Вскрываются озёра и реки на самом крайнем севере. С Ледовитого океана тянутся в реки косяки рыб.
Начинается нерест у северных рыб.
А на юге везде из икры вылупляются рыбьи личинки.
На юге подводная охота в полном разгаре, в средней полосе — только начинается, а на севере — и не приступали.
Разгар «рыбьего» лета — от юга до севера!
Горячая страда у юннатов-подводников.
Кончается нерест в озёрах тундры.
Пересыхают мелкие озерки в степях и пустынях.
В Каспийском море многие рыбы уходят от жарких мелководий в прохладную глубину.
По горным рекам рыбы, как настоящие альпинисты, вслед за весной поднялись выше облаков, к вечным снегам.
На севере и высоко в горах стала по ночам остывать вода. По вечерам над водой поднимается пар. Это признак того, что вода теплее воздуха.
А на юге жара. В озёрах и реках разрослись подводные джунгли. Подросшие рыбьи мальки осмелели и стали выходить из зарослей на чистую воду.
Юннаты-подводники везде — на юге, на севере и в горах — торопятся до окончания каникул выполнить план своих летних наблюдений.
В Японском море страдная пора — идёт уборка подводного урожая. Каждое утро от нашего дальневосточного берега уходят в море суда с водолазами. Водолаз — главная фигура в подводной уборочной кампании. Всё равно что тракторист или комбайнёр. Правда, уборочных машин у водолазов пока никаких нет: в руках багорик, на боку — сетка-питомза.
Уборка морской капусты
Морская капуста растёт не на грядках, а на донных камнях. Листья её не собраны в тугой кочан, а лентами колышутся на течении. Поле капусты похоже на поле с мохнатыми стогами.
Водолаз медленно, навалившись грудью на воду, передвигается от «стога» к «стогу» и срывает большими охапками коричневые ленты. Взмывают хлопья мути, водолаз тонет в них, как в тумане.
Сбор чёрной ракушки
По-научному её называют мидия Грайна. Идёт на консервы, бульоны, питательную муку. Собирают её так: находят мидиевое место, отдирают багориком гроздья ракушек, наполняют ими питомзу и отправляют её вверх. Со стуком, словно камни, сыплются ракушки на палубу. Тут топориком разделяют сросшиеся гроздья, очищают от обрастаний.
Иногда среди мидий встречаются огромные раковины — весом больше трёх килограммов.
Сбор трепангов
Сбор трепангов похож на сбор грибов: ходи и собирай. Но сами трепанги на грибы не похожи. Похожи они на толстые сардельки с бугорками и выступами.
Живые «сардельки» медленно ползают по дну. Водолаз подцепляет их багориком и кладёт в сетку. Сетка наполняется быстро.
Наверху трепангов потрошат, моют и складывают в деревянные ящики. А на берегу из них делают консервы.
Поймана сёмга с норвежской меткой. По метке установили, что сёмга вывелась в реке Выг, потом ушла к берегам Норвегии, там стала взрослой и вновь вернулась на свою родину. Туда и обратно сёмга проплыла пять тысяч километров со скоростью пятьдесят километров в день.
На дне Байкала — в самых глубоких местах! — живёт таинственная рыбка — голомянка. Тело её прозрачно — видно, как внутри бьётся сердце.
Нерестится голомянка как ни одна рыба в мире. В пору нереста самки-голомянки всплывают из тёмной пучины к солнечной поверхности озера. Тут их вздувшиеся брюшки будто бы лопаются, как воздушные шарики… и на свет появляются крохотные живые детёныши!
Но самое удивительное, рассказывают рыбаки, — это то, что ещё ни один человек никогда не видел голомянку-самца!
Берингово море. С китобойца «Авангард» загарпунили кита. Кит был тяжело ранен. Он тянул за собой судно. К раненому киту подошли два больших кита и поплыли с ним рядом. Скоро раненый кит выбился из сил и стал тонуть. Тогда двое его «дружков» подошли с боков и, плотно прижавшись, стали его поддерживать и приподнимать, чтобы он мог свободно дышать. Такая выручка в беде на всех видевших это произвела большое впечатление.
Берингов пролив. Наш китобоец близко подошёл к плывущему по морю стаду моржей. Вдруг недалеко от стада высунулись из воды высокие, похожие на косу плавники. К стаду приближались самые свирепые хищники моря — косатки. Не зря косаток называют морскими волками. Как волки, окружили они моржей со всех сторон. Потом вожак косаток ворвался в стадо, за ним бросились другие — и разделили стадо пополам. Вода закипела. Мгновенно несколько моржей были растерзаны: не помогли им и их грозные бивни. Только вмешательство китобоев, открывших по косаткам стрельбу, отогнало хищников от моржей.
Берингово море. Группа наших китобоев проникла на мотоботе в лагуну, со всех сторон закрытую высокими скалами. То, что они увидели там, ошеломило их. Десятки китов покачивались на волнах, а некоторые неподвижно лежали почти на мели! Киты были живы и здоровы: они выпускали фонтаны и довольно пыхтели. По их спинам и бокам не спеша ходили чайки и выклёвывали из кожи паразитов. Киты не обращали на людей никакого внимания. Тут были их «дом отдыха» и «лечебница». В воде лагуны — тучи рачков, которых так любят киты. Вода почти пресная: от неё погибают все паразиты, прицепившиеся к китам в солёных морях. Паразиты эти очень тревожат китов: ведь на иных китах их скапливается до полутонны!
Охотское море. На твёрдом панцире большущего краба, как на булыжнике, поселились всякие мшанки, ракушки, балянусы. Им-то, безногим, удобно: сидят у краба на шее, ездят на крабе верхом. Ещё и с крабьего стола крохи хватают. А каково крабу? Вози незваных пассажиров. А сбросить нельзя: не дотянуться. Отяжелел совсем. Лишних ног для них нету. Хоть ног и десять, да у всех дело: восемь — для ходьбы, пара — для чистки жабер. Так что надо как-то от пассажиров избавляться.
Для этого краб лезет из кожи вон. Линяет. Жёсткий панцирь у него лопается, и мягкий краб вылезает в щель, как из раковины. Сам вылезет, ноги длинные из панциря вытащит — и бегом прятаться в камни. Убежит, спрячется, а панцирь свой бросит. Вместе с надоевшими пассажирами. Нечего на чужой шее сидеть!
Однажды мы шли по берегу таёжной реки Тынеп. Тишина, только звон комаров. И вдруг тихий всплеск. Из воды высунулся плоский нос. Рядом забулькал второй, третий…
Тут взошло солнце, всё стало видно — и мы обомлели! В мелком заливе, почти у самого берега, над чёрным илистым дном стройной колонной стояли метровые таймени! Во главе колонны стояли самые огромные — «генералы». А дальше, строго по ранжиру, всё мельче и мельче. Рыб было много. Мы стали считать, насчитали 319 штук и сбились.
Таймени стояли неподвижно: чуть шевелили плавниками да время от времени высовывали из воды ноздри. Сверху казалось, что всё дно уложено бурыми плахами-топляками.
Что привело в залив столько хищников? Почему они стоят сонно и неподвижно? Мы поняли это, пощупав воду рукой. Вода в заливе была ледяная: в залив втекал родниковый ручей. А в речке вода была тёплая, как парное молоко; такую воду не любят таймени.
По карте можно узнать, что и где растёт, — есть свои условные знаки у леса, у луга, у сада и ягодника. И только на голубых пятнах — морях и озёрах — ничего не обозначено, будто там ничего и не растёт.
А там растёт…
«В 1958 году Польской академией наук была послана специальная экспедиция для изучения растительности Балтики. Основным районом исследований был избран Пуцкий залив, где ботаники исследовали подводные луга. На дне собирали образцы растительности, брали пробы песка и воды».
В истории ботаники это третья попытка составления карты подводной растительности подобного рода. Первые две карты, составленные французами, были сделаны в проливе Ла-Манш и в Средиземном море.
Больше ста лет назад — в 1852 году — фрегат «Паллада» вышел в своё первое кругосветное путешествие. Фрегат посетил берега Европы, Америки, Китая, Африки, Японии, побывал в Атлантическом, Индийском и Тихом океанах. По тем временам это было отважное и выдающееся путешествие. Длилось оно два года. Писатель Иван Александрович Гончаров описал путешествие в своей книге «Фрегат „Паллада“».
Где он сейчас, этот фрегат?
Он лежит на морском дне. Наши аквалангисты побывали на нём. Вот что они увидели.
У развалин фрегата «Паллада».
«Ныряем и на глубине 18 метров замечаем борт судна. Как рёбра исполинского ископаемого, торчат шпангоуты. Оплываем раз, другой вокруг корабля. Кормовая часть его разрушена взрывом, левый борт почти сравнялся с грунтом, но дух захватывает, когда плывёшь у правого борта. Бойницы обросли водорослями и актиниями. Рядом с остовом „Паллады“ лежит большой адмиралтейский якорь.
Грунт почти совсем засосал якорь; сто лет лежат рядом корабль и его верный друг — якорь».
Подводник с трудом пробирался сквозь заросли морской капусты. Морская капуста совсем на капусту не похожа: это не круглые кочаны, а широкие длинные ленты. Они поднимаются со дна густым тёмным лесом. И лес этот колышется на волнах, как на ветру.
В подводном лесу, как в настоящем лесу, живут свои «птицы» и «звери». Среди листьев «летают» быстрые яркие рыбы, по дну рыщут «звери»: крабы, морские ежи и звёзды. Копошатся ракушки, цветут актинии. И зелень, и шум — настоящий лес. Но особый. И не только потому, что он под водой. А и потому, что он то стоячий, а то… лежачий. Начнётся отлив, схлынет вода — и лес ляжет. Как скошенная трава. Тут и там копны водорослей.
Нету рыб — они умчались с отливом. А кто ползал по дну — спрятались «в кусты»: под лежачие водоросли, под камни, в лужицы. Лежат, ждут, когда снова прихлынет вода и удивительный лежачий лес снова встанет дыбом.
Самое драгоценное в пустыне — вода. Воду в пустыне надо беречь. Но как убережёшь её в реках, озёрах и каналах, густо заросших водяными растениями?
Растения испаряют миллионы тонн воды, не жалея, выбрасывают воду на ветер. И воду транжирят, и рыб в водоёмах теснят. И не только теснят, но ещё и губят: «сосут» по ночам из воды кислород.
Учёные решили одним выстрелом убить сразу трёх зайцев.
Взяли и пустили в водоёмы наших пустынь двух дальневосточных рыб — белого амура и толстолобика.
Амур и толстолобик — рыбы травоядные. И большие обжоры. За лето пара рыб может съесть стог водяной травы.
Пусть едят на здоровье, раз для пользы дела. Едят — воду очищают. Едят — воду сохраняют. Едят — толстеют себе и нам на радость.
Я сидел на берегу реки Систихем возле глубокой ямы. Сквозь прозрачную воду отчётливо виднелось дно: каждый камешек, каждая водороселька. Неожиданно мелькнула длинная тень: щука метра в полтора влетела в залив, с ходу проглотила крупного окуня и, лениво пошевеливая плавниками, медленно опустилась на дно. Пятнистая и насторожённая, она была похожа на затаившегося в кустах леопарда. Мелкие пескари тыкались носиками ей в бока: то ли лакомились слизью, то ли скусывали паразитов. Она не обращала на них никакого внимания.
Неожиданно в яме появился таймень — толстоголовый, широкоспинный, могучий. Как голодный волк, он стал рыскать по дну. Щука пошевелилась. Таймень ракетой ринулся к ней и впился белой пастью в пятнистый щучий хвост. Щучина изогнулась и вцепилась тайменю в спину. Две огромные рыбины свились в клубок и закружили юлой. Забурлила вода, заклубились облака мути, водоросли заметались, как на сильном ветру. Но скоро всё стихло: таймень всплыл вверх брюхом, щука лежала на боку и дёргалась. Мелкие рыбёшки густой стаей облепили беспомощных хищников, выкусывал из ран кусочки мяса.
Течение подхватило рыб и унесло.
В Азовском море случилась беда. Беду принесла не буря, не ураган, а долгий и жаркий штиль. Вода так прогрелась и обескислородилась, что все, кто жил на дне, задохлись. Большой участок дна превратился в кладбище. Везде лежали мёртвые моллюски, крабы, личинки, черви, а кое-где и рыбы.
Все с нетерпением ждут освежающего сильного шторма.
Зацвело Северное море. Вода посредине моря вдруг помутнела: это невероятно разрослась крошечная плавающая водоросль. Будто гигантское облако мути поднялось с морского дна. Ночью облако тонет — опускается в глубину, а днём снова всплывает к поверхности. Всплывает потому, что каждая крошечная водороселька выделяет пузырёк кислорода и на нём, как на воздушном шаре, взлетает в «небо».
Водоросельки крошечные, но очень жгучие. Косяки рыб обходят облако стороной, как стаи перелётных птиц облетают грозовую тучу.
Со дна Баренцева моря. Ну и холодная же в море вода! Стынут не только лицо и руки, но и ноги, и голова. Зато видимость метров пятнадцать. А тут есть что посмотреть. На камнях большущие — в два кулака! — морские ежи. Тут и там цветные актинии. По-паучиному, неторопливо, ползают крабы. А на уступах каменной стены, как на витринах музея, разложены разноцветные звёзды. Целыми гроздьями прилепились к камням мидии.
Надо спешить. Холодно, каждая складка костюма вдавилась в тело. Быстро собираем в авоську раковины, крабов, ежей. И поднимаемся вверх.
Со дна Белого моря. Плывём над ровным илистым дном, серым и унылым, как пустыня. И нет у этой скучной пустыни ни конца ни края. Но вдруг что-то забелело впереди, неясное и расплывчатое. Поворачиваем к таинственному пятну. Глаза лезут на лоб: перед нами клумба цветов! Из ила возвышается камень, густо усаженный розовыми, белыми и оливковыми актиниями. Справа ещё «клумба», слева и впереди — тоже. Подводный сад, оазис посреди серой пустыни!
Со дна Японского моря. Удалось проникнуть в ловушки для кальмаров. Мы многое про кальмаров читали, но хотелось своими глазами увидеть эти живые ракеты. И мы увидели. С непостижимой скоростью проносились над нами, под нами и вокруг нас стремительные тёмные тела. Рассмотреть их было невозможно. А ведь у кальмара нет ни сильного хвоста, ни быстрых плавников; движется он по способу ракеты, с силой выталкивая из особой воронки воду.
Мелкие кальмары.
На палубе кальмары всё время «менялись в лице»: то краснели, то бледнели, то темнели.
Со дна Черного моря. Мы на глубине 30 метров. Сверху зелёная толща воды, а вокруг, по всему дну, — красное поле водорослей! Мы плывём и плывём, а красным полям конца нет. Это знаменитые поля водорослей филлофоры. Таких зарослей филлофоры нет больше ни в одном море — десять тысяч квадратных километров! Красных водорослей тут в 30 раз больше, чем всех остальных, вместе взятых, во всём море!
В честь учёного, который нашёл эти водорослевые леса, эту часть Чёрного моря назвали морем Зернова. Мы плывём в море Зернова, а под нами тянутся и тянутся бесконечные красно-огненные леса. И все обитатели этих лесов — крабики, рачки, моллюски и рыбки — тоже красноватого цвета.
Со дна моря Лаптевых. Дно залива было усыпано битыми раковинами, словно черепками битой посуды. Кто-то постарался, ни одной раковины не оставил целой. Подводники никак не могли понять: чья это работа? Кто колет раковины и бросает? Но однажды они увидали на дне… моржей! Гигантские бурые туши пахали дно белыми бивнями. И хоть вода от этого стала мутной, всё же удалось увидеть, что моржи выковыривали из грунта моллюсков. Они грызли их, словно подсолнухи: чёрные ракушки выплёвывали, а белую мякоть глотали. Сколько же надо этакой туше разгрызть «семечек», чтобы насытиться?!
Со дна озера Светлояр. На дне озера искали мы следы легендарного «града Китежа». Рассказывают, что когда хан Батый осадил Китеж, город вдруг стал невидим. И враги ушли ни с чем. Невидимый град Китеж будто бы до сих пор стоит на холмах у озера Светлояра, и будто бы в водах озера иногда можно увидеть отражение его крепостных стен…
Некоторые считают, что в основе красивой легенды лежит действительное событие. Да, город был, и город исчез. Но не невидимкой он стал, а провалился под землю. И на месте провала образовалось озеро Светлояр. Такие неожиданные провалы возможны и случались уже не раз.
И вот мы в глубине Светлояра. Вода ледяная. Видно чуть дальше вытянутой руки. Приходится включить фонари.
Сперва медленно плывём вдоль берега за шлюпкой. Под нами густой ил, из ила торчат затонувшие стволы деревьев. В одном месте натолкнулись на остатки очень старой купальни. Поворачиваем на глубину. Глубина озера до 28 метров. На дне толстый слой серого ила. И тут, посреди озера, из ила торчат стволы деревьев. Как они попали сюда? Всё яснее становится, что озеро провальное, образовавшееся при внезапном и сильном сдвиге слоёв земли. Но был ли когда-нибудь на этом месте город? Мы этого твёрдо сказать не можем.
Со дна реки Сплавной. По реке сплавляют брёвна. Когда смотришь на них из глубины, то кажется, что высоко над тобой плывёт косяк огромных рыб. Мы выныриваем между «рыбами», хватаем их за «хвост», садимся верхом; это у нас называется «гонки на дельфинах». Усидеть на «дельфине» непросто: он так и норовит вывернуться из-под ног и сбросить тебя в воду.
Ныряем на дно. На дне совсем не так весело, как наверху. Всё оно забито брёвнами-топляками. Брёвна лежат одно к одному, будто это бревенчатая мостовая или гигантский затонувший плот. Кора размокла, раскисла, торчит грязными лохмотьями и махрами. Вся рыба ушла из этих гиблых мест.
Мы непременно расскажем об этом сплавщикам: дно реки надо расчистить!
Из-под водопада Кивач. Гул водопада слышен издалека, он так и манит к себе! Водопад сияющим занавесом срывается с высоты. А внизу всё кипит, как в котле! Буруны, водовороты, клочья бешеной пены, всплески и густая водяная пыль, в которой трепещет радуга.
Пробиться к водопаду по воде невозможно: тугая струя шутя отрывает от береговых камней, подхватывает, кружит и несёт, как оторванную ветку. Плывём к водопаду у самого дна: течение тут слабее. На каменистом дне бьётся солнечная зыбь, блики и тени мечутся у самых глаз. И вдруг — стоп! До боли в ногах работаем ластами — и ни с места: течение тянет назад. Переворачиваемся лицом вверх. Над нами трепетный потолок, пронизанный солнцем и пузырьками.
Как будто на широком полотнище из полиэтилена перекатывают тысячи, миллионы жемчужин!
Протыкаем головами жемчужный потолок и глохнем от свирепого рёва воды: сверкающая стена нависла прямо над нами. Бешеная струя подхватила и понесла! Не успели и отдышаться, как очутились далеко от водопада.