Глава 1

Глава Первая.

С «двойкой» по истории,

причина которой не в лени Никиты Демидова,

а в ночном нападении на него призраков-аристократов.


Жизнь этой ночью у Никиты Демидова совсем не задалась… А уж утром, на уроках, и подавно!

А вы смогли бы не клевать носом на первом уроке и ответить хотя бы на твердый «трояк» про какие-то там паровозы и паровые двигатели, которые делали двести лет назад, если бы вам перед этим всю ночь не давали спать. Сначала — музыка за стеной, извергаемая огромным железным плеером — можно сказать, родным братом тех же древних паровых движков!.. А потом — призраки! Да-да, вот если бы прямо у вашей кровати посреди ночи стали беситься настоящие призраки, как бы вы себя утром чувствовали?! Хорошо, что Никита еще нашел в себе силы до школы дотащиться…

И между прочим, одно из этих привидений еще и девчонкой было… или была… да к тому же в старинном лётном шлеме и огромных, страшных, черных перчатках-крагах…

А если эти призраки еще и обзывались такими словами, что без Википедии не поймешь, кем тебя обозвали! Никита — герой уж тем, что заикой не остался на всю жизнь с той ночи. А уж за то, что в школу пошел утром — вообще, дважды герой. А ему вместо двух геройских звезд — просто «пару» вкатили, эх!

Никита Демидов — Кит, как его кличут в классе, — хотя и худенький сам, но по натуре совсем не врун и даже не фантазер. И раньше с ним ничего подобного никогда не случалось. Не только в жизни, но даже во сне!

А было вот что. Сначала папаня часа в два часа ночи, и правда, врубил свой могучий железный плеер доисторической сборки и поставил свой любимый виниловый диск — ну, типа, с любовными песнями римских гладиаторов… Записанный примерно в те же времена.

Хотя, если уж совсем честно признаться, в это же самое время Кит новую ролевую игру про Ведьмака осваивал.

Полвторого ночи в дверь заглянула маманя.

— Если через пять минут…

Теперь про папанин плеер. Этот такой тяжеленный ящик, что если на ногу упадет, то на уроки можно не ходить неделю, а если со шкафа на голову, то — все, отдыхай дурачком до конца жизни. «Старт» у него — это такая ручка, которую надо вертеть-напрягаться, а динамик — такая прикольная труба во все стороны на полкомнаты… Догадались, что это? Правильно, грам-мо-фон. Древний, потому крупный такой гаджет. И такой же доисторический, окаменевший винил он пилит так, что слышно, будто искры летят. И громкость у него не регулируется. Кит так сначала и спросил папаню, когда первый раз услышал, как трещит бедный оперный тенор, словно его там на электрическом стуле записывали:

— Па, а ты можешь его в наушниках слушать?

Кит, хоть и знал, конечно, про граммофоны и паровозы, но, когда увидел этот плеерище, не сразу врубился. Он даже представил себе, какие наушники должны к нему прилагаться: все в блестящих латунных клепках и ободках, почти как шлем водолаза. Тяжелые, наверно, заразы!

А папаня как заржет. А чего смешного-то?

— Да представил себе, как маленький Вовочка Ленин с ним в гимназию топает. Прикрутил к ранцу, согнулся весь и поперся в наушниках — во-от таких…

И папаня сразу стал рисовать картинку — мальчишку в жеванной кепке, с ящиком на горбу, и наушники у него на голове, как двойной звонок на старинном будильнике, только очень большой. А сам все хохочет…

— И что он там слушал? — слегка опешив, поинтересовался Кит.

— Наверно, запрещенные песни какие-нибудь… — выдумал папаня. — Про пролетарскую революцию.

А все-таки прикольно было в те далекие времена: были какие-то запрещенные песни, в которые даже мата не было, притаишься где-нибудь в уголке, слушаешь про революцию, сидишь на измене и при этом кайф ловишь, а тебя менты ищут, полиция.

У папани есть еще много разных причуд. Его и самого мама называет «Чудо Светы. Первое и, дай Бог, Последнее». Это потому что маму Светой зовут. Папаня у Кита — «настоящий художник, который зарабатывает не на семью и жизнь, а на культурную родословную». В кавычках — это потому, что так, слово в слово, мама иногда говорит… а потом может погладить папу по голове и поцеловать куда-нибудь. А мама у Кита — крутой математик, кандидат наук и доцент в университете, и все определения у нее точные, как леммы и теоремы. И она радуется, что Кит пошел в нее, хотя была бы не против, если бы Кит умел рисовать. «Хотя бы натюрморты», — вздыхает мама. На что папаня замечает, что тогда бы Кит отлично подделывал подпись учителя в дневнике, что он сам умел делать одной левой — притом не рукой даже, а ногой. Но уже начиналась эпоха электронных дневников, которую папа очень невзлюбил…

Раз папаня врубил граммофон посреди ночи, значит, к нему творческая мысль пришла, озарение, и он коньячку накатил… нет, совсем немного, рюмочку, максимум вторую. Это вот раньше, почти десять лет назад, еще на памяти Кита, была проблема. В ту пору, когда у папы перестали картины покупать и наступил творческий кризис, вообще, спать было невозможно. «Сатана там правит бал…», вернее правил, да еще как — ночами стены качались! Старый граммофон дуэтом с крутым музыкальным центром — хоть идею продавай какому-нибудь диджею! Полиция пару раз приходила. Потом они с мамой жили у бабушки, маминой мамы, почти полгода… потом, как помнил Кит, папа пришел с большущим букетом белых цветов и широченной улыбкой, и тогда Кит единственный раз в жизни видел папаню в галстуке.

Сам папаня несколько лет спустя, когда повязывал первый настоящий галстук на Ките к школьному празднику, сказал ему: «Я при галстуке три раза в жизни был и буду. Первый раз на свадьбе — этого ты не видел. Второй раз — сам знаешь когда. А третий раз — это когда ты меня в последний раз увидишь, сам узнаешь когда, уже не маленький». Но пока не будем о грустном… А тогда мама цветы взяла и в вазу поставила, потом они с папаней долго о чем-то базарили, закрывшись наглухо, и бабушка к двери Кита не подпускала. О чем шептались, не шумя, родители, не важно, главное — результат: папа с мамой помирились, папа снова стал картины писать и почти ни-ни… ну, раз в месяц по чуть-чуть. Но на этот раз как раз совсем не вовремя. Киту не спалось…

То есть самое время было не в стенку папе стучать, а встать с постели, пойти, открыть дверь в папанину «студию» и сурово сказать, как маманя, «Если через пять минут…»

Вставать, конечно, очень не хотелось. Кит откинул одеяло и решил еще немного полежать, чтобы немного замерзнуть и еще сильнее разозлиться — тогда легче будет что-то сделать: или встать и пойти, или накрыться с головой и потерпеть — может, папаню надолго не хватит.

Он лежал, то ли прикрыв глаза, то ли приоткрыв — понять в темноте было трудно, — слушал древнюю скрипучую песню про «последний рейс моряка» и желал этому моряку сгинуть навсегда со своим «Титаником»… и вдруг почудилось ему, будто в темноте перед ним стали разлетаться звездочки. Кит раскрыл глаза пошире — а звездочек только больше увиделось, и разлетались они все быстрее.

Не успел Кит потрясти головой, чтобы вытрясти из нее этот фейерверк-звездопад, как прямо перед ним вся темная стена пошла радужными волнами, и между стеной и кроватью, где не то что встать, но даже ногу просунуть больно, вдруг появился, типа, призрак. «Типа» — потому что совсем не прозрачный и на вид настоящий живой человек. Это был пацан немного постарше Кита, одетый, как невыносимый пижон. В сером клетчатом костюме, в ослепительно белой рубашке, при узком черном галстуке и даже со сверкающей заколкой в нем. Лицо у него было такое, правильное и взрослое, на какое девчонки смотрят… ну так вот смотрят, когда все сразу, как тупые дуры, становятся. Это называется «с обожанием».

Кит лежал и смотрел, то ли открыв рот, то ли не открыв — он не запомнил как.

Пижонский пацан тоже смотрел на Кита, но как будто увидел его перед собой не сразу, а когда увидел, страшно удивился.

— Надо же, получился, наконец! — сказал он, этот пижон.

Кит успел обидеться в глубине души: получалось, что это получился он, Кит.

А стильный, прямо-таки аристократический такой пацан повернулся в сторону и стал звать громко так — если бы не орал папанин граммофон, родители Кита наверняка бы услышали и удивились, почему из комнаты сына доносится чужой голос.

— Лизон, Лизон! У тебя всегда терпения не хватает. Смотри!

И тут стало происходить самое страшное. Рядом с этим пижонским парнем взмахнула в воздухе человеческая рука в коричневой перчатке с длинным широким раструбом… представляете, одна, без тела! А потом в одно мгновение к руке образовалось всё остальное. Всем остальным была… да, да, девчонка! Похоже, ровесница, Кита, а ростом на голову ниже первого призрака. Она была во всем кожаном, в такой явно дорогой и моднющей коричневой коже, в свитерке с высокой горловиной, а главное, на голове у нее был старинный, но по виду совсем новый лётный шлем с большими пилотскими очками на лбу.

Девчонка выглядела очень занятой — будто ее только что отвлекли от очень важного дела и решили показать какую-то нестоящую ерунду. Она посмотрела на Кита так же строго, как недавно маманя, заглянувшая в дверь… но, в отличие от мамани, вошла к Киту не через нормальную дверь, а через стену, и к тому же чего-то вдруг сильно смутилась… и даже, не сказав ни слова, снова исчезла, отступив назад, прямо в стену.

Но только успел Кит моргнуть, как девчонка-призрак появилась вновь. Она свела свои черные острые бровки, которые сразу запомнил и которых сразу забоялся Кит, и, словно отмахиваясь от него, Кита, хмыкнула:

— Это что, вот этот самый троглодит?!

— Элиз, он же, если и не видит нас, то может прекрасно слышать, — укорил моднющую девчонку аристократический парень. — Мы же слышим с тобой «Последний рейс» редкого баритона Барвинского из его дома… Значит, и он может слышать нас. И потом ты всегда спешишь с выводами, ты даже не присмотрелась.

Как же, не видел Кит этих наглых пришельцев! Видел еще как! Вот бы еще чем-нибудь запулить в них тяжелым, подумалось ему… Да все тело онемело, как чужое стало… Страх он и есть страх, даже если в мыслях ты еще смелый…

Девчонка чуть наклонилась вперед и сделала такое движение, будто собралась пойти прямо по кровати и разглядеть Кита поближе и сверху, как неизвестное, но злостное насекомое.

Кит дернулся, накинул на себя одеяло — и тут только похолодел до мозга костей. Он же вот так, в одних трусах, лежал перед не понятно как и откуда взявшимися в его комнате пришельцами! Перед этой явно злющей и ехидной, хоть и смазливой девчонкой! Хоть и призраком каким-то, которого в его комнате никак быть не может!

— Лизон, осторожней! Ты же сотрешь картинку раньше времени! — с тревогой предупредил аристократический пижон.

Киту стало еще страшнее… хотя, наверно, не страшнее, а — не по себее… Хотя так не говорят, но вернее не скажешь. Настоящего страха он вроде не чувствовал, не сознавал, как часто случается, когда люди сталкиваются с аномальными явлениями.

Девчонка, тем временем, пробормотала в ответ что-то не по-русски — похоже, по-французски — и развела руками. Юный аристократ посмотрел на нее и очень по-взрослому сокрушенно покачал головой. А потом повернулся к Киту и, вздохнув, сказал:

— Всё, кончается.

Вот тут Киту стало по-настоящему страшно — и он потянул одеяло на подбородок.

Уже потом, позже… полежав немного, он понял, чтО же кончалось — это за стеной кончалась песня про «последний рейс». Романс этот фигов…

Как только старая пластинка затихла, так вдруг сразу все призраки исчезли, разлетающиеся звездочки потухли — и в комнате снова стало совершенно темно и жутко тихо.

Но у Кита в глазах так и стояли очертания призраков. Нужно было моргнуть раз, другой, чтобы осталась совсем черная стена… а на ней — сейчас совсем не видный в темноте, большой постер — черный портрет Чужого почти в натуральную величину. Ну да, у одних ребят висят портреты любимых певцов или артистов, хоккеистов или супергероев, а у Кита был страшный Чужой из старого фильма… Ну, нравился ему этот монстр, бодрил. Они с Китом оба маялись одиночеством и написанной на их лицах бесчувственностью, в которой папа иногда упрекал сына… Он, Кит, и сам порой тяготился этой бесчувственностью, которая так не нравилась девчонкам, особенно Ленке Пономарёвой, которая… нет, о ней потом! Но ничего с собой поделать не мог. Они, девчонки, его даже одно время «киборгом» называли, после выхода очередного блокбастера про киборгов. Но это прозвище, слава Богу, не прижилось. К тому же он — не Кит, а Чужой — казался теперь совсем не страшным по сравнению с теми, кто только что его застил, хоть и были они похожи на обычных, пусть и пижонских землян.

Кит лежал, боясь пошевельнуться… А вы бы не боялись? Даже если бы убедили себя, что всё это так — почудилось, приснилось… Кит был в маму, умел рассуждать здраво, он даже был готов еще раз проверить, можно ли втиснуться в щель между кроватью и стеною… только пока не мог пошевелиться, чувствовал себя деревянным. И жутко замерзшим под теплым одеялом. Пару секунд ему даже хотелось позвать маму. Или папу. Но он эту детскую слабость пресек на корню и взял в себя в руки.

«Надо же, глюк! — сказал себе Кит. — Даже не нюхал ничего». Зомби иногда пытались его совратить. Сам их главарь, Дум-Думенко, раз-другой-третий пытался зазвать его в какой-нибудь из соседних подвалов или подъездов после уроков и всучить то какую-то капсулу, то аэрозоль с полиэтиленовым мешком: «Ну че ты сс… — толкал он дружелюбно Кита. — Полетай хоть разик. Увидишь, блин, без спецэффектов такое. Гарри Поттеру не снилось!» Но Кит не дурак крышу себе сносить и дурачком делаться, может, на всю жизнь. А тут вдруг нате, само — и без «колёс», и без клея. Оставалось на своем опыте признать, что маманя права и недосыпы опасны для психики, особенно подростковой. Кит и признал, больше ему ничего не оставалось. И даже дал себе обещание целую неделю… ну, хотя бы три дня в играх не зависать… А то и правда, в дурку залететь можно. На смех тем же одноклассникам-зомби.

Вывод был — померещилось в полусне… хотя как-то не по-детски круто померещилось.

К тому же девчонка-призрак обозвала его «троглодитом». Это словечко не давало покоя Киту… Он его вроде бы когда-то слышал, но кто это, толком не знал. «Сама дура!» — убеждал себя Кит, чтобы окончательно отмахнуться от глюков и заснуть, но… Ворочался он, ворочался, потом не выдержал, выбрался с постели, включил свет, постоял-поглядел на удивленно оскалившегося со стены Чужого и раскрыл свой крутой ноутбук, подаренный не так давно мамой на день рожденья.

Кликнув из «избранного» Википедию, Кит набрал гнусное словечко.

Вот что он прочел, не веря своим глазам:

Троглодит (др. — греч. τρωγλοδύτης — «живущий в пещере») может означать:

Первобытный (пещерный) человек.

Отшельник.

В переносном смысле — примитивный, некультурный человек.

Снежный человек.

Кит похолодел.

— Ну и отстой! — возмутился он до самой глубины души.

Так его еще никто и никогда в жизни не оскорблял!

Кого угодно — «ботана», «кишку», «кильку», «Пофигора» (это от Пифагора и, значит его, Кита, математического дара, замешанного на большом пофигизме), а уж тем более «киборга» — все эти обзывалки он мог легко перетерпеть и даже принять как естественные определения. Но чтобы вот так — «примитивный», «пещерный» и еще йети лохматый! Такое даже Думу в его тупую башку прийти не могло! Это был полный беспредел… Что бы Кит сейчас с ней сделал, он просто не знал!

Только ее самой не было! Совсем! Кит бессильно призвал на помощь Чужого! Вот кто бы с ней, этой летчицей-налетчицей, справился бы как надо. Хрясь выдвижной челюстью — и всё, а перчатки-краги и шлем за закуску, вместо жвачки… Но где ее теперь искать, эту игру больного воображения?

Кит выключил ноутбук, а свет выключать не стал, залез под одеяло и так лежал по утра в мутной дреме, побаиваясь всякого-разного… То и дело он смотрел на Чужого, надеясь на его поддержку, и ему казалось, что монстру как-то тоже не по себе и он тоже ждет вместе с ним, Китом, чего-то нехорошего.

Потом взял и прозвенел будильник.

Потом папаня, такой же сонный и коматозный с недосыпа, как Кит, с немного виноватым видом проводил его до лифта — и только подмигнул как всегда по-свойски, когда двери лифта уже сдвигались.


Потом был первый урок — история. Отстойный девятнадцатый век, промышленность, вся грязная такая, тяжелая, черная… Шестерни, масло, топки, вонища…

— Э, Кит, ты чего?! — толкнул его в бок сосед по парте, Митька, когда Кит вырубился по полной, ткнувшись лбом в разворот учебника. — Фигово, что ли?

Кит ответил, что «всё в норме» и хотел было попросить, чтобы приятель разбудил, если историчка по рядам пойдет. Но не успел.

— Демидов!

… Сосед снова толкнул в бок. Наверно, Кит замешкался. Или не успел проснуться.

Кит встал.

— Демидов, ты что, умыться забыл? — спросила историчка, которая Кита особенно не любила, зная про его математические успехи и всю дорогу пытаясь безуспешно убедить его, что без знания истории он — просто «винтик-шестеренка в компьютере» (историчка сама была из прошлого века!) и никогда не поймет, что происходит вокруг и на что пойдут его таланты, на пользу или во вред человечеству.

Но и ей никогда не приходило в голову назвать его «троглодитом»!

Кит со своей предпоследней парты у окна ответил, что не забыл… И это был его последний правильный ответ.

Лена Пономарева оглянулась на него со своей первой парты правого ряда, у двери, а за ней оглянулась и вся команда зомби во главе с Думом. Конечно, перед Ленкой Кит сейчас стоял не в лучшей форме, это было печальней грядущей «пары», но главное, и Ленке никогда бы не пришло в голову обозвать его «троглодитом»!

— Ты слышишь вопрос, Демидов?

Сосед двигал ему под глаза учебник.

— У тебя же сверхпамять, как Нонна Николаевна утверждает, — продолжала планомерно наезжать историчка. — Что ты в учебник вперился?

Нонна Николаевна — это математичка. И даже завуч школы. Но сейчас и она не спасла бы Кита, даже если бы ворвалась в класс с лазерным мечом и отрядом галактического спецназа. Было поздно.

Кит мог бы сказать правду, хотя бы частичную. Ну хотя бы такую: «Маргарита Ивановна, что-то у меня голова болит, у меня бессонница и если можно, то сегодня не нужно…» Но сказать было нельзя. Вот если бы Ленка болела и ее не было бы, то еще как-то… А тут — всё, бесславный конец!

Что же там было с этой промышленностью? Как-то она развивалась… Двигатели, значит, двигали… или двигались.

— Был бы ты примитивный, Демидов…

Вот оно! — напрягся Кит.

— …ну, просто середнячок, тогда бы на «трояк» хватило, но за то, что ты уже институтские интегралы и уравнения решаешь, а в истории хуже первобытного…

Вот оно!

— …неандертальца…

А все-таки не «троглодит»! «Троглодит» хуже — он еще и снежный йети, он и сейчас, в наше время, где-то нечесаный бродит…

— …вот тебе «пара» и неделя на исправление. А то хуже будет. Небось, опять всю ночь в компьютерные игры играл.

Сегодня — День ясновидящих, догадался Кит.

— Садись!

Аплодисменты и свист. Это — признание со стороны Дума и всей его банды зомби. Лена, конечно, не поддержала… даже не повернулась, всем видом показывая, что ей наплевать на его «пару» — заслужил, так заслужил.

— Думенко, хватит изображать! — вырубила группу поддержки историчка. — Все равно до тебя ему не докатиться.

Умеют же учителя сами вносить раздор, а потом удивляться, чегой-то класс какой-то злой и отмороженный.

Поддержку Дума в любом виде Кит и сам не любил, потому что в дружбу к Думу не лез. Что он, придурок, набиваться в друзья к зомби этим! С ними и в полицию недолго угодить. Хотя он невольно гордился тем, что Дум со своими зомби его не гнобит, как иных не только в классе, но и во всей школе, даже старшие классы его побаиваются. Впрочем, такой своей гордости он тоже слегка стеснялся. И вообще, настоящий пофигист ни к кому в друзья не набивается, а Кит в классе числился пофигистом. Чем, тоже правда, не кичился и на вид не выставлял.

Класс, в котором учился Кит, был, в общем-то, ничем особо не примечательным, кроме как бандой отъявленных зомби. Был класс не особо успевающим и не особо дружным, так — ни рыба, ни мясо. Не было в нем гениев — Кит считался не гением и вундеркиндом, а просто очень способным в точных науках. В комбинаторике, уточнила бы мама Кита. Он, конечно, мог бы претендовать и на гения, по школьным меркам, если бы не был пофигистом.

Была в классе одна красивая девчонка, она же отличница и все такое — Лена Пономарева. Конечно, были в классе и другие разные девчонки. Но Ленка вся такая стройненькая, длинноногая, светленькая… короче, беда!

Ну и никуда не денешься без отдельного представления все той же банды зомби. Тем более, что в самом недалеком будущем этой банде предстояло сыграть важную роль в исторических свершениях и подвигах, спасших, возможно, не только Москву, но и всю страну. А может, и весь мир…

Банду еще два года назад крепко сколотил Гошка Думенко, сын солидного такого бизнесмена, торгующего особо роскошными автомобилями. У этого бизнесмена была такая блажь — пусть младший сынок отучиться для начала не в Англии какой-нибудь, а в той же «нормальной советской школе», которую когда-то закончил он сам. Ну, пусть уже не советской и не совсем нормальной, а немного образцовой, чистой, хорошо оборудованной, славящейся своими учителями. Дум был в классе самым высоким и крепким, в своего крутого батю, а батя отстегивал школе на праздники и оборудование. За что, понятное дело, Думу, страшно увлеченному примитивными играми-стрелялками с мочиловом-вопиловом, морями крови и горами трупов, многое сходило с рук. Покрывал Дум и своих троих подельников, с которыми периодически терроризировал родную школу в целом и отдельных ее обитателей в частности.

Дум, ясное дело, покровительствовал красивой Лене Пономаревой, пусть и отличнице. Та, тоже ясное дело, не отказывалась от покровительства высокого не по годам Дума, чувака с классными криминальными наклонностями, опасного врага общества. Если бы не такой расклад, может, Кит не стал бы таким пофигистом… а так, что перед Ленкой особо выпендриваться, если все равно ничего не светит. Даже портфель ей не то, что до дому, до раздевалки не донесешь — не успеешь. Ни в простые неподвижные трупы, ни в ходячие трупы-зомби Кит записываться не собирался.

Дум и его подельники стали командой зомби, как сказала бы биологичка, в результате долгой и мучительной эволюции. Сначала, как помнится, года полтора назад, они заделались в орки. Но потом где-то, в парке, им основательно наваляли какие-то чересчур многочисленные и особо агрессивные хоббиты, объединившихся со злобными эльфами. Оказалось, что по всему миру несчастные орки уже на грани вымирания и лучше ими не быть. Потом Дума переклинило, и его компания чуть не подалась в юные скинхеды, но тут вышла загвоздка. Основной боевой единицей команды был Сережка Ким, Кимон, наполовину кореец, наполовину, как он сам говорил, «из древних сомалийских пиратов». Кимон давно занимался тхеквондо, мог свалить десятиклассника, но в скинхеды не годился так же, как какой-нибудь африканский гепард в стаю серых тамбовских волков. А без него та же стая была как та же стая, только с выпавшими клыками… К тому же крутой батя Дума как-то врезал своему младшему наследнику, найдя у него пришитую ко внутреннему карману школьного пиджака эмблему СС, и тот пришел в школу с настоящим фингалом под глазом — от самого папы. Так скинхеды кончились, не начавшись.

Интеллигентная бледность вампиров Думу была не по нутру, и тогда он и все его приятели-подельники стали зомби. Внешне это ничем вроде как не выражалось. То есть выражалось, но как-то подозрительно положительно: они все стали ходить молчаливые, тихие и какие-то пучеглазые. Даже полукореец Кимон. Потом вдруг пришла благодарность из… вы не поверите! Из полиции! Оказалось, Дум и компания по вечерам добровольно присматривают за церковным кладбищем, находящимся за пару кварталов от школы. И как-то они там засекли то ли вандалов-разрушителей, то ли расхитителей гробниц, проследили за ними и сообщили церковному батюшке, а тот сразу позвонил в полицию. Вот так. И от зомби, оказывается, бывает польза!

Есть в классе пофигисты. Но они — не компания. Настоящие пофигисты всегда каждый сам по себе. Вот сосед Кита — Митька Комаров по прозвищу Москит, за малый рост, — он тоже пофигист. Уроки ему прогуливать — раз плюнуть. Вроде как приятель-друг. Но был бы настоящий друг, Кит бы ему сразу про ночной налет призраков, про глюки рассказал. А тот бы в ответ сразу поверил: «Ни фига себе! А может, не глюк… Давай сегодня вместе у тебя переночуем, дождемся, может… И как вломим им!» Но Кит не рассказал, как-то постеснялся, да и какого ответа от Москита ждать, он не знал. Вот и прикиньте сами, друг или как.

Вообще, с друзьями у Кита проблема. С дворовыми ему было как-то скучно, со школьными — ни то, ни сё. За этот дурацкий, бесплодный индивидуализм папа его тоже всегда ругал, очень при этом горюя и сокрушаясь:

— У меня лучшие годы на настоящую дружбу ушли! Есть что вспомнить! А у тебя что? Ходишь, как этот… виртуальный весь.

А мама в пику папе на это с чувством глубокого удовлетворения:

— Зато улица не затянула… Он не поддается дурному влиянию. Вон у них там бандиты просто, он же к ним не прибивается. В институте наверстает, друзей по научному интересу найдет. А сейчас у него здоровый иммунитет.

— Лучшие друзья — друзья детства и отрочества, — категорически и наотмашь заявлял на это папа. — Иммунитет, понимаешь… Так он и до депутатского иммунитета докатится, тогда я в гробу перевернусь…

Но закончим про Китовый класс. Получается, что самые яркие персонажи в нем, о которых что-то интересное можно рассказать, — сплошь отрицательные. Так часто бывает и в жизни, и в кино, и в книгах. Про шибко положительных смотреть и читать скучно. Они в нашем мире не особо заметные. А если заметные — то какие-то настырные со своей положительностью, от их ослепительной положительности зажмурить глаза хочется и отвернуться.

Вот Лена Пономарева, она вроде бы вся положительная, отличница, активистка, ее везде пихают вперед, эту красотку. Она — «лицо класса», его бренд. Учителя иногда втихую просят ее усмирить Дума. Вот она и смотрит на всех вокруг… ну так, сверху вниз… будто ее сам Дум на плечах по школе все время таскает. С одной стороны, от нее одна польза классу и школе, а с другой — прикиньте сами, положительная она или как…


Тем временем, Кит сидел и досматривал в окне очередную серию про повседневную жизнь Старомосковской улицы, на которой стояла распрекрасная школа. Ничего там интересного не было, в классе — тоже.

Следующий урок был алгебра, первая в году контрольная. И значит, хотя бы часть следующего урока тоже предстояло заниматься пофигизмом — смотреть в окно, тайком развлекаться с коммуникатором. Только перед этим надо было быстренько решить свой вариант, а потом — решить второй и послать оба варианта контрольной Думу и его подельникам. У Кита был не какой-нибудь модный айфончик последней модели, а отличный коммуникатор со вшитыми математическими функциями, в том числе — с самой высшей математикой. Его тоже подарила мама — за победу любимого сыночка на городской математической олимпиаде. Дум, как увидел Китов гаджет, так сразу сам купил себе такой же на свои карманные деньги. Теперь передача Думу полных решений всех математических заданий — что домашних, что контрольных- стала соответствовать современным технологиям. За что Дум и обеспечивал Киту полный школьный иммунитет, о котором уж точно ни маме, ни тем более папе говорить не стоило.

Загрузка...