Подвиг «Тумана»

Ты достоин звания коммуниста

Под вечер начался обложной дождь, долгий и надоедливый. На Крайнем Севере даже в июне такая погода не редкость. С утра светит солнце, ветер совсем не трогает корабельные флаги, а к полудню с моря потянет прохладной свежестью и солнце прячется то за одно, то за другое облако. Потом оно совсем скроется за серыми, как отсыревший брезент, тучами. Здесь никто не может точно предсказать, увидев утром синее, ясное небо, что день будет хорошим. Североморцы знают, как обманчива и капризна заполярная погода. Недаром старожилы здешних мест в шутку говорят: «У нас в неделю семь дней ненастье, а остальные — все солнышко да солнышко».

— Дождь как по заказу! — веселый, улыбающийся комиссар вошел в командирскую каюту.

Шестаков дремал, сидя в кресле. Он только что спустился с мостика и решил полчасика отдохнуть. Увидев Стрельника, командир поднялся, застегнул ворот кителя и включил настольную лампу.

— Да, погода нам помогает, — задумчиво произнес он и склонился над столом. Яркий пучок электрических лучей упал на портрет жены. Фотография стояла под абажуром.

— Значит, подойдем вплотную к самому мысу? — спросил Стрельник, разворачивая на столе армейскую карту-десятиверстку.

— Если глубины позволят, так и в бухту зайдем. Вот сюда, — ткнул тонко отточенным синим карандашом в карту Шестаков. — Отсюда вам будет ближе добираться до цели.

Стрельник задумчиво почесал подбородок и усмехнулся:

— Что ж, голосую за это обеими руками.

Стрелки корабельных часов показывали половину десятого, когда «Туман» подошел к побережью, занятому врагом. К шуму дождя прибавился плеск набегавших на скалы волн. Тяжелые, свинцовые тучи опустились почти до самой воды, закрыв грязной ватой тумана гранитные вершины прибрежных гор.

В кормовом кубрике собрались свободные от вахт матросы. Агитатор комсомолец Климов только что закончил громкую читку газеты. Известия с фронтов ошеломили моряков.

— Вот что творят фашисты в захваченных ими городах и селах, — тихо, почти шепотом сказал Климов.

— И чего хотят они добиться своими зверствами? Сломить нас? — гневно спросил Иван Быльченко.

— Наш народ не устрашишь. Не на таких напали — осекутся, — сжимая здоровенные кулаки, дрожащим от волнения голосом сказал наводчик Андрей Сидоренко.

— Нас на испуг не возьмешь, — поддержал его сигнальщик Левочкин.

Громкий цокот чьих-то шагов по трапу заставил всех насторожиться. В кубрик спустился запыхавшийся рассыльный.

— Приготовиться к высадке на берег! — громко объявил он. — Десантной группе собраться в носовом кубрике.

— Пошли, значит! — первым поднялся Саша Пелевин.

— Как там погодка? — спросил у рассыльного простуженным басом Михаил Анисимов и услышал в ответ:

— Дождь шпарит. Густой, густой. Такой у нас в деревне сечкой называют.

Моряки шумно провожали друзей, уходящих в десант: целовали их, желали удач.

Десантники собрались быстро. Точно, минута в минуту, в двадцать два ноль-ноль в носовой кубрик спустились комиссар и командир корабля.

— Все в сборе? — обвел взглядом десантников Шестаков. — Приступим к делу, товарищи. Еще раз уточним задачу.

В кубрике наступила тишина. Было хорошо слышно, как за переборкой гулко ухали корабельные машины и монотонными стеклянными всплесками ударяла в борт волна.

— Вас семь человек, товарищи. Ваши задачи: первая — бесшумно высадиться на берег, вторая — незамеченными подобраться к складу и третья — самая главная — взорвать склад.

Шестаков внимательно посмотрел на сосредоточенные лица моряков и продолжал:

— Командованию стало известно, что позавчера на этот гитлеровский склад доставлена большая партия боеприпасов. Значит, он сейчас усиленно охраняется. Учтите это.

— Да, нам придется нелегко, — тихим, спокойным голосом сказал Стрельник. — Действовать мы должны смело и решительно. Предупреждаю: огонь открывать лишь в самом исключительном случае. Колоть штыком, резать ножом, душить… Только чтобы бесшумно.

— Понятно? Вопросы есть? — оглядел нахмурившихся моряков командир и строго приказал: — Еще раз проверьте оружие. Документы сдать мне.

Десантники молча подходили к столу и передавали Шестакову комсомольские билеты, письма, справки.

— А фотографию можно с собой взять? — спросил, покраснев, Левочкин. В руке у него портрет улыбающейся черноглазой девушки.

— Красивая какая, — сказал командир и перевернул фотографию. — Раз адреса нет, можно взять.

— Товарищ комиссар, — подошел к Стрельнику Николай Кочевенко. — Вот, прошу вас… Это заявление в партию.

Комиссар принял из его рук густо исписанную четвертушку бумаги, развернул ее.

— Идя в бой с ненавистным врагом, — читал Стрельник, — я хочу заверить родную Коммунистическую партию, что буду драться за любимую Родину, не щадя жизни. Если погибну, прошу считать меня коммунистом…

С мостика передали:

— Шлюпка спущена, можно начинать посадку.

Поправляя на ходу автоматы и болтающиеся у пояса гранатные сумки, моряки поднялись на верхнюю палубу. Набросили на себя плащ-накидки.

— Ну, мы пошли, — сказал Стрельник Шестакову и протянул руку.

— Ни пуха вам ни пера, Петр Никитич, — ответил командир и неловко, по-мужски обнял комиссара за плечи.

Посадка была закончена быстро, и шлюпка тихо отошла от борта «Тумана». Весла, обвязанные ветошью, чтобы не слышны были всплески, бесшумно ударяли о воду. Дождь, частый и колючий, бил прямо в лица десантникам. Недалекий берег, еле просматривавшийся за водяной сеткой, казался сплошной темной стеной, отвесно поднимавшейся из моря. Над вершинами скал повисли низкие тучи. Рокочущий гул прибоя заглушал все звуки.

— Эх, Миша, веслом работать не умеешь. Кто же так выворачивает? — шепотом укоряет старшина Кочевенко Терехина. — Пелевин, подмени его… Быстро же… Быстро!

— Тихо! Осторожно, товарищи, — наклонившись к гребцам, шепчет комиссар, не спуская глаз с медленно приближающегося берега.

Терехин молча отдает весло и спускается под банку. Ему обидно. Хочется объяснить старшине, что не виновен он, не учили его раньше ходить на шлюпке: служил на берегу, в хозяйственной команде. Но возражения не идут с языка. Не время сейчас для обид.

За весло берется Саша Пелевин. Ход шлюпки выравнивается. Она теперь идет быстрее и спокойнее.

Вот и берег. Киль шлюпки легко и мягко вошел в песок. Михаил Терехин и Виктор Левочкин выскочили на берег первыми, вытянули шлюпку из воды.

Был час отлива. Вода далеко ушла от берега, оголив усыпанную мелкими камнями отмель. Шлюпку пришлось далеко тащить от уреза воды, чтобы в час прилива ее не унесло в море. Ведь неизвестно, через сколько часов предстоит возвращаться обратно. А прилив ждать не будет, он приходит не запаздывая.

Подбитые гвоздями каблуки сапог с шумом соскальзывают с мокрых камней, поросших шелковистыми водорослями. Того и гляди упадешь. Шагать нужно осторожно, широко расставляя ноги — точь-в-точь как по качающейся корабельной палубе. Передвигаться приходится медленно, выбирая мягкий песок.

Подойдя вплотную к береговым скалам, десантники остановились. Несколько минут они прислушивались к ночной тишине. Казалось, все кругом было мертво. Только с моря доносилось ритмичное шуршание волн, перекатывавшихся по гальке, да где-то невдалеке стучала ровно и звонко капель. Ее монотонные удары напоминали спокойный ход больших старинных часов в огромном пустом зале.

— Без одной минуты час, — тихо сказал комиссар и вынул из кобуры пистолет. Этот жест был понятен каждому: вслед за Стрельником готовность оружия проверили и остальные.

— Все готовы? — чуть слышно спросил комиссар и, махнув рукой, сделал первый шаг.

Справа берег стоял почти отвесной стеной, слева — плавно снижался. «Значит, где-то поблизости лощина, а в ней мелкий кустарник и болотные мхи. Легче и незаметнее будет пробираться, — решил про себя комиссар и огорченно подумал: — Зато и крюк какой придется дать, обходя сопки. Времени много потеряем, пока доберемся до склада».

— Товарищ комиссар! — тихо позвал Кочевенко и, догнав Стрельника, пошел с ним рядом.

— Ну, чего тебе? — спросил комиссар.

— А что, если махнуть напрямки? Через скалу?

— Через скалу?

— Ну да. Не меньше часа выиграем.

Комиссар сначала замедлил шаги, потом остановился и молча, будто увидел впервые, взглянул на Кочевенко. Старшина молчал, выжидательно глядя на Стрельника. Тот не спеша снял капюшон, высоко поднял голову, измерил долгим взглядом высоту скалы. Потом обвел глазами поочередно всех матросов и вытер рукавом ватника мокрое от дождя лицо.

— Что ж, давайте попробуем! — после недолгой паузы сказал он и, посуровев, спросил, указав рукой на вершину крутой скалы: — Кто пойдет первым, чтобы закрепить конец?

— Я! — одновременно отчеканили Пелевин и Анисимов.

— Я! — выступил вперед Кочевенко.

— Я! — бросив руки по швам, вытянулся Терехин.

Все были готовы пойти первыми.

— Пойдут Пелевин и Анисимов, — приказал Стрельник.

— Есть!

Скинув плащ-накидки, забросив автоматы за спину, Пелевин и Анисимов начали взбираться на скалу.

Половину пути они преодолели довольно быстро, но дальше с каждым метром подниматься становилось все труднее и труднее. Гладкий камень, ноги соскальзывают, зацепиться не за что. От дождя отяжелели ватники. Струйки холодной воды стекали за воротник. Помогая друг другу, моряки поднимались метр за метром все выше и выше. Иногда приходилось подтягиваться на руках, вставать на плечи друг другу, буквально ногтями вгрызаться в твердый гранит. Израненные руки кровоточили, но пальцы, как клещи, сжимали камень. А вершина скалы была еще далеко.

Вот когда вспомнил Михаил Анисимов занятия по гимнастике. Спорт был его страстью. Чем он только не увлекался: занимался на брусьях и поднимал штангу, летом играл в футбол, а зимой ходил на лыжах, состоял в команде гребцов и тренировался по боксу.

Анисимов посмотрел вниз. Неясные в темноте фигуры товарищей казались с высоты совсем крошечными. Время торопило.

— Еще немного, Саша, — подбадривал он своего напарника. — Вставай мне на ладони — я тебя выжму.

— Не выдержишь.

— Вставай-вставай… Не бойся.

— Ну, гляди, браток… — и Пелевин поставил на вытянутые руки Анисимова твердые подошвы сапог.

— И рра-аз! — выдохнул Анисимов и единым махом подбросил товарища вверх.

Пелевин ухватился руками за каменный выступ, подтянулся — и преодолел последние метры трудного пути. Спустя несколько секунд он уже стоял на вершине скалы и торопливо закреплял конец.

По спущенному концу все десантники быстро поднялись на вершину сопки.

— Молодцы! — похвалил смельчаков комиссар и пожал руки Пелевину и Анисимову.

Дальше путь стал легче. Можно было ускорить шаг. Но спустя несколько минут появилось новое препятствие — болото. Может показаться странным: откуда взяться болоту здесь, в скалах, высоко над уровнем моря. Однако болота в заполярной тундре встречаются нередко. На вершинах горных плато, в каменных чашах, выдолбленных временем и ветрами, собирается вода. С годами она перемешивается с пылью, зарастает водорослями и превращается в стоячее болото. Сверху оно покрыто густым травяным наростом и внешне выглядит прочным, а ступишь — и ноги уходят глубоко в воду. Хорошо, что такие болота, как правило, невелики и их нетрудно обойти.

Десантники, миновав болото, поднялись на сопку и залегли, прячась за валунами. Внизу открылась цель их тяжелого и опасного пути. Гитлеровский склад, разместившийся в огромной воронке среди нагромождения развороченных взрывом каменных глыб, был хорошо виден сверху. Так строились во время войны многие фронтовые склады. На самом дне воронки, окруженной изгородью из колючей проволоки, рядами вытянулись штабеля ящиков, накрытые брезентом. Недалеко от них стояли ряды металлических бочек с горючим. Справа и слева от воронки, укрывшись от непогоды клеенчатыми плащами, вдоль изгороди прохаживались часовые.

Комиссар Стрельник поманил всех рукой и, когда бойцы подползли ближе, шепотом объяснил задачу:

— Быльченко и Пелевину незаметно подойти к часовому, стоящему слева, и бесшумно снять его. Терехину и Левочкину ликвидировать правого часового. После снятия часовых будете прикрывать нас огнем, если появятся фашисты. Вы, Кочевенко, пробирайтесь к дороге и наблюдайте за движением по ней. Обо всех изменениях в обстановке сообщайте условными сигналами. Мы с Анисимовым подберемся к складу и взорвем его. Предупреждение об отходе дам за две минуты до взрыва. Сигнал — красная ракета. Сбор у шлюпки. Помните об осторожности…

Немного помолчав, Стрельник уже другим голосом, по-отечески ласково, произнес:

— Ну, друзья, ни пуха ни пера…

Разошлись молча, тихо. Слышался только дробный шум дождя. Комиссар смотрел вслед уходящим и думал: «Впервые идут на такое трудное дело. Выдержат ли? Хватит ли сил?» И сам себе ответил: «Нет, не подведут…» Это он чувствовал по их уверенной походке, по тому, как они старательно переползали от камня к камню, смело продвигались к цели. «Нет, не подведут».

— Ну, поползли и мы, — тронул он за локоть Анисимова и первым начал спускаться по мокрым камням к подножию горы.

Вначале все шло так, как намечалось. В течение десяти минут без единого выстрела были сняты оба часовых. За это время Стрельник и Анисимов пробрались за изгородь, подползли вплотную к ящикам и начали закладывать среди них взрывчатку. Вдруг вдалеке, на дороге, послышался какой-то шум. Кочевенко передал, что приближаются машины с гитлеровцами. Спустя несколько минут к складу, гремя на ухабах, подъехала грузовая автомашина. Водитель подал сигнал… второй… третий… Ему никто не ответил, не вышел навстречу. Из машины выскочили солдаты и офицер. Сбившись в кучу, они стали совещаться, потом с криками бросились к воротам. Громко хлопнул выстрел. Ему ответила хлесткая автоматная очередь. У ворот завязалась ожесточенная перестрелка.

Стрельник про себя зло выругался.

— Давай спеши! — сердито сказал он Анисимову, который торопливо переставлял ящики, стараясь поместить заряд в середину штабеля.

На большой скорости к складу подошли еще две машины. Стрельник и Анисимов уже заканчивали присоединение бикфордова шнура. Трескотня автоматов усилилась. Громыхнули две гранаты, за ними — еще две. Гитлеровцы были уже совсем близко.

Но вот все готово. Раскручивая за собой шнур, комиссар и Анисимов поползли к высокому уступу скалы, отчетливо вырисовывавшемуся на фоне серых облаков. Стрельник вытянул из-за пазухи ракетницу. Оставляя за собой жидкую полосу дыма, в черное небо медленно взмыла красная ракета. Стрельник поднес заранее зажженную папиросу к шнуру и, не отрывая глаз, следил за серым дымком, который неторопливо пополз к заряду.

Какими длинными казались секунды ожидания.

Перестрелка усилилась. Фашисты, их было более десятка, уже прорвались за ворота и приближались к ящикам.

«Еще метров десять осталось», — подумал Стрельник, провожая взглядом струйку дыма, улиткой передвигавшуюся между камней.

Но что это?!

Неожиданно к небу с протяжным, как в сильную грозу, раскатистым громом взметнулся высокий столб пламени. Над уходящими в ночь скалами повисла клубящаяся шапка темно-бурого дыма, перемешанного с оранжевыми космами пламени.

— Кто взорвал склад? — крикнул Стрельник Анисимову.

Тот недоумевающе пожал плечами. И в этот момент раздался грохот второго взрыва. Волна горячего воздуха пахнула нестерпимым жаром в лица десантников. В воронке, там, где только что был гитлеровский склад, клокотало пламя. С оглушительным треском, разлетаясь фонтанами огненных брызг, рвались снаряды и мины.

Прижавшись спиной к скале, Анисимов как завороженный смотрел на бушующее море огня. Глаза его были широко открыты, губы шевелились в неслышном шепоте. Стрельник толкнул матроса в спину и, махнув рукой в сторону сопок, крикнул только одно слово:

— Давай!

Прикрывая головы от летящих сверху камней и комьев земли, они поднялись на скалу и поспешили к месту сбора. Обратный путь был проделан удивительно быстро — они просто не заметили его. Когда Стрельник и Анисимов спустились со скал к берегу, уже начинался прилив. Море вплотную подступило к вытащенной на отмель шлюпке. Они столкнули ее и остались по пояс в воде, с тревогой прислушиваясь к ночным шумам.

Первыми к месту сбора пришли Левочкин и Пелевин. Вскоре появился раненый Терехин. Из-под левого рукава его ватника белел бинт. Он сам себе сделал перевязку.

— Тяжело ранен Кочевенко. С ним Быльченко, но он тоже ранен, — доложил комиссару Терехин.

На помощь товарищам отправились Пелевин и Левочкин. Они вернулись быстро. На руках принесли Кочевенко и бережно уложили на днище шлюпки, укрыв ватниками.

Тихо, без команды весла ударили по воде. Шлюпка, набирая скорость, все дальше уходила от берега.

Кочевенко пришел в себя, когда «Туман» уже подходил к базе. Подле его койки на разножке сидел комиссар.

— Как себя чувствуете, Кочевенко? Сейчас отправим вас в госпиталь, — негромко сказал Стрельник, склонившись над раненым.

— Товарищ комиссар… — сделал попытку приподняться старшина. — Я хочу… Я…

— Потом… потом. Лежите спокойно.

— Я хочу рассказать… Это ж я виноват… Я… Было так. Веду огонь из-за камня и вдруг слышу: подходят автомашины. Ну, думаю, туго теперь придется. Что делать? А бочки с горки мне хорошо видать. Потихоньку пополз к ним. И тут мне пуля в спину ударила… Сначала я сгоряча и не почувствовал. Вижу: бочки рядом. С размаху ударил в днище одной ножом. Заструился бензин. Струйка тоненькая, будто из крана бензин льется. Вынул я спички, поджег и ногой оттолкнул бочку. Она покатилась прямо к ящикам. А вот дальше, хоть убей, ничего не помню…

Стрельник молча выслушал старшину. Потом встал, несколько раз взволнованно прошелся по кубрику, снова сел. Как ни старался он говорить спокойно, голос выдавал его.

— И ни в чем-то ты не виноват, старшина. Молодец! Спасибо тебе! — Стрельник наклонился и неловко поцеловал Кочевенко в сухие, горячие губы. — Ты достоин звания коммуниста! Я первый дам тебе рекомендацию.

Комиссар снова вскочил с разножки и принялся мерить шагами короткое расстояние от койки до двери.

В кубрик, громко цокая подковками ботинок, спустился Саша Пелевин. По яркому румянцу на щеках матроса было видно, что он чем-то взволнован.

— Что стряслось, Пелевин? — спросил Стрельник.

— Дело, понимаете, деликатное, — замялся матрос. — Как быть с музыкой на текущий момент, товарищ комиссар?

— С музыкой? О какой музыке вы говорите? — удивился Стрельник.

— Да про гармошку я. Можно ли сейчас на ней играть?

— Если исправная гармошка, то, конечно, можно, — улыбнулся Стрельник. — А разве вам не позволяют?

— Я было начал, а Поляков ругается. «Не время, говорит, сейчас музыкой заниматься… Кругом такое творится». И Марченко тоже с ним заодно. А другие матросы против. Поспорили, а решить не можем… Вот я и пришел.

Комиссар подошел к Пелевину:

— Помните, чьи это слова?

— Как же, помню. Маяковского! — расцвел улыбкой матрос.

— Верно. Песня и музыка никогда никому не мешали — играйте и пойте! С песней веселее воевать!