Подставные люди

Глава 18

Уже стемнело и начал сгущаться вечерний апрельский туман, когда я проводил Ванду к лестнице, ведущей на третий этаж.

— Вам следовало захватить пальто, — заметил я.

— Я не замерзну, — она с любопытством посмотрела на меня. — Почему вы здесь, Маккоркл? Это же не по вашей части.

— Моя жена в отъезде, — лучшего ответа у меня не нашлось.

— Она красивая? — И, прежде чем я успел открыть рот, продолжила: — Да, конечно, красивая. Вам такая нужна, — она пристально вгляделась в мое лицо, словно надеялась распознать какую-то, еще неизвестную ей черту моего характера. — Дети есть?

— Нет.

— Собираетесь заводить?

— Вроде бы уже поздновато.

— И вы храните верность жене, — она даже не спрашивала.

— Изменять — тяжелая работа, а я не люблю перенапрягаться.

— Падильо ее любил?

— Кого? — я сразу понял вопрос, но попытался потянуть время, чтобы найтись с ответом.

— Женщину из Нью-Йорка.

— Полагаю, она ему очень нравилась.

— И она была богата.

— Еще как.

— Вот это могло удержать его.

— От чего?

— От женитьбы. Вы заметили, что в некоторых вопросах он на удивление консервативен?

— Нет.

— Если б он не придавал значения такому давно вышедшему из употребления понятию, как месть, нас бы тут не было. Это же не убежище, — имелся в виду мотель. — Ловушка. В Сан-Франциско полно укромных местечек. Он бы без труда нашел одно или два.

— Почему вы прямо не сказали об этом?

— Потому что я еще более консервативна, чем он.

Она повернулась и начала подниматься по лестнице. А я, обогнув бассейн, в котором никто не плавал, направился в номер на первом этаже, чтобы разрядить свой револьвер в Гитнера и Крагштейна, как только они появятся. При условии, что мне удастся разглядеть их в тумане. И не заснуть.

Месть, думал я, войдя в номер и бросив ключ на письменный стол, возможно, вышла из моды, но по-прежнему движет людьми. Тихая, покорная жена может со злобным смехом плеснуть уксуса в лицо Другой Женщины. Пятидесятилетний бухгалтер — улететь с деньгами ночным самолетом в Рио, представляя себе физиономию хозяина, который утром откроет сейф, чтобы выдать сотрудникам месячное жалованье. А добропорядочный гражданин вполне может прогуляться к своему «шевроле», достать из багажника дробовик и, вернувшись в ресторан, разнести голову официанту, вывернувшему блюдо с подливой на новое платье его жены.

Эта разновидность мести основывалась на ярости, которая, разогретая до нужной температуры, могла заставить человека совершить любой, сколь угодно глупый поступок, но для него самого кажущийся абсолютно логичным и справедливым. Даже размозжить голову шестимесячного младенца о стену, потому что он не переставал кричать.

Но в действиях Ванды Готар и Падильо спонтанность, не говоря уже о ярости, начисто отсутствовала. К мести они подходили бесстрастно, хладнокровно расставляя ловушку, в которой сами являлись приманкой. И я порадовался, что мстить они собираются не мне.

Я поставил кресло у окна, плеснул в бокал виски из бутылки, купленной в Лос-Анджелесе, погасил свет и опустился в кресло. Вход в мотель лежал передо мной, как на ладони. Я даже достал из кармана револьвер и положил на столик рядом с креслом, чтобы при необходимости быстро схватить его и разрядить во врага.

Примерно через час я потянулся к телефону и попросил телефонистку коммутатора соединить меня с номером Падильо.

— Ты кое-что забыл, — заметил я после того, как в трубке раздался его голос.

— Что?

— Волшебные очки. Сквозь туман ничего не видно.

— Это точно. Ты — местный. Когда он поднимется?

— Только не ночью.

— Это нам на руку.

— Как так?

— Крагштейн, возможно, не захочет ударить в тумане.

— Специалист у нас ты.

— Я просто стараюсь думать, как Крагштейн.

— Это трудно?

— Не очень, если у тебя гадливый склад ума.

— Ты хочешь сказать, что он заставит нас бодрствовать всю ночь, а ударит утром, свеженький и полный сил, когда нам придется щипать себя, чтобы не заснуть.

— Возможно, он надеется, что мы будем рассчитывать именно на это.

— С такими мыслями мы потеряем бдительность.

— Особенно в три или четыре часа ночи.

— То есть при любом раскладе нам придется бодрствовать.

— Совершенно верно.

— Всю ночь.

— Всю ночь. Какая у тебя видимость?

— Одну минуту, — я выглянул из окна. Над бассейном разглядел свет в номере, который занимали король и Скейлз. Занавеси были опущены, и я не видел, чтобы за ними кто-то двигался. Возможно, король и Скейлз уже заперлись в ванной.

Я вновь поднес трубку к уху.

— Если подъедет патрульная машина, я увижу, что это полиция, но не более того. Видимость, по моим прикидкам, сорок процентов, и продолжает ухудшаться.

— И какой она станет?

— Я не синоптик.

— Выскажи свое некомпетентное мнение.

— Хорошо. Через час я не смогу разглядеть даже бассейн, который лежит под окнами.

— О Господи, — выдохнул Падильо. Помолчал, прикидывая варианты. — Их надо бы покормить.

— Не забудь про наемников.

— Ладно, я позвоню в бюро обслуживания и закажу гамбургеры и кофе. Их принесут тебе и Ванде. А уж ты отнесешь еду королю и Скейлзу. Если туман после ужина не рассеется, мы с тобой переберемся в номер короля, а Ванда спустится ко мне.

— Хочу внести уточнение.

— Какое?

— Мне гамбургер с луком.

Официант, юноша с грустными глазами, принес гамбургеры и кофе.

— Знаете, как они это называют? — он заговорил первый, хотя я и не спрашивал, что его гложет. — Учеба на работе. Я должен пройти все ступени.

— Гостиничного бизнеса? — поинтересовался я, наблюдая, как он ставит поднос на телевизор.

— Они называют это подготовка управляющих мотелями. В службе занятости твердят, что это очень перспективная профессия. Я тут уже три недели и еще ничему не научился.

— Это плохо, — пожалел я его. — Сколько с меня?

— Шесть гамбургеров и три кофе. Двенадцать долларов и восемьдесят шесть центов, включая налог.

Сумма показалась мне чрезмерно высокой, но спорить с официантом не имело никакого смысла. Я протянул ему три купюры по пять долларов, и он начал обшаривать карманы в поисках сдачи. Нервно хохотнул, даже сумел покраснеть.

— У меня нет мелочи, — и такая печаль звучала в его голосе, что я едва не погладил его по головке, лишь бы он не заплакал.

— Я в этом не сомневался.

— Я могу сбегать за ней.

— Не надо. Кстати, если вам надоела эта работа, в Лос-Анджелесе есть неплохие актерские школы.

Его это заинтересовало.

— Вы думаете, меня возьмут?

— Учиться — нет, но вот учить, вполне возможно.

После его ухода я переложил свою порцию на тарелку, а поднос с остальным отнес королю и Скейлзу. Постучал в дверь три раза, громко объявил, что я — Маккоркл. Услышал, как отодвинули засов, а потом Скейлз трижды заставил меня назваться, прежде чем повернул ключ в замке и открыл дверь.

— Гамбургеры и кофе, — я переступил порог, опустил поднос на письменный стол. Король сидел в кресле, полностью одетый. Скейлз был в порванном синем костюме.

— Туман еще больше сгустится, мистер Маккоркл? — спросил Скейлз.

— Скорее всего. В этом случае мы с Падильо переберемся в ваш номер.

Король уже принялся за гамбургер, но набитый рот не мешал ему задавать вопросы. Его интересовало, кому выгоден туман — нам или им. По крайней мере, так я расшифровал его вопрос.

— Им. Нам в любом случае придется бодрствовать. А они могут выспаться, а потом ударить под прикрытием тумана.

— И когда, по-вашему, они...

— Не знаю. Главное, держите дверь на замке, пока мы не придем сюда.

Вернувшись к себе, я заметил, что даже за то короткое время, что я отсутствовал, туман заметно сгустился. Я вновь выложил револьвер на стол, рядом поставил тарелку с гамбургерами и кофе и принялся за еду, поглядывая в окно. Впрочем, смотреть было не на что. Я уже не видел даже окна номера, в котором двое мужчин ждали, когда их убьют. Или попытаются убить. Мимо моего окна проехала машина, остановилась в десятке метров, так что я видел задние огни.

Я как раз допил кофе, когда в дверь постучали. Падильо. Лицо его было чернее тучи.

— Туман все гуще.

— Я знаю.

— Я иду за Вандой. А ты поднимайся к ним.

Я сунул револьвер в карман, и мы зашагали вдоль бассейна. Еще одна машина медленно проехала мимо. Я не сумел разглядеть, какой она марки и сколько людей сидит в кабине. Хотя мы смотрели во все глаза. Внезапно задние огни погасли, но мотор работал, то есть машина по-прежнему двигалась в направлении комнаты, в которой были Скейлз и король.

А потом двигатель взревел, словно водитель резко увеличил скорость машины. В тумане мы ничего не видели, пока он не нажал на тормоза и впереди не засветились две рубиновые полоски.

Падильо выругался и бросился бежать к машине. И тут же прогремел взрыв. Не выстрел, но взрыв, гулкий, громкий. А прежде чем стихло эхо, раздался второй, за ним — третий. Затем в повисшей над бассейном тишине дважды хлопнули закрывающиеся дверцы. Рубиновая полоска исчезла, вновь взревел двигатель, и машина помчалась к выездным воротам.

К тому времени мы уже были в номере короля и Скейлза. Падильо выхватил пистолет, но стрелять было не в кого. Его лицо разочарованно вытянулось. Кое-кто из постояльцев высунулись из дверей и спрашивали друг друга и туман, что, собственно, произошло, но никто не мог ответить ничего вразумительного. Дверь в номер сорвало с петель. Как и дверь в ванную. Но лампа в ванной каким-то чудом уцелела. Единственная в номере. Все остальные разлетелись вдребезги.

Одним из взрывов разнесло кровать. И ошметки поролонового матраса валялись по всей комнате. От письменного стола и стульев остались одни щепки. Картины слетели со стен. Дымились внутренности разбитого телевизора. Падильо заглянул в ванную и вернулся со стаканом воды. Вылил на телевизор. Что-то зашипело, и дым прекратился.

В номере не осталось ни одной целой вещи. Осколки зеркала, висевшего над письменным столом, валялись на полу. Из всех окон повылетали стекла. На стене у письменного стола темнело бурое пятно. При тщательном рассмотрении выяснилось, что это кофе. Падильо медленно поворачивался, стараясь ничего не упустить. Наконец, он сунул пистолет за пояс. Свой револьвер я так и не достал, потому что в очередной раз забыл о нем. Падильо покачал головой, недоуменно посмотрел на меня.

— Что-то здесь не так.

— Да, конечно, — кивнул я. — Не хватает изувеченных тел.

— А также забрызганных кровью стен и оторванных конечностей.

— Это означает, что дома никого не было.

— Это означает кое-что другое.

— Что именно?

— Нас обвели вокруг пальца. Надули.

Оглядел комнату и я.

— Возможно, мы того заслуживали. Я, конечно, посторонний, так что мое мнение не в счет.

Падильо наклонился и поднял клочок поролона. Понюхал, бросил на пол.

— Гранаты. Три.

— Мне показалось, что я слышал три взрыва. Падильо пожал плечами.

— Должно быть, у них был повод.

— У короля и Скейлза?

Он кивнул.

— Повод для чего?

— Чтобы убежать от нас, — он обвел комнату прощальным взглядом. — Кажется, я знаю, что это за повод.

— И что же это за повод?

— Очень и очень весомый.