Подводная газета

ЯНВАРЬ

Январь под водой — тёмный месяц. Озёра и реки закрыты толстым льдом и снегом. Под водой темно, холодно и душно. Да, душно: сверху воздуху не проникнуть, а снизу последний кислород забирают гниющие водоросли.

Рыбы, сонные и ленивые, неподвижно стоят в самых глубоких и тёплых ямах. Ну да, теплых: потому что зимой чем глубже, тем теплее. В самой глубине +4°, а у поверхности, подо льдом, 0°.

Дно пустое и голое: подводные леса полегли, как у нас ложатся осенью травы.

Время от времени рыбы, как по команде, всплывают из ям вверх и опять медленно опускаются вниз. Это они освежают в ямах затхлую воду. Рыбаки так говорят, а подводники этого еще не видели. Подводная зима — загадка на загадке. Говорят, что лягушки зимуют на дне кучами: лежат пластами, как селёдки в бочке. Говорят, что сазаны, караси и лини надевают на зиму шубу из слизи и тоже лежат на дне штабелями, как дрова. Говорят, что и раки иногда сползаются в одно место, зимуют толпами, один к одному. Может, всё это и так, а кто проверял?

Или вот налим. Чем холоднее, тем налиму веселее. Все знают, что в самые жестокие морозы налим мечет икру. Но как это происходит — тоже толком никто не видел. Потому что трудно зимой проникнуть под лёд. Да и темно там, сумрачно и пустынно. Слышно только, как сверху, надо льдом, с жёстким скрежетом течёт и течёт позёмка…

Дома у меня два аквариума. В одном живут две щучки, а во втором — наши пескарики и заморские золотые рыбки.

Аквариумы стоят рядом: пескари и золотые рыбки видят сквозь стекло хищных щук, но нисколько их не боятся. Даже нос к носу сплываются.

Но однажды я нечаянно плеснул воды из щучьего аквариума в пескариный. Что тут началось! Пескари как сумасшедшие заметались по аквариуму, застучали носами в стёкла. Потом бросились на дно, взмутили песок и притаились. Золотые же рыбки плавали спокойно.

Выходит, что для пескарей щучья вода страшнее, чем сама щука! Они, наверное, узнают щуку по запаху. А щука без запаха для них вроде бы и не щука. Будто её и нет.

А заморские рыбки потому спокойны, что не знакомы с нашими щуками: ни на вид, ни на запах.

Вот интересно: берег от глубины отгорожен частой-частой решёткой! Это стебли тростника. Снизу их держат корни, сверху они вмёрзли в лёд: ни наклонить, ни раздвинуть!

Плыву вдоль «решётки». С берега везде сочатся роднички. Наверное, потому живность мелкая тут не спит, как ей положено, а копошится. Вижу за «решёткой» глазастых личинок стрекоз, клешнястых водяных скорпионов. Проплыл, переваливаясь с боку на бок, жук-плавунец. Ползёт прудовик. А у самой маски, как комары перед глазами, пляшут крохотные циклопики. А ведь всем им давно спать пора!

Много рыбных озёр на Кузнецком Алатау. Но есть среди них одно — совершенно безрыбное. Оно так и называется — Пустое.

Не раз местные жители пытались развести в нём какую-нибудь рыбу, но всё напрасно. Даже самые неприхотливые и выносливые рыбы — щуки, окуни, чебаки, караси — неизменно погибали.

Проверили состав воды: он такой же, как и в соседних рыбных озёрах. Мало того: в Пустое озеро впадают реки, вытекающие из этих рыбных озёр! И всё же Пустое озеро остаётся пустым и мёртвым. Загадка Пустого озера не разгадана до сих пор.

Новый год — каждый хочет встретить его интересно и весело! Интересно и весело встретили новый, 1964 год двадцать пять «моржей».

Ночью 31 декабря 1963 года, без десяти минут двенадцать, они вошли в ледяную воду Москвы-реки и поплыли. На берег они вышли уже в новом, 1964 году.

Школьник Женя Маликов, ещё «моржонок», плыл со своими папой и мамой. Самым старым «моржом» в этой весёлой стайке оказался Фёдор Яковлевич Абрамов — ему было 62 года.

— Как вы встретили Новый год? — спросил их корреспондент дрожащим голосом.

— Интересно и весело! — не дрогнув ответили «моржи».

Вода в озерке спала, лёд в середине осел, а вдоль берега получилась трещина — как ледяной коридор вокруг озерка.

Стенки у коридора из литого льда цвета бутылочного донышка. На верхних гранях — бахромка из инея.

Заяц трещину перескочил — даже не обратил внимания.

Сорока на край присела, брезгливо так, на одни коготки. Хвост, как юбочку, отвела в сторону, наклонилась, в темноту заглянула — и улетела.

Мышка бежала, трещине обрадовалась, юркнула на дно — только хвостиком вильнула.

Вниз-то просто, а наверх — никак!

Скачет по зеркальному коридору: по бокам стéны; под лапками жёсткий снег, как крупная соль; над головой узкая полоска неба…

Скачет и скачет. А коридор-то круглый, вокруг всего озерка, нет ему ни конца ни краю.

Скачет и скачет, скачет и скачет.

Может, и сейчас ещё скачет…

Нервные плотвицы, подцепленные крючком, покидают лунку раздражённо: молнией выскакивают из воды и сердито трепещут на леске.

Солидные окуни очень сердятся и обижаются. Разворачивают веером колючки, растопыривают жабры и пускают пузыри.

Одни ерши, сев на крючок, покидают родное дно без особых затей — спокойно, с чувством глупого рыбьего достоинства. Жабры врозь, глаза навыкат, растопыренный хвост лихо изогнут и приставлен к голове — будто отдаёт рыбаку честь. Вот-вот гаркнет: «Прибыл по вашему приказанию!»

Угриный нос — самый чуткий нос на земле.

Если бы удалось сделать прибор, такой же чуткий, как нос угря, то химики смогли бы только по одному запаху определять вещества, участвующие в химической реакции, врачи смогли бы безошибочно распознавать болезни — оказывается, у каждой болезни свой «спектр» запахов! — а дружинники легко находили бы всех преступников даже по старым следам. Вот что такое угриный нос!

Развелась рыба в… воронке от бомбы! Бомба была большая, и воронка получилась немалая. Нацедилась в воронку вода, склоны заросли тростником — и получился пруд. Стрекозы и ручейники отложили в воду яички, прилетели плавунцы, гладыши и водомерки — закипела в пруду жизнь. А скоро и караси завелись. Может, утки икру на перьях и лапках перенесли. Или сразу мальков: мальки, бывает, забиваются уткам в пёрышки на брюшке. Огонь и смерть сменили вода и жизнь.

Одно плохо: зимой подо льдом карасям душно. И, чтобы они уцелели, ребята с осени втыкают в дно палки. Тёмные палки на солнце нагреваются — и лёд вокруг них обтаивает. Свежий воздух проходит в зазор. И караси до сих пор в воронке живут.

Громким стуком принято отпугивать от полей прожорливых птиц и зверей. А я видел, как стуком приманивали прожорливых рыб. Прорубают во льду узкую прорубь и стучат пешнёй по краям. На стук подходят крупные окуни и судаки — начинается клёв на блесну.

Рыболовы говорят, что в этом месте летом ходят пароходы, которые винтами своими рубят много мелкой рыбы. Крупные хищники привыкли к этому: заслышав стук винтов, они торопятся на угощение. Подходят они на шум и зимой, путая стук пешни со стуком пароходного винта. Летом я непременно сделаю себе специальную окунёво-судаковую трещотку и опробую её под водой.

Вода замерзает сверху: зимний лёд на реке — как потолок в комнате. Однажды, ныряя зимой, я заплыл в белый зал с ледяным потолком и ледяным полом. Лёд «рос» и на дне: на камнях, на топляках-брёвнах, на обломках тростника. Лёд на дне был губчатый, рыхлый: наверху мы такой называем «шугой», или «салом».

Ночью забарабанили в дверь: «Озеро загорелось!» Ноги в валенки, полушубок на плечи — и на крыльцо. И в самом деле горит! Тут и там в темноте голубые огни. Прямо посреди льда.

Когда прибежали на озеро, увидели там незнакомых людей. Приезжие рыболовы-подлёдники. Они пробивали во льду лунки и ставили в них жерлицы. А между делом пробивали лёд там, где скопился под ним болотный газ. Газ сочился сквозь дырочку; чиркали спичкой — и он вспыхивал голубым пламенем. По всему озеру факелы: рыбаки забавляются, руки греют.

Всё понятно, а всё же диковинно: лёд, снег, вода и… горит! Озеро горит!