Поэзия страсти

Глава 2

Зеленоглазая красавица бежала быстрее, чем, казалось, могли позволить ей довольно узкая юбка и туфли на каблуках. Каштановые волосы, завитые мелкими кольцами, без всякого зазрения совести трепал ветер. Он то встряхивал их, то, разметав по лицу и плечам, разом откидывал в сторону… Девушка была взволнована. Кто знает, куда она торопилась в это ясное утро, почему бежала, едва замечая происходящее вокруг. Теперь Жанлен мог как следует ее рассмотреть. Тонкая будто тростинка, кажется, только тронь — и переломится пополам, немного бледная, испуганная. Ноги семенят по асфальту, отбивая дробь шпильками туфель, клетчатая юбка сковывает движения.

Вот девушка достигла площади. Мгновение, и Жанлен увидел самого себя. Взгляд его поднялся в небо: вот-вот пройдет туча и пространство пронзит солнечный луч. Он присел на корточки, приготовился и…

Огненное светило показалось неровным боком, словно нехотя вылезло из-под теплого одеяла. Все произошло очень быстро: луч озарил незнакомку, Жанлен почти почувствовал, как палец надавил на кнопку. Щелк! Все кругом остановилось, пространство замерло. Солнце, облако… Красавица, в испуге обернувшись, даже еще не успела понять, кто это поймал ее в сети пленки. Да и не поняла, что поймана, однако как бежала, так и замерла, будто настигнутая волшебным заклинанием. Остался неподвижным и фотограф. Жанлен смотрел на самого себя, и ему захотелось рассмеяться. Что за нелепость?

Сколько провозился с этим кадром, и кто-то вот так, будто шутя, невзначай, загубил его одним неловким движением. Это не правильно.

Как вышла подобная несуразица? Жанлен засмеялся от души. Да, злую шутку сыграла с ним Ньиве Керк. Теперь можно не сомневаться — это ее рук дело.

А девушка все стояла, развернувшись навстречу испугавшему ее звуку. И словно эхом отдавалось в ушах: «щелк!», «щелк!», как будто кто-то невидимый продолжал съемку… Жанлен открыл глаза. Прямо около его кровати стоял Жак, лицо его отражало полное недоумение и растерянность.

— Ты… как? — спросил он нерешительно.

— А что? — не понял Жанлен.

Брат замялся.

— Ты вроде… смеялся и звал кого-то. Я пришел посмотреть, все ли в порядке. Ты во сне.

Думал, будить тебя или не стоит.

После довольно плотного праздничного ужина, который, как всегда, затянулся допоздна, Жак остался. Чего ехать через полгорода ночью.

Места в квартире много.

— Да все нормально, — поспешил успокоить брата Жанлен. — Я просто видел сон… — Он запнулся. Рассказать или не стоит? Пожалуй, рассказать, но не сейчас, утром.

— Ладно. — Жак пожал плечами. — Извини, что разбудил. — Он ушел в свою комнату.

А Жанлена охватила непонятная тревога.

Впервые в жизни ему вдруг остро стало чего-то не хватать. Он закрыл глаза и попытался отогнать бравшие голову отчаянным приступом мысли. Но они не уходили, навязчиво напоминая о себе. Пойти посмотреть на портрет?

Жанлен поднялся и, шаркая шлепанцами по полу, поплелся в гостиную. Рамка лежала на столе, где ее и оставили, среди немытых тарелок и недоеденных блюд. На стекле маячили в сумраке белесые отблески лунного света. Жанлену вдруг сделалось не по себе. Она, такая утонченная и изысканная, и среди грязной посуды. Кощунство! Истинное кощунство. И, подхватив красавицу ловким движением, Жанлен увлек ее в спальню. Но от этого легче не стало. Создавалось еще большее ощущение святотатства, надругательства. Черт бы побрал дурацкий снимок!

Жанлен поставил его к стенке напротив кровати, и теперь оттененное, темное лицо выглядывало из рамки как-то уж очень живо, а зеленые глаза уставились на хозяина квартиры в трепещущем испуге.

— Как будто я ее насиловать собираюсь! — возмутился Жанлен. — Что ты так смотришь?

Он отвернулся. Странно, но взгляд тяжелым копьем впился в спину. Вот незадача. Что же делать со злополучным снимком? Стоило Жанлену закрыть глаза, как воображение рисовало испуганное бледное лицо с мельчайшими подробностями. Да что же это, в самом деле? Ведь не дает спать. Может, вынести в коридор? Или лучше на кухню? Нет, эти места ее недостойны.

Жанлен опять поднялся, взял рамку и пошел к брату. Тот, вероятно, уже успел задремать, потому что ответил на стук не сразу. Наконец в темноте скрипнула дверь и заспанный Жак появился в черном проеме. Ничего не объясняя, Жанлен сунул ему фотографию.

— Забери, спать не дает.

И ушел. Со стороны сцена выглядела презабавно. В три утра один мужчина передает другому фотографию, утверждая, что та ему мешает.

При этом тот, второй, покорно кивнув, забирает ее, словно рамки с женскими фотографиями очень даже распространенная помеха. Всем известно, что такие вещи по ночам бегают и прыгают, производя жуткий грохот, и потому их следует изолировать на время сна.

Так или иначе, но в доме наконец воцарилось спокойствие.

Утро выдалось загадочное. Серые тучи в небе, звуки капель дождя по подоконникам. И не хотелось вылезать из постели. Тепло, сухо, зачем сегодня вообще покидать облюбованное гнездо?

Однако Жак был неумолим.

— Вставай, хватит валяться! — Он принялся стаскивать с брата одеяло. — Уже почти полдень, а ты все лежишь.

— Отстань, — проворчал Жанлен, отворачиваясь к стене. — Я старший. Хочу — сплю, хочу встаю, ты мне не указ.

Это была давняя семейная шутка. Жак действительно появился на свет на несколько минут позже брата. Врачи говорили, что приблизительно на пять. Каких-то пять минут, велика разница! Шутки шутками, однако в семье Тартавелей Жаку досталась роль младшего ребенка. И причем вполне серьезно. Мать частенько спускала ему те шалости, которых Жанлену не прощала никогда в жизни. Ему кое-что разрешали, на какие-то вещи закрывали глаза, не так строго наказывали. Сначала Жанлена это возмущало, но потом он нашел в своем положении ряд преимуществ. Ведь младший в какой-то степени всегда в подчинении у старшего. Вот тут-то и началось. Принеси ножницы! Помой за меня посуду! Твоя очередь гулять с собакой. Жак, тихий и скромный от природы, повиновался брату с более сильным характером.

— Отстань, — повторил настойчиво Жанлен. — Не люблю дождь.

Жак вроде согласился и вышел из комнаты, но сама форма этого согласия настораживала.

Прошла минута. Ничего. Другая. Ничего. И вдруг Жанлен почувствовал, как по шее, по голове и рукам побежали обжигающие холодные струи.

— Ах ты! — Рывком откинув одеяло, он вскочил с постели и попытался ухватить хохочущего брата за руку.

Тот ловко вывернулся и вылетел пулей из комнаты, расплескивая по пути воду, которую принес в кружке. Но это не остановило Жанлена. Да как он смеет нарушать сон старшего брата! В груди закипала чисто детская обида и радостный гнев. Именно радостный! Давно они так не веселились. Ну сейчас он получит!

Жертва попыталась скрыться в своей спальне, но разъяренный преследователь настиг его раньше. Жак был гораздо тоньше брата. Хрупкий, легкий его скелет хорошо подошел бы гимнасту или циркачу. Жанлен же, напротив, отличался довольно массивным телосложением. Сильные руки, широкие, истинно мужские плечи.

Фигура его, впрочем, не была лишена своеобразного изящества. Нет, он никогда не походил на медведя-увальня. Скорее на хорошо тренированного подтянутого пса, в то время как Жак — на хитрого тонколапого кота-проныру.

Жанлен поймал брата за воротник пижамы.

— Бунт на корабле! — завопил он. — Вы ответите за это, сударь!

Жак не мог ответить, смех сдавил ему горло.

Жанлен протащил брата через всю квартиру и, запихнув в ванну, принялся поливать холодным душем.

— На! Получай!

— А! — застонал, давясь смехом, Жак. — Пусти!

— Не пущу! — заорал Жанлен. Тут вдруг ему вспомнилось, что еще вчера брат говорил, что, возможно, подхватил простуду. Еще не хватало усугубить ее. Жанлен поспешно закрыл холодную воду, уже раскаиваясь в своем поступке.

Шутки шутками, а здоровье — вещь тонкая.

Жак удивленно посмотрел на него. В чем дело? — казалось, говорили его смеющиеся, радостные глаза. Что-то не так? Он стал отряхивать волосы и отжимать рукава и полы пижамы.

— Я принесу белье и полотенце, — сказал Жанлен, принимая строгий вид, а рука его уже регулировала воду, делая ее достаточно горячей.

Заговорил, заговорил внутри него старший. Ведь старшие всегда отвечают за младших. Жанлен уже упрекал себя за опрометчивость. Жак… Что Жак, какой с него спрос? Ему дай волю, он на своих пленэрах будет торчать в мороз с температурой сорок.

— Что? — не понял Жак. — Что ты…

Ну конечно, он уже и думать забыл о своей простуде. По какому такому закону младшие братья всегда оказываются живым воплощением легкомыслия? Жанлен сам ответил себе: именно потому, что старшие всегда стремятся думать за них, уберечь, предостеречь. И при этом ему и в голову не приходило, что Жаку 2 января этого года тоже исполнилось 27 лет.

Хотя, с другой стороны, природа словно не поровну поделила свои дары между братьями.

Жанлен болел редко, почти никогда. Сильный организм выдерживал любые инфекции. Жак же, напротив, цеплял все подряд и отрабатывал норму за двоих. Какими только болезнями он не переболел в детстве! Может быть, еще поэтому Жанлен, ощущая свое физическое превосходство, чувствовал себя обязанным.

Природа дала тебе больше сил, так заботься о слабом.

— Прогрейся как следует, — наставительно заметил он, выходя из ванной.

Жак не сопротивлялся. С детства он привык принимать эту странную, порой даже слишком странную заботу брата. Охотно подчинялся, не смел перечить. Да ему и в голову не приходило, что с Жанленом стоит спорить в подобных случаях. Ведь он сообразительнее, умнее. Жак всегда отдавал пальму интеллектуального первенства брату. Тот был предприимчивее, практичнее, лучше разбирался в жизни. Короче, оба абсолютно устраивали друг друга, не замечая в своих отношениях ничего абсурдного. Была и еще одна особенность. Стоило Жаку проявить заботу, о Жанлене, как тот шарахался в сторону, словно брат посягал на святое.

Так и жили. С тех самых пор, как эти порядки установились в родительском доме. Они не вызывали сомнений, к ним как-то очень быстро привыкали окружающие посторонние люди. Все правильно, иначе и быть не может.

За завтраком много шутили, много смеялись.

Теперь и самому Жанлену произошедшее не казалось трагедией. Подумаешь, испортил снимок. Ну и что. Сделает другой, но зато какая девушка! Замечательное фото. Вот бы найти ее и отдать.

— А ты сходи в полицию, — предложил Жак, разрезая по детской привычке кусок сыра на мелкие кусочки. — Говорят, у них в базе данных есть фотографии всех проживающих в городе постоянно. Паспортные фото.

— Пожалуй, — кивнул Жанлен. — Стоит — сходить. Но, мне кажется, нужна более веская причина, чтобы разыскивать человека. Причину обязательно спросят. И что я скажу: знаете, сфотографировал случайно, хочу отдать снимок. Они пошлют меня в розовый квартал крутить любовные шашни. Дурак поймет, что это лишь предлог. А на самом-то деле не предлог! Вот что будет обидно.

— А ты уверен? — Жак хитро подмигнул.

— В чем? — не понял Жанлен.

— Ну что предлог?

— Конечно, а по-твоему, у меня есть основания? Ты же знаешь мою позицию в этом вопросе. Только девушка, поразившая меня с первого взгляда, удостоится чести попытаться занять место моей супруги.

— Глупо. — Жак ухмыльнулся. — Ладно. Мне пора. Пойду, а то заказчики сегодня должны прийти за работой.

— Пока.

Дверь захлопнулась, и Жанлен вдруг почувствовал себя одиноким. Вот уж странность так странность. Раньше с ним не случалось подобного. Интроверт до глубины души, он не мог долго находиться среди людей. Даже брат через какое-то время начинал тяготить его своим присутствием. Это у них с Жаком общее. Потому-то, как только появилась возможность жить раздельно, братья разъехались, хотя жить друг без друга не могли. Жанлен стал убирать со стола, потом принялся мыть посуду. Но странное ощущение одиночества не покидало его. Пойти в ателье к Виктору? Заглянуть на работу: вдруг есть новые заказы и нужно срочно ехать куда-нибудь.

Жанлен уцепился за эту мысль. Почему-то командировка, которые он вообще недолюбливал, сегодня показалась ему чуть ли не заветным желанием.

Он оделся и вышел на улицу. Было не холодно, дул теплый ветерок. Дождь, бушевавший ночью, стих. Его рассеявшиеся в туманном воздухе струи, казалось, затекали за воротник, и хотелось съежиться, сделаться меньше.

Жанлен ускорил шаг. В «Эстелле» было много клиентов. Какая-то молодая пара забрала оформленный свадебный альбом, потом старичок заказал фото на паспорт. Виктор долго возился с ним. То ему не нравилось, как падает свет, то — как повернута голова старика. В конце концов Жанлена, который наблюдал за приготовлениями, это взбесило.

— Да ты что, фотомодель снимаешь! — вспылил он. — Человек, может, торопится, а ты ходишь вокруг как цапля.

Виктор удивленно посмотрел на него: да, за Жанленом водятся кое-какие грешки, но несдержанность — никогда. Ни разу за все время пребывания его в Амстердаме хозяин «Эстеллы» не слышал от него грубого слова, а чтоб такие сравнения…

— Снимай и все. Это же паспорт! — продолжал возмущаться Жанлен.

Виктор растерялся. Во-первых, он на работе, а приятель его отвлекает, во-вторых, это его лавочка: почему он должен слушать чьи-то советы? Нет, это решительно не похоже на того Тартавеля, которого Виктор знал еще вчера утром.

— Послушай, я работаю, — попытался он смягчить вспыльчивость Жанлена.

Тот вроде успокоился и больше не подавал;, голоса из своего угла, но Виктор чувствовал, что это не простое спокойствие. И был прав. Едва старичок скрылся, получив квитанцию заказа, как Жанлен тут же высказал недовольство:

— Да что ты с ним копался, документ же.

И это говорит фотограф, который может сутками ждать нужного освещения, который хорошо знает цену снимкам.

Виктор не стал обижаться.

— Что с тобой сегодня? С братом, что ли, поссорился? Тебя не узнать.

Жанлену вдруг стало стыдно. Лепеча какие-то извинения и оправдания, он поднялся со стула и, попрощавшись, поспешил покинуть ателье. Виктор только пожал плечами.

Жанлен уже шел на работу. Удивительно, но за одну ночь Амстердам, казалось, утратил все свои краски. Куда делась изысканность древнего города, обаяние улиц. Что стало с ними? Однообразные дома, самые обыкновенные. Или это с ним что-то не так? И правда, как-то все раздражает с утра. А почему? Беспокойство, тревога, закравшиеся в душу после того злополучного сна, все усиливались.

На работе, как и предполагалось, делать оказалось нечего. Ведь всегда звонили домой, если нуждались в его услугах. И что теперь, куда податься? Домой?

Мир пустел. Терял цвета. Блек. Сегодня это ощущалось в полной мере. Но как такое могло получиться? Нет, это не просто плохое настроение. Оно не пройдет ни завтра, ни послезавтра.

Жанлен почему-то точно знал это.

Вдруг его осенила мысль. Он беспокоится о брате. Ну конечно, этот лопух наверняка отправился на природу рисовать эскизы. По такой погоде! В его-то состоянии! Вот бестолочь! Долдонишь ему, долдонишь, а все мимо ушей. Точно поехал за город. Жанлена так обрадовало это неожиданное объяснение, что он срочно помчался домой. Надо позвонить брату, загнать его в кровать.

К его великому удивлению, Жак оказался у себя.

— Ты ведь не собираешься на пленэр? — строго спросил Жанлен.

— Какой пленер! — усмехнулся брат. — Дождь на улице, у меня все размокнет.

И верно. Не подумал о том, что невозможно рисовать под дождем.

— Ты температуру мерил? — продолжал он допрос.

Жак давно привык к подобной опеке, но такая навязчивость, причем совершенно беспричинная, поставила его в тупик.

— У меня все отлично. Ты же меня утром видел. Что могло случиться за пару часов?

Брат повысил голос:

— Я спрашиваю, мерил или нет?

Жак прямо-таки оцепенел от неожиданного натиска.

— Нет, — растерянно пробормотал он. — А зачем, я отлично себя чувствую.

Иногда, даже в куда более худшем состоянии, Жак говорил брату то же самое и тот успокаивался, зная, впрочем, что обстановка не так безоблачна, как ее хотят представить. Но сегодня с Жанленом творится нечто странное.

— Опять врешь! — возмутился он. — Сиди дома, сейчас приеду. — И он повесил трубку.

Что все это значит? Может, Жанлен сам заболел? И причем куда более серьезно? Жак улыбнулся. Портрет. Ну конечно! Бедный братец еще сам не понимает сути происходящего. Он неожиданно ощутил в себе острую потребность оберегать, защищать кого-то. Но кого? Слабого, беспомощного. Мысль о незнакомке еще не посетила его. А между тем выражение лица девушки порождало сильное желание ее защитить.

Испуганная — вот главная характеристика, а в сочетании с хрупкостью и бледностью просто сама слабость. Жанлен ощутил это, но еще не понял собственных чувств. А ведь, как известно, подобные желания ни с того ни с сего не посещают неженатого мужчину…

Жак засмеялся. Что ж, теперь главное — не сопротивляться. Иначе будет только хуже. Надо дать ему удостовериться, что все отлично, убедить его в этом. В противном случае он найдет повод навыдумывать кучу несуществующих симптомов, лишь бы отгородиться от уже появившихся в сердце первых ростков чувства. А так Жанлен придет к выводу, что ошибся, и станет искать другую причину своего состояния. Придется потерпеть. Пусть потешится, удовлетворит потребность заботиться, а там, глядишь, сообразит что к чему.

Жанлен приехал к пяти часам. Первые же его слова окончательно развеяли всякие сомнения Жака.

— Сколько раз говорить, что на пленэр нужно одеваться теплее. Мне тебя самому одевать?! На стол бухнулся пакет с лекарствами. — Почему ты до сих пор не в постели?

Жак был готов расхохотаться. Да! Сильно брата задело, если он ударился чуть ли не в материнскую заботу. Вечером скучать не придется.

Ведь эти слова могли быть обращены разве что к ребенку, а относились они к взрослому человеку, который сам успешно может исполнять роль няньки. Собственно, этим ему и предстоит заниматься в ближайшие два часа. Главное, не выдать себя. Сносить все безропотно и изображать беспомощную покорность. Тогда, может, дня через два все уляжется и Жанлен обратит свою энергию на поиски истинной причины своего состояния.

— Что ты стоишь? — возмутился он. — Иди ложись. Смотреть страшно: глаза красные, щеки ввалились. Пошел вон.

Жак зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться.

Если дело и дальше так пойдет, он за себя не отвечает. Главное — Жанлен должен уйти с чувством выполненного долга. Жак повиновался. У него был простой насморк, который еще даже толком не дал о себе знать. Слегка першило в горле. Сейчас все это будет гиперболизировано до масштабов смертельной болезни.

Так и вышло. Температура 37,2 показалась Жанлену свидетельством пневмонии, заложенный нос — следствием гайморита, а уж о горле и говорить не приходилось: кошмар, ужас, это же надо! Довести себя до такого состояния. Где, спрашивается, у человека рассудок? В довершение всего, непонятно по каким симптомам, Жанлен обнаружил у брата еще и отит. Просто уму непостижимо!

Жак сносил все обвинения героически.

— Зачем ты вчера приезжал?! — готовя очередное снадобье, рассуждал вслух Жанлен. — Я же спросил, не болен ли ты, зачем было врать?

Как будто это не могло подождать. Да я бы и сам к тебе приехал, если не терпелось!

— Да я думал… это… — виновато мямлил Жак, словно действительно вчера был при смерти.

— Это! — возмущался Жанлен. — Какое «это»?

Ты в своем уме? Я тебя отправлю в больницу.

Жак хихикал в одеяло, но, стоило брату посмотреть в его сторону, принимал смиренный и даже испуганный вид. Экзекуция длилась не менее двух часов. За это время Жанлен «запоил», «замазал», «закапал» своего пациента до полусмерти. От количества употребленных лекарств у него голова пошла кругом, стало тошнить. Хорошо лечение! Естественно, организм не выдержал такого издевательства, и довольно скоро все лишнее полезло назад. Тут уж Жанлен окончательно убедился в том, что его брат беспомощное дитя, и многозначительно заключил:

— Вот! Вот! Интоксикация организма.

— Не интоксикация, а отравление, — съязвил Жак.

Лучше бы он этого не делал! Новые диагнозы посыпались градом вперемешку с вопросами.

Что ел? Сколько? Где? А вывод поверг бы в уныние даже самых стойких бойцов: промывание желудка. Тут уж Жак взвыл. Нет. Хватит. Любое издевательство должно иметь разумные границы. Дело бы кончилось скандалом, но тут на помощь пришло воображение. Оно подсказало самый безболезненный и, главное, безобидный для обоих выход из положения. Жак закрыл глаза и притворился спящим. Разумеется, Жанлен, вернувшись с кружкой воды из кухни, не стал будить больного. Сон лучшее лекарство. Жак ликовал: спасен! Нет, мужчины, которые еще не осознали своих чувств, опасны. Их нельзя подпускать на пушечный выстрел к нормальным людям.

К счастью, Жанлен так измотался и перенервничал, что сам вырубился почти сразу. Уснул в кресле у кровати «больного». Жак устроил его поудобнее: накрыл, подложил под голову подушку. А потом позвонил одному из своих друзей-полицейских. Тот обещал помочь в поисках, если будет хорошая фотография.

Тем день и закончился. Зато утро началось бурной сценой. Жак надеялся, что на свежую голову Жак одумается, и непредусмотрительно поднялся раньше него. Жанлен пришел в ярость.

Увидев постель пустой, он сначала решил, что пациенту снова стало плохо, но потом застал его в кухне за приготовлением завтрака. Нет, ну где мозги у этого человека? Вчера еле ползал, а сегодня, чуть полегчало, опять на ногах.

— Иди ложись! — заорал Жанлен, сопроводив свое наставление увесистой оплеухой. — Кто тебе позволил вставать! Дурень! Растянешься на полу, еще голову разобьешь.

Жак нехотя поплелся к кровати. Скажите, пожалуйста, еще и недоволен! Жанлен быстро дожарил на сковороде ветчину и принес брату завтрак в кровать. Ели молча. Жак не поднимал глаз от тарелки. Худой, бледный, в чем только душа держится!

Жанлен терялся. Он не был силен в медицине, а брату за ночь стало хуже.

— Я вызываю «скорую», — заявил он решительно, снимая трубку телефона.

Глаза Жака округлились.

— Какая «скорая»! Ты что? Нечего людям голову морочить! — Он вскочил с кровати и кинулся к телефону. — Отойди. Отдай.

Жанлен, не ожидавший такого сопротивления, на минуту потерялся, в результате чего трубка оказалась в руках у Жака. Борьба, однако, продолжалась недолго. Сила взяла свое.

— Не смей звонить! — вопил Жак, пытаясь дотянуться до телефона.

— Да ляжешь ты или нет?! — орал в ответ Жанлен. — Я без тебя решу.

— Как это — без меня?!

— Да ляг ты.

В итоге оба брата в изнеможении опустились на диван. Жанлен так и не позвонил, а трубка все еще была в его руках.

— Трус, — выдохнул он, вытирая пот со лба.

— От труса слышу, — отозвался Жак, едва переводя дыхание и хищнически косясь на радиотелефон.

И снова молчание.

— Давай так. — Жанлен понял, что отправить брата в больницу не удастся, и решил лечить его сам. — Будешь пить те таблетки, которые я тебе оставлю. Понял?

Жак просиял.

— Понял.

— И лежать.

— Хорошо.

— Я буду в течение дня звонить и узнавать температуру. Если станешь врать, я тебя придушу, понял?

— Понял. — Жак улыбался. Его, кажется, устроил такой вариант. Хвала небесам, в этой дурной ослиной голове зашевелились мозги.

— А на ночь я опять приеду.

— Хорошо.

Жанлен оставил таблетки, сопроводив их кучей наставлений, и поехал домой. Чертов мальчишка, только и умеет, что возражать и упрямиться!

Улицы, промытые дождем, посвежели. Амстердам снова засверкал своим великолепием.

Старые улочки, невысокие дома, кроны деревьев, выглядывающие то там, то здесь. И все же Жанлен чувствовал, что это лишь временное облегчение. Тревога внутри не утихала. Еще бы, наградил бог братцем! Хватит, пожалуй, ума выйти на улицу. Надо поскорее проверить автоответчик, позвонить на работу и предупредить о том, чтобы пересылали сообщения по факсу Жаку на квартиру. Мало ли, срочный заказ.

Такси удалось поймать сразу. Надо наконец купить себе приличный велосипед. Дешевле и удобнее. Жанлен помнил, как в первые месяцы этот специфический амстердамский вид транспорта его забавлял, казался смешным. Но потом… Короче, у него дома уже валялось два велосипеда, а вот третий нужно ремонтировать или покупать новый.

Жанлен вышел недалеко от Ньиве Керк. Сегодня вновь светило солнце. Мелькнула мысль: а не сбегать ли за фотоаппаратом? Хороший день для съемки. Но нет. Жанлен одернул себя. Брат лежит больной, а ему, видите ли, кадры нужны.

Хорош! Молодец! Человеческий эгоизм не знает пределов. Однако тут же где-то далеко другой, чужой голос сказал: он взрослый и сам о себе позаботится. Но Жанлен только усмехнулся этому доводу здравого смысла. Позаботится, как же!

Вдруг впереди, у самой церкви, мелькнула каштановая шевелюра в мелких завитках. Стремительное движение, знакомый поворот головы! Она! Это она! Из головы Жанлена мгновенно испарились все альтруистические чувства. Она!

Неожиданно захотелось последовать за ней.

Отбивающая дробь поступь каблуков уже таяла, удаляясь в расходящиеся косяком улицы. Жанлен внезапно почувствовал какую-то неизъяснимую тяжесть в груди.

Чего же ты стоишь? — спросил кто-то. Жанлен повернул голову — Ньиве Керк улыбалась стеклами огромных окон. И он вдруг понял, что сейчас делает выбор на всю жизнь. Нет, не просто надо идти или не идти за ней. А на всю жизнь.

Навсегда! Еще одно мгновение — и незнакомка растворится в оживленных дневных улицах.

Кто-то ласково шепнул на ухо: иди. И Жанлен побежал.