, — прошептала Селия. — Он совсем не принарядился для Казино.
— Что ж, — ответила маркиза, — никто не наряжается для Казино. Кому какое дело — он ни с кем не разговаривает и сидит себе спокойно на своем стуле. Жолиетте следовало бы оставить его в покое. Он ей даже не отвечает.
Слова ее были прерваны каким-то волнением. В бар тихо вошла красивая бледная женщина; сначала в толпе ее не узнали, но кто-то из многочисленной компании вдруг узнал ее и воскликнул:
— Жанник! Ур-ра! Браво, Жанник! В баре было так скучно без Жанник!
Ей устроили настоящую овацию. Она сначала отбивалась, восклицая нежным и глуховатым голосом:
— Да замолчите же наконец! Вот сумасшедшие! Как будто без меня совсем нельзя обойтись! Глупости! Если бы не Л'Эстисак, который вытащил меня сегодня из кресла…
Она разразилась смехом, который перешел в приступ кашля.
Маркиза Доре приподнялась на перекладинке своего табурета.
— Здравствуйте, Жанник!
Она весело ответила ей, наконец откашлявшись:
— Добрый вечер, Доре! А вы все хорошеете! А это и есть та подружка, о которой вы мне говорили? Добрый вечер, мадам! Буду рада видеть вас с Доре в Тамарисс. Сама я так расклеилась, что не бываю в гостях ни у кого. Скоро я смогу выехать только на дрогах.
— Не каркайте, как ворона, — отеческим тоном пробурчал ее спутник.
Это был человек огромного роста, широкий в плечах; его борода, напоминающая ассирийскую по своей форме, была двух цветов, рыжего и черного, как обычно случается с хорошо пропитанными морским ветром бородами. По-видимому, этот Геркулес заботился только о том, чтобы защитить свою спутницу от толкотни и давки и довести до укромного уголка, где ее уже ждала чашка чаю, быстро приготовленная по его приказанию барменами.
— Это Л'Эстисак! — шепнула Селии маркиза Доре.
— Л'Эстисак?..
— Ну да, герцог Л'Эстисак.
И так как Селия все шире и шире раскрывала глаза:
— Не может быть, чтобы вы не знали его хотя бы по имени. Гюг де Гибр, герцог Л'Эстисак. Представитель одного из самых знаменитых родов Франции, лейтенант флота, триста тысяч франков дохода. Никто не поверит этому, увидя его здесь среди нас, так он просто держится. Этот не станет хвастать. Да вы увидите сами.
И она дружески окликнула его:
— Добрый вечер, Л'Эстисак! Как поживаете?
Герцог вежливо поклонился ей:
— Как всегда, хорошо. И вы тоже, конечно! На вас приятно смотреть, дорогая моя — вы хороши, как роза.
Повернувшись к ней, он увидал человека в синей тельняшке и матросской куртке, который продолжал спокойно выслушивать воркотню своей соседки, Жолиетты.
И сразу подошел, протягивая ему руку.
— Как, и вы здесь, Лоеак?
— Я, — лаконически ответил человек в тельнике. — Рад вас видеть.
— И я тоже, дружище! Что вы делаете в Тулоне?
— Жду отправки. Мое судно сейчас в Сен-Луи на Роне.
— Ваше судно? Какое судно? Вы сделались моряком?
— Не моряком — грузчиком. Нанялся на лионский пароход.
— Неужели?
— Ну да. Ваше здоровье, Л'Эстисак!
И человек в тельняшке со спокойствием изваяния опрокинул свой стакан.
— Л'Эстисак! — еще раз окликнула маркиза Доре. — Подойдите сюда на минутку. Я познакомлю вас с моей подругой.
— Иду, — отозвался герцог. — Я сейчас вернусь к вам, Лоеак. Пройдите пока в мою ложу, номер три, — поболтаем!
Он подошел и прежде всего потребовал, чтобы дамы выпили еще коктейля в честь Селии.
— Скажите, — вполголоса спросила маркиза, — этот смешно одетый человек — действительно ваш друг?
Герцог стоял за табуретом, одной рукой обнимая Селию, а другой маркизу. Он улыбнулся.
— Да, это мой друг, деточка.
— Но ведь он грузчик! Это правда?
— Правда. Ведь он сам сказал мне это. Значит, это должно быть правдой.
— Но как его зовут?
— Его зовут граф де Лоеак. Маркиз де Виллен. Как видите, ваш товарищ по титулу.
— Не смейтесь надо мной! Перестаньте! Это невозможно. Он граф, маркиз или грузчик?
— Грузчик, граф и маркиз. К тому же достаточно богат, по крайней мере состоятелен, — по миллиону в каждом кармане.
— Может быть, он просто сумасшедший?
— Нет — он скучает. В прошлом году я встретил его в цирке — он был клоуном. Но ему не стало веселее от этого. Теперь он грузчик. Сомневаюсь, чтобы это развеселило его. О, дети, дети — та из вас, которая рассеет скуку этого человека, не потеряет времени зря — выгодное и доброе дело.
Он с внезапной грустью посмотрел на обеих женщин.
— Попробуйте, если он вам нравится!
Но Жанник уже звала его из другого конца зала:
— Л'Эстисак! Я иду в ложу! Звонок — антракт кончен.
Он пошел за ней.
Публика теперь уходила из бара гораздо медленнее, чем наполняла его в начале антракта. Никто не торопился занять свою ложу или кресло, чтобы увидеть вечных дуэтистов или еще раз услышать всем известную певицу-«шансонетку». Продолжали болтать, прощаться, назначать свидания друг другу.
Грузчик, граф и маркиз не двинулся с места. Облокотившись о барьер, упершись лбом в кулак, он сосредоточенно смотрел в землю и, казалось, не замечал образовавшейся вокруг него пустоты.
Маркиза Доре нагнулась к Селии.
— Совет Л'Эстисака совсем не так плох! Хотите, я попрошу, чтобы в следующем антракте вам представили Лоеака, взгляните на него, — когда присмотришься, видишь, как он хорош собой. И может быть очень занятно приручить такого дикаря.
Но Селия смотрела в другую сторону.
— Доре! — вдруг прошептала она изменившимся голосом, — посмотрите, там, около дверей за кулисы… Вы его знаете?
Маркиза повернулась на своем табурете.
— Это маленький Пейрас. Ну еще бы! Его все знают.
Она с опасением взглянула на свою спутницу.
— Впрочем, осторожнее, милочка! Надеюсь, что вам не придет в голову влюбиться в этого мальчишку Господи! Да кажется, это уже и случилось.
И действительно, большие черные глаза Селии с нескрываемым интересом уставились на «мальчишку» и следили за каждым его движением. Конечно, он вполне заслуживал внимания: еще совсем юнец, лет двадцати или двадцати двух; тонкий и стройный, как молодое деревцо; несмотря на это довольно плотный и широкоплечий; при этом с самой веселой и задорной физиономией, какую только можно себе представить, маленькие острые усы придавали его лицу решительный и почти воинственный вид.
— Но голубушка! — повторяла маркиза Доре материнским тоном. — Если вы станете так воспламеняться ни за что ни про что, вам предстоят невеселые дни и грустные ночи!..
Но Селия больше не слушала:
— Доре! — снова прошептала она. — Доре! Если вы действительно его знаете…
Маркиза отрицательно покачала головой.
— Вот именно. Если я его действительно знаю… Вы непременно должны сделать эту глупость!.. О Господи! Все женщины одинаковы. Ну что ж… С вами не сладить. Пусть будет по-вашему!..
Она крикнула:
— Пейрас!
«Мальчишка» обернулся.
— Идите сюда! Вы одержали победу.
Он бросился к ней:
— Неужели? О небо!.. Да будет трижды благословен тот день…
Он говорил шутливо-напыщенным тоном. И его миндалевидные девичьи глаза, синие как васильки, весело и хитро поблескивали. Схватив маркизу за руку, он продолжал в том же тоне:
— О божественная синьора!.. Моя жертва — это вы… Она пожала плечами.
— Молчите!.. Будьте хоть один раз в жизни серьезны, на пять минут, чучело! Я хочу представить вас моей подруге Селии. Будьте с ней поласковей. Селия, разрешите вам представить господина гардемарина Бертрана Пейраса: он только что вышел из пеленок — постарайтесь быть с ним построже.
Она соскочила с табурета и удалилась.
Оставшись вдвоем, Пейрас и Селия с некоторым смущением посмотрели друг на друга; он ничего не говорил; она краснела, как вишня.
С минуту они молчали. Но они впились глазами друг в друга и не опускали глаз. И мало-помалу их уста начали улыбаться.
Наконец гардемарин стряхнул эту нелепую застенчивость, так не соответствовавшую его характеру, и, взяв под руку свою «жертву», без всяких предисловий прошептал ей:
— Вам очень хочется посмотреть спектакль до конца?
«Жертва» отрицательно мотнула головой.
— Значит…
Он сказал только одно это слово, но очень выразительно. И они направились к выходной двери. У бара Казино есть свой отдельный выход на спокойную улицу, без всякой толкотни и давки. К этой-то двери и направились они, взяв друг друга под руку.
Бар почти опустел. В нем оставался только мрачный, по-прежнему погруженный в свои мысли Лоеак и марсельская женщина, Жолиетта; она внимательно следила за всем происходившим и, по-видимому, сильно интересовалась всем, что ее не касается.
Она не пропустила ни одного жеста, ни одного слова из того, что произошло. И, как только увидела, что новая пара направилась к двери, торопливо пошла навстречу ей.
Она подошла к выходу одновременно с ними. И воспользовавшись тем, что они встретились в нешироком коридоре, задела гардемарина и блеснула ему глазами так, что даже Селия заметила это.
Чуть не вышло скандала. Селия в бешенстве выпустила руку спутника и быстрыми шагами подошла к сопернице:
— Ах вот как! Однако вы не стесняетесь!
— А вы, я вижу, с характером, — дерзко ответила та. По счастью, здесь был Пейрас.
— Успокойтесь, мадам, успокойтесь!..
И, установив, как нужно действовать, он проскользнул между обеими «сторонами». И бросил каждой из них быстрый, такой быстрый взгляд, что каждая женщина подумала, что он относится только к ней.
Воспользовавшись этим, он быстро вывел Селию из бара.