Пограничник (том 2)

Глава 18. Тектонические сдвиги

С утра пораньше разбудил Лавр:

— Граф, Весёлый прибыл!

— Уже?

— Видно напугали мы его, вот ночью и мчался. А чего, дорога сухая, утрамбованная, траншею же сбоку копают…

Я, полураздетым, выскочил на двор, думая нестись к тыну, но они уже приехали. В деревню степенно заезжало наше усталое воинство. То бишь пять оставшихся десятков основного состава — три десятка я взял себе в сопровождение, остальные убиты или ранены.

— Граф, что ж ты нас не подождал? — укоризненная мина Весёлого, подъехавшего прямо ко мне. — Мы спешили, всю ночь шли. А вы… Без нас… Эх! — разочарованно махнул рукой.

Ну да, трупы ещё не убрали за тыном. Да и коней крестьяне просто физически не могли всех привезти и разделать, даже если всю ночь трудились, а они похоже всю ночь и трудились.

— Тит, давай укладывай людей, пусть часа четыре поспят, а мы пока с сеньорами пленными поговорим, — приказал я. — Потом поедете супостатов ловить, успеете нагеройствовать. А что было — то было, они нас переиграли, не думай, что мы лопухи и специально боя искали.

Астрид спала отдельно, в доме зятя старосты. Я как бы и не хотел её (кому вру, конечно хотел, но буду избавляться от этой зависимости), и перед людьми такие вещи не стоит светить, так что лучше в отдельном доме. На часах у двери стоял отрок её дружины, но меня пропустил без стука и доклада, хотя сеньора оказалась… Не одета.

— Не прячься, чего я там не видел? — скривился я, глядя, как она натягивает на голую грудь одеяло. — Чего нагишом спишь? Ночью с кем-то кувыркалась?

— Хам. — Откинула одеяла, поднялась. Призывно вытянулась — я аж чуть не взвыл. Сучка рыжая! — Я ж сказала, работаю по вопросу наследника. Пора. Созрела.

— С людьми хоть? — Я усмехнулся, боясь даже думать, с кем она могла. Только бы не с крестьянами. Хотя и с дружинниками мужа, рядовыми, не эльфом — не лучше вариант, скорее наоборот.

— По-разному. — Жест «так-сяк». — Но теперь, когда ты за бесплодие ввалил… — Замерла, задумалась. Пауза. — Думаю, ты полностью прав. С эльфами не буду.

— ЭльфОМ, — поправил я.

— ЭльфАМИ. — Она хлопнула себя по лбу. — Ах да, я забыла. К нам приехали эльфы. В замок. Через день после святош. Поставила их лагерем за пределами замка, ждать тебя. Какой-то ножик тебе привезли, я не стала вникать, они согласились подождать несколько дней.

— Blya-a-a-a! — Сказать что я охренел — ничего не сказать. Встал и зашагал по избе — вот это поворот! Даже голое тело женщины-мечты перестало возбуждать.

— Но с ними я ни-ни, не думай! — испуганно выкатила она глаза. — Это не изгнанники, это какие-то особые подразделения из Леса. Говорят, ты их приглашал на войну, они пришли, но тут я не в курсе, сам разбирайся. Кстати, почему ничего об этом не рассказал? Это же важно, Ричи!

Я повторил матерный эпитет, выразившись сильно жёстче.

— И ты молчала? У нас в замке уже несколько дней гостят эльфы, и ты говоришь только сейчас?

— А когда б что сказала? Тебя вообще-то убить пытались! — Она картинно вспыхнула. — Святоши орденские. По приказу епископа. За то, что ты сам подставился — не трепал бы языком, что жил в другом мире, и всё было бы неплохо. Эх!.. — Разочарованный вздох. — А эльфы — что эльфы? Подождут. Столетия в своём Лесу ждали, а тут пара дней каких-то.

— И что они? Ну, эльфы? — Я проматерился и начал помогать ей со шнуровкой. Погарцевала в доспехах и хватит, женщина должна быть женщиной. Особенно потомственная виконтесса и будущая графиня. — Есть там одна такая… — Как же описать ей Натариниэль. — …Ну, такая эльфа… — Я сбивчиво принялся описывать Наташины черты лица.

— Не знаю, вроде нет такой, — покачала она головой. — Женщины есть, две, и двенадцать мужчин. Все на одно лицо, лишь немного отличаются. Главный у них — суровый тип, смотришь на него и жутко становится. Сказали, разговаривать будут только с тобой, что в общем и правильно — я не знаю ваших договорённостей. Так что с ними — ни-ни, не переживай, братик. — Нежно прикоснулась моей руки. — Рожу нормального наследника. Без ушек.

— Сумасшедшая. — Я не выдержал, притянул её к себе и долго-долго целовал. Но, впрочем, после отпустил, и мы вместе пошли вершить великие дела.

В замок приехали ближе к вечеру. Тит с парнями и Вилли остались, после нашего отъезда начали объезд окрестных замку земель в поисках вражеских диверсантов. Орлы из ордена продолжали колоться, причём в основном братья; вояки-полубратья хранили гордое молчание. Одоакр и Амвросий много не договаривали, но и не запирались, в молчанку играть не хотели. Судя по срокам, они не связаны с моим письмом епископу насчёт диоцеза, освящения города и хамства по поводу десятины, выехали раньше. Просто ехали медленно, так как думали перехватить меня уже после военной кампании, через месяцок. В Овьедо никто не думал, что я ломанусь гнобить наёмников, посланных на помощь Феррейросу, а если читать между строк — на помощь мне самому. Ими вообще-то король Карлос усилил мою армию, в качестве компенсации за моральные издержки из-за гонора своего вассала, города Феррейроса. Я просто не понял намёков, неправильный я граф. Это меняло дело, ибо получается, что епископ не хотел меня брать в суровый оборот и на самом деле просто ОЧЕНЬ хотел поговорить. Но идиоты-исполнители довели приказ до абсурда. В этом ключе произошедшее более походило на несчастный случай, а никак не на целенаправленную войну со мной, однако и обольщаться не стоит заминать «несчастный случай» и недопонимание такая структура, как церковь, после моих писем вряд ли захочет. А значит и тут придётся бить на упреждение.

От этих мыслей хотелось выть, ибо у меня и так дохренища врагов. Я банально не справлюсь со всеми! Нельзя есть слона целиком, нужно резать по кусочку, а на меня, так получается, падает именно что целиковая туша. Если б не вундервафля с легионом, я бы честно взял оставшееся в сокровищнице золото в охапку и сдристнул бы в Дикие Земли, по которым путешествует Мастер, наставник моего главного информационного рупора по имени Сильвестр. Ибо ну не может нормальный местный феодал справиться против такого количества недругов с оружием и группой одетых в стильные металлические костюмы лиц крепкой наружности.

Я — смогу. Правда, только ближе к весне. Отобью любую нападку любого феодала, включая короля… Правда разовую. Ибо за меня будут социальные реформы, и вооружённые СВОБОДНЫЕ крестьяне устроят любой местной армии на моей земле в тылу ад. Что потом — не знаю, я сам Катюше рассказывал про Монсегюр, как катком ровняли экономику целой провинции со всем населением, и меня сомнут если играть вдолгую. Но теперь, когда против меня впишется ещё и церковь… В натуре хоть вешайся!

До замка было недалеко, выехали после обеда, шагом. Пленные, со связанными запястьями, бежали сзади, привязанные к лошадям. Жалеть их не собирался — пробежка полезна для здоровья. По прибытии в замок передал их Клавдию, выехавшему встречать нас с бароном Кастильяной, свитой из магистратов и мастеров и воинами, копий в двадцать. Наобнимавшись с близкими и родными лицами, дал чёткие ЦУ, как содержать и что спрашивать. Подробнее расскажу позже, как разделаюсь с внеочередными делами.

— Ну, граф, ты даёшь! — только и смог выдавить он, рассматривая порванные и вымазанные в грязи и пыли орденские накидки на злых усталых лицах пленных.

Встречу с родственником описывать не буду — нормально встретились. Заметил, что между ним и Астрид появилась какая-то теплота, какой раньше не было. Наверное, целебный «хеликоптер» виноват, совместный секс сближает. Чёрт с ними, разберутся.

Затем была встреча с подъехавшими прямо к воротам нам навстречу представителями Леса.

Что по ним сказать? Эльфы — и эльфы. Наташа была одна, не с кем сравнивать; этих же было много… Но все — будто чуть изменённая копия Наташи. Схожие черты лица, сухощавость, вытянутость овалов лиц. Даже фигуры все почти одинаковы. Даже роста все схожего. На всех — военная форма, и не смейтесь, это был хаки. Да-да, как у нас, абстракционистские разводы зелёного и жёлтого. Накидки с капюшонами — самое то в лесу прятаться. Под ними — доспехи из кожи, лишь кое-где усиленными нашитыми пластинами. Волосы у всех длинные, как во всех книжках про эльфов, светло-пшеничные, как на подбор. Лица аристократические, вытянутые. Взгляд — надменный. Кожа неестественной белизны, и это, видно, их видовая особенность — у Наташи была точно такая. Вампиры, блин а не эльфы!

Ах да, Наташи среди них не было. Жаль.

Первым подъехал тот, что выглядел солиднее остальных, представительнее, и навскидку я ему бы лет больше дал, чем остальным.

— Граф Рикардо сто семнадцатый граф Пуэбло? — вежливо, я бы даже сказал «церемониально» спросил он.

— К вашим услугам. — Я также склонил голову. — Чем обязан?

— Меня зовут Аронионарон сын Эдарионаторонатана. — Непривычному уху (мне) имена звучали как песни на иностранном — вроде классно, под мелодию рифмуется, но смысла ни хрена не понимаешь. «Аролалала, сын Эдарилалалалала». Эльф же продолжал:

— Я — вспомогательный командир малого отряда Левого Полка Горностаев По Эту Сторону Реки. — Поклон. — Мы прибыли по твоему приглашению, переданному Натанириэль дочери Эломорионана.

— Рад встрече… Прости, если с первого раза не смогу выговорить твоего имени правильно, я ведь короткоухий… — оговорился я. — Рад встрече, Аронионарон.

Улыбка — с именем справился. Алилуйя, ай да я!

— Я не понимаю в ваших воинских званиях и названиях, — снова оговорился, чтобы потом не попасть впросак. — Просто скажи, насколько велико твоё положение в иерархии армии Леса?

На самом деле кое-что Наташа рассказала. Но очень мало — истинная диверсантка дальнего радиуса, говорила предельно мало, больше спрашивала.

Довольная покровительственная улыбка.

— По вашей классификации я — десятник егерей личной сотни человека уровня герцога.

«Личная сотня» это ближняя дружина. «Уровень герцога» — крупный военачальник. Личная стража человека второго уровня после короля. Не рядовой строевик. Типа спецназ, получается?

— Разведка или диверсанты? — Я снова уточнил.

Тень на лице. Но, видимо, Наташа рассказала всё-всё о наших с нею «трещаниях за жизнь», он знал, с кем будет иметь дело. А потому, не торгуясь, ответил:

— Разведка. Диверсанты — рыси. Но ты знаешь это, граф Пуэбло. — Вежливый поклон с намёком, чтобы при всех не выпендривался, а вокруг нас наблюдало за действом больше сотни народу.

Эльфы в королевстве! Впервые за долгие столетия! Проехали через кучу людских земель (наше королевство с Лесом напрямую не граничит) и встали лагерем у замка возмутителя спокойствия последнего года. Нас обступила вся свита Кастильяны, выехавшая навстречу, все мои, со стен смотрело всё воинство, что было в замке, а издалека создавало массовку и всё пешее население замка, которое могло откосить от работы. И ручаюсь, количество шпионов на душу населения сейчас зашкаливало все мыслимые пределы.

— Я знаю только про рысей, воин Леса, — оговорился я. — Натанириэль была очень осторожна в своих рассказах о своём доме.

— Это мудро для дочери своего народа. — Ароникакеготам вздохнул, показывая этим, что «о погоде» достаточно, и вытащил из седельной сумки нож. Тот самый, который я отдал при расставании Наташе.

— Рикардо сто семнадцатый граф Пуэбло. Лес принимает твоё предложение совместной войны против наших и ваших давних врагов. И возвращает твоё приглашение с надеждой, что между твоим народом и нашим народом возникнет взаимопонимание. — Пауза. Я же отметил «твоим народом». Имеется в виду только моё владение, отнюдь не королевство. Я в их глазах достоин общения и договороспособен, но только я. На остальных им плевать. Разумно. — На сегодня никто из короткоухих не приглашал нас на совместную войну, — добавил он и я обалдел ещё больше.

О как! Но ведь… Это же напрашивалось — заключить союз с врагом своего врага?

Люди, «десантировавшись» в местных кущах, были центрами силы этого мира поначалу проигнорированы. Эльфам лесостепи первых людей были не интересны, сынов Леса мало, рождаемость низкая, территории проживания лесного народа ограничены, и они не сочли нужным отправлять куда-то военные отряды с мутными перспективами и ещё более мутной необходимостью. Живут себе пришельцы — и пусть живут. Не мешают же. Орки тоже мало интересовались лесостепью — они кочевали южнее, в более плодородной степной зоне. А затем стало поздно — люди множились как кролики, их становилось больше с такой скоростью, что это не могло не стать проблемой.

Люди не сидели на месте, а двигались. А земель, полных ресурсами, было завались. Очень быстро они вышли на залежи железа и каменного угля в горах. А ещё — меди, свинца, олова и камня для строительства крепостей. Люди обрели силу, и когда аборигены это поняли, ввалили люлей вначале спохватившимся эльфам, а после пошли на юг, расширять земли за счёт орков(ибо при всём эльфы реально не угрожали молодой цивилизации людской саранчи, у них нет сил на экспансию, а жить в лесах люди не любили — им плодородные чернозёмы подавай). Длинноухие, получив под дых, закрылись в своём лесу и не отсвечивали, впрочем, жестоко наказывая за любые попытки пойти на них войной, а таких попыток было много. В отличие от орков, с которыми началась борьба на выживание — или они нас, или нет.

Но не предложить эльфам совместно воевать с зеленокожими чудовищами?

Или всё дело в том, кому и как предлагать? Если с вежеством, уважением, и говорить как с равными, без желания «поиметь» за пазухой, то и всё получится?

Чёрт знает. Но то, что я — первый, на чьё предложение они откликнулись за многие столетия, похоже на правду.

— Я понимаю, что у наших народов в прошлом много всего, — решил я вскрыть карты. — Но прошлое нужно оставлять прошлому. А в будущем не вижу причин для нашей вражды друг с другом. У вас своя, очень высокоразвитая цивилизация с уникальными технологиями, у нас — своя, со всеми её достоинствами и недостатками. Вы не мешаете нам, и я не вижу необходимости мешать вам. Орки же — наш общий враг. И совместная война против общего врага может породить добрососедские отношения, коих нашим народам так не хватало. — Теперь церемониально поклонился я.

Судя по вспыхнувшему огню в глазах старшего длинноухого, имели они нас, людишек. В гробу видали со всем нашим добрососедством. Вот уж фашиствующие уроды! Но, видимо, в Лесу смирились с нами, как с постоянной экзистенциальной угрозой и реально хотят если не дружбы, то хотя бы понимания, для этого решили начать контактировать. Хотя бы не со всеми людьми, а с отдельными представителями вроде меня. Уже немало. И надо не испортить этот уровень отношений — на меня сейчас смотрят все людские земли, все королевства, бурги и республики этого мира. Неудача аукнется всем. А потому буду с ними предельно искренен, иначе почувствуют фальшь и всё насмарку. Сколько столетий эльфы потом не будут хотеть с нами общаться?

Я подошёл к перцу, взял протягиваемый им нож. Поднял над головой, внимательно посмотрел на лезвие и склонил голову, как сделала при расставании Натанириэль.

— Я принимаю вашу помощь и надеюсь на удачную совместную охоту. — Убрал нож за пояс. — Арони… — сбился.

— Аронионарон, — подсказал главный эльф.

— Аронионарон, приглашаю вас в свой замок. Разделить со мной кров.

— Благодарю, граф, но лучше мы подождём тебя в выделенном нам лагере на лоне матери Природы. Нам так привычнее. Камень давит.

— Как хотите. — Моё дело пригласить. — Я планирую пробыть в замке два дня, после чего еду на запад, основать порт на реке, по которому в дальнейшем моё графство будет получать военную помощь, а оттуда на юг — собственно воевать со степняками. Приглашаю вас с собой в путешествие, хоть этот крюк и займёт немного времени.

Ага, неча им без моего пригляда по графству шариться. Особенно в наводнённом войсками Лимесе. Там горячих голов хватает, пусть лучше со мной едут.

— Крюк не будет большим, если позволишь моему народу помочь вам с лошадьми. — Эльф расплылся в надменной победной улыбке — их технологии круче наших. — Магия смерти, ты знаком с нею. Она лечит и даёт силы. Мы можем помочь твоему войску, если оно не будет большим, доехать до реки за три дня. Прости, но я умею слушать и знаю, что те, кого вы называете степняками, готовят очень большой и опустошительный набег, а тебе нужно заручиться поддержкой своего Владыки.

Владыка — это титул короля Леса. У нас Владыка — король Карлос.

— Да, мне нужна поддержка, — не стал отрицать. — Жизнь не закончится этим набегом, нужно будет жить и завтра. И без некоторых вещей эта жизнь будет скучна, сера и уныла. Я с удовольствием приму вашу помощь в путешествии, Арони….

— Аронионарон.

— Аронионарон.

Три дня. ТРИ!!! Мать его ДНЯ!!! На дорогу, которая занимает минимум неделю! Охренеть, вот это у них магия!

А магия, как сказал старик Азимов, это технологии, которые отличаются от понимаемых тобой на порядок. Я не верю в магию, я просто плохо знаю реальную физику.

Коняшек, скорее всего, придётся оставить там, отъедаться. Наташа рассказывала, всё имеет цену. Если после воздействия животина не пала, она должна с неделю-две отдыхать и отъедаться. «Но зато воин успеет доставить донесение».

Баня, то бишь терма. Помыться с дороги — больше двух недель на войне. Удавалось нагреть воды и сполоснуться один раз в лагере виа (привилегия военкома), второй — в дороге, в деревне, мимо которой ехали. Но это всё не то. Потом отлежаться с часик, и на ужин. Как раз темнеть начало. Астрид зашла, пригласила. Ей не по себе, и, в общем, всем в замке не по себе. Ладно, пора брать себя в руки и начинать мыслить трезво. А потому попросил организовать после ужина магистратов. И мастеров. Кстати почему она, а не Илона распоряжается в замке?

Ужинали спокойно, без эмоций. Из гостей стола, кроме семьи, присутствовали Вермуннд с Вольдемаром, Прокопий и Клавдий. Падре уехал в Овьедо, сразу после моего отбытия на войну (и я боялся, что больше его не увижу), остальные магистраты стеснялись. Ладно, пусть их. Рассказывал о ратных подвигах, о том, как кто из баронов себя проявил, о военных планах на будущее.

— Как там наш, этот, парнишка… — Напряг память. — Ну, кому поручено камнемёты разработать? Справляется?

— Андроник что ли? — нахмурил брови Вермунд.

— Вот, точно! Он! — Помнил, что имя греческое, но, блин, местным на слух это ни о чём. Не понимают они где греческое, где латинское, где ещё какое, у них нет народов и наций, а старые из памяти со временем ушли.

— Как не справиться? — Консул, ответственный за всё, что касается войска и оружия, расплылся в улыбке. — Девять досок исписали расчётами, стервецы. Лунарии на исследования лопатами у меня гребут, благо Астрид подписывает. Третью сиракузку уже мастерят. Шагов на семьсот, наверное запуляют каменюку. А новую машину обещают, на ней и тысяча будет. Так что, наверное, сможем, Рикардо, к зиме осадной парк собрать. Только вот толку-то, если ты сам говоришь, что главным бойцом против купчишек будет голод? Сиракузка, да и любой камнемёт, может в городе шороху навести, попугать, но и только. Стену же никакая сиракузка не пробьёт. А те стены, что там, в Феррейросе… — Тяжелый вздох, друг отца озадаченно покачал головой. — Там вообще всё бесполезно. Разве насыпь насыпать и по насыпи на штурм — они-то толстые укрепления сделали, да вот невысокие больно. Но на это королевская армия нужна, мы не потянем.

— Почему «сиракузка» — уцепился я за незнакомое слово. Что пропустил?

— Рикардо, так ведь эта машина нарисована на гербе нашего института, — ответила мне Астрид. — Который имени Архимеда из Сиракуз. Ты рассказывал много про него. Про воду, рычаги, насосы. Значит, он и её изобрёл, в этом городе? Правда же? А значит «сиракузка», так и назвали.

Ё-моё! А звучит-то логично.

Ладно, где-то было «требюше», у нас «сиракузка» — нормальный заход. Могло и хуже название всплыть.

— Верно, молодцы! Просто на слух непривычно, — признался я. — Так ведь, Вермунд, голод ещё не всё. Надо чтобы люди не просто голодали. Нужно, чтобы боялись. Страх и безысходность, когда работают вместе, гораздо круче, чем если по отдельности. Да, лишения, но у них в городе будет много хлеба — на последние деньги этой осенью запасут всё, что можно, сколько в амбары влезет. И ещё немного сверху. Но надо чтобы каждый божий день, каждую божью ночь, просыпаясь или засыпая, они знали, что смертны, что им может прилететь, в прямом смысле слова. Каменюкой в дом. И не важно, магазин у тебя, лавка, казарма, церковь или здание магистрата — каменюки будут падать повсюду. И не столько убивать нерасторопных и невезучих, сколько вгонять их везучих сограждан в унылую тоску.

Войско, в котором лишения, но которое стойко верит в свои силы и в свою мощь, очень сложно победить. Нет хлеба? Урежем пайку, крыс съедим. Но победа всё равно будет за нами, ибо мы — это мы! — патетически воскликнул я, вспоминая блокаду Ленинграда или героическую осаду Смоленска поляками. — Войско же, в котором бойцы пали духом, сдастся, даже имея провиант и воду, и нормальные условия. Ибо моральный настрой — вот наше всё.

— Брат, такое чувство, что ты только и делал последние двадцать лет, что возглавлял войска, причём не менее королевской гвардии, — улыбнулась Астрид. — Столько всего знаешь и понимаешь!

— Имеющий уши да услышит! — пафосно произнёс я. — А имеющий мозги — да поймёт, что услышали уши. Только и всего, Рыжик.

— Рикардо, можно тебя попросить? — нахмурил брови Вольдемар. — Я пытаюсь давать в академии материал, что надиктовал ты, по твоим записям. Но я — не ты, так ловко рассказать не могу. Да просто потому, что не знаю столько, сколько знаешь ты! — Честное заявление. Этого момента я боялся и не склонен переоценивать талант моих первых инструкторов. — Задержись ещё на денёк, тем более, если эльфы тебе помогут, прочти несколько уж очень нужных лекций. По тактике построения, тишины, приказов и как палки держать мы сможем, осилим. Но по стратегии… — Вздох. — Рикардо, войны воюются рыцарской конницей. Нет у меня специалистов, которые могут про пехоту рассказать. А ещё то, что сейчас говоришь нам — расскажи и им тоже. Ты умеешь рассказывать, я не смогу так.

Я пожал плечами, чувствуя, что да, придётся задержаться. Это важно. Педагогика вообще САМАЯ важная наука. У нас этого не поняли, и просрали целое поколение. Как в собственной стране, так и в окрестных. Что я понимаю значение пропаганды — отлично, но и педогогику нельзя отпускать на волю.

— Да, Ричи, мальчик, и давай-ка ты сегодня ночью не по девкам, а к нам, примем-таки, наконец, новый устав? — А это Вермунд решил ковать пока горячо. — А то без устава ни туда, ни сюда — ничего не можем сделать.

— Рикардо, устав для всех. — А это мой зятёк. Тоже, видно, решивший ковать. — Для замка он тоже нужен. Чтобы не общепринятые правила, что «всем известны». А чтобы одни для всех. И чтобы я десятников мог за ноги подвесить, если спуску подчинённым дадут!

Это он образно так, шутит, насчёт повесить. Но сам процесс серьёзный, мои таки поняли, что такое устав, обмозговали и решили, что «как мы блин без него раньше жили?» В рыцарском войске такое внедрить сразу не получится, там гонор и понты у каждого бойца, да и схема формирования войска к жёсткой дисциплине не располагает. Но там, где воин получает за службу жалование — там ты и спросить с него можешь.

— Она всё равно в отъезде… — хитро расплылась в улыбке Астрид. То есть сама, чертовка, ночью не придёт. Жаль, но, наверное, это к лучшему.

— Она с охраной! Десяток с нею. — А это оправдывающимся тоном — Клавдий. — Я занялся этим вопросом, граф, без присмотра сеньориту не оставляем ни на минуту. Но она всё ещё лекарка, и всё ещё должна объезжать вверенные деревни, плевать, что я б её в замке запер бы, если мог, своей волей.

— Не надо запирать, это контрпродуктивно, — выдавил из себя вздох сожаления. — А вот насчёт медслужбы с нею поговорим. Чтоб не разрываться — других учить надо. Правда, одной Анабель тут будет мало, надо поискать специалистов из других городов и регионов.

Больше ничего такого за столом не обсуждали. Идея с военно-медицинской академией и минздравом ещё слишком сыра для обсуждения, пока сам переварю и обмозгую.

— Итак, сеньоры, — начал я вступительную часть, глядя на собравшихся в воём кабинете, — все вы уже знаете, моя сестра всем всё в лицах рассказала, а потому буду краток. У нас проблемы.

Тишина. Весь магистрат графства, собравшийся, наверное, в полном составе впервые, лицезрел столешницу. Как и четверо мастеров, самых доверенных, троих из которых я только что посвятил в рыцари.

— Если совсем коротко и без подробностей, — продолжил я, — то сейчас мы находимся в некой точке невозврата. Если прямо сейчас отступим — то выживем. И лично вы и дальше будете жить, а, возможно, даже процветать. Я сейчас говорю не про себя — лично меня никто не простит, никогда, и врагов и кроме церкви у меня достаточно. Я просто хватаю золото из сокровищницы и исчезаю от слово «совсем». Рикардо Пуэбло в этом мире больше не будет. А под каким именем появлюсь в Диких Землях, и каких именно землях — этого вам не скажу. Я исчезну, король пришлёт вам нового графа и ваша, подчёркиваю, именно ваша жизнь продолжится. Все беды спишут только на меня. И если честно признаться, я готов к этому, сеньоры. Ибо не вижу смысла воевать и менять мир через силу, заставляя других делать что-либо, что они не хотят. Нет смысла пытаться вращать землю без точки опоры, — посмотрел я на мастеров, и те понимающе кивнули. — Потому мне на самом деле будет проще свалить отсюда. Но, подчеркну, всё зависит от вас. Если вы готовы, если хотите бодаться — я буду рвать жилы, пока не вытащу графство из дерьма.

— Решение за нами. — А это подытожил Вольдемар.

— Да, наставник. Это если коротко.

Теперь чуть подробнее. У нас сейчас состоится набег. Пока набег — никто не позарится тронуть Пуэбло. Мудаков вроде Авиллы не беру в расчёт, каждый из вас знает, что он нападёт именно во время священного перемирия. Но церковь затаится. А вот что будет потом… — Я помолчал, качая головой. — Потом будет переписка, где я объясню епископу что произошло и свою позицию, а после того, как он «не поймёт и не простит», нам придётся действовать. И действовать жёстко, работая на опережение. В частности, я планирую напасть на монастырь святой Варвары.

— Это женский монастырь! — выкатил глаза Клавдий. — Граф, ты представляешь народное возмущение, что будет после такого нападения?

— Клавдий, ты представляешь, сколько там серебра и золота? — парировал я. — Этот монастырь что-то вроде временного хранилища казны Южной Епархии. И именно что женский — его защищает ореол. Его боятся трогать. К тому же монахини нам даром не нужны — их не трогаем. Нужно всего лишь перебить охрану из орденцев и забрать добро, какое там плохо лежит, а я точно знаю, оно лежит там плохо.

Улыбки на всех лицах. Средневековье-с.

— После же, если епископ Лука будет настаивать на противостоянии, напасть на монастырь… Святого Луки. Символичненько, да?

Снова довольные понимающие улыбки.

— И да, сеньоры, главное. Срать я хотел на золотые кубки и серебряные подносы в монастырях. Главная цель рейдов — мы уведём оттуда монастырских крестьян. ВСЕХ монастырских крестьян. И предъявим, что негоже монахам, избравшим путь отречения от мира, кормиться за счёт мирян и их эксплуатации. Или отречение — и живите сами, ешьте то, что вспахали и засеяли, или уже примите статус благородных и владейте землёй как королевские феодалы, платя все полагающиеся налоги. А то слишком хорошо устроились.

— Это слишком… Круто, — выразил мысль Вермунд. Хотел сказать «революционно», но такое слово отсутствовало в его лексиконе.

— Никто тебя не поймёт, — поддержал Клавдий.

— А может как раз наоборот, поймут все? — парировал я. — Просто я задам вслух вопрос, который пока никто не найдёт в себе смелость задать?

— На это и расчёт, да? — улыбнулась хитрая ментовская морда. — Ты запустишь в обществе диалог. Задашь вопрос, и люди начнут спорить о правомочности церкви владения крепостными, аки миряне. И первыми в твою поддержку в рост встанут все крупные владетели — многим не платящие налоги и подати монастыри как кость в горле. И тебя активно трогать не будут… Какое-то время. Пока ты не доведёшь до ума легион и гильдейское оружие.

— Угу. — Я расплылся в хищной улыбке. — Сеньоры, у меня есть план на первый раунд войны с церковью. Я готов к ней. Включая то, что мы проговорили без Олафа, по записи актов гражданского состояния — Олаф, позже отдельно обсудим. А в конце будет создание нашей собственной епархии, не зависимой от Овьедо и Альмерии. Свой епископ лучше, чем чужой. Но ещё раз повторюсь, всё это имеет смысл, только если каждый из вас сейчас встанет и скажет свою позицию. Кто хочет «подписаться» под всё это — встаёт и говорит, что он в команде. Кто хочет жить, а вы понимаете, что тех, кто останется, в случае поражения в живых не оставят, может встать и уйти. Я не неволю. Если вы уйдете все — то наоборот, вы останетесь управлять графством до прибытия наместника от короля, а я тихо свалю в неизвестном направлении. Решение за вами, сеньоры. Кто первый?

— Граф, это… — Голос подал молчавший всё время Олаф. Он с помощниками впахивает в поте лица, организовывая на местах процесс освобождения крестьян. Сейчас приехал в замок по моему требованию. Я хотел совсем об ином с ним поговорить, в ином ключе, но, видимо, судьба. — Граф, это… А новый наместник, приехав, отменит твои решения об освобождении?

Над столом повисла тишина. С этой стороны вопрос пока никто не рассматривал. Как бы я в своём праве. Но новый граф…

— Не знаю, — честно сказал я, качая головой.

— Ежели он попытается… А что-то говорит мне, что попытается, то народ, сеньор граф, за вилы возьмётся, — констатировал Олаф. — И будет кровь. Большая кровь.

— Крестьяне в Овьедо в худшем положении, чем у нас. — А это дал точную чёткую характеристику Вольдемар. Скупую и лаконичную, но капец верную, как и положено наёмному убийце, анализирующему много факторов для планирования успешной операции. — Восстание вспыхнет и там. А в Мериде… — Пауза. — В Мериде всё ещё хуже. Там из народа все соки выжимают. Кровь будет ОЧЕНЬ большая.

— И я, граф, того… — продолжил Олаф. — Я останусь со своим народом. Потому, что нельзя так, как они. Надо как ты. Чтобы, понимаешь, народ людьми себя чувствовал. Мы — люди!

О как чела торкнуло на почве освобождения. Удачно я его нашёл. Сформулировать мысли внятно мужику сложно, парень из деревни, в зрелом возрасте — воин, красноречие не про него, но поездив и поспособствовав реформе, убедился, что это — правильно. А такие за убеждения до конца стоят, каков бы конец ни был.

— Я, сыновья, кореша мои боевые — мы останемся, — продолжил он. — И будем действовать, как тот китаец велел. Нападать на обозы, резать спящих, травить колодцы. Ты уйти можешь, а нам бежать больше некуда, граф. Пуэбло и так край мира, дальше Пуэбло дороги нет.

— Олаф, церковь! — осадил я. — Против вас будут играть епископы. А значит все падре графства сдриснут отсюда. Вы хотите остаться без религии? Закрытые храмы, ни отпеть, ни покрестить, ни обвенчать?

— Граф, может оно и без религии, — парировал мой Мартин Лютер Кинг. — Но только не без бога. Бог он внутри нас, он всегда с нами, — похлопал себя по груди. А я почувствовал тлетворное влияние одного попаданца.

— Так что я остаюсь, граф, — уверенно заявил народный трибун. — Остаюсь и буду сражаться. Хоть с самим чёртом, если понадобится.

— С чёртом как раз драться легко, он в душе каждого из нас. — Я иронично усмехнулся. — А вот люди — куда большая проблема. Значит, остаёшься?

— Да, остаюсь. И это… Кореша мои, и все новенькие из магистрата кого недавно взяли, мы все — это наша общая позиция. За всех ответ держу.

— Понятно. — Облегчённо выдохнул — процесс пошёл, и сразу в гору — первый же человек оказался человеком, а не трусом. — Кто ещё выскажется?

— Рикардо, можно я? — поднял руку мастер Соломон. — Рикардо, но получается, новый владетель… И вся наша гильдия, что будет с нею?

Второй насущный вопрос, и снова тишина.

— Кому нужны наши поделки, наши печи? — продолжил мастер. При этих словах Дорофей невесело уткнулся в столешницу. — Мы посчитали, мы сможем четверть королевства железом обеспечить. Куда более высокого качества. А значит против нас выступят все гильдии по эту сторону Рио-Гранде! Ты хочешь бежать, но ведь это нам с мастерами нужно всё бросать и в Дикие Земли — прятаться.

— Граф, я не хочу бежать! — А это Дорофей. Жалобно так, что понятно — он рыцарь только по названию, родом-то из крепостных. — И это… Меня первого грохнут, да? Раз это я древние секреты разгадал?

Я улыбнулся. Невесело, понимающе. Сами всё поняли. Прогресс для местных — зло, он рушит уклады, сложившиеся веками. Лишает людей прибылей, которые были заложены за ними задолго до их рождения. У нас было то же самое — на пути прогресса вставала вся «техническая общественность» своего времени и не пускала его, ложась костьми. Удавалось брать что-то из усовершенствований, но по мелочи, эти мелочи внедрялись неспешно, оказывая влияние, но не так, чтобы р-раз, и миллионы без работы! А когда медленно, почти не заметно, тогда можно. Но мы совершили революцию, и теперь без собственных штыков эта революция обречена. Последняя известная мне техническая революция породила движение луддитов, и это был уже девятнадцатый век, когда мир был готов к прогрессу, когда уже не было всемогущих гильдий и старого патриархального менталитета. Но и тогда торкнуло знатно. А у нас луддизмом не ограничится, отнюдь. Нас будут именно что давить, как крестоносцы окситанцев. Конечно, даже если нас сметут, мы всё равно на века, наверное, ускорили местный прогресс. Эти печи уничтожат, но слишком многие узнали, что «так можно», и будут пытаться внедрить в своих улусах. И у кого-то что-то да получится.

…Но нас там уже не будет.

— Я за то, чтобы остаться. — А это дрожащим голосом сказал Тихон. — Граф, я оружейник. Мой отец — оружейник. И дед. И прадед. И я хороший оружейник… Был! Пока не появился ты и не сказал, что нужно изобрести арбалет по стоимости меньше лунария. — Он помолчал, собираясь с духом говорить дальше, и его никто не перебивал — понимали, как сложно человеку. — С тех пор я только и делаю, что считаю. Считаю, считаю и ещё раз считаю! — повысил он голос, а наш Прокопий при этом понимающе улыбнулся, вот уж кто счётом занимается — так занимается. — Но вот оружие у меня… У нас, — поправился Тихон, оглядев напарников по гильдии, — выходит в сто раз лучше, чем делали мой дед, отец и я сам. В сто раз! Если не больше. Дешевле. Быстрее. Качественнее. Я… Я не знал, что так можно! ИМ этого всего не надо. Они всё порушат. А я не смогу больше стоять у горна или у наковальни и долбать каждую железяку, отдельную, для каждого изделия. Это… Мало. Давай всё же останемся и попробуем построить такую империю, где наше железо будет нужно людям? Ты правильно говоришь, если люди не хотят драться — нет смысла их поднимать. Но если захотят — давай останемся? — Его глаза загорелись огнём решимости.

Сумбурненько, почти как Олаф, но и Тихон интуитивно понял, что к чему. Вкусил наркотика «как можно», и «как было» его уже не устроит.

— Граф, ты видел тех ребят, что приехали к нам со всего королевства? — а это хитро улыбнулся еврейская морда мастер Соломон сын Моисея. И я сейчас в хорошем смысле, уважаю умных и хитрых людей, если они сражаются на твоей стороне. — У них глаза горят. Не потому, что у них есть шанс стать мастерами, о нет! — картинно вздохнул глава нашей гильдии, и рассылавший в своё время по королевству письма, приглашая к нам «вечных подмастерьев» со всей страны. — Мастерство это хорошо. Но они жаждут ДЕЛАТЬ. Познавать новое, учиться, создавать интересные вещи. Тихон жаловался, что нужно много считать — так они все готовы считать! Они готовы двигаться вперёд. А без тебя нас разгонят по домам, и все вернутся к жалкому прозябанию. Я таки уже немолод, своё пожил. И дети у меня — только дочери, а зятья на то и мужчины, что должны сами пробивать дорогу в жизни. Но я скажу за всех своих детей, а всех своих подмастерьев считаю своими, так как это сам их позвал и каждого тебе под свою ответственность рекомендовал. Я за то, чтобы строить империю.

— Крамольные речи, — заметил я. Но мастера Соломона было трудно смутить.

— Империя — это способ организации государства, — парировал он. — Я не сказал, что против рекса Карлоса. Я просто хочу жить так, чтобы мои правнуки гордились своим предком.

Скользкий момент, ну да замнём. Ибо они и вправду в слово «империя» пока что вкладывают больше социальный аспект. Пусть пока речь об «империи» в рамках графства Пуэбло, но это в любом случае образование, коренным образом отличающееся от всего, что за пределами нашей территории. Это я говорил барду Сильвестру о патриотизме и любви к собственной земле, что их не существует и надо развивать? Кажется, я немного ошибся. Развивать надо, но любовь эта есть, пусть и не такая, как привычна по тому миру.

— Мастер Гней? — обратился я к четвёртому мастеру, занимающемуся пока что строительством канала для будущих мастерских. Но он всё равно считается моим приближённым, и я сам его таковым считаю.

— Мы уже столько всего начали… — покачал тот головой. — Не дело это, останавливаться на полпути.

— Будет кровь, — осадил я. — Война и кровь. Возможно, война со всем королевством.

— А и давай! — хлопнул он по столешнице. — А и пусть! Сколько можно? Они же… Они нас бросили! Решили устроить войнушку друг с другом, понимая, что нас съедят! А теперь у нас есть шанс себя защитить — давай защитим. И себя, и своих людей, и всех, кто к нам приедет. Хватит уже быть всеми забытыми и от чужих милостей зависеть!

Мощно задвинул! Всех проняло. Ибо — правда. Все всё понимают, но считают такой трындец, который у нас, объективным положением вещей. А тут такой я выискался, и показал путь, по которому надо двигаться, чтобы «объективное положение» стало прошлым, а население графства, всех сословий, почувствовало себя, наконец, людьми.

— А я поддержу! — поднял голос Рохелео. — Граф, ты знаешь, что против меня обвинения, и в любом другом месте королевства мне не жить. Вот только считаю, что мастер Гней прав, без относительно своего положения. Просто потому, что и правда, ты слишком большое дело затеял.

— Но церковь… — попытался парировать я, но был перебит:

— И что, церковь? Ты преувеличиваешь влияние церкви. Всегда и везде для человека главное — его желудок. Еда. А ещё — самоуважение и перспективы. Если церковь утешает в горе, помогает в голоде и нищите, это здорово. Но если церковь будет мешать человеку стать богаче, мочь кормить досыта его детей, мешает почувствовать себя достойным, загоняя его в статус раба… Граф, такая церковь даром никому не сдалась. Я уверен, подними ты вопрос о новой епархии — у тебя появится масса сторонников. И всё у тебя получится. Только накорми людей, дай им свободу, дай им пики, чтобы смогли себя защитить — и всё выйдет. Не надо бежать в Дикие Земли.

— Я полностью разделяю мнение своего коллеги! — А это после небольшой паузы забил гвоздь в крышку гроба Ансельмо. — Граф, ты называешь меня жадиной и скупердяем, и, может быть, это правда. Но я считаю, что в делах графства должен быть порядок, каждый асс важен для хозяйства. И бюджет у нас никогда не сходился, ни один год. Он и сейчас не сходится, — заулыбался плут, — но сейчас я вдруг понял, что ты сможешь сделать то, чего не могли ни дед, ни отец твои. Ты его наполнишь! Сведёшь! И не будешь зависеть от милостей короля. Ты знаешь, как зарабатывать и на что тратить деньги ПРАВИЛЬНО, открывая мне, квестору с опытом, работавшему казначеем всю жизнь, новый мир.

Если сомневаешься, что мы не потянем войну — отвечаю, потянем. Надо только время чтобы мастера закончили с придумками, и чтобы Олаф и его братья по оружию помогли народу понять что от него требуется. И у нас будет столько денег, что не страшен сам дьявол. Мы выстоим, ваше сиятельство! — Он лучезарно улыбнулся.

— Прокопий, ты что скажешь? — обратился я к самому старому и верному магистрату.

Тот помялся, пожал плечами.

— Моя семья уже много поколений служит твоей семье, Рикардо. И вот недавно, открывая новую яму для извести, которые там, на известковых рудниках, спешно строят одну за другой, я подумал… Чёрт возьми, а что дальше-то будет? Ну, построим мы эту дьявольскую дорогу. И всё вот это, эти ямы и печи — останется ненужным. Зачем столько всего разбазаривать, и всё в долг?

А теперь езжу по графству и понимаю, что МАЛО мы ям заложили! — с энергией в голосе воскликнул магистрат. — Мало, сеньоры. Потому, что если не будет виа, а я сомневаюсь в этом, наш граф не успокоится, пока в бетон не закатает все дороги графства — будет что-то другое. И третье. И пятое. И двенадцатое. Нам и этих ям не хватит, придётся новые закладывать.

Мы, наконец, перестали защищаться! Обороняться! Мы начали строить! Строить для того, чтобы нападать самим.

На степняков. На мятежные города — а нечего нам было палки по колёса кидать. На злых соседей? Так предатели они, спят и видят нас пограбить. Король Карлос? Тут не моего ума дело, но так скажу, уважают только сильных! Если тебя будут уважать — никто никогда не посмеет не то, что плюнуть в тебя, а и косо посмотреть! Да что там, даже подумать против тебя будет страшно! А значит надо стать сильным. И строительство, известь, камень, а ещё руды и кузницы — это первое, без чего сильным стать никак не получится. Зерно — наше всё, основа, хлеб. Но без промышленности зерно — ничто.

— …А известь окупится, — улыбнулся он. — Мы столько солидов в неё вложили — жуть, но я точно говорю, окупится всё! И мельница. И кузни гильдейские. Граф, я по земле езжу, с мастеровыми разговариваю — люди верят в тебя. Люди надеются. Ты показал, что можешь попытаться вытащить графство из трясины, в которой мы жили. Если ты уйдёшь — восстание будет, и пики поднимут не только крестьяне. Мастера с ними бок о бок встанут — никто не хочет возвращаться в «как было».

Ты говоришь церковь? Да к чёрту церковь, которая мешает жить! — распалился он. — Бог велел помогать, и падре должны помогать людям. Пасти наши души, как пастухи пасут овец — чтобы те были в сохранности, не были утащены лукавым. А они — среди бела дня на дороге нападать! А душа где? При чём тут душа?

Так что да, к чёрту такую церковь! — сверкали решимостью его глаза. — Мастера встанут за тебя, если поднимешь прапор повыше. И я встану рядом с тобой, и буду помогать чем смогу, как стояла рядом с твоими предками вся наша семья.

После такого живого и энергичного монолога пришлось сделать паузу для перезагрузки в голове. Причём не только у меня. Когда, наконец, собрался с мыслями, обратился к следующему члену нашего правительства:

— Эстебан, ты — божий человек. Принял постриг. Если встанешь и уйдёшь — я пойму.

— Граф, я дал обет служить богу, а не епископу. — Монах от юстиции ехидно заулыбался. — Я отринул мирское, чтобы быть объективным, чтобы трезво смотреть на вещи. И я вижу, что люди в тебя верят. И пока они в тебя верят — в тебя верю я.

Да, отвечаю, не нужно вести меня в пыточные! — весело воскликнул он, искоса посмотрев на Клавдия. — Я не поскачу в Овьедо с докладом. Я не буду писать писем с твоими планами. Хочешь верь, не хочешь не верь, но с тобою я сделаю больше богоугодных дел, чем с ними.

— Почему ты остался? — прямо задал я вопрос, который должен был задать давно и наедине. Пусть будет сейчас и при всех, теперь всё не важно.

— Ты прощаешь убивцам, совершившим преступления, — не мигая ответил он. — Меняешь им казнь на работы. Я ведь к ним даже охрану не приставляю — они сами работают. Ты даёшь им шанс. Как велел Исус, как велит господь. Может не по людским это законам — никто так не делает. Но зато по законам божьим. Я с тобой, граф, и я давно твой. С того самого судилища, когда ты выстроил всех и начал прощать. Кстати, у меня целая стопка дел, нужно чтобы ты посмотрел людишек и подтвердил приговор на работы. Или отменил, тогда вернём провинившихся к каторжанам.

— Об этом после поговорим, терпит, — вернул я тему на главное русло. — Значит, со мной?

— Я божий человек, — лукаво посмотрел в столешницу, склонив голову, Эстебан. — А не человек епископа Луки. И падре Антонио в ранге епископа будет смотреться неплохо, это достойный муж.

— Клавдий? — Из всего магистрата под вопросом осталась только эта наглая ментовская морда.

Тот картинно развёл руками.

— Ты же всё услышал.

Я пронзил его взглядом.

— Я хочу услышать твоё мнение. Ты ж понимаешь, после пыток орденцев тебя порешат, плевать, что исполнял приказ. Мне надо знать, почему ты остаёшься.

— Честно? — усмехнулся он коварной двусмысленной улыбкой.

— Честно, — кивнул я.

— А точно хочешь знать ЭТУ правду? Может остановишься на услышанном? — продолжал ехидно ухмыляться он.

— Не хочешь говорить при всех? Давай выйдем, — предложил я.

Он покачал головой, дескать, сам напросился.

— Да что уж там, могу и при всех. — Вздох, собраться с мыслями. — Сеньоры, поздравляю вас, вы все только что заработали себе как минимум пожизненные каторжные работы, — обратился он ко всем, сидящим за моим столом. — Но скорее всего вы «умрёте в процессе дознания». Ибо казнить вас — хлопотно, лучше в камере задушить.

Все участники этого знакового совещания поёжились.

— Рикардо правильно говорит, мы все — смертнички, — продолжил он. — И он первый готов сделать такую ставку, поставив на кон жизнь. Теперь за то же высказались и вы, и поверьте, даже если сдадите Луке и Карлосу всех остальных, вы всё равно не будете жить в покое и безопасности. Просто вместо несчастного случая в процессе дознания, вас будет поджидать несчастный случай где-то в городе. Лошадь, например, не вовремя понесёт. Подпруга лопнет. Или камень на голову упадёт. Никто из нас не останется жить, так как слишком много знает. Надеюсь, я достаточно внятно пояснил последствия предательства? Это и правда точка невозврата, сеньоры. Интересный термин. — Взгляд на меня. — Просто потому, что так работает эта жизнь, без чьей-то злой воли.

— Куда уж яснее? — усмехнулся Вермунд. — Клавдий, тут собрались неглупые люди… Надеюсь, — добавил тише.

— В таком случае, граф, поясню свои мотивы, — поднял претор взгляд на меня. Театральная пауза, вздох, и, будто саблей с плеча:

— Я не хочу быть претором графства Пуэбло. Я хочу быть претором всего королевства. Даже не так, всей Империи, которая будет на месте нашего королевства, и, возможно, на месте некоторых других государств и территорий.

Снова пауза, дать догнаться шротой полёта мысли.

— Я хочу быть правой рукой не жалкого графа из задницы мира, правой рукой могущественного императора, нового вернувшегося цезаря! Все всё поняли, или перевести?

— Ну, Клавдий! — дунул в усы Вермунд после долгой паузы — Клавдий, сукин сын, и правда вытащил на свет то, что все старательно покамест прятали, не смея загадывать ТАК далеко.

— Что-то не так? — улыбнулся претор.

— Всё так, — кивнул наставник Вольдемар. Теперь уже не наставник, я по привычке. — Клавдий сказал то, на то мы вслух не решались. И я, пожалуй, присоединюсь. Я хреновый рыцарь — никогда не утверждал обратного. Но, наверное, стать легатом, командующим имперских легионов, у меня получится. — Скупая, но очень яркая довольная улыбка. — Вермунд, ты последний. Что скажешь?

— А у меня есть выбор? — Также залихватски улыбаясь, развёл руками консул. — Свой выбор я сделал там, на башне, — абстрактный жест в сторону. — Ричи знает. Так что, Рикардо, давай вдарим этим супостатам в, как ты говоришь, hlebalopriёmnik! И предлагаю начать с обсуждения про монастыри и новое епископство. Мы должны знать и план «А», и план «Б», и «Ц», и все другие планы — чем располагаем и к чему будем стремиться. Не каждый день выходим против всего мира, чтобы основать собственное государство.