Похищение автобуса

Глава шестая. «SOS, нас похитили!»

Толстый дядечка, видя, что всеобщее внимание привлечено к страдающему товарищу Гюлеметову, решил этим обстоятельством умело воспользоваться. Его звали Власакиев. Так вот, этот Власакиев неожиданно ловко для своего телосложения сел позади женщины с книгой и шепнул ей на ухо:

— У вас случайно не найдется губной помады?

— Найдется, — смешавшись, ответила женщина.

— Дайте мне, пожалуйста, но только осторожно, чтоб никто не заметил.

— А зачем она вам, простите?

— Не задавайте лишних вопросов. Необходимо сообщить о нас на волю. Ведь пока что никто в городе не подозревает, что мы похищены. Все думают, что мы — самый обыкновенный автобус № 80, который от Университета едет в Студенческий городок.

Женщина принялась суматошно рыться в своей сумочке, а найдя губную помаду, она с такой осторожностью передала ее гражданину Власакиеву, что тот ее упустил. Хорошо, что все были заняты Гюлеметовым и не заметили, как блестящий металлический патрончик соскользнул на пол.

Власакиев склонился к уху соседки:

— Какая же вы, право, неловкая!

А потом, вытянув ногу, нащупал маленький патрончик и подтолкнул его к себе… Теперь лишь оставалось нагнуться, что он и сделал: поднял помаду с пола, посидел так в глубокой задумчивости, держа ее в руке, и знаете, что сделал потом? Стянул с себя голубую рубашку, оставшись голым до пояса, потом расправил рубашку на коленях и, поглядывая время от времени на других пассажиров, начал что-то быстро писать на ней губной помадой! Должен вам сказать, что это очень приятное занятие — писать красной губной помадой на ткани. Вы, наверное, догадались, что написал толстый дядечка Власакиев? Разумеется, сигнал бедствия!

Очень он это хитро придумал, не правда ли?

Впрочем, ему помогло то, что Гюлеметов в это время кричал, грозился и взывал к милосердию похитителей, и все взгляды были устремлены на него. Но в один прекрасный момент Лидуся, Панчо, шофер и остальные пассажиры заметили голого до пояса толстяка — уж очень его тело было белым, белым и мягким, как подушка.

Увидев, что все на него смотрят, Власакиев было растерялся и, заикаясь, сказал:

— Что-то, э-э-э, слишком жарко, вы… это… не находите? Я позволил себе э-э-э… снять с себя лишнюю одежду… Надеюсь, вы не-не против?

— Мы, конечно, не против, — после недолгого колебания сказал Панчо.

— А губная помада зачем? — спросила Лидуся.

— Какая помада? — сделал невинное лицо толстяк Власакиев. — А, эта! А что, обыкновенная помада…

И он заставил себя засмеяться. Но все равно было совершенно ясно, что он не знает, как объяснить присутствие этой абсолютно дамской вещи в своих руках.

— Видите ли, очень люблю разрисовывать себе щеки. Это у меня с детства! Я, знаете ли, в детстве, как многие детишки, страсть как любил размалевывать себе щеки и рисовать усы маминой губной помадой. И эта привычка у меня и осталась — стоит мне сесть в автобус, я…

И тут же в подтверждение своих слов он нарисовал себе красный клоунский румянец на щеках…

От изумления все в автобусе потеряли дар речи. Шофер даже нажал на тормоза и остановился посреди улицы. Повернувшись, уставился на странного пассажира.

Между тем Власакиев до безобразия разукрасил себе лицо. И удивительно стал похож на клоуна из бродячего цирка…

— Что поделать, — приговаривал он, при этом — такая уж у меня привычка!

— Странная привычка! — первым опомнился шофер.

— Отчего же странная! Напротив, самая обыкновенная! — не согласился с ним Власакиев. — Не правда ли, мне идет?

Шофер только покачал головой.

— Да ведь так гораздо красивее, согласитесь! — не унимался Власакиев. — Я даже выгляжу моложе… и здоровее! С красными-то щеками!

А потом он почему-то внезапно рассердился на глазеющих на него Панчо, Лидусю и остальных пассажиров и совсем невежливо сказал:

— Ну что вы на меня уставились? Это же невоспитанно! Большое дело! Словно вы никогда не видели человека, который красит себе щеки губной помадой, стоит ему сесть в автобус…

Что верно, то верно — так откровенно глазеть на человека — невоспитанно, и поэтому все быстренько отвернулись, показывая, что им совершенно безразлично, что проделывает над собой толстый пассажир. Шофер снова включил мотор, и автобус поехал дальше; Панчо присел, делая вид, что завязывает шнурки ботинок; Лидуся уставилась в обрамленные в деревянную рамочку «Правила для пассажиров городского транспорта»; женщина повернулась к окну и начала смотреть на прохожих. И только выпачканный машинным маслом пассажир ничего не стал делать. Он словно и не заметил всей этой истории с помадой, глубоко погрузившись в скорбные и мрачные раздумья…

Власакиев же, воспользовавшись, что на него никто не смотрит, опять склонился над рубашкой и быстренько что-то на ней дописал. Затем открыл окно и зацепил край рубашки за скобу — словно флаг вывесил. Потом быстро задвинул стекло и вытер рукой вспотевшее лицо… От волнения он позабыл, что разрисовал себе щеки губной помадой, и так ее размазал, что сделался похожим на толстого краснокожего из кинофильмов про индейцев и ковбоев…

Посидев так некоторое время и облегченно переведя дух, краснокожий Власакиев скоренько пересел на прежнее место и вновь прижал свой пакет к груди, как мать младенца…

А автобус мчался по улицам, и за одним из его окон полоскалась на ветру голубая рубашка толстяка Власакиева. На ней красными буквами было выведено: «SOS, нас похитили!»