Пока ты молод

XVIII

Наташа несколько раз перечитала написанное, затем отодвинула от себя ручку и испещренную рваными, кривыми строчками бумагу и, стиснув ладонями виски, задумчиво уставилась на фотографии, расставленные по столу. Вдруг она, как бы вспомнив что-то очень важное, мучащее и озаряющее, резким движением потянулась к тетрадному листу, схватила его, разорвала на две части, скомкала и сжала в своем маленьком кулачке. Пальцы ее нервно и беспомощно напряглись, словно они сжимали не мягкий и податливый листок, а преждевременно сорванный, несозревший, каменно-твердый орех. Повлажневшие, они тихо расслабились, выровнялись, и бумажный комок скатился по ним на стол.

«Зачем я это сделала? Я ведь не обманываю сейчас ни себя, ни его… А-а, вчера встретилась с Веркой. Она стыдила меня. Хвалила Сережу. Но какое ей дело… И неужели это может быть хоть сколько-нибудь приятно — вмешиваться в чужие хорошие чувства, привязанности. Наверное, потому много у людей несчастий и случайностей… Отойдите вы все от меня!.. Надоело».

Спустя несколько минут Наташа бережно и осторожно расправила две половинки письма и слово в слово вновь переписала на новом листе.

Она как будто освободилась от какого-то тяжелого груза, поднялась со стула и подошла к окну. Взяв в руки с подоконника небольшое зеркало с деревянной складной подпоркой, поднесла к лицу и тут же просветленно улыбнулась не то самой себе, не то только что виденному за чтением ее письма Сергею.

Она ждала его, и он пришел. Забыв о широко распахнутой им двери, забыв обо всем, что у них произошло, они бросились друг к другу с распростертыми объятиями. Торопливо, самозабвенно целуя ее глаза, волосы, губы, щеки, родинку, Сергей без конца шепотом повторял ее имя. А когда она тихо, но радостно пролепетала освободившимися губами: «Сумасшедший», — он доверчиво, как матери, уткнулся головой в ее грудь, закрыл глаза и, как только она начала гладить и теребить его мягкие, рассыпчатые светлые волосы, благодарно улыбнулся. Потом она приподняла его голову, коротко поцеловала в щеку и, легонько отшатнувшись, подошла к двери. Отрезвляюще щелкнул английский замок. Она вернулась, сняла с него плащ, усадила его рядом с собой на тахту и задумчиво спросила:

— Почему мы опоздали с нашей первой встречей на целых три года?.. Ну что ты смотришь? Где ты был четыре года назад?

— Меня, наверно, не было тогда.

— И я была не я. А может, тогда мы и не поняли бы друг друга. Как ты думаешь?

— И, возможно, к лучшему.

— Поцелуй меня, милый, и мы поедем к Анатолию Святославовичу.

Сергей отрицательно покачал головой, притянул ее к себе.

— Нет, не поедем, Наташа. Мне всегда тяжело у него. И ты сама знаешь почему. Пойдем лучше куда глаза глядят. Ты сегодня очень хорошая, Наташа. Как никогда. И красивая. — Он поцеловал ее и вдруг спросил: — А знаешь, почему красивая?

— Скажи, Сережа.

Он улыбнулся и интригующе помолчал. Она нетерпеливо вцепилась пальцами в полу его пиджака и начала дергать, как будто пробуждая его ото сна.

— Потому что, — не спеша, таинственно заговорил Сергей, — обласканная, ты всегда хорошеешь.

В ответ она доверчиво, по-домашнему прижалась к нему, чуть склонив голову набок и снизу вверх заглядывая ему в лицо. Глаза ее засветились беспредельной женственной лаской, от которой Сергей смешался, не найдя чем отблагодарить за это счастье. Он встал, мягко и бережно приподнял ее, убаюкивающе покачивая на руках, начал ходить по комнате. Она тихо всхлипнула и сквозь слезы попросила усадить ее на прежнее место. Сергей повиновался и, усадив, принялся успокаивать.

— Наташа, не надо. Я люблю тебя. Сегодня, как никогда раньше. Ну, перестань, маленькая. Пойдем лучше гулять. Всю ночь. Поедем за город. С какого вокзала захочешь, с того и поедем. В лесу уже весна. Будем жечь костры.

— Говори, Сережа. Говори… Долго… Без конца. Всю жизнь…

— Ты будешь подкладывать в костер валежник и снова будешь плакать, но уже от дыма, которым пропахнут твои волосы, твое платье, твои светлые руки. А я там же напишу обо всем этом стихи. Для одной тебя. И мы объявим наступивший после ночи день нашим с тобой праздником. И будем каждый год отмечать его, что бы с нами ни произошло в будущем и где бы мы ни оказались. Хорошо?

— Хорошо, Сережа.

Они поехали в Абрамцево. Вернулись оттуда первой утренней электричкой усталые, охрипшие, голодные и счастливые. Сергей проводил ее домой и отправился к себе в Переделкино. Этот день был свободный от занятий, и Сергей проспал почти до вечера. Так же спала Наташа.

Они улыбались во сне, не зная, что прошедшая ночь была чуть ли не лебединой песней их любви: всего лишь сутки отделяло их от двух писем, полученных одновременно и написанных одной и той же рукой — рукой ее матери, Екатерины Васильевны Малаховой.

К нему письмо было длиннее, сдержанней и вместе с тем нежнее, чем к дочери. Но и в первом и во втором сквозь все объяснения проступала искренняя тревожная мольба: сдержать себя, не заходить далеко в своих чувствах, разойтись хорошими друзьями.

Дальше она перешла к главному. Оказывается, ее муж, Юрий Николаевич Малахов, много лет проработавший над серьезным трудом по акклиматизации плодоягодных, который он собирался представить на соискание докторской степени, вдруг тяжело заболел. Книга вчерне была уже почти готова. Оставалось собрать лишь кое-какие дополнительные материалы теоретического порядка и провести два-три опыта, требующие полгода времени. Общее расстройство нервной системы, граничащее с шизофренией, два приступа инфаркта, экзема — все это побудило врачей запретить ему заниматься научной работой. Для того чтобы хоть сколько-нибудь заглушить нагрянувшее на него горе и тем самым поддержать свое пошатнувшееся здоровье, он вынужден был поступить завскладом в МТС, расположенную неподалеку от бесконечно дорогой его сердцу опытной станции.

Перечитав несколько раз письмо, Сергей позвонил Наташе. Ее не было дома. Спустя час он снова позвонил. Трубку сняла она.

— Я все знаю, Сережа, — голос ее дрогнул и оборвался. Он услышал, как она глубоко, подавленно вздохнула. — Я тоже получила от мамы письмо. Что нам делать, не знаю.

— Мы встретимся с тобой, Наташа?

— Понятное дело, встретимся. Но говорить постараемся о чем-нибудь другом… Сколько мы с тобой ни будем обсуждать это, мне кажется, выводов у нас не будет. Или я не права?

— Ты сама знаешь, что мне не так просто ответить на твой вопрос.

— Пожалуй, да. — Голос ее крепчал. — На днях я снова собираюсь съездить домой.

Сергей хотел было сказать: «А как же я?», — но получилось другое, хотя он и не отказывался от первого.

— А как же диплом? — спросил и тут же почувствовал, что краснеет.

— Я ведь ненадолго уеду.

Они договорились о встрече, и Сергей пошел в конференц-зал на курсовое собрание, на котором должен был обсуждаться вопрос о творческих командировках в дни каникул.

Когда заведующий кафедрой творчества назвал его фамилию, Сергей попросил направить его на какой-нибудь машиностроительный завод. Но ему посоветовали устроиться месяца на два в рабочий отдел газеты промышленной области юга, так как командировка предусматривает освоение и закрепление журналистских навыков.

И он согласился.