Походы русских войск при Иване III

Кампания 1500 г. Победа на Ведроше

Победа в войне 1492–1493 гг. была первым шагом в освобождении русских земель от литовского владычества. Однако договор 5 февраля 1494 г. был скорее перемирием, чем миром. Коренные вопросы отношений с Литвой остались нерешенными. Не удалось обеспечить твердых гарантий соблюдения великим князем Александром Литовским основных условий мира — сохранения незыблемости православной веры на русских землях под властью Литвы. Это было одной из главных причин того, что сделало новую войну неизбежной.

Описание событий Второй Литовской войны содержится в ряде исследований.

К. В. Базилевич приводит краткий обзор кампании 1500 г., уделяя особое внимание стратегическому плану Ивана III и его переговорам с Менгли-Гиреем.[837]

С. М. Каштанов приводит подробное описание сражения на Ведроше. Вслед за Я. С. Лурье, он связывает это сражение с малодостоверным, как нам представляется, известием «Краткого летописца» (отрывка Погодинской летописи) о «бегстве» великого князя Василия.[838]

На тех же позициях стоит А. А. Зимин.[839]

В военно-исторической литературе кампания 1500 г. рассматривается в исследованиях Е. А. Разина и В. А. Волкова. Е. А. Разин посвятил этой кампании две страницы своего труда, дав краткое описание боя на Ведроше[840] В. А. Волков привел краткий обзор хода кампании, и, в частности, сражения на Ведроше.[841]

В 1998 г. в киевском историческом журнале вышла статья О. О. Казакова «Битва на річці Ведроші 14 лішня 1500 р.».[842] Автор проявил знание литературы и источников и дал описание битвы, в общем сходное с описаниями предшественников. Работа О. О. Казакова — свидетельство интереса наших, теперь зарубежных, братьев к прошлому нашего Отечества.

Основными источниками по истории кампании 1500 г являются русские летописи и разрядные книги. Официальные летописи рисуют общую картину событий, значительную самостоятельность представляют известия Ерм., Пск. и Уст. летописей. Разрядные книги содержат перечень воевод по полкам и краткие данные о ходе кампании. Анонимная белорусская хроника (так называемая Хроника Быховца) описывает действия литовского командования. Важным источником являются «Записки о Московии» барона Герберштейна, основанные на не дошедших до нас устных и письменных сообщениях. В целом корпус источников хотя и не богат, но все же позволяет представить относительно целостную картину событий и их характерные черты.

Театр войны простирался от западных отрогов Валдайской возвышенности (верховья Днепра и Западной Двины) на юг и восток и охватывал бассейн левых притоков Днепра и левых притоков Оки, вплоть до Дикого Поля. Большая часть театра военных действий представляла собой слабо всхолмленную равнину, покрытую густыми лесами и прорезанную реками и немногочисленными дорогами. За исключением Западной Двины и Днепра и их наиболее крупных притоков, реки не представляли серьезных преград для войск, но лесистая местность в известной мере стесняла действия конных масс. На театре войны находилось значительное количество небольших городов-крепостей, особенно в южной его части. Эти города были столицами удельных княжеств, тянувших к Литве. Наиболее крупной крепостью был Смоленск, прикрывавший путь на Витебск — Полоцк и на Оршу — Минск — Вильно. В то же время район Смоленска мог быть использован литовской стороной для наступления в направлениях Вязьма — Можайск — Малоярославец и Великие Луки — Ржев.

Общая протяженность театра войны с севера на юг составляла около 900 км. Смоленский плацдарм (верхнее течение Днепра) разделял его на северную и южную половины. В политическом отношении южная половина имела наибольшее значение — именно здесь были расположены русские княжества, оказавшиеся в XIV — первой половине XV в. под властью Литвы.

Непосредственным поводом ко Второй Литовской войне стал переход на службу великому князю Ивану III пограничных князей Василия Шемячича и Семена Можайского. В апреле 1500 г. они били челом, что «на них пришла великая нужа о греческом законе, и государь бы их пожаловал взял бы к себе и с вотчинами». «Князь великий Иван Васильевич всея Руси тоя для нужи князя Семена и князя Василя принял в службу и с вотчинами».

Фактически это означало начало войны с Литвой. С разметною грамотою к Александру Литовскому был послан недавний его подданный — вязмитин Афанасий Шеснок, а к перешедшим на русскую службу князьям великий князь «послал воеводу боярина своего Якова Захарьича и иных своих воевод со многими людьми».[843]

Согласно Разрядной книге, «лета 7008-го князь великий Иван Васильевич всея Руси послал воевать литовские земли князя Федора да князя Ивана Борисовичев Волоцких, а с ними велел сниматься во Вселуке намеснику ноугородцкому Андрею Федоровичу Челяднину, А наместникам луцким Губке Янову да Стерлягу Вельяминову, да пуповскому намеснику Олексею Заболотцкому велел с ними же сниматися. А как сойдутца, ино им быти по полком:

В Большом полку — Губке Янову.

В Передовом полку — Стерляге Вельяминову.

В Правой Руке — Борису Колычову.

В Левой Руке — Федору Плещееву.

В Сторожевом — Алексею Заболотскому.

А князю Федору и князю Ивану Борисовичем Волоцким дал князь великий свой наказ: нечто будет каково дело, и им быть по полком:

В Большом полку — князю Федору, да князю Ивану Борисовичем, да у них же быти в Большом полку Ондрею Федоровичи) своим полком с великого князя знаменем.

А в Передовой полк, и в Правую Руку, и в Левую, и в Сторожевой полк выбрати воевод велел Ондрею, то положил на нем».[844]

Точный смысл этой разрядной записи позволяет сделать некоторые выводы: войска формируются из новгородских служилых людей, полка удельных волоцких князей и служилых людей пограничных районов во главе с их наместниками. Мобилизация происходит в обширном районе вдоль всей западной границы.

По сведениям Ерм. летописи, «того же лета князь великий посылал на Литву же своих братаничев, княжь Борисовых детей, князя Федора да князя Ивана, да своего боярина Андрея Федоровича наместника Новогородского, с Новогородскою силою да князя Александра Володимерича Ростовского наместника Псковского, со Псковичи».[845]

Разрядные записи не пишут о псковичах, однако их участие в походе подтверждается псковскими летописями.

Поданным Погодинского списка (Пск. I), зимой 1499/1500 г. «прислал князь великий посла сваего во Псков, Микиту Ангелова, чтобы отчина моя мне послужила на зятя своего на великого князя Александра… на Литовского. И псковичи не ослушалися великих князей Ивана Васильевича и Василья Ивановича: князь Псковской Александр Володи мерович и посадники псковские и бояре и весь Псков порубившися з десяти сох конь а с сорока рублев конь и человек в доспехе, а бобыли пеши люди, и поехаша конная рать, человек на кони в доспехе, на Литву князем великим у пособие».[846] Чем объяснить умолчание разрядных записей о псковичах, сказать трудно.

Летопись раскрывает нормы псковской мобилизации. Десять соя приравнены к сорока рублям дохода, т. е. по 4 рубля с сохи. Если псковская соха, как в соседнем Новгороде, трехобежна, то доход с обжи, т. е. одного хозяйства, равен 1⅓ рубля. Эта цифра сопоставима с данными новгородских писцовых книг[847] и с размером пожилого по Судебнику Ивана III. Сама норма мобилизации конной рати такая же, как в походе 1495 г. на свейских немцев,[848] и в три раза ниже, чем по уложению о службе 1556 г. «Бобыли пешие люди» — обычное для Пскова явление. Пехоту составляет безлошадная беднота, которая рубится по особому расчету.

Воевода Большого полка, наместник Великих Лук, Губка Янов по другим источникам неизвестен. Скорее всего, он принадлежал к служилым людям невысокого ранга.[849] Воевода Передового полка и второй наместник Великих Лук Cтерляга Вельяминов — выходец из старого боярского рода, однако на командных должностях неизвестен.

Борис Александрович Колычев в 1495 г. входил в свиту великого князя при его поездке в Новгород во время Свейской войны.[850] Алексей Григорьевич Заболотский в 1495 г. также входил в свиту великого князя.[851] Позднее, в 1510 г. он участвовал в походе на Оку против татар.[852]

Таким образом, ни один из воевод первого эшелона не был заметным военным деятелем и не обладал большим командным опытом. Войска первого эшелона создавались, видимо, для прикрытия границы и района сосредоточения главных сил Северной рати. Первый эшелон составляют пограничные войска во главе с воеводами невысокого ранга. Затем предполагается соединение всех сил под фактическим командованием новгородского наместника.

Андрей Федорович Челяднин с 1490 г. упоминается как боярин. В 1496 г. был вторым воеводой Большого полка во время зимнего похода в Гамскую землю.[853] Этот большой и успешный поход, видимо, создал ему репутацию хорошего воеводы. В 1500 г. он сам формирует оперативные полки, составные части его рати. Это наделение первого воеводы Большого полка особыми полномочиями прослеживается и в более ранних кампаниях, но здесь оно особенно выразительно. По-видимому, это один из способов руководства войсками на обширном театре военных действий — Ставка передает первому воеводе часть функций главного командования.

«Того же лета послал князь великий воевод своих к Путимлю.

В Большом полку — Яков Захарьин.

В Передовом полку — князь Иван Михайлович Репня.

В Правой — князь Тимофей Олександрович Тростенский.

В Левой Руке — князь Василий Мних Ряполовский.

В Сторожевом полку — Петр Михайлович Плещеев».

Яков Захарьин — один из выдающихся деятелей последних десятилетий XV в. С 1479 г. он известен как боярин. В походе 1492 г. в Северскую землю был вторым воеводой Большого полка. В летней кампании 1493 г., будучи наместником новгородским, возглавлял новгородскую рать против Литвы, в 1495 г. — в походе на Выборг, а летом 1496 г. должен был быть вторым воеводой Большого полка в готовившемся новом походе на «свейские немцы». После отправки части войск на восточный фронт он должен был возглавить Большой полк.[854] Таким образом, во главе Южной группы войск шел воевода со значительным боевым опытом и большим авторитетом в глазах великого князя. Выбор такого воеводы соответствовал не только его личным качествам, но и тому значению, которое придавалось южному операционному на» правлению.

Князь Иван Михайлович Репня ходил в 1491 г. в поход «под Орду» на помощь Менгли-Гирею.[855] В 1495 г. он входил в число «князей и детей боярских», сопровождавших великого князя в его поездке в Новгород,[856] а в новом походе на Свею, который планировался (но не состоялся), должен был быть вторым воеводой Передового полка[857] В феврале 1500 г. на свадьбе князя В. Д. Холмского он был назван «сыном боярским». По-видимому, он был еще сравнительно молодым человеком.

Князь Тимофей Александрович Тростенский, как и Репня, из рода князей Оболенских, издавна связанных службой с великим княжеством Московским, впервые упоминается в разрядах под 1486 г. — он был в числе воевод (третьим по списку), посланных в Казань на помощь Мохаммед-Эмину (Магмет-Амину). В походе 1495 г. на Выборг он был первым воеводой полка Левой Руки из Новгородской земли. На свадьбе 1500 г. князя Холмского он был в числе «детей боярских», что может свидетельствовать о его относительной служебной молодости.[858] Последнее упоминание о нем относится к 1512 г., когда он был первым воеводой Сторожевого полка в составе войск, развернутых на Угре против татарских царевичей.[859] Князь Тимофей большой карьеры не сделал, через семнадцать лет после первого упоминания он занимал еще более или менее второстепенный пост.

Князь Василий Семенович Мних Ряполовский впервые упоминается в разрядах за [7000] 1491/92 г., когда он в походе на Северскую землю был первым воеводой полка Левой Руки. В 1495 г. он в числе «князей и детей боярских» входил в свиту великого князя. Последнее упоминание о нем относится к 1507 г., когда он был первым воеводой полка Левой Руки в походе на «литовские места».[860] Таким образом, и его карьера не была блестящей — за пятнадцать лет он, хотя и был опытным воеводой, фактически не продвинулся по службе.

Петр Михайлович Плещеев, брат одного из наиболее близких бояр Ивана III, в разрядах впервые упоминается в 1497 г. На переговорах с ливонскими немцами на Нарове о мире он был воеводой Передового полка — фактически это была, вероятно, только демонстрация силы.[861] Сын и брат знаменитых бояр, Петр Михайлович совершил большую карьеру, имел чин боярина, бывал послом, но военным человеком не был — после 1500 г. он в разрядах не упоминается (ум. ок. 1510 г.).

Характерная черта воевод Южной группы — их принадлежность к старым московским княжеско-боярским служилым родам. В Южной группе — только собственно великокняжеские войска, без участия полков удельных князей. Можно думать, что эти войска были составлены из среднерусских городовых служилых ополчений.

Рать Якова Захарьича направлена на юго-запад, в тот район, где находятся земли князей, переходящих на русскую службу, — т. е. в тот район, который является непосредственным предметом конфликта с Литвой.

Формируется и третья оперативная группа:

«Того же лета послал князь великий воевод к Дорогобужю по полком:

В Большом полку — Юрьи Захарьич.

В Передовом — Иван Шадра Вельяминов, да князь Василий, да князь Володимер княж Борисовы дети Туренины.

В Правой Руке — князь Федор Иванович Стригин да княж Федора Борисовича воевода князь Иван Хованский Ушак.

В Левой Руке — Петр Иванович Житов да князь Борисов воевода Обляз Вельяминов».

Юрий Захарьич, как и его старший брат Яков, принадлежал к верхам боярской служилой элиты. С 1483 г. он был боярином, неоднократно бывал наместником, выполнял важные политические и административные поручения великого князя. Но сведений о его активной боевой деятельности нет, за исключением того, что в 1499 г. он должен был возглавить полк Правой Руки в конной рати, посланной в Казань для защиты «от шибанских царевичей».[862] До боевых действий тогда дело не дошло.

Иван Васильевич Шадра Вельяминов — выходец из старомосковского боярского рода Протасьевичей, видный административный деятель. Он упоминается в источниках с начала 90-х гг., но сведений о его участии в походах до 1500 г. нет. Видимо, его назначение главой Передового полка в рати Юрия Захарьича — начало его воеводской карьеры (впоследствии не раз бывал воеводой Большого полка).[863]

Братья князья Борисовичи Туренины на командных должностях упоминаются впервые, из чего можно заключить об их молодости. Один из них («Володя») в 1495 г. был «за постелею» великого князя в новгородской поездке.[864]

Петр Иванович Житов — выходец из тверского боярского рода, перешедшего на службу к великому князю Московскому еще во времена самостоятельности Твери. В разрядах 1500 г. он упоминается впервые, но впоследствии стал крупным военным деятелем, участником многих походов.[865]

Следует обратить внимание, что полк волоцких князей не выступает как единое целое под их начальством — части этого полка под командой волоцких воевод размещены в разных оперативных группах и всюду подчинены воеводам великого князя.

Русские войска развертываются по трем разобщенным операционным направлениям.

Рать Андрея Федоровича Челяднина на правом фланге фронта охватывает Смоленский плацдарм с севера и прикрывает направление на Новгород. Расположение этих войск в Великих Луках глубоко вдается в пределы вражеской территории и создает угрозу выхода в тыл Смоленскому плацдарму.

Группа войск Якова Захарьича должна решить основную политическую задачу кампании — обеспечить возвращение России владений удельных князей юго-запада, перешедших на службу великому князю всея Руси.

Средняя группа Юрия Захарьича должна была, по-видимому, сковывать главные силы литовских войск, прикрывая направление Вязьма — Можайск и создавая угрозу Смоленску.

Кроме этих трех групп, развернутых на определенных заранее направлениях, в распоряжении великого князя сохранялся стратегический резерв.

На особенности развертывания русских войск обратил внимание наблюдательный и хорошо информированный иностранец — императорский посол барон Сигизмунд фон Гербер штейн, побывавший в Москве в 1516 и 1527 гг. Имея обширные знакомства в разных слоях русского общества, он мог располагать достаточно надежными сведениями о еще недавней войне. Рассказывая о развертывании русских войск в начале кампании 1500 г., он отмечает, что Иван III составил три «отряда»: первый — на южном направлении, против «Северской области», второй — на западном, против Торопца и Белой, третий — «посередине, против Дорогобужа и Смоленска». «Кроме того, он сохранил часть войска в запасе, чтобы она могла скорее прийти на помощь тому отряду, против которого двинутся литовцы».[866]

О боевых действиях юго-западной группы рассказывает великокняжеская летопись.

«И Яков Захарьич пошел с Москвы Майя 3, в неделю, и пришел в Литовскую землю, городок Дебрянск взят, а воеводу и наместника дебрянскаго, пана Станислава Браташевича, поймал, и владыку дебрянского и послал к великому князю на Москву».[867]

«И оттоле Яков Захарьич пошел ко князем и привел их к крестному целованию на том, что им служити государю великому князю Ивану Васильевичи и с своими вотчинами. И оттоле пошед Яков с князь ми, город Путимль взят Августа 6, на Преображение Спасово, и князя Богдана Глинского и з женою поймал».[868]

Тип. летопись содержит самостоятельную редакцию известий — вместе с Яковом Захарьичем были посланы вассальный казанский хан Мохаммед-Эмин с русскими воеводами: князьями Федором и Иваном Палецкими. Они «многие грады и власти [волости] и села поплениша, и людей многих мечю и огню предаша, и иных в плен поведоша». Кроме Брянска и Путивля были взяты Почеп, Радогощ, Любеч «и иные грады».[869] Опираясь на самостоятельный источник, Тип. летопись, не расходясь принципиально с официозной, расширяет ее сведения и подчеркивает, в отличие от нее, насильственный, враждебный местному населению характер действий русских воевод. Трудно сказать, насколько это справедливо. Возможность случаев насилия над местным населением исключить нельзя, однако слова Тип. летописи носят характер литературного штампа. Не в интересах воевод было уничтожать русское население, жившее на старинных землях, на которые претендовало Российское государство. Ерм. летопись сообщает о походе Якова Захарьича после рассказа о битве на Ведроше.

«Тогда же наперед, того же лета, посылал князь великий царя Магомет-Амина да Якова Захарьича и с ними иных воевод своих многих на Литовскую землю. Они же шедше, многия грады и волости и села поплениша и людей многих мечю и огневи предаша, а иные в плен ведоша. А се имена тем градом, тогда взяша: Брянск, Трубеск, Почал, Радогощ, Путивль, Любец, Чегереск, Пропореск, Попова Гора, Дролев, Мглин.

Да привели за великого князя князей Русских: князя Семена княж Иванова сына Андреевича Можайскою, да князя Василья княж Иванова сына Дмитриевича Шемячича, и с их городы: за князем Семеном Стародуб, да Чернигов, да Гомий, а за князем Васильем город Северский да Рыльск. И князь великий пожаловал и придал их к тем их городом: князю Семену Почал, да Мглин, да Дроков, Да Попову Гору, а князю Василью — Путивль, да Радогощь, да Северскую землю.

А было с ними великого князя рати болши 60 тысящь голов князей и детей боярских опроче их служилых людей».[870]

Составитель Ерм. летописи имел какой-то самостоятельный источник. Он содержал наиболее полное в наших источниках перечисление взятых городов. Как и в Тип. летописи, рассказ о разорении присоединяемой земли вызывает сомнения. Большой недостоверностью страдает приводимая численность войск Якова Захарьича — она преувеличена, вероятно, в несколько раз. Тем не менее общее впечатление о больших силах, двинутых на юго-западное направление, вполне правдоподобно-именно на этом направлении находилась политическая цель войны.

О действиях оперативной группы Якова Захарьича существует содержательное известие в Хронике Быховца: «Они пришли к Брянску так тихо, что брянскому воеводе… о том не было известно… и в ту ночь из-за измены Брянцев город Брянск был сожжен. Москвичи же… вскоре поспешили к городу, и пана Станислава Барташевича [брянского воеводу] в одном селе захватили… и всю землю заняли, и жители Брянска все присягнули служить великому князю Московскому. Князь Иванович Можайский и князь Василий Иванович Шемячич, узнав о том, что москвичи взяли Брянск, приехали к Якову Захарьичу… и присягнули служить великому князю Московскому со всеми городами, с Черниговом, со Стародубом, с Гомелем, с Новгородом Северским, с Рыльском и со всеми волостями».[871] Из этого известия вытекает, во-первых, что движение войск Якова Захарьина осуществлялось скрытно, и был достигнут эффект внезапности; во-вторых, что русское население, во всяком случае большая его часть, признало власть русского государя. Тут-то и состоялось фактическое присоединение северских князей с их землями — до этого они, по русским летописным данным, били челом в службу Ивану III, следствием чего и была отправка войск Якова Захарьина.

Выступив в поход в начале мая, войска Якова Захарьина, по-видимому, быстро овладели Брянском (ок. 300 верст от Москвы). Но Путивль (ок. 260 верст от Брянска) они заняли только 6 августа. Движение от Брянска на юг шло медленно, причины чего следует искать не столько в возможном сопротивлении литовских войск, оборонявших отдельные города, сколько в общей ситуации на фронте.

Во всяком случае, действия войск Якова Захарьина были вполне успешными — основная политическая задача кампании была решена.

О действиях Северной группы есть краткое известие Вол.-Перм. летописи: «воеводы великого князя Ивана Васильевича град литовский Торопец взяша».[872] В Разрядной книге Пространной редакции это событие отнесено к 9 августа.[873]

Гораздо подробнее о действиях этой группы сообщает Ерм. летопись. Перечислив войска, отправленные на это направление, (и упомянув, как мы видели выше, псковичей), она далее пишет: «они же, шед, град Торопец взята и многия волости и села около Полотска и Витебска поплениша, и огнем пожгоша, а людей многих мечеви предаша, иных же в плен ведоша».[874] Если верить этому сообщению, взятие Торопца сопровождалось глубоким рейдом в земли великого князя Александра Литовского (что, однако, не подтверждается литовским источником — Хроникой Быховца).

Об участии псковской рати в этих событиях сообщают псковские летописи:

«Приехал князь Псковской Александр Володимерович и посадники псковские и псковичи, а были на государьской службе в Литовской земли, и Торопец городок взяли. А приехали на Покров Святой Богородицы вси здорови, а были там 11 недель».[875] Значит, поход псковичей начался в середине июля.

О действиях средней группы великокняжеская летопись сообщает лапидарно: «Тое же весны послал князь великий воеводу и боярина своего Юрия Захарьича со многими же людьми к Дорогобужу, и Юрии, шед, Дорогобуж взят».[876]

Наступление Юрия Захарьича вызвало тревогу у литовцев. «Слышав же то, князь великий Александр Литовский, собрав силу многу, и посла на Юрия Захарьича воевод своих многих, панов и гетманов со многими людьми, и воевода большой был князь Константин Острожской».

Наступление Юрия Захарьича, создавшее непосредственную угрозу Смоленску (Дорогобуж от него примерно в 80 верстах, двух-трех переходах), заставило Александра Литовского выдвинуть на это направление свои главные силы. Это было серьезным успехом для русских — наступление на Смоленском направлении обеспечивало действия южной группы на наиболее важном в политическом отношении направлении на Брянск — Путивль.

Далее в официальной летописи следует известие об ответных мерах русского командования: «И князь великий Иван Васильевич всея Руси послал к Юрию на помощь воеводу и боярина своего князя Данила Васильевича Щеня с тверского силою».[877]

Русское командование реагировало на движение литовских войск вводом в действие своего резерва.

Тип. летопись, рассказав о взятии Дорогобужа, не упоминает ни о действиях Александра Литовского, ни об ответных мерах Ивана III.

Уст. летопись по списку Мацеевича содержит самостоятельное известие. Ничего не рассказав о начале кампании, она сообщает о действиях литовцев: «Князь великий литовский Александр послал к Вязьме воеводу князя Константина Острожского… И слыша то, князь великий Иван Васильевич посла противу воеводу своего князя Данила Васильевича…». Архангелогородский летописец, приводя тот же текст, делает важное добавление: «…да с ним Двор свой великого князя».[878]

Известия летописи Дубровского и Тип. восходят к рассказу официозноЙ летописи и являются, по-видимому, его сокращением — они не содержат никаких новых элементов.

Уст. летописи такие элементы содержат. Это, во-первых, известие о движении литовцев к Вязьме, во-вторых (в Архангелогородском летописце) — известие о Дворе великого князя. Уст. летопись пользовалась, видимо, самостоятельным источником, не отразившимся в официозной летописи.

Разрядные записи, ничего не говоря о действиях литовцев, отмечают выступление войск резервной группы. «Того же лета послал князь великий в Литовскую землю князя Семена Ивановича Стародубского да князя Василья Ивановича Шемячича. Да с ними воевод своих: князя Данила Васильевича Щеня с товарищи».[879]

По данным Хроники Быховца, Александр Литовский, услышав об измене северских князей, «послал к Смоленску гетмана своего Константина Ивановича Острожского, и маршала своего дворного… пана Григория Станиславовича Остиковича, и подчашного своего… пана Николая Николаевича, и маршала пана Яна Петровича, и маршала… пана Литовара Хрептовича, и иных многих князей, и панов, и дворян, и бояр своих…». Сам же «со всеми людьми великого княжества Литовского пошел к городу Минску, а оттуда к Борисову и в Борисове простоял немало времени».[880] Согласно этому известию, главные силы литовских войск во главе с самим гетманом и другими высшими военачальниками были выдвинуты к Смоленску, а в непосредственном подчинении Александра Литовского оставались только войска сравнительно второстепенного значения, хотя и названные «всеми людьми».

Прибыв в Смоленск, гетман узнал, что воевода Юрий Захарьич «стоит на Ведроши с очень небольшим числом людей». Присоединив к себе воеводу смоленского, «со всеми смольнянами, вооружившись и изготовившись», гетман пошел к Дорогобужу, но не прямым путем, а через Ельню, т. е. сильно уклонившись к югу. По сведениям литовцев, войска Юрия Захарьича стояли на Ведроше, южнее Дорогобужа. Сюда и двинулся князь Острожский. Согласно Хронике Быховца, он сделал остановку в Ельне (75 км на юго-восток от Смоленска и 40 км на юг от Дорогобужа). Здесь он получил известие от «языка», что на помощь Юрию Захарьичу «третьего же дня» подошли другие большие воеводы. Острожский, однако, не поверил этой информации, приказал «языка» повесить и двинулся к Ведроше (в северном направлении) для атаки русских войск.

Литовские известия о движении войск князя Острожского в общей не противоречат русским данным, но дополняют и уточняют их. Расчет Острожского был основан, видимо, на превосходстве в силах над войсками Юрия Захарьина — он стремился нанести им поражение, пока они не получили подкрепления. Движение к Дорогобужу в общем соответствует известию Уст. летописи, что Острожский хотел выйти к Вязьме, т. е. вторгнуться в русские пределы на наиболее чувствительном направлении Вязьма (60 верст от Дорогобужа) — Можайск (120 верст от Вязьмы) — Москва. Фланговая позиция на Ведроше, занятая войсками Юрия Захарьина, заставила гетмана изменить направление и склониться вправо (к югу) от кратчайшего пути к Дорогобужу и Вязьме. О резервной группе русских войск литовцы, по-видимому, не только не знали, но и не верили в возможность ее существования— именно этим объясняется самонадеянное решение гетмана атаковать русских на Ведроше.

Гетман двинулся к дер. Ведроше от Лопатина, пройдя две мили (15 русских верст) лесом. По словам Хроники, «была грязь страшная, и с большими трудностями и с нуждой едва прошли лес».[881]

В русских географических источниках XVIII в. село Ведроши (отождествляемое с Алексином) называется центром погоста того же имени, расположенного между речками Сельней, Росной и Полною и безымянным ручьем (который, возможно, в XV в. носил имя Ведроши).[882]

О ходе сражения на Ведроше русская официозная летопись не рассказывает, приводя только краткое итоговое сообщение: «… снидошася воеводы великого князя Ивана Васильевича с литовскими воеводами на Миткове поле на речке на Ведроше… месяца июля в 14, во вторник, на память святого апостола Акилы, и бысть промеж ими бои велик и сеча зла, и милостию Божиею и Пречистые Его Матери и одолеша воеводы великого князя Ивана Васильевича всея Руси литовских воевод, многих побита… а иных многих живых поимаша воевод, панов и гетманов, и панских детей: князя Константина Острожского и пана Григория Остоковича, Ивана Литовара маршалка, иных многих, и послаша их к великому князю на Москву».[883]

Вол.-Перм. летопись приводит то же известие с некоторыми разночтениями. Иван III назван в первом случае «государем всеа Русии», во втором — «великим государем». Наиболее важное отличие: «А убиеных Литвы и Ляхов болши тритцати тысяч».[884] Официозный рассказ дополнен в Вол.-Перм. каким-то уникальным источником.

Тип. летопись говорит, что «бысть… бой велик с Литвою на реце на Ведроше близ Елвы». В числе пленных она называет кроме перечисленных в официозной летописи также «пана Николаевых детей воеводы Виленского, да Друцких князей, и Мосальских князей, да Николая, Юрьева сына Зиновьевича».[885] Тип. также близка к официозному источнику и также дополняет его собственными сведениями.

Ерм. летопись приводит свое известие: «В лето 7008 бысть бой с Литвою великого князя Ивана Васильевича воеводам князю Данилу Васильевичю Щеняти да Юрью Захарьичю да князю Петру Васильевичю Оболенскому да князю Михаилу Федоровичю Микулинскому, князю Иосифу Дорогобужскому, князю Федору Васильевичи Телепню Оболенскому, и иным многим воеводам, а с ними были князи, и бояре, и дети боярские из Московские земли и из Тферскии, с великого князя Литовским Александра воеводами, с князем Константином Ивановичем с Острожским, да с Григорием Евстикувичем, да с Юрьеы Зиновьевичем, да с Лютором и иными многими воеводами, и великого князя двор из Вильны и из Подолии и из Волынские земли а из Смоленска воеводы Ян Станислав, а с ним многиа воеводы и вси Смольняне, лучшие люди, на реце на Полме. И Господь Бог поможе великого князя Ивана Васильевича воинству: Литовское воинство побита, а иных больших воевод живых поимаша и к великому князю приведши с многими их князми и детми боярскими и лучшими людьми, а множество их избиша».[886]

Особенность известия Ерм. — подробное перечисление воевод. Отмечается участие сил из Тверской земли и с другой стороны — из ряда литовских земель. Как и имена воевод, это представляет несомненный интерес. Но о ходе самого сражения Ерм. не говорит ни слова.

Единственное в русских источниках описание сражения 14 июля содержится в Уст. летописи.

Противоборствующие силы «сошлись о реце о Тросне, и стоаше многи дни». Это стояние отчасти отмечено и у Быховца — по литовским данным, Юрий Захарьич стоял на Ведроше. «В самом бою и обои полцы бишаеь до шти часов, емлюще за руки. И по удолиям кровь течаше, аки вода, и трупу конь не скочит. И поможе Бог великому князю Ивану Васильевичу и всей силе московской, а Литва побеже, и мало утече за Тросну реку, занеже великого князя сила пешая изошла, да мост посекли, и много в реце истопе». В Архангелогородском летописце это известие уточняется: после многих дней стояния «Литва перелезла по мосту за Тросну». Тогда-то и произошло сражение, а «великаго князя сила пешая дошли да мост посекли на Тросне».[887]

Согласно Хронике Быховца, «как только литовцы вышли из леса, они встретились с москвичами, и начался ожесточенный бой. Но москвичи вскоре повернули обратно и перебежали речку Ведрошь, к своему Большому полку, и там, построившись, стояли. Литва же, пройдя быстро к реке, в спешке перешла ее, пошла за реку и стала крепко биться… но увидев, что москвичей много, а их мало… побежали. Москвичи же погнались за ними, многих побили, а других живыми забрали. Тогда был взят в плен гетман князь Константин Иванович Острожский, пан Григорий Станиславович Остикович, пан Литовар Хрептович, пан Николай Юрьевич Глебович, пей Николай Зеновьевич и иные многие паны, Ян же Петрович погиб безвестно…».[888]

Третье описание сражения 14 июля принадлежит Герберштейну: «… когда оба войска подошли к некоей реке Ведроше, то литовцы, бывшие под предводительством Константина Острожского, окруженного огромным количеством вельмож и знати, разузнали от некоторых пленных о численности врагов… и возымели от этого крепкую надежду разбить врага». Обе стороны стали искать переправы или брода. Несколько «московитов» переправились на противоположный берег, вызывая литовцев на бой. Литовцы прогоняют их за речку. Вслед за тем начинается сражение, во время которого «помещенное в засаде войско, о существовании которого знали лишь немногие из русских, ударило с фланга в середину врагов. Пораженные страхом, литовцы разбегаются, их предводитель с большей частью свиты попадает в плен, прочие же в страхе оставляют лагерь…».[889]

Рассказ Герберштейна отразил влияние литовского источника (показания пленных, вселившие «крепкую надежду» на победу, описание первого этапа боя). Известными нам русскими источниками Герберштейн, по-видимому, не пользовался. Ему остался неизвестным факт, записанный в Уст. летописи, о разрушении русской пехотой моста в тылу литовцев.

Оригинальным в рассказе Герберштейна является известие об ударе во фланг литовцев русского засадного полка, скрытно сосредоточенного и решившего исход сражения.

Не отмеченное ни в русских, ни в литовских источниках, это известие само по себе достаточно правдоподобно — оно отражает излюбленную в русском войске тактику, примененную в Куликовской битве.

Место сражения в источниках назвало по-разному. Русская официозная летопись, Хроника Быховца и рассказ Герберштейна говорят о р. Ведроше, Разрядная книга краткой редакции — о Ветрошке. Но наиболее подробная Уст. говорит о р. Тростне, а Разрядная книга Пространной редакции в одном из вариантов сообщает, что «был… бой с литовскими людьми на реке на Полме… и Литву побили, и воевод литовских поймали».

Сражение, по-видимому, произошло на территории Ведрошского погоста между реками Ведрошей (Ведрошкой) — на западе, Полной и Росной (Тростной) — на востоке. Отдельные эпизоды сражения могли происходить на каждой из этих рек, но решающее событие имело место на Ведроше (может быть, там шла последняя фаза боя), и именно этот топоним сохранился в большинстве источников.

Все три описания сражения 14 июля в целом независимы друг от друга и в основных чертах не противоречивы. Наибольшее сомнение вызывает численность войск, приведенная в Хронике Быховца. Едва ли сам гетман, посланный королем для нанесения решающего удара по русским войскам, имел под своим началом только три с половиной тысячи всадников. Нельзя поверить и в сорокатысячную конную массу, сосредоточенную русскими в лесу на Ведроше. Такого количества «хорошо вооруженных конных» нельзя было развернуть не только в глухих лесах Смоленщины, но и на всех операционных направлениях вместе. Исходя из норм середины XVI в., едва ли существенно изменившихся за предыдущие пятьдесят лет, для обеспечения этой массы всадников требовалось бы 4 млн четвертей пашни, или примерно 400 тыс. полноценных крестьянских хозяйств (с населением в 2–4 млн человек). Таким количеством тяглого населения Россия в 1500 г. не могла располагать. Надо думать, что численность русской конницы в сражении на Ведроше преувеличена в Хронике Быховца в несколько раз — так же, как в несколько раз уменьшена численность войск гетмана. Этому удивляться не следует. В Средние века, да и позднее, при описаниях военных действий зачастую допускались умышленные и неумышленные искажения численности войск (как и потерь), для противника в сторону преувеличения, для своих — в сторону преуменьшения. Такны несомненным преувеличением представляется цифра потерь литовцев, оцененная в Вол.-Перм. летописи в 30 тыс. человек.

Все три описания, расходясь в деталях, единодушно свидетельствуют, что между главными силами русских и литовцев произошло решительное сражение, закончившееся полным, катастрофическим разгромом войск великого князя Александра и соответственно блистательной победой войск государя всея Руси — самой большой победой на поле сражения после Куликовской битвы. Такое сокрушительное поражение неприятельского войска, закончившееся пленением его главнокомандующего со всей свитой, едва ли могло быть достигнуто только простым фронтальным ударом, который бы мог заставить противника бежать с поля сражения. И рассказ Уст. летописи, и рассказ Герберштейна рисуют правдоподобную картину окружения неприятельских войск или, по крайней мере, их основной части во главе с гетманом. Это свидетельствует о высоком уровне тактического искусства русских воевод.

Кто же были эти воеводы в день 14 июля? По разрядным книгам, «воеводы были по полком по росписи».

«В Большом полку князь Семен Иванович Стародубский… да князь Василий Иванович Шемячич, да великого князя воевода князь Данило Васильевич Щеня.

В Передовом полку князь Михаило Федорович Телятевский, да князь Петр Васильевич Оболенский, да князь Володимер княж Борисов сын Туренин.

В Правой Руке князь Осиф Ондреевич Дорогобужский, да князь Федор Васильевич Оболенский, да князь Иван Михайлович Воротынский с Татары.

В Левой Руке князь Володимер Ондреевич Микулинский да Дмитрий Киндырев, да Петр Житов.

В Сторожевом полку — Юрьи Захарьин да Иван Шадра».

Эта новая «роспись» вступила в силу за несколько дней до сражения, после соединения войск средней и резервной групп. По новой росписи Юрий Захарьин, возглавлявший до этого среднюю группу в качестве воеводы Большого полка, был переведен на должность первого воеводы Сторожевого полка. Воевода, только что взявший Дорогобуж, обратился к великому князю с письменным протестом: «…в Сторожевом полку ему быти не мочно», «то мне стеречи князя Данила». Великий князь ответил строптивому воеводе через своего посланца князя Константина Ушатого: «Гораздо ли ты так чинишь?.. Ино тебе стеречь не князя Данила, стеречи тебе меня и моего дела. А каковы воеводы в Большом полку, таковы чинят и в Сторожевом полку. Ино не сором тебе быть в Сторожевом полку».[890]

В этой «речи было писано» — «князю Данилу Васильевичю, Юрью Захарьичю, князю Федору Васильевичю Телепню, Ивану Шадре. А иные воеводы еще не сошлися».[891]

Этот обмен посланиями представляет большой интерес для характеристики верховного командования русскими войсками. Стратегический резерв (по разрядам и летописи — тверские полки вместе с отрядами служилых князей) выдвигается на помощь средней группе по известиям о движении главных сил противника. Роспись по полкам составляется в Ставке, по непосредственному указанию великого князя. В ожидании большого сражения производится перемещение воевод — на наиболее ответственный пост воеводы Большого полка, т. е. командующего войсками на поле боя, назначается самый надежный и авторитетный. Именно он, а не титулярные служилые князья, вчерашние подданные Александра Литовского, несет ответственность за руководство войсками в сражении. Попытка протеста прежнего воеводы Большого полка против своего перемещения на второстепенный (хотя и важный) пост безоговорочно пресекается. Не личные счеты по старшинству, а интересы дела государева, т. е. Российского государства, определяют назначение и функции воевод. Великий князь, находясь в своей Ставке, внимательно следит за ходом операций, принимает соответствующие решения и конкретно руководит назначениями воевод, поддерживая с ними связь через своих посланцев.

Известие об обмене посланиями между Иваном III и воеводой Юрием Захарьичем позволяет определить время соединения русских войск под командой князя Щени. Судя по тому, что известие о победе пришло в Москву 17 июля, триста верст от Ведроши до Москвы гонец мог покрыть за три дня. Юрий Захарьич обратился к великому князю, очевидно, после соединения войск и успел получить ответ еще до сражения, следовательно, соединение сил началось не позже чем за 6–7 дней до сражения, т. е. 6–7 июля. К этому времени к району будущего сражения успела подойти только часть войск. Судя по адресатам великого князя, еще не было полков Правой и Левой Руки. В течение нескольких следующих дней («многих дней», по оценке Уст. летописи) русские войска постепенно подтягивались и поджидали гетмана в приготовленной ему западне.

Герберштейн пишет, что после своего разгрома на Ведроше литовцы сдали русским Дорогобуж, Торопец и Белую.[892] Это не точно-известно, что, во всяком случае, Дорогобуж был взят до сражения. Но вполне вероятно, что разгром на Ведроше вызвал общий отход литовских войск и на северном направлении и очищение ими крепостей. Именно тогда Торопец и Белая могли попасть в руки русских войск. О взятии Торопца сообщает Разрядная книга Пространной редакции, относя это событие к 9 августа, и Вол.-Перм. летопись (без даты, но сразу после рассказа о сражении на Ведроше). О взятии Белой русские источники не говорят, но факт этот вполне возможен — выдвинутая далеко на восток, эта крепость не могла долго обороняться при общем поражении литовских войск.

По словам Хроники Быховца, Александр Литовский со своими войсками перешел от Борисова к р. Бобр (30–40 км от Борисова), где и получил известие, что «передовое его войско разбито на Ведроше, после чего пошел со всеми своими людьми и стал в Обольцах, где находился немалое время». Здесь он принял посла Ивана III (об этом посольстве в русских источниках нет известий), а затем «со всеми своими людьми пошел к Полоцку, и в Полоцке простоял почти всю осень, и укрепив города Полоцк, Витебск и Смоленск, и оставив там гарнизоны, возвратился в Литву».[893] Таким образом, поражение на Ведроше заставило Александра Литовского отказаться от активной борьбы.

«А как воеводы побили на Ведроше литовских людей и писали к великому князю, чтоб к ним людей прибавил, и послал к ним князь великий воевод князя Семена Рамановича да Дмитрия Васильевича Шеина. А с речью послал ко князю Даниилу Васильевичи) Петра Плещеева. А писано в речи: чтоб князь Семен Раманович был в Большом полку со князем Даниилом. А Дмитрий Васильевич Шеин в Передовом полку на князь Петрово место Нагова со князем Михайлом Телятевским. А в речи писан князь Семен Раманович да Дмитрий Васильевич Шеин.

Да в речи же писано: князь Данило Васильевич, князь Осиф Дорогобужский, князь Володимер Микулинский, князь Михайло Телятевский, Дмитрий Киндырев, Петр Житов».[894]

Победа, видимо, досталась недешево. Потребовались подкрепления, замена одного из воевод — вероятно, вышедшего из строя по ранению (о гибели его в бою известий нет).

В «речи» великого князя установлена иерархия воевод, отвечающая, вероятно, оценке их боевых заслуг великим князем.

По словам Герберштейна, «одним сражением и за один год московит достиг того, что великий князь литовский Витольд добивался в течение многих лет и с превеликими усилиями».[895] Эту оценку значения сражения на Ведроше нельзя назвать преувеличенной. Победа на Ведроше — успех стратегического масштаба, определивший исход всей кампании 1500 г.[896]

Говоря об этой кампании в целом, следует прежде всего отметить характерные черты стратегического руководства русскими войсками. Создание самостоятельных групп на трех операционных направлениях отвечало идее наступления на широком фронте, но таило в себе опасность раздробления сил, однако эта опасность была преодолена благодаря эффективной работе Ставки по координации действий оперативных групп.

Расстояние от Москвы, где, по всей вероятности, находилась Ставка, до театра войны — 300–500 км, т. е. 3–5 дней пути для гонца. Реакция Ставки на положение дел могла почувствоваться на фронте не раньше, чем через 6–10 дней после отправки гонца с донесением. Этим обусловливалась необходимость предоставления воеводам Больших полков на каждом направлении достаточной самостоятельности и инициативы — в соответствии с распоряжениями, отдаваемыми Ставкой. По-видимому, именно эти директивы были основной формой стратегического руководства войсками со стороны верховного командования. В этих условиях расположение Ставки именно в Москве, геометрическом центре стратегического пространства войны, было наиболее целесообразным — она находилась примерно на равном расстоянии от фланговых группировок.

Главной политической целью было присоединение Северской земли, куда были направлены войска с самого начала кампаний.

Если войска Якова Захарьича могли быть названы ударной группой, то войска Юрия Захарьича на Смоленском направлении и Андрея Челяднина на северном являются сковывающими группами, обеспечивающими действия ударной.

Наибольший интерес представляет создание резервной группы — главного средства в руках Ставки. Получая своевременно сведения как о действиях своих войск, так и войск противника, Ставка имела возможность оперативно реагировать на обстановку. Важнейшим решением Ставки было выдвижение резервной группы на Смоленское направление против наступающих сил литовцев. Это сорвало планы гетмана разбить войска Юрия Захарьина и привело к генеральному сражению с полным разгромом противника, чем было обеспечено решение главной задачи кампании — занятия Северской земли. Яков Захарьин мог теперь не опасаться за свой тыл, и через три недели после сражения южная группа войск заняла Путивль. По словам великокняжеской летописи, «шед Яков с князьми, город Путимль взят августа 6, на Преображение Спасово, и князя Богдана Глинского и з женою поймал».[897]

По словам Хроники Быховца, «в ту же осень воевода великого князя Московского Яков Захаринич, и царевич Казанский Магнистели (Магмет-Амин. — Ю. А.), и князь Семен Иванович Можайский, и князь Василий Иванович Шемячич, придя, взяли город Путивль и наместника путивльского князя Богдана Федоровича с княгиней и со всеми путивльцами увели в плен, и всю землю Северскую забрали».[898]

Князья Шемячич и Можайский могли прибыть в войска Якова Захарьина только после сражения на Ведроше, в котором, согласно разрядной записи, оба эти князя принимали участие.

В грамоте союзнику — хану Менгли от 11 августа — великий князь перечислил взятые русскими войсками города: Брянск, Мценск, Серпейск, Дорогобуж, Опаков, Почел, Радогощ, Чернигов, Стародуб, Гомель, Любеч, Рыльск, Новгород-Северский, Трубчевск, Мосальск.[899]

Деятельность русской Ставки по стратегическому руководству войсками в кампании 1500 г. необходимо признать образцовой и соответствующей всем требованиям рационального военного искусства. «Стратегия — это здравый смысл», — говорил Мольтке-старший. Русское верховное командование этим качеством обладало в полной мере, что ярко проявилось в кампаниях и 1471, и 1480 гг., и в не меньшей степени в кампании 1500 г.

Однако известно, что плохая тактика может погубить самую хорошую стратегию. Тактическое руководство русских войск в сражении на Ведроше было в руках воеводы Большого полка, на котором лежала фактически вся ответственность за исход сражения главных сил и тем самым — за исход всей кампании. Описание сражения на Ведроше свидетельствует, что тактическое руководство по своим достоинствам и результатам не уступало руководству стратегическому. Оно отличалось инициативностью, изобретательностью и решительностью. На поле сражения князь Даниил Щеня применил маневр, приведший к окружению и полному разгрому противника. Заманив гетмана на правый берег реки, которая, таким образом, оказалась у него в тылу, Щеня сковал противника с фронта и нанес ему внезапный фланговый удар, и разрушением моста в тылу противника поставил гетмана в безвыходное положение. Можно отметить фланговую позицию по отношению к движению противника, которую занял Юрий Захарьич, что заставило гетмана отклониться от прямого пути на Дорогобуж и двинуться в труднопроходимую лесисто-болотистую местность.

Сражение на Ведроше — один из самых ярких и поучительных образцов тактического искусства русского Средневековья, не уступающий по своему уровню Ледовому побоищу и Куликовской битве. Когда Михаил Андреевич Плещеев привез в столицу весть о победе, «бысть тогда радость велика на Москве»,[900] и для этой радости были все основания.

Сравнивая сражение на Ведроше с Куликовской битвой, Е. А. Разин видит дальнейшее развитие тех же тактических принципов. Если на Куликовом поле инициатива находилась в руках татар, прорвавших боевой порядок русской рати, и атака засадного полка зависела от действий татар, то на Ведроше инициатива маневра была целиком в руках русских войск. «Если на Куликовом поле засадный полк нанес удар во фланг противнику, то на Ведроше Сторожевой полк атаковал литовцев с тыла и разрушил мост — единственный путь отступления литовцев. Исход боя был решен комбинированным ударом с фронта и тыла».[901]

Верховное командование литовскими войсками в лице великого князя Александра с самого начала проявляло известную пассивность. Выдвинув крупные силы к Смоленску, великий князь Александр не осуществлял, по-видимому, оперативного руководства этими силами и не оказывал влияния на действия командующего группой гетмана князя Острожского. В распоряжении литовской Ставки не было, видимо, оперативных резервов, которые могли бы быть двинуты на угрожаемые направления. Литовское верховное командование рассчитывало на победу одним ударом, на одном решающем направлении. Потерпев поражение в этом сражении, Александр Литовский полностью отказался от какой-либо инициативы, ограничившись организацией пассивной обороны основных крепостей. В целом стратегическое руководство со стороны Александра Литовского отличается непродуманностью, вялостью и пассивностью.

В тактическом плане руководство гетмана также нельзя назвать удачным. Он не вел разведки, не имел верных сведений о своем противнике; втянув свои войска в лесистое дефиле, он поставил их в трудное положение, утомив длительным маршем; в начале боя, отбросив Передовой полк русских, он дал себя заманить в ловушку, перейдя реку по единственному мосту, который, по-видимому, не охранялся литовцами. Он не сумел предвидеть возможность флангового удара русских и, очевидно, не имел тактического резерва для парирования случайностей. Имея против себя выдающегося тактика в лице князя Даниила Щени, литовский гетман явно оказался не на высоте своего положения.

Как кампания Бонапарта в 1800 г. в Италии или Румянцева в 1770 г. в Молдавии, кампания 1500 г. была выиграна одним сражением и как нельзя более оправдывает афоризм Суворова: «Один час решает успех кампании».

Основной результат кампании 1500 г. — овладение стратегически и политически важным районом на юго-западном направлении. Переход под власть великого князя юго-западных русских княжеств — реальный шаг к возвращению всех русских земель в единое «государство всея Руси». Переход князей на службу Москве не только усиливал ее военную мощь, но и мог быть прецедентом для других православных князей, остававшихся пока под властью католического государя. Разгром литовских войск на Ведроше обеспечивал прочное овладение стратегической инициативой на всем театре войны.

Стратегический и политический результат кампании 1500 г. заставил Александра Литовского начать переговоры о мире (январь-февраль 1501 г.).

Кампания 1501 г.

Несмотря на блестящие результаты кампании 1500 г., общая политическая обстановка в начале 1501 г. усложнилась. Александру Литовскому удалось добиться фактической поддержки своих братьев Ягеллонов, которые заняли угрожающую позицию по отношению к России и пытались оказать на нее прямое давление.

Зимой 1501 г. в Москве шли переговоры с польским, литовским и венгерско-чешским послами. Иван III занял твердую позицию, не побоявшись угроз со стороны Ягеллонов. К положительным результатам переговоры не привели, но было достигнуто соглашение о кратковременном перемирии до прибытия «великих послов».[902]

Весной 1501 г. готовился новый поход.

По данным Разрядной книга, «лета 7009 Апреля князь великий Иван Васильевич всея Руси послал воевод в Литовскую землю.

В Большом полку князь Данило Олександрович да со князем Данилой другой воевода, князь Михайло Карамыш Курбский.

В Передовом полку князь Василий Шуйский Немой.

В Правой Руке Иван Борисович.

В Левой Руке — Петр Борисович.

А из Новагорода велел итить намеснику князю Семену Рамановичю.

А во Тверь отпустил князь великий сына своего великого князя Василья.

А у великого князя Василья во Твери воеводы князь Данило Васильевич, князь Дмитрий Володимерович, князь Володимер Ондреевич Микулинской, Дмитрий Васильевич Шеин, Василий Борисович. Окольничие Григорий да Петр Федоровы дети Давыдовичи, Петр Михайлович Плещеев, Офанасей Сакмышев.

Да с великим же князем Васильем Семен Борисович Брюхо.

Дворецкий князь Василей Голенин».[903]

Можно предполагать, что группа войск князя Данила Александровича с участием новгородских служилых людей должна была двигаться на литовские земли с севера, а группа войск из Твери — с востока. В тверской группировке были сосредоточены, по-видимому, наиболее крупные силы, судя по присутствию великого князя Василия, по числу воевод и по участию князя Даниила Щени.[904]

К. В. Базилевич справедливо отмечает, что развертывание русских войск по апрельским разрядам носило выжидательный характер. В Москве считались с возможностью литовско-ливонского союза и вторжения противника в северную часть порубежной территории. В этих условиях немедленный поход под Смоленск был рискованным.

Сосредоточение главных сил в районе Твери давало возможность относительно быстро перебросить их как для защиты Новгородско-Псковской области, так и в направлении на Ржев — Великие Луки.[905]

В походе на Литву должны были принять участие и войска Менгли. В послании к хану великий князь сообщал о своей готовности послать весной в Литовскую землю воевод «со многими людьми», отпустить «на дело» своих детей и самому, «ожь дай Бог», отправиться в поход.[906]

Великий князь требовал, чтобы Менгли, в свою очередь, либо сам сел на коня, либо послал с ратью своих детей.[907]

Посол князь Федор Ромодановский был отправлен с этой грамотой 11 марта сразу после окончания переговоров с послами Ягеллонов. Однако в пути он подвергся нападению азовских и ордынских татар, ограблен и захвачен в плен. Выкупленный из плена, он только около 19 нюня смог сообщить Менгли содержание своей миссии.[908]

Узнав о пленении своего посла, великий князь 25 мая отправил хану новую грамоту. Он сообщал о начале похода своих воевод и о том, что «украинным людям» велено «со всех сторон воевати Литовскую землю». Он предлагал Менгли двинуться по направлению Киев — Слуцк — Туров — Пинск — Минск.

Исходя из этого К. В. Базилевич обоснованно считает, что главной целью операций русских войск был Смоленск, а действия «украиных людей» из Чернигова, Стародуба и других городов Северской земли должны были носить характер сковывающего удара.[909]

Однако Менгли от предложения великого князя отказался. Он узнал о движении татар Большой Орды к Дону и направился сам на Дон, чтобы поставить там крепость на берегу реки. Таким образом, совместный поход русских и крымских войск весной 1501 г. не состоялся.

Наши источники (летописи и разряды) ничего не пишут о ходе и результатах апрельского похода русских войск — вероятно, эти результаты не были значительными.

Но в мае общее положение резко изменилось.

14 мая новгородские наместники князь Семен Романович и Иван Андреевич Колычев Лобан получили директиву, присланную из Ставки с Ярцом Зайцевым.

«Каково будет дело от Литвы, ино 6 шел с Новагорода намесник князь Семен Романович, а бытии ему с великого князя сыном с великим князем Васильем. А был бы князь Семен в Большом полку, а в полках бы были у него воеводы.

В Передовом полку князь Иван Тулуп да Михайло Ондреевич Колычов.

В Правой Руке князь Иван Буйное княж Александров сын Хохолков да князь Иван Гундос.

В Левой Руке — Иван да Василей Григорьевы дети Морозова.

В Сторожевом полку назад воевода Игнатий Образец».

С тем же Ярцом была послана и другая инструкция: «в той же речи написано: "Каково будет дело от Немец, и иттить из Новагорода намеснику Ивану Лобану Андреевичю Колычову, а быть ему в Большом полку.

А в Передовом полку воевода Темка Янов.

А в Правую Руку, и в Левую Руку, и в Сторожевой полк воевод разрядить намесникам.

Да Лобану же в речи написано: каково будет дело от Немец и пойдет он на великого князя дело, а, посмотри по делу, пригоже будет взяти с Орешка намесника князя Володимера Турского, а с Корелы наместника Ивана Пужбальского (?).

И Лобану их с собою взять, и велети им быть с собою в воеводах в полках, в котором полку пригоже.

А другой бы намесник, Юрий Сабуров, был в Кореле с кореляны и з земцы.

А будет с Корелы и из Орешка намесников непригоже взять, и Лобану тех намесников с собою не имать.

А в Новегороде со владыкою Генадьем быть Ондрею Овдреевичу Колычову, да дворетцкому ноугородцкому Ивану Волынскому, да дьяку Сумороку Вокшерину (? — Ю. А.)».[910]

Директива от 14 мая, как и директива июля 1500 г., — это «речь», которая «писана» и передана с посланцем великого князя. Вероятно, первоначальная форма таких инструкций была устная — как и в посольском деле, она передавалась адресату слово в слово. Но теперь «речь» осталась только в названии — инструкции уже давно носят письменную форму.

Инструкция от 14 мая вносит существенное изменение в развертывание новгородских войск.

Если апрельские планы ориентировали новгородское ополчение на выступление против Литвы в составе рати князя Данилы Александровича, то теперь новгородское ополчение делится на две группы, одна из которых, соединившись с войсками из Твери, идет на Литву, а другая нацеливается на действия против ливонских немцев. Это — вторая группа во главе с вторым новгородским наместником, который наделялся большими полномочиями. В зависимости от обстановки он мет мобилизовать гарнизоны Орешка и Корелы во главе с их наместниками, оставляя при этом в Кореле другого наместника с гарнизоном из служилых корелян и земцев, т. е. городового земского ополчения — очевидно, на случай нападения шведов. Новгородское наместничество представляло собой большой военный округу который подразделялся на малые городовые округа во главе с их наместниками. Директива 14 мая отражает новую стратегическую ситуацию: начались нападения ливонских немцев, заключивших союз с Александром Литовским.[911]

Совместный поход был назначен на 25 июля, но в связи со смертью короля Яна-Альбрехта (17 мая) и процедурой выборов нового короля (Александра Литовского) был отложен до 28 августа.[912]

Однако фактически враждебные действия начались раньше.

2 мая фогт Нарвы сообщил в Ревель, что совершил нападение на русские земли, но потерпел неудачу и понес большие потери. Он просил о скорейшей присылке подкреплений.[913]

По-видимому, именно это нападение вызвало появление директивы русской Ставки 14 мая.

Летом в Дерпте была предпринята широкая враждебная акция против русских купцов из Пскова — было захвачено 25 у чанов с товарами, а 150 купцов посажены в погреб.[914] Протесты псковских и новгородских властей успеха не имели. Псковичи обратились за помощью к «князем великим Ивану Васильевич» и Василию Иванович», и князи великие ялися отчину свою боронити от немец».

После повторного обращения псковичей «князи великие прислали воевод своих князя Василия Васильевича Шуйского и со князи и с помещики с новгородскими и людьми своими и со всею ратною приправою. И в другую неделю приехал князь Данилей Пенко и с товарищи и со всею силою своею и жили во Пскове три недели», с 1 по 22 августа, на Завеличье и на Полонище.[915]

Хозяйственные псковичи, как всегда, подсчитали свои расходы по содержанию великокняжеских войск; «Овса сто зобниц, и сена сто стогов, да тое протори, кое на колачи, кое на хлебы, 25 рублев на один день».[916]

Войска «в землю Немецкую не пойдут без государева повеления». Псковичи посылали к великому князю еще двух гонцов, одного за другим, что «немцы жгут и грабят, и головы секут, и живых ведут в свою землю». Только после этого «великие князья велели воеводам своим князю Данилу Олександровичю и князю Василию Васильевичю воевати Немецкую землю со князем псковским и с посадники, и со псковичи. А делали бы дело с пословицы, как вам Бог положит на сердца…».

Поход начался «… того же месяца [августа] в 22 поехали первый стяг с воеводами, в день недельный, и иные стяги на второй день; князь псковский Иван Иванович Суздальский с посадники и со псковичи, и воеводы великого князя, князь Данила Олександрович Щеня (ошибка; на самом деле, Пенко. — Ю. А.) и с людьми своими, и князь Василей Васильевич Шуйский, наместник новгородский и с помещики, и с людьми своими, и тверские воеводы Иван да Петр, оба Борисовича, и с товарищи воевать Немецкой земле… А иная рать, добровольныя люди, во ушкуях и в лодьях не учиниша ничего же, а сами приехали все здорови».

Известие Пск. I летописи позволяет сделать ряд выводов.

Враждебные действия дерптских властей начались, видимо, примерно в одно время с нападением нарвского войска на Новгородскую землю. Тогда-то и появилась директива от 14 мая.

Великий князь (и его формальный соправитель-наследник) проявили крайнее нежелание вступать в конфликт с Ливонией.[917] Войска прибыли в Псков только после неоднократных просьб псковичей и длительное время стояли в бездействии. Великий князь, возможно, надеялся, что само присутствие его войск во Пскове окажет на немцев умиротворяющее влияние и заставит их прекратить враждебные действия, как было, например, в 1473 г., когда прибытие во Псков войск князя Холмского заставило немцев заключить «Данильев мир». И только когда эти надежды не оправдались, а враждебные действия немцев усилились, войска двинулись на Ливонию.

Нападение немцев вызвало перегруппировки русских войск.

Уже директива 14 мая отражает серьезные изменения по сравнению с апрельскими разрядами. В апрельских разрядах похода на Литву упомянуто шесть воевод в группе князя Данилы Александровича Пенка и шесть воевод — в тверской группе великого князя Василия.

В директиве 14 мая для похода на Литву названо семь воевод, из которых только один, князь Семен Романович, упоминался в апрельских разрядах. По-видимому, создавалась новая группировка войск, уже не подчиненная князю Даниле Пенко.

Той же директивой формируется группа войск для действий против немцев во главе со вторым новгородским наместником, наделенным большими полномочиями. Только его ближайший помощник, воевода Передового полка, назначен великим князем. Воеводе Большого полка было предоставлено право распоряжаться гарнизонами городов на Свейском направлении.

В августе во Псков прибыли войска, предназначенные для действий против немцев. Летопись называет пять воевод, из которых четыре упоминаются в апрельских разрядах похода на Литву, в том числе и воевода Большого полка.

Можно думать, что группировки, первоначально нацеленные на Литву, теперь были переориентированы на ливонское направление.

О боевых действиях на литовском фронте весной-летом, вплоть до сентября 1501 г., в наших источниках сведений нет. Можно сделать предположение, что крупных боевых действий на этом направлении весной-летом не было — возможно, в связи с нападением немцев и с отсутствием помощи от Менгли, занятого борьбой с Ахматовичами.

Согласно разрядным записям, 7 августа Менгли сообщил великому князю, что стоит против Ахматовичей «на другой стороне Тихие Сосны» при устье и у Дона, «а улусы Шихматовичи на сей стороне Волги, и князь великий бы послал на улусы рать свою. И князь великий посла на улусы царя Магмедемина, а с ним князя Василия Ноздреватого».

Было отдано распоряжение и великой княгине Рязанской послать воевод Сунбула Тутыхина и Микиту Инкина сына Измайлова, а князю Федору Рязанскому — послать воеводу Булгака Денисьева.[918]

На открывшемся южном направлении на помощь союзнику посылаются силы казанского вассала и рязанские воеводы, которыми великий князь распоряжается как своими. О помощи со стороны Менгли на литовском направлении в таких условиях речи быть не могло.

Центр тяжести военных действий временно перемещается на северо-западное направление. Войска, собранные в августе во Пскове, вступили в боевое соприкосновение с противником. Об этом событии есть краткие сведения в Пск. летописи. 27 августа «наехали силу немецкую князь псковский Иван Иванович Горбатый с воеводы великого князя, и с посадники, и с псковичи на Серицы за Изборском 10 верст. И начата псковичи с Немцы биться на мал час, и ту падоша Псковичей 20 человек, а Немец и чюди бес числа. И князь псковский и с посадники псковскими и воеводы великих князей и ступишася первая с Немцы. И напустиша буртальники немецкий ветр на псковскую силу и на московскую силу, и пыль не пушек и ис пищалей.

И [не] бысть пособие Божие псковичам. И убиша на первом сступе Ивана Теншина посадника псковского, и побегоша первые псковичи.

И они, поганые, повернута на московскую силу пушками и пищалями, и бысть туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного и пищального. И потом москвичи побегоша, и бежали меташа своя быте. И изборяне выскоча из Ызборска городка, как они бежали мимо городок, и грабиша то быто московское и псковское изборяне.

И бысть во Пскове плач и рыдание, а Немцы не гонилися.

А Немцы на завтрее под Избореск поидоша, и изборяне сами посад свой зажгоша. И начата бити пушками городок Изборск, и городок Бог у блюде и святый Никола. И стояли под Изборском день да ночь, и поидоша к Великой реке в Колбежици, жгучи и труни землю псковскую, к бродам по Завелицкой стороне.

А князь псковской и с посадники псковскими и со псковичи сполна коневая рать, а молодые люди два третьего крутили щитом да сулицею, и поидоша противу их по другу сторону Великой реки, а ту бишася с Немцы много на бродах.

И придоша Немцы к Острову городку».[919]

В Воскр. летописи события на Серице отнесены к октябрю, что противоречит всем другим источникам. Воевод великого князя — князя Данила Александровича Пенка «и иных» — «встретиша Немцы многие люди безвестно на Сирице, и дотопташа Немцы, не поспели воеводы великого князя воружетися. И на том бою убили воеводу великого князя Ивана Борисовича Бороздина, убиша ис пушки. И князь Данило отъиде и ста во Пскове».[920]

Несмотря на явно ошибочную дату, сообщение Шумиловского списка представляет определенный интерес. Оно приписывает неудачу на Серице внезапности нападения немцев, называет имя погибшего воеводы и уточняет обстоятельства его гибели. Московские войска отошли ко Пскову, и в дальнейших осенних боях против немцев не участвовали. В распоряжении составителя Воскр. был какой-то официальный памятник, использованный им только частично и к тому же неумело (вставлен не на нужное место). Тем не менее сведения этого источника не могут игнорироваться.

По данным немецких источников, магистр Вальтер фон Плеттенберг должен был 29 августа соединиться с литовскими войсками полоцкого наместника.[921] Битва на Серице произошла во время этого движения немцев. По данным немецкого источника («Sсhоnnе Hysthorie»), у магистра было 4 тыс. всадников, 2 тыс. пеших кнехтов и всего вместе с обозами, артиллерией и крестьянами до 80 тыс. человек.[922] По данным того же источника, численность русских войск составляла 30–40 тыс.[923]

К. В. Базилевич на основе подсчета расходов псковичей на содержание войска определяет численность войска (25 рублей в день, считая по 1 деньге на человека), приведенного воеводами во Псков, в 5–6 тыс. человек.[924] Эту цифру можно принять, если считать только служилых людей, т. е. вооруженных всадников. В таком случае оказывается, что русская конница примерно сопоставима с немецкой. Что касается пятизначных чисел, приводимых немецкими хронистами, то они вызывают большое сомнение — такого огромного войска не могли выставить в поле ни немцы, ни русские. Речь могла в данном случае идти только о невооруженных людях, сопровождавших войска (обоз и т. п.).

Русские войска были наголову разбиты. Исходя из рассказа Иск. летописи, причинами этого было, во-первых, широкое применение немцами артиллерии, неожиданное для русских, во-вторых, недостатки организации и управления русскими войсками. Они вступили в бой по частям, взаимодействие между псковичами и москвичами достигнуто не было.

Наш источник ничего не говорит о численном превосходстве противника, что обычно делается в случае неудачи. Можно думать, что если превосходство в численности у немцев и было, то оно не играло существенной роли и было просто не замечено русскими.

Едва ли можно считать правдоподобными сведения поздней Воскр. летописи, что немцы убили лишь «немногих людей». Этому не соответствует картина бегущих с поля боя войск, бросающих по дороге свое имущество («быто»).

Масштаб и значение поражения наших войск в сражении на Серице не следует преуменьшать — «бысть во Пскове плач и рыдание». Однако в сражении на Серице, как справедливо отмечает К. В. Базилевич, не участвовали главные силы русских — они, судя по именам воевод, оставались на старом месте, в районе Твери.[925]

На следующий день после боя немцы оказались под стенами Изборска. Изборянам, которые грабили «быто» бегущих с поля боя воинов, пришлось сжечь свои посады и выдержать артиллерийский обстрел, который продолжался целые сутки («день и нощь»). Но противник двинулся дальше, к самому Пскову, создав прямую угрозу захвата бродов через Великую. Псковичам пришлось провести своего рода тотальную мобилизацию по очень жесткой норме и с трудом, «много бишася» отстоять броды.

Отбитые от бродов, немцы пошли по псковской земле к югу. «Месяца сентября в 7 день» они «начата бити пушками городок Остров, и огненные стрелы пущати… и плениша дом святый Николы и городок взяше и огнем выжгоша, иных мечю предаша, а иных огнем сожгоша, и жен, и детей в нощь в 8 день, на Рождество Святой Богородицы, и того дни прочь отъидоша».

Гибель Острова была предрешена разгромом на Серице. «Псковские воеводы и псковичи островитянам не помогаша ничем же, и стояли отъехав от городка три версты, как Немцы городок бита и огненные стрелы пущаще, а псковские воеводы и Псковичи только смотрящее.

Эта позорная картина бездействия войск, пассивно смотревших на гибель русского города, пригорода Пскова, может объясняться только деморализацией псковичей после поражения на Серице. О московских и тверских войсках не говорится ничего — видимо, они были после разгрома на Серице выведены из Пскова.

После взятия и сожжения Острова магистр вернулся к Изборску «и ночеваше под Изборском, и на завтрее поидоша прочь и западоша» (устроили засаду). Глубина операции немцев не превосходила 60–70 км.

Изборяне «пришедше на стан, где Немцы ночевали» — очевидно, для захвата брошенного немцами «быта». «И ударишася на них Немцы западные, и гнашася за ними до самые стены, и всех иссекоша, а иных руками яша 130 человек».

По данным немецких источников, Плеттенберг уже 14 сентября вернулся в Ливонию. По немецким данным, горожане и другие жители Ливонии не проявляли желания отправляться в новый поход.[926]

Целью похода магистра было, по его словам, совместное с литовскими войсками овладение Псковом.[927] В этом смысле поход Плеттенберга оказался бесплодным. Однако и русский план наступления на Ливонию из Пскова также потерпел неудачу.

События конца августа — начала сентября па псковско-изборско-островском направлении показали не только слабость организации командования соединенными московско-псковскими войсками, но и кризис военной организации Господина Пскова. Соединенных действий Пскова и его пригородов не было — каждый заботился только о собственной защите и не оказывал друг другу никакой помощи. Жители Изборска проявили низкие моральные качества, грабя отступавшее московско-псковское войско и поддавшись на подстроенную немцами ловушку, умело рассчитанную опять же на корыстолюбие жителей Изборска.

Показателем упадка старой военной организации может служить и бесплодный поход «добровольных людей» в ушкуях и лодьях.

Псковский летописец отмечает важный факт: «Немцы с Литвою совокупней, а быти им было вместе подо Псковом, а пан Черняк не поспел, под Опочкою услышал, что Немцы выжгли Остров, а Литва мало не взяла Опочки».

Соединение немецких и литовских войск не состоялось, но оперативное взаимодействие было фактически достигнуто. В сентябре Псковская земля переживала тяжелые времена под ударами двух сильных противников. Оперативная обстановка на северо-западном (псковско-ливонском) направлении складывалась для России неблагоприятно.

Русскому ВГК приходилось решать насущную задачу борьбы на двух независимых операционных направлениях — против Литвы и против Ордена. При этом общая обстановка на западном (литовском) направлении в целом была благоприятной и определялась крупными успехами предыдущей кампании.

На северо-западном (ливонском) направлении, напротив, обстановка для русских войск была невыгодной и определялась крупными неудачами, в результате которых противник захватил инициативу.

В этих условиях русская Ставка приняла решение использовать благоприятную ситуацию на литовском фронте и нанести удар в обход смоленского плацдарма с юга. В случае успеха эта операция создавала угрозу Смоленску и заставляла противника оттянуть свои силы на юг, затрудняя взаимодействие литовских и орденских войск.

Согласно разрядным записям, «сентября в 24 день посла князь великий в Стародуб ко князю Семену и ко князю Василию Шемячичю воевод своих князя Олександра Владимировича Ростовского и иных своих воевод и велел им со людьми быть по полком. И князи ходили ко Мстиславлю, и князя Михаила Ижеславского и королевских воевод побили, а Федня Скрыпова изымали и посады пожгли, а князь Михаил Ижеславский, да Якуш Костевич да Остафей Дашков утекли в город.

А были тогда по полком:

В Большом полку со князем Семеоном Стародубским и со князем Василием Шемячичем были великого князя воеводы князь Олександр Володимирович Ростовский да Семен Иванович Воронцов.

В Передовом полку — князь Петр Семенович Ряполовский-Лобан да князь Иван Михайлович Воротынский.

В Правой — Григорий Федорович.

В Левой— Иван Васильевич Жук.

В Сторожевом — князь Василий Васильевич Ромодановский».

Получив донесение о победе под Мстыславлем, «князь великий послал ко князем и к своим воеводам Ивана Микулина сына Ярого». Победа под Мстиславлем заслужила высокую оценку со стороны великого князя: «Ино то милосердный Бог своим милосердием, так и помиловал, и вашею службою, и мы о том Богу хвалу воздаем, а вас, оже дай Бог, за вашу службу жаловати хотим». Одновременно «велел князь великий князю Олександру и иным воеводам ехати к себе. А у князей велел остатися в Стародубе князю Ивану Воротынскому да князю Лобану Ряполовскому, написал Воротынского наперед, а Ряполовского после его. А вдругоряд палисад к воеводам в речи у Ивана же у Ярого потому же: князь Иван Воротынский да Лобан князь Петр Ряполовский».[928]

В походе на Мстиславль разрядная запись перечисляет имена семи воевод по пяти полкам. Само количество воевод и наличие вторых воевод в Большом и Передовом полках может свидетельствовать о крупных силах, посланных в поход, и о значении похода на Мстиславль.

Формально воеводы великого князя посланы «ко князьям», только что перешедшим на русскую службу и сохранившим внешние признаки своего княжеского суверенитета. Фактически, по всей вероятности, все управление войсками находилось в руках великокняжеских воевод. Из семи воевод шесть — из старых великокняжеских служилых людей, в том числе трое — из удельных князей. Один воевода князь Иван Михайлович Воротынский еще совсем недавно служил великому князю Литовскому. На новой службе он занимает видное положение. Хотя в походе на Мстиславль он — второй воевода Передового полка, позади князя Петра Лобана Ряполовского, в «речи» великого князя он стоит на первом месте — выше своего недавнего начальника.

После победы пять воевод из семи отзываются в распоряжение великого князя, и в Стародубе остаются только двое.

Великокняжеская летопись, рассказывая об этом походе, называет князя Александра Владимировича Ростовского, Семена Воронцова и Григория Федорова сына Давыдовича, т. е. имена обоих воевод Большого полка и воевода полка Правой Руки.[929]

«И приидоша воеводы ко городу Мстиславлю ноября 4 в четверг. И вотрете их из града князь Михайло Ижеславович и зять князя Юрьев Лугвеневича да великого князя Олександра Литовского воеводы Остафей Дашкович з двором великого князя [и] заставою, и з жельныри… и Божиею милостию одолеша полци великого князи Ивана Васильевича… Князи же и воеводы великого князя, постояв у города, землю учи нише пусту и возвратитися к Москве с великим пленом».[930]

Известие великокняжеской летописи позволяет внести уточнения в сообщение разрядной записи. Уточняется имя одного из воевод, главное же — называется точная дата выхода к Мстиславлю и боя с литовцами. От решения об отправке войск до выхода к Мстиславлю прошло полтора месяца. Столь долгий срок можно объяснить осенней распутицей, влиявшей на темп сбора и перегруппировки войск. Операция, во всяком случае, прошла успешно — литовцы были разбиты, хотя сам город остался в их руках. Следует отметить, что здесь впервые упоминаются в составе литовских войск «жолныри». Хроника Быховца рассказывает о походе русских войск (Семена Можайского) к Мстиславлю, где «сидело в осаде много литовских людей». Князь же Михаил Мстиславский узнал, что «князь Семен Можайский идет с москвичами к Мстиславлю. И, окружив город Мстиславль, стояли немало времени, и причинив немало зла около города, ушли обратно».[931]

Литовское известие в целом не противоречит русским. Нет только рассказа о бое под Мстиславлем и о поражении литовских войск. Важно отметить указание на многочисленность литовских сил в Мстиславле.

Следует иметь в виду хронологические несообразности в Хронике Быховца. Так, сражение на Ведроше отнесено к 1499 г., а поход русских к Мстиславлю соединен с походом Дмитрия Жилки на Смоленск в 1502 г. и отнесен к 1500 г. Однако известие о походе на Мстиславль само по себе вполне достоверно и подтверждено русскими источниками.

Победа под Мстиславлем — самое крупное событие кампании 1501 г. на литовском фронте. Высокая оценка этой победы в «речи» великого князя к воеводам говорит о значении, которое ей придавалось. По мнению К. В. Базилевича, присутствие в Мстиславле двора Александра Литовского свидетельствует о том, что здесь были собраны основные силы литовских войск.

Для оценки стратегического значения победы под Мстиславлем необходимо учитывать обстановку, сложившуюся к осени 1501 г. на южном направлении в связи с походом Большой Орды к Тихой Сосне (правый приток среднего Дона). Как мы уже видели, поход Ших-Ахмета вынудил Менгли-Гирея отказаться от нападения на Литву и заставил его просить помощи у великого князя. Но дело было не только в этом.

По данным Хроники Быховца, осенью 1501 г. «царь Заволжский Ших-Ахмет со своею ордою. ас ним посол великого князя Александра… приехали в землю Северскую, и стал под Новгородом Северским и другими городами, землю же всю, почти до самого Брянска, заполонил бесчисленным воинством». Захватив несколько городов, Ших-Ахмет послал к Александру Литовскому, призывая его «соединиться с ним» против Менгли-Гирея и великого князя Московского.[932]

Фактически речь шла о нашествии на южную окраину России. Под угрозой находились Путивль, Рыльск, Курск, Елец, земли Северского и Стародубского княжеств. Были сведения, что Ших-Ахмет стоит у Рыльска в 300 км от Мстиславля. Северские земли оказались под угрозой двойного удара: с юга — татарской конницы, с севера — литовских войск.

Стратегическое значение победы под Мстиславлем в том, что она сорвала, во-первых, план совместного нападения литовских войск и Большой Орды на Чернигово-Северскую землю, во-вторых — совместные действия литовцев с Орденом. В задачу похода входило не овладение сильно укрепленным городом, а разгром собранных под ним войск.[933]

Победа под Мстиславлем улучшила общее положение на фронте и облегчила возможность нанесения удара на ливонском направлении.

Рассказав о походе на Мстиславль, разрядные записи продолжают: «того же лета посылал князь великий из Великого Новгорода воевати Немецкие земли воевод по полком.

В Большом полку наместник новогородский князь Данило Васильевич Щеня да князь Иван княж Васильев сын Васильевича Шуйского, да князь Борис Тебет Уланов.

В Передовом полку наместник же ноугородский князь Василий Васильевич Шуйский да князь Петр Лобан Семенович Ряполовский.

В Правой Руке князь Осиф Андреевич Дорогобужский да Петр Житов.

В Левой Руке князь Володимер Ондреевич Микулинский да князь Федор Юрьевич Прозоровский.

В Сторожевом полку Семен Карпович да Михайло Ондреевич Колычев да князь Семен Ромодановский».

Никаких дальнейших сведений об атом походе разрядные записи не содержат.

По данным великокняжеской летописи, «тое же осени, октября, посылал князь великий воевод своих, князя Данила Олександровича Пенка, да князя Данила Щеня Васильевича, да князя Олександра Васильевича Оболенского и иных воевод со многими людьми Немецкие земли воевати Ливонскые за их неправду, что они воевали отчину его Псков, да и гостей его поймали в Юрьеве. Воеводы же поидоша и начата Немецкую землю пленити, и жечи, и сечь, и в полон вести. И внезапу случись им бой велик на третьем часе нощи, ноября 20 день, приидоша Немцы безвестно с стороны со многою силою, с пушками и с пищалями. И Божиею милостию воеводы великого князя одолеша их, овех побита, а иных поимаша, а мало их утече. И тогда на том бою убита князя Александра Васильевича Оболенского.

И ходиша воеводы близ Колывани, выидоша на Иваньгород, а землю Немецкую учинили пусту».[934]

По сообщению Пск. летописи: «Месяца октября в 18 день послали великие князи Иван Васильевич и Василий Иванович своего воеводу князя Олександра Оболенского с силою московскою и царя татарского с татары, а велели им великие князи итти в Немецкую землю со Псковичами воевати.

И поехаша воеводы великих князей и Псковичи в землю Немецкую, того же месяца в 24, и начата землю Немецкую воевати. А яша собе воеводы великих князей Правую Руку, а Псковичи Левую Руку.

И услышавши воеводы великих князей, что под Гельменем городком сила немецкая Юрьевская, и изъясачившася и поидоша на них, и начата с Немцы битися.

И на первом сступе убиен бысть господин благоверный князь Александр Оболенский, за Святую Живоначальную Троицу, и за святые церкви и за отчину государей великих князей и за псковскую отчину.

И бита поганых Немец на 10 верстах, и не оставиша их ни вестоноши. А не саблями светлыми секоша их, но бита их москвичи и Татарове аки свиней шестоперы.

И идоша мимо Юрьев и Ругодиво к Ивангороду. А псковичи труп наехаша на 3 день, а не ведаша того бою. И выидоша же Псковичи на Ивангород».[935]

Сравнение летописных сообщений с разрядными записями свидетельствует об их большом расхождении. Из двенадцати воевод, названных в разрядах, великокняжеская летопись упоминает только одного — новгородского наместника князя Данила Щеню, а Пск. летопись — никого. Такие большие расхождения не могут быть случайными.

Между великокняжеской и Пск. летописями существенных расхождений нет. Разница только в перечне воевод: из трех воевод великокняжеской летописи Пск. знает одного. В рассказе об осеннем походе 1501 г. обе летописи взаимно независимы, но не противоречат, а скорее дополняют друг друга, показывая одни и те же события соответственно с московской и псковской точек зрения.

Первичность разрядных записей перед известиями великокняжеской летописи в принципе несомненна. Столь же несомненно, что составитель известия великокняжеской летописи об октябрьско-ноябрьском походе в Ливонию не пользовался известными нам разрядами и писал о событии, которое в этих разрядах не отразилось. С другой стороны, в разрядах не отразились сведения об осеннем походе на немецкие земли во главе с князем Данилом Александровичем Пенко. Перед нами трудноразрешимый источниковедческий парадокс, свидетельствующий, во-первых, о неполноте дошедших до нас разрядных записей за 1501 г., во-вторых, о неполном, выборочном, использовании разрядных записей летописцами.

Для суждения о событиях осени 1501 г. на ливонском фронте единственным нашим источником становятся летописные известия.

Моск. летопись содержит краткий официальный отчет о бое. Здесь важно указание на внезапность встречи (для русских), наличие сильной артиллерии у противника, которая, однако, в отличие от сражения на Серице, не вызвала замешательства у русских и не сыграла крупной роли. Глубокий рейд — до самой Колывани (Ревеля) — было возможно осуществить только многочисленной конницей (скорее всего, татарской). Глубина операции московских войск достигала 250 км.

Наиболее подробное изложение событий осеннего похода в Ливонию содержит Пск. летопись. Как и в других случаях, она является официальной псковской хроникой, весьма близкой к документальным источникам. Она содержит реалии, отсутствующие в Моск. летописи, точные даты событий, указывает место боя с немцами, сообщает об участии в походе татар, некоторые подробности боя. Обращает на себя внимание, что Пск. летопись всегда говорит о великих князьях во множественном числе, называя рядом с настоящим великим князем его наследника (официального «государя Новгорода и Пскова»), чего никогда не делают ни великокняжеская летопись, ни разряды.

В отличие от своего обыкновения, Пск. летопись не говорит о вечевых собраниях во Пскове и не называет имен предводителей псковского войска — князя и посадника.

Наступление в Ливонию русские войска осуществляли двумя колоннами, между которыми не было непосредственной связи. В бою под Гельмедом участвовали только москвичи и татары, а псковичи узнали о бое только на третий день. Противниками великокняжеских войск были войска дерптского епископа, которые и были разбиты, из чего можно заключить, что эти войска не действовали совместно с другими силами немцев. В отличие от Моск. летописи, Пск. ничего не пишет о рейде к Колывани — возможно потому, что сами псковичи в этом рейде не участвовали. Глубина операции псковских войск достигала 200 км.

По данным ливонских хроник, русские войска совместно с татарами вторглись в Ливонию 31 октября. Численность их достигала 90 тыс. человек; они не встретили должного сопротивления, так как силы Ордена были ослаблены эпидемией. Русские войска прошли через все Дерптское епископство, частично — через Рижское и Ревельское, через области Мариенбург, Адаель, Трикатен, Гельмед, Тарваст, Ервен, Везенберг, Тольсбург, Нарву со всей Вирландией и увели с собой в плен 40 тыс. человек. Немецкие хроники, таким образом, подтверждают известия русских источников о большом рейде в глубь вражеской территории и разорении ее.[936]

Особый интерес представляют документальные источники.

В письме от 23 ноября Плеттенберг сообщает гроссмейстеру Ордена о вторжении в Ливонию 1 ноября русского войска, состоящего из новгородцев, псковичей, москвичей и тверичей, при участии татар. Во главе этого войска стояли три военачальника. Русские подоходили на 6 миль к Вейдену: разгромив Дерптское епископство, русские остались в стране. Плеттенберг умоляет о помощи и сообщает о своем обращении к литовским властям с просьбой о выступлении в тыл русским.[937] В письме от 28 декабря Плеттенберг сообщает о разорении Дерптского епископства, местностей у Мариенбурга, Везенберга, Нарвы, Нейшлота и об уходе русских через Вирландию. Во время пребывания русских в Ливонии силы немцев для отпора им должны были соединиться у Гельмеда. Но силы Дерптского епископа подошли сюда за день до срока и столкнулись с русскими. У епископа было убито в бою 300 человек, у русских — 2 тыс.[938]

Ревельский бургомистр в письме от 26 ноября (на другой день после сражения) пишет, что после первоначального успеха войска дерптского епископа под Гельмедом были разбиты, погибла большая часть кнехтов, русские захватили пушки и пушечные снаряды и двинулись к Феллину.[939]

Сведения русских летописей оказываются вполне достоверными— под Гельмедом наши войска одержали большую победу.

Осенне-зимний поход в Ливонию можно расценивать как крупный успех оперативного масштаба. Противнику был нанесен большой материальный и моральный ущерб, войска его были разбиты. Орденское командование не сумело организовать своевременно отпор русским войскам.

Кампания 1501 г. фактически закончилась этим походом. В декабре 1501 [7010] г. начался новый поход на Литву, относящийся уже к кампании 1502 [7010] г.

Основные особенности кампании 1501 г. — борьба против двух противников, на двух операционных направлениях. Этим кампания 1501 г. принципиально отличается от предыдущей. Задачи, стоявшие теперь перед русским ВГК, значительно усложнялись.

Важнейшая из этих задач — определение главного противника. Как видно по разрядам и летописям, таким противником с самого начала считалась Литва. Тем не менее уже с мая ВГК выделило силы и на северо-западном (ливонском) направлении. Союз с Менгли оказался неэффективным — сам Менгли был вынужден просить помощи против Ахматовичей. Напротив, союз Александра Литовского с Большой Ордой оказал значительное влияние на ход событий, сковав силы крымского хана.

Очевидно, что крупномасштабного наступления на литовском фронте, сопоставимого с кампанией 1500 г., осуществить не удалось.

Весной и летом, по-видимому, заметных событий не произошло, судя по молчанию наших источников.

Первое крупное наступление на литовском фронте развернулось только в октябре — начале ноября на мстиславльском направлении и ознаменовалось успехом оперативно-стратегического масштаба. Непосредственного продолжения эта операция, по-видимому, не получила, но оказала большое влияние на ход событий на всем фронте.

Нападение Ордена заставило выделить силы против Ливонии. Поражение на р. Серице создало кризис на северо-западном фронте, для преодоления которого в октябре-ноябре было осуществлено глубокое вторжение в Ливонию.

Крупный успех этих операций позволил возобновить наступление против главного противника.

Стратегическое руководство русскими силами успешно решило основную задачу — ведение боевых действий на двух расходящихся направлениях. Сковывая силы противника на одном направлении, русское командование наносило удар на другом. Для проведения таких операций, в сущности, по внутренним операционным линиям требовалась четкая работа Ставки. Как и в прошлых кампаниях, Ставка руководила войсками с помощью директив, рассылаемых воеводам.

Крупную роль сыграл стратегический резерв ВГК — его умелое использование позволило в целом добиться успеха в сложных условиях войны в одиночку против двух противников при отсутствии реального союзника.

Вместе с тем главная задача, поставленная великим князем, — овладение Смоленском — решена не была. В силу сложившейся реальной обстановки кампания 1501 г. в стратегическом отношении носила, в основном, активно-оборонительный характер.

Кампанию 1501 г. в известной степени можно сравнить с кампанией 1480 г. В обоих случаях решалась задача борьбы на два фронта, на двух самостоятельных направлениях (в 1480 г. — стратегических, в 1501 г. — операционных). Однако способ решения этой задачи, сам характер обеих кампаний представляют существенные различия.

В 1480 г. на обоих стратегических направлениях русские войска в силу сложившихся обстоятельств занимали жесткую («пассивную») оборону, предоставляя инициативу ведения боевых действий противнику. При этом сохранялся стратегический резерв — главное средство в руках ВГК.

Кампания 1501 г. проходила в более благоприятных условиях. За двадцать лет Россия окрепла и могла теперь ставить перед собой за дачи наступательного характера.

В 1501 г. образ действий русских войск можно охарактеризовать как гибкий наступательно-оборонительный. Активная оборона на одном направлении сочетается с наступлением на другом. Фактически нанесение ударов попеременно на западном и северо-западном направлениях возможно было только при сохранении стратегического резерва и умелом маневрировании им.

В тактическом отношении можно отметить отказ от осады крепостей и стремление вести боевые действия в открытом поле. Применение противником артиллерии в полевом бою было первоначально неожиданным для русских войск, но уже во втором сражении с немцами их артиллерия не повлияла на исход боя и была частично захвачена русскими. О применении артиллерии русскими войсками сведений нет — она еще не стала необходимой составной частью войска. Главным родом войска оставалась поместная конница — именно она решила исход ливонской операции.

В организационном отношении можно отметить упадок старой вечевой военной системы Господина Пскова и, следовательно, возрастание роли и удельного веса новой военно-служилой системы Российского государства. Можно отметить рост значения Сторожевого полка, в который теперь назначаются два-три воеводы. Это свидетельствовало о дальнейшем развитии полковой системы организации полевых войск.

Вопрос о численности войск остается по-прежнему наиболее сложным. Цифра в 5–6 тыс. всадников, выведенная К. В. Базилевичем на основе данных Пск. летописи, представляется вполне правдоподобной. По данным немецких источников, а битве на Серице у магистра было 4 тыс. всадников и 2 тыс. кнехтов, а всего до 80 тыс. Это означает, что на одного комбатанта приходилось до 18 человек обслуги-обоза и т. п. Надо полагать, что и в русском войске было примерно такое же соотношение.

В целом кампания 1501 г. показала дальнейшее развитие тех начал организации и управления войсками, которые были закреплены и положительно проявили себя в кампаниях предыдущих десятилетий. Это, прежде всего, ВГК как орган стратегического руководства войсками и создание самостоятельных операционных направлений во главе с воеводами, действующими по директиве ВГК.

Кампания 1502 г.

Кампания 1502 г. началась в сложной внешнеполитической и стратегической обстановке. Добиться решительной победы в 1501 г. не удалось, и перед ВГК вновь стояли, в сущности, те же задачи.

Как и в 1501 г., России пришлось иметь дело с двумя основными противниками на двух самостоятельных направлениях.

Основные события начала 1502 г. развернулись на ливонском фронте. Разрядные записи о них молчат, а летописные известия весьма лапидарны. Представление о характере и масштабности этих событий дают ливонские источники.

В письме от 1 февраля 1502 г. говорится о новом нападении русских на территорию Дерптскою епископства. Русские разорили местность у Кирьямпе и в Вирландии.[940] При этом сотни крестьян присоединились к русским, выступая против немецких помещиков.[941]

С 25 января по 1 февраля в Вольмаре заседал ливонский ландтаг. Ландтаг свидетельствовал о тяжелом политическом кризисе в Ливонии — на нем не присутствовали представители большинства земель и городов. Политика магистра Вальтера фон Плеттенберга стала объектом суровой критики. Представители земель, подвергшихся нападению русских, требовали от магистра эффективной защиты, угрожая в противном случае обратиться за помощью к великому магистру или датскому королю, даже намекая на возможность сепаратного мира с Россией.[942]

Все это свидетельствует не только о слабости политических связей в феодально-раздробленной Ливонии, но и об эффективности наступательных действий русских войск в ходе войны, начатой магистром против России. Тем не менее магистру удалось после долгих прений добиться решения о продолжении войны и о вторжении в Россию у Нарвы и против Пскова.[943]

В этих условиях важнейшее значение для магистра имело военное сотрудничество с Александром, теперь уже не только великим князем Литовским, но и польским королем.

Мартовские вторжения ливонцев, отмеченные в русских летописях, — реализация решений Вольмарского ландтага.

Вторжением из Нарвы руководил комтур Ревеля, который в письме Плеттенбергу от 12 марта описал состоявшийся поход. По его словам, около Ивангорода произошло сражение с русскими, которых насчитывалось 1600 человек. На поле боя осталось 200 убитых русских; орденские отряды преследовали русских почти до Ямгорода и прекратили дальнейшее преследование из-за усталости лошадей. Местность вокруг Ивангорода была немцами опустошена.[944]

По данным великокняжеской летописи, «Марта 9 приходиша Немцы на Ивангород. Тогда убиша Лобана Колычева».[945] О масштабах нападения немцев говорил, во-первых, его объект — русская крепость, которой придавалось особое значение; во-вторых, гибель русского воеводы, наместника Новгородского. Более поздние летописи — Воскр. и Никон. — приводят пространную версию рассказа об этом событии: Немци у Ивангорода напали на русский отряд, стоявший в заставе «не с многими людьми»; в бою был убит 21 русский воин.[946]

Более подробный рассказ поздних официальных летописей свидетельствует о том, что при составлении их были использованы источники, не известные летописцу — современнику событий, а также не вошедшие в сохранившиеся разрядные записи. Таким источником могло быть воеводское донесение.

Нападение немцев на Ивангород заставило принять меры для укрепления обороны города. Уст. летопись отмечает: «Того же лета [7011] князь великий послал рать Устюжан, Двинян стеречи Ивангорода от Немци».[947] Любопытно, что для усиления обороны приморской крепости были посланы земские люди, знакомые с плаванием по рекам и мореходством.

Судя по всему, бой под Ивангородом был действительно проигран русскими, потерявшими своего воеводу. Ход боя неизвестен, и причины поражения русских войск установить трудно. Можно предполагать, что потери наших войск комтур в своем донесении преувеличил (как это обычно делается), а шип источник — преуменьшил. Можно также сказать, что существенного значения это нападение не имело — на ход дальнейших событий оно, по-видимому, влияния не оказало.

Вторжением из Розиттена на псковском направлении руководил ландмаршал Ливонии. В донесении Плеттенбергу от 22 марта он рассказывает о ходе событий.

Войско, вторгшееся в Псковскую землю, в течение 7 дней опустошало местности вокруг Вельи и Красного городка. 17 и 18 марта оно осаждало Красный городок и трижды штурмовало его, но взять не смогло.[948]

По данным Пск. летописи (Погодинский список), «Месяца Марта в 17 день пришедше Немцы к Красному городку и в Коровьем бору волость взята и голов посекоша много, а иных поведоша с собою. А в городке велъ ми притужно было». Городок удалось отстоять. На помощь Красному городку подошла псковская сила, но немцы, не приняв боя, «побегоша прочь».[949]

В целом обе ливонские акции нельзя признать удачными. Под Ивангородом они добились тактического успеха, под Красным городком, в сущности, никакого успеха не имели, если не считать разорения небольшого участка территории Псковской земли, не сравнимого по размерам с областью, разоренной русскими войсками во время ноябрьско-декабрьского похода 1501 г.

Обращение Плеттенберга к полоцкому наместнику имело следствием нападение последнего на русское пограничье. Великокняжеская летопись сообщает: «Тоя же весны априля, приходил пан Петраш Епимаховичь со жолныри ис Полоцка на Пуповичи на волость, и дети боярские от князя великого многих жолнырь избита, а иных поимаша».[950] Крупных результатов Петраш Епимахович со своими «жолнырями», видимо, не добился, но само упоминание жолнырей — второй раз в русских источниках — заслуживает внимания. Речь, видимо, идет о наемных солдатах, своего рода ландскнехтах. В Хронике Быховца говорится, что «великий князь Александр послал в Польшу, и в Чехию, и в Германию, и нанял за деньги несколько тысяч [человек]… Тогда приехал к нему в Литву один из них по имени Ян Чирнин, и многие другие чехи, и немцы, и поляки».[951] В Хронике это событие отнесено к 1500 г., что, очевидно, является ошибкой, связанной с путаницей дат в Хронике. Важно указание на наличие у Александра Литовского наемных воинов, которые, очевидно, и названы в нашей летописи «жолнырями».

По немецким источникам, летом 1502 г. последовали новые набеги русских на ливонскую территорию. Это были мелкие пограничные нападения, сопровождавшиеся разорением местности и уводом скота.[952]

В русских источниках о каких-либо наступательных действиях против Ливонии сведений нет. В ливонском источнике (в письме Нарвы Ревелю от 16 июля) сообщалось о концентрации русских войск в Новгороде и у Луги, но из текста видно, что они были собраны для обороны.

В этом же письме содержится интересное известие о нападении русских на корабли, посланные из Ревеля в Нарву. По словам автора письма, нападение русских было отбито, и корабли прибыли в Нарву. Однако бой шел несколько часов, что свидетельствует о масштабах нападения.[953]

Судя по всему, русская Ставка не намеревалась проводить крупных операций на северо-западном направлении. Более того, была предпринята мирная инициатива. По ливонскому источнику, Иван III писал епископу Дерпта, что если магистр попросит мир, то он его получит.[954]

Однако магистр хотел продолжать войну, изменив свою тактику. Ввиду неэффективности разрозненных ударов на разных направлениях, он решил объединить свои силы и нанести сокрушительный удар.[955]

По рассказу Пск. I летописи:

«Приидоша местер… ко Изборску городку ратью со всем замышленном, и лезоша к городку усердие месяца Сентября в 2 день. И городка Бог ублюде и святый Никола. И отъидоше прочь, не учинявше ничего же, а стояли под городком одну нощь. Да поидоша подо Псков хупучися со всем замышлением, и с пушками, того же месяца в 6 день. А пришли во утре на втором часу на Завеличье. И псковичи сами зажгоша посад на Завеличье.

И почаша погании пушками бити на дом Святыя Троицы. И псковичи помолившеся Святой Троицы и вышли противу их на Завеличье со жолныри, и почаше с ними битися Псковичи и жолныри с пищальми, и много пушками били на город на Кром, а Детинца Бог ублюде и Святая Троица.

А стояли на Завеличье один день, и пошли з Завеличья на брод к Выбуту. И псковичи противу их вышли да там много с ними билися на броду.

И перебродились Немцы и подошли к Полонищу и много к стены лезли.

А псковичи ждали силы великого князя. И Немци стояв на Полонищи два дни, а на третий день прочь отошли тем же путем. А псковичь Бог ублюде и Святая Троица.

И князь великий прислал Данила Васильевича Щеня и князя Василия Васильевича Шуйского, наместников новгородских с силою московскою. А ждаша Псковская сила в Песках московских воевод по два дни. И приехаша московские воеводы, а уже Немцы отошли прочь ото Пскова. И выжгоша мост на Черехе и на Многе реке, и поидоша Немцы вброд, куда они погани не бывали и стал Псков.

И ожгоша Псковичи около Полонища посады, и Гремячюю гору.

И погнашася воеводы великих князей и Псковичи, и нагнаша их в Озеровах на могильнике.

И Немцы кошъ свои поставили и молвиша: толке де и Русь удариша на кош, и мы де и выйдем изо Псковской земли, и толке же де и на нас, ино туто нам головы покласти своя.

И Псковичи первое ударишася на кош, и потом Москвичи. И начата межи себя дратися о быте немецком. А чюдь кошовую всю присекоша.

И Немцы в то время ступишася с Москвичи и со Псковичи, и бысть с Немцы сеча, а не велика.

И князь Псковской Иван Горбатой начата заганивати Псковичь, чтобы не ехали розно, а они все по закустовью. И начата ему Псковичи прозвища давати "опремом" и "кормихном"». А се бы не тот господин князь Иван велел стену древяную поставити около Полонища и Бродея, ино то все бы дымом взялося и до старой стены».[956]

Первый шаг Плеттенберга был неудачен — Изборска взять не удалось.

Второй и главный этап похода развернулся под стенами Пскова. Пройдя тридцать верст от Изборска до Пскова за три дня, ливонцы стали на Завеличье, где уже был сожжен посад, и начали артиллерийский обстрел города, повторяя поход фон дер Борха в августе 1480 г. Но в отличие от своего предшественника, Плеттенберг не рассчитывал на флотилию гребных судов и не пытался форсировать Великую прямо против крепости. Псковичи в этот раз не ограничились пассивной обороной, но атаковали противника на Завеличье. Здесь псковичи впервые встретились с пехотой, вооруженной ручным огнестрельным оружием. Непосредственные результаты этого боя нам неизвестны, но магистр, видимо, убедился в невозможности форсирования Великой и в неэффективности обстрела Пскова. Он пошел на броды с целью обойти псковские войска и выйти на правый берег реки. Псковичи сумели подтянуться к бродам, где произошел второй бой, для псковичей неудачный. Немцам удалось форсировать Великую вброд и выйти вплотную к городским стенам. Фактически немцы пытались штурмовать город («много к стенам лезли»). Штурм был отбит, и простояв у стен города два дня, немцы отошли через брод опять на левый берег. Второй этап похода магистра закончился его поражением — он вынужден был отойти от Пскова и отказаться от каких-либо попыток продолжить штурм.

С приходом великокняжеских воевод начинается третий и последний этап похода Плеттенберга. Отступив от Пскова на несколько десятков верст по направлению к границе, он занял позицию, где ожидал русских. По словам Пск. летописи, магистр рассчитывал, что русские будут грабить его обоз, подставив себя тем самым под удар ливонских войск. Расчет Плеттенберга частично оправдался. Подошедшие первыми псковские ополченцы бросились грабить кош, за ними, по словам псковского летописца, бросились и москвичи. Боевой строй нарушился. Тут-то немцы и пошли в атаку.

Что произошло дальше на поле боя, чем закончился сам бой, псковского летописца не интересует. В центре его внимания — поведение его земляков на поле сражения. Хорошего о них он сказать может не много. Они ехали «розно», и все по «закустовью». Когда их князь-наместник пытался навести порядок и «заганивати» их, они стали давать ему обидные прозвища, забыв его заслуги перед городом. Именно он, по словам летописца, велел поставить деревянную стену вокруг Полонища, которая спасла город («ино то бы все дымом взялося и до старой стены»).

Тип. летопись приводит самостоятельный рассказ о событиях:

«Приидоша Немцы майстр и местер с многим воинством в Московскую землю и стояша под градом под Изборском и биша стены многими пушками и град не разбита. И оттоле поидоша Немци на Великую реку под град Псков и стояние под градом и стены бита многими пушками и пищалми и граду не доспеша ничто же.

И князь великий Иван Васильевич всея Руси послал воевод своих, князя Данила Васильевичи Щеня да князя Василия Васильевича Шуйского и иных многих воевод своих с множеством воиньства в Псков противу Немець. Немци же убояшася, отступиша от града за тридесять поприщъ, въеводы же великого князя обоидоша их от града Изборска и сретошася с Немци на озере на Смолине, и учинишася им бой, месяца Сентября 13 день, и бишися, и разидошася обои. И на том бою убита князя Федора Кропотича, да Григорья Дмитриева сына Давыдовича, да Юрья Тимофеевича сына Юрлова, и иных многих детей боярских, а Немец падоша бесчисленно. И оттоле Немци отидоша въсвояси, и воеводы великого князя разидошяся и с своим воиньством к собе».[957]

Рассказ Тип. не противоречит известиям Пск. летописи, но содержит некоторые важные реалии. Выясняется, что под Изборском немцы не просто стояли, но подвергли город сильному артиллерийскому обстрелу, который, однако, не привел к разрушению городских стен («град не разбиша»).

Еще больше, чем Пск. летопись, Тип. подчеркивает значение прихода великокняжеских воевод — именно «убоявшись» их, немцы отошли от Пскова на 30 верст (т. е. в район Изборска). Воеводы же обошли Изборск и вышли на оз. Смолино. Тип. указывает место и дату боя. Сам бой изображен без подробностей, но отмечаются большие потери русских войск, называются имена видных военачальников и подчеркиваются огромные потери немцев. Итог боя — ничейный: обе стороны разошлись «к себе».

Иное известие о событиях помещает Уст. летопись: «В лето 7011. Немци приходили ратью на Псков. А князю великому пришла весть наперед, и он послал к Пскову силу. А воевода был у них князь Данило Васильевичь Щеня, с ним много князей, и бояр, и детей боярьских. Они же Немцем к городу Пскову не дате приступити, да их встретите далече города и с Немцами билися. Тогда на бою убили боярина великого князя Ивана Борисовича Бо[ро]здина».[958]

Итак, по версии Уст., великий князь заранее знал о приходе немцев и послал воевод, которые не пустили немцев к Пскову, встретили их далеко от города и дали им бой, о результатах которого летописец не говорит, но сообщает о гибели одного из воевод.

Великокняжеская летопись начала XVI в. фиксировала факт, что «Немци приходиша ко Пскову».[959] Более поздние Воскр. и Никон, летописи говорят об этом событии более подробно. Битва произошла у оз. Смолина. Русское войско, подходившее к Смолину, получило ложное известие о бегстве немцев, люда бросились на немецкий кош и нарушили свой боевой порядок, немцы атаковали их и убили «немногих людей, а сами ся отстояли», потому что у воевод великого князя «полки ся изрушили».[960]

Позднейшие московские летописи использовали источники, не известные ранним летописцам и в сущности близкие к псковскому рассказу.

Наиболее ценным немецким источником является письмо участника похода некоего ливонского комтура. Плеттенберг выступил 27 августа из Гельмеда с войском в 25 тыс. человек, в том числе 2500 всадников. Магистр с 2500 всадниками, 2500 ландскнехтами и артиллерией приступил к Пскову и в течение 3 дней осаждал его. Были сожжены три псковских предместья. 8 сентября начались переговоры. Ливонцы потребовали, чтобы Псков подчинился магистру, в противном случае город постигнет участь его предместья. Псковичи отвергли это требование.

Двое русских пленных показали, что во Пскове имеется 8 тыс. всадников и много пеших и ожидается прибытие еще 3 тыс. всадников. Узнав об этом, Плеттенберг отошел от Пскова и со своим 5-тысячным отрядом стал ожидать русское войско. 13 сентября произошло сражение. Русское войско насчитывало 18 тыс. человек. Рыцари одержали победу; на поле боя осталось 8 тыс. убитых, но потери Ордена были невелики. После сражения рыцари вернулись в Ливонию. Магистр не распустил свои силы, он ожидал ответного похода русских.[961] Не противореча в основных чертах рассказу Пск. летописи, письмо комтура имеет две важные особенности.

Во-первых, оно сообщает о переговорах, о которых русский источник молчит. В принципе переговоры могли иметь место, причем с русской стороны они могли преследовать цель выиграть время до подхода великокняжеских воевод. Показания русских пленных могли даваться для дезинформации противника относительно действительной численности русских войск — сведения, сообщенные пленными, заставили магистра отойти от Пскова, на что, вероятно, и рассчитывали те, кто заслал к немцам этих «пленных».

Вторая особенность — наличие в общем довольно правдоподобных данных о численности немецких войск. Преувеличенными кажутся, однако, сведения о 8 тыс. всадников в самом Пскове, о численности русских войск в бою и о числе убитых.

По данным немецкой хроники «Schonne hysthorie», магистр и архиепископ выступили в поход, имея 2 тыс. всадников, не считая крестьян и обоза. Войско подошло к Пскову, ожидая прихода литовцев. Между тем двое русских пленных сообщили, что ожидается большое войско из русских и татар, посланных великим князем.

Магистр расположил войско на открытом поле. 13 сентября произошло сражение, которое источник называет «самой большой и трудной, главной битвой господ Ливонии с русскими». У русских было превосходство в силах, рыцари трижды прорывались через ряды русских, ливонцы потеряли обоз, но в конце концов обратили русских в бегство. Преследовать их рыцари были не в состоянии.

По рассказу Хроники Рюссова, в сражении участвовали 90 тыс. русских. Они «окружили всех людей магистра». Магистр велел стрелять из орудий, три раза пробился через толщу войск, нанес русским большие потери и обратил их в бегство. Так как немцы были очень утомлены, они не могли преследовать неприятеля. Простояв два дня на поле сражения, они на третий день ушли. Потерн их составили 400 кнехтов во главе с их начальником и знаменосцем.[962]

Герберштейн в своих «Записках» рассказывает об ожесточенности сражения. Магистр «с пушечной стрельбой храбро напал на русских». При первой атаке ему удалось рассеять их и обратить в бегство, но преследовать их он не мог из-за малочисленности своих войск и из-за тяжелого своего вооружения. Русские привели себя в порядок и атаковали пехоту Плеттенберга, которая в числе 1500 человек построилась в виде фаланги. Пехота понесла большие потери — были убиты начальник ее, его брат и знаменосец, а всего — 400 человек. Остальная часть пехоты отступила в порядке.[963]

Сопоставление русских и немецких источников позволяет оценить событие у оз. Смолина как бой с неопределенным исходом. Немцы с самого начала боя оказались в тяжелом положении (были окружены), но сумели прорвать кольцо русских. Русские разгромили ливонскую пехоту, но сами были вынуждены отступить. Крупную роль в сражении сыграла ливонская артиллерия. Поле сражения оставалось за немцами, но, понеся большие потери, они были вынуждены вернуться в Ливонию.

Поход Плеттенберга можно сравнить с походом фон дер Борха в августе 1480 г. В этих походах есть ряд общих черт. В обоих случаях ливонцы рассчитывали на то, что главные силы Русской земли отвлечены на другие направления. В обоих случаях ливонцы ставили своей целью овладение Псковом, в обоих случаях пытались штурмовать город. Однако в целом события развертывались по-разному.

В 1480 г. в разгар тяжелой войны с Ахматом и в условиях княжеского мятежа великий князь не имел возможности оказать Пскову реальной помощи. Город был предоставлен своим силам и вынужден был обратиться за помощью к мятежным князьям, которые ему этой помощи, однако, не оказали. Решающую роль в спасении города сыграло мужество псковичей, которые не допустили форсирования Великой и отразили штурм города.

В 1502 г. немцам благодаря превосходству в артиллерии и пехоте с огнестрельным оружием удалось форсировать реку и подойти непосредственно к стенам города. Несмотря на упорную оборону, положение крепости, охваченной дымом пожаров горящих посадов, было критическим. Но русское ВГК сумело своевременно выдвинуть к Пскову крупные силы. Эти силы были наготове и составляли оперативный резерв ВГК. Гонец с известием о нападении магистра мог прискакать от Пскова до Москвы за 5 дней, следовательно, появиться там примерно 8–9 сентября (если он был послан сразу после атаки на Изборск). Столько же дней понадобилось бы для передачи распоряжения о движении на Псков войскам, стоявшим, например, в Новгороде. Двигаясь форсированным маршем, они могли подойти к Пскову через 5–6 дней и появиться у стен города около 20 сентября.

На самом же деле псковичи ждали воевод всего три дня, т. е. они начали свое движение не позднее 5–6 сентября, при первом известии о нападении на Изборск. Отсюда вытекает, что войска эти были заранее сосредоточены в трех-четырех переходах от города в ожидании нападения магистра, а воеводы имели уже на руках соответствующие директивы. Следовательно, известие Уст. о том, что великий князь «наперед знал» о нападении немцев и послал воевод, соответствует реальному ходу событий.

Справедливыми оказываются и сведения немцев от середины июля о концентрации русских войск в районе Новгорода и Луги.

Прибытие великокняжеских воевод сыграло решающую роль. Немцы были вынуждены быстро отступить от города. Если отход фон дер Борха после пятидневных боев проходил вполне спокойно, то на этот раз русские войска шли за ливонцами по пятам и дали сражение, заставившее магистра вернуться в Ливонию.

Основное отличие событий 1502 г. от событий 1480 г. — возросшая роль стратегического руководства русскими войсками, что было возможно только в условиях сильного централизованного государства. Это и сыграло решающую роль в поражении магистра Плеттенберга.

Поход Плеттенберга — последний акт войны на северо-западном направлении. Военные действия больше не возобновлялись, вскоре начались переговоры о перемирии, которое и было заключено весной 1503 г.[964]

Если целью магистра было добиться перелома в ходе военных действий, то эта цель отнюдь не была достигнута. Попытка овладения Псковом окончилась полной неудачей.

В стратегическом отношении августо-сентябрьские события на псковском направлении были для России благоприятны. Русское командование сумело быстро сосредоточить крупные силы под Псковом и сорвать план овладения этой крепостью. Плеттенберг начал свой поход, по-видимому, в расчете на соединение с литовскими войсками. Но наступление русских войск на западном направлении сделало это соединение невозможным. После боя у Смолина немцы, понеся большие потери и опасаясь нового вторжения русских войск, вынуждены были вернуться в свою землю, признав тем самым свое поражение.

При всей важности событий на северо-западном направлении основное внимание русского ВГК, как и прежде, привлекал литовский фронт.

«Декабря в 3 [7010 = 1501 г.] день велел князь великий из Новагорода наместникам своим князю Данилу Васильевичю да князю Василью Васильевичю Шуйскому и иным воеводам итить воевать в Литовскую землю. А наказ им послал с Третьяком Долматовым, как им быть по полком.

В Большом полку князь Данило Васильевич да князь Василей Васильевич Шуйский.

В Передовом полку князь Петр Лобан Ряполовский.

В Правой — Петр Житов.

В Левой — князь Федор Прозоровский.

В Сторожевом полку Михайло Ондреевич Колычев да князь Семен Рамодановский».[965]

Никаких дальнейших сведений об этом зимнем походе нет.

Следующая запись в разрядной книге говорит об отправке «воевать Литовскую землю воевод изо Ржевы».

«В Большом полку князь Михайло княж Иванов сын Васильевича да князь Ондрей Голенин.

В Передовом — князь Иван князь Федоров сын Ушатых.

Во Правой Руке — князь Василей Ших Оболенской.

В Левой Руке — князь Михайло… сын Засекин.

В Сторожевом полку — князь Федор Палецкой да Семен Жюлебин».

В марте 1502 г. великий князь в грамоте к Менгли писал: «… наш недруг литовской, снявся с Немци, станет против нас, и мы осенесь и на сей зиме посылали воевод своих со многими людьми на Литовскую землю и на Немецкую воевати; и нашим воеводам в Литовской земле и в Немецкой земле многие бои были, и милосердьем Божьим наши воеводы везде побивали и землю Литовскую, и землю Немецкую воевали и много городов поймали. А и ныне паши люди из Литовские земли и из Немецкие не выходя воюют. А уповая на Бога, хотим воевод своих со многими людми на Литовскую землю и на Немецкую послать часа того, да и детей своих хотим, ож дай Бог, отпустит», и сами, ож дай Бог, с всеми своими землями хотим с своими и с твоими недруги свои дела делати, сколько нам Бог пособит».[966]

В борьбе на литовском фронте активные действия Менгли-Гирея должны были иметь серьезное значение. В кампании 1501 г. он активного участия не принимал, занятый борьбой со своим главным противником — ханом Большой Орды Ших-Ахметом. Борьба эта закончилась весной 1502 г. победой крымского хана, о чем он сообщал в грамоте от 6 июля 1502 г. Разгром Ших-Ахмета серьезно изменил общую стратегическую ситуацию. Король Александр лишался своего союзника, великий князь, напротив, мог теперь с большим основанием надеяться на помощь со стороны Менгли в операциях на западном направлении.

14 июля началось крупное наступление русских войск на Смоленск.

Но разрядам 1502 г., «того же лета 7010-го князь великий Иван Васильевич всеа Руси послал на Смоленск ратью сына своего князя Дмитрея, а с ним воевод своих. А под Смоленском велел нм быть по полком.

В Большом полку князь Дмитрей, сын великого князя Ивана Васильевича, а с ним великого князя воеводы князь Василей Данилович Холмский да Яков Захарьич.

В Передовом полку князь Семен Иванович Стародубской да князь Василей Иванович Шемячич, а с ними великого князя воеводы князь Василий Мних да князь Иван Михайлович Репня.

В Правой Руке — князь Федор Борисович Болонкой, а с ним великого князя воеводы князь Федор Иванович Бельской да Дмитрей Васильевич Шеин.

В Левой Руке князь Федор Иванович Рязанской, а с ним великого князя воеводы князь Олександр Володимерович Ростовской да князь Михайло Федорович Карамыш.

В Сторожевом полку князь Иван Борисович, а с ним великого князя воеводы князь Михайло Федорович Телятевской да князь Федор Васильевич Телепень да князь Константин Ярославов».[967]

Судя по разрядным записям, с декабря 1501 г. по август 1502 г. на Литву одна за другой были отправлены три рати во главе с двадцатью шестью воеводами, с участием сына великого князя, двух волоцких и одного рязанского князя и двух князей, недавно перешедших на русскую службу.

Рать из Новгородской земли заходила в тыл Смоленского плацдарма. Эту рать ведут восемь воевод во главе с князем Щеней. Наличие в составе воевод обоих наместников новгородских может свидетельствовать о том, что в поход были отправлены основные силы новгородского служилого ополчения. Все воеводы этой рати не раз упоминаются в разрядах, следовательно, имеют значительный боевой опыт.

Другая рать формально возглавляется сыном великого князя, при котором состоит опытный воевода Яков Захарьич. Всего в этой рати одиннадцать воевод, а также волоцкие, рязанские, северские князья, что может свидетельствовать и о численности, и о политическом значении этой части войска. Можно думать, что основную роль должны были играть фланговые группировки во главе с князем Щеней и князем Дмитрием.

Ржевская рать должна была обеспечивать связь между ними, прикрывая их внутренние фланги. Против Смоленска развертывались главные силы русских войск, стремясь осуществить крупномасштабную стратегическую операцию по овладению Смоленском.

В этих условиях весьма важным было бы одновременное выступление крымской конницы. Великий князь рекомендовал Менгли маршрут движения: Киев, Слуцк, Туров, Полоцк, Минск. Этот план являлся почти точным повторением неосуществленного плана 1500 г.[968]

8 августа Менгли получил грамоту Ивана III о начале похода князя Дмитрия на Смоленск. Но еще за три дня до этого Менгли отправил в поход большое войско (90 тыс.) во главе со своими сыновьями в направлении Луцк — Вильно — Троки. Инструкция царевичам предусматривала согласование действий с князем Дмитрием.[969] Фактически же глубокий рейд крымской конницы исключал реальную возможность совместных действий с русскими войсками под Смоленском.

Набег крымских царевичей продолжался до начала ноября. Они «повоевали» окрестности Луцка, Львова, Люблина, Турова, Киева — главный удар накосился не в северо-западном, а в западном направлении, без какой-либо попытки связываться с русскими войсками под Смоленском. Русский посол в Крыму Алексей Заболотский доносил: «Царевичи не пошли по тем местам, на которые, государь, ты велел им идти… а те места кажут лесны и тесны».[970] Царевичи шли по хорошо знакомым, излюбленным местам, по линии наименьшего сопротивления, заботясь о своей добыче, а не об интересах своего союзника.[971]

Организовать стратегическое и оперативное взаимодействие русских и крымских сил не удалось и на этот раз.

Судьба кампании 1602 г. решалась под стенами Смоленска. Что же там происходило?

Официальная великокняжеская летопись ограничивается кратким сообщением: «прииде на Москву Октября 23, в неделю, великого князи сын, князь Дмитрий Иванович, землю Литовскую повоевав и попленив, града Смоленска не взял, понеже крепок бе».[972]

Из русских источников наиболее полные сведения приводит Тип. летопись.

«Июля 2 послал князь великий Иван Васильевич всея Руси сына своего князя Дмитрия Ивановича да воевод своих и многое множество воинства, да и посошные с ними были, к граду Литовскому Смоленьску. Стояша же под градом до Воздвиженья Честного Креста, и граду учините зла много, и людей под градом побита много, а волости и села повоеваша и пограбиша и пожгоша, и полону выведоша множество бесчисленно и поидоша прочь, града не взята. Приидоша же на Москву и пожаловася отцу своему: многые дети боярские подступали под град и в волость отъежщаа грабили без его ведома, а его не послушанья. За то князь великий всполеся на тех детей боярских, и многых велел поимати, да велел и казнити, по торгу ведя, велел кнутьями бити, и множество велел в тюрьму пометати».[973]

Важные сведения о борьбе за Смоленск сообщает Хроника Быховца.

«Князь… великий Александр… двинулся к Минску, а в Минске пришла к нему весть, что князь великий Московский отправил сына своего князя Дмитрия Жилку с большим войском с пушками и со всем снаряжением добывати земли и отпустил его к Смоленску, и что теперь все москвичи под Смоленском и, обложив город, упорно осаждают его. Услышав это, великий князь Александр послал против него пана Тройского старосту жемайтийского, пана Станислава Яновского со всею силою великого княжества Литовского и… со всеми чужеземцы (наемниками. — Ю. А.)… Москвичи же, находясь под Смоленском, воевали на все стороны и город Смоленск едва ли не весь пушками окружили, день и ночь непрестанно его осаждали и из-за больших тур, наполненных песком и землей, несказанные штурмы против него предпринимали. Однако же, милосердьем Божьим и помощью Пречистые Богородицы, не могли принести ему никакого вреда. Приняв на себя немало трудов, неся потери и губя своих людей, со скорбью и со слезами терпели с великими насмешками поражение под городом, и с помощью и с бесчестьем от города отбиваемы были. Войско же великого князя Александра, которое вел пан староста жемайтийский, пришло со всеми силами к городу Орше, и, перейдя реку Днепр, двинулось к горам. И как только об этом услышал князь Дмитрий Жилка, который находился под Смоленском, что Литва идет против него, он, не взяв города Смоленска, возвратился к Москве, к своему отцу великому князю Московскому».[974]

Поход на Смоленск, широко задуманный, окончился неудачей — в этом единодушны все источники. В чем причина поражения русских войск? Одна из них указана в Тип. — это отсутствие должного порядка в служилом ополчении. Дети боярские проявили недисциплинированность, которую воевода не сумел своевременно пресечь. Вторая причина-отсутствие реальной помощи со стороны союзника, что могло позволить королю сосредоточить под Смоленском главные силы. Главная же причина — неумение бороться с сильными крепостями, что уже проявилось при неудачной осаде Выборга в 1495 г. К. В. Базилевич справедливо считает одной из причин неудачи недостаток тяжелой осадной артиллерии, способной разрушить мощные укрепления Смоленска».[975]

Во всяком случае, неудача под Смоленском была завершающим актом большой тяжелой войны. Начались мирные переговоры, и в апреле 1503 г. было заключено шести летнее перемирие на выгодных для России условиях — за ней остались все земли, возвращенные из-под власти Литвы. В течение всей кампании инициатива находилась в руках русских войск, и они наносили противнику удары, разоряя его территорию и ослабляя его силы. Это было главной причиной того, что противнику не удалось добиться реального взаимодействия литовских и ливонских войск.

Характерная черта кампании 1502 г., как и предыдущей, — борьба с двумя сильными противниками на двух самостоятельных операционных направлениях. В этих условиях первой задачей русского ВГК было определение направления главного удара и создание соответствующей группировки сил.

Бели на западном направлении русское верховное командование ставило перед войсками активные задачи стратегического масштаба, то на северо-западном направлении русские войска придерживались стратегии активной обороны. Единственной крупной операцией была оборона Пскова от сентябрьского наступления войск магистра.

Активно-оборонительная стратегия на северо-западном направлении в данных условиях оправдала себя. Главные силы русских войск не отвлекались с основного операционного направления (на Смоленск), а противнику не удалось добиться каких-либо успехов.

Как и в предыдущих кампаниях, русское ВГК пыталось наладить стратегическое взаимодействие с союзником. Но, как и в прошлые кампании, эти попытки успехом не увенчались, несмотря на благоприятную для Менгли обстановку (победу над Ших-Ахметом). Огромный по размеру и разрушительности рейд крымских царевичей в августе-ноябре преследовал только цели обогащения крымских татар и реальной помощи русским войскам не принес. Причина этого — несходство коренных политических интересов обоих союзников.

В стратегическом отношении кампания 1502 г. показала эффективность работы русского ВГК. Не добившись блестящих успехов, оно сумело тем не менее в сложных условиях достигнуть общего благоприятного исхода кампании. Оно правильно определило направление своего главного удара. Сохраняя крупные резервы, оно в нужном случае создало сильную группировку на ливонском фронте. Несмотря на неудачу под Смоленском, кампания 1502 г. была успешным завершающим этапом большой трехлетней войны, закончившейся победой России.

Последние десятилетия XV в. ознаменовались крупными изменениями в вооружении, тактике и организации европейских армий. Широкое развитие бронзовой артиллерии резко повысило ее значение как при осаде крепостей, так и в полевом бою. Не меньшее значение имело появление пехоты, вооруженной огнестрельным оружием, — она становится основным элементом боевого порядка, взаимодействуя с копейщиками и конницей.

Борьба с орденскими войсками, с их более мощным огнестрельным оружием, артиллерией и пехотой, была для наших войск трудна. Победа достигалась большой кровью русского служилого ополчения. Не всегда оно было на должной высоте с точки зрения дисциплины и организованности; старая псковская система земского ополчения показала свою неэффективность.

Объективно все должно было побудить руководство страны продолжать и расширять военную реформу и улучшать организацию служилой конницы, а прежде всего — обратить внимание на развитие артиллерии, полевой и осадной, и создать пехоту, вооруженную огнестрельным оружием. Но эти реформы выходят уже за рамки рассматриваемого периода и охватывают следующие десятилетия XVI в. вплоть до создания стрелецкого войска.