Покахонтас

Глава 18

Веровокомоко, сентябрь 1609 года

Идя между рядами табака и проверяя листья, Покахонтас поняла, что земля истощилась. Растения были не такими здоровыми, как обычно. Пора на несколько сезонов перебраться в Расаврак и дать земле отдохнуть. Отцу нравился их второй главный поселок, и перемена порадует его. Расаврак находился недалеко от Уттамуссака, и великий вождь сможет проводить время, наслаждаясь своими сокровищами.

Да, на закате она повидается с отцом, потому что у нее есть и другая новость. Уже две луны она не была в женском доме. Она чувствовала, что раздается, и была уверена, что носит ребенка Джона Смита. Она даже не допускала возможности, что зачала от Кокума. Сердце со всей ясностью говорило ей, что во время их последней встречи Смит подарил ей дитя, которое теперь жило в ней. Отец вряд ли не знает, что она наконец-то понесла. У него повсюду были глаза и уши, и уходившие в женский дом наверняка воспользовались случаем повысить свое положение, немедленно сообщив ему о ее отсутствии. Отец был добр и великодушен, несмотря на занятость с посещавшими его военными вождями, но он недолго останется в таком настроении. Начнется что-то страшное, когда она произведет на свет ребенка с волосами цвета солнца. Жрецы потребуют детского жертвоприношения, и ее младенец будет положен на священный жертвенник. Каким-то образом она должна спасти своего ребенка.

Она придумала план. Ближайшие несколько недель она будет вести себя, как раньше — станет озорной и очаровательной дочерью, чем усыпит бдительность отца. Она уговорит его ненадолго отправить ее и Кокума в одну из северных земель, тем более что сам он переберется во второй главный поселок. Она объяснит, что хочет быть рядом с Кокумом, когда он уйдет в поход против монаканов. И потом, она никогда не видела той части королевства.

Паухэтану такая мысль показалась превосходной, и он одобрил ее сразу же, едва Покахонтас изложила ее. Была и другая причина, по которой он согласился, чтобы она пожила среди патавомеков на реке Потомак. Его любимая дочь напомнила бы им об их могущественном правителе. Сам он давно не посещал те края.

Кокум тоже с готовностью откликнулся на предстоящее путешествие, хотя и удивился, что Покахонтас хочет попасть на север. Не теряя ни секунды, Мехта испросила у отца разрешение сопровождать сестру, которой, несомненно, понадобится ее помощь во время месяцев ожидания. Ее муж ушел с разведывательным отрядом на юг и не слишком часто мог навещать ее, но это ее и не волновало. Они все равно уедут не раньше, чем через две луны.

Вторая часть плана Покахонтас была проста. Родив ребенка, она переберется через Потомак и отдастся на милость соседнего племени тассентассов. Рослые, до семи футов, но при этом мирные люди, к тому же не слишком считавшиеся с паухэтанами, они защитят ее от них. Оттуда, из безопасного места, она сможет сообщить отцу о золотоволосом новорожденном. И если отец даст слово, что их обоих не постигнет кара, то никогда уже не нарушит его. Она боялась только первой вспышки отца, когда он может действовать сгоряча. Бежать с ребенком в Джеймстаун было нельзя, этим она навлекла бы на его обитателей гнев отца во всей его полноте. Так что ее план оставался единственно возможным.

С того самого дня, когда Покахонтас была спасена Кинтом и не дала приливу накрыть ее, она твердо верила, что однажды Смит даст о себе знать. Она постоянно молилась богу неба и Ахонэ, богине рек, прося встречи со Смитом. Узнав, что носит ребенка, она почувствовала, что получила какой-то ответ на свои молитвы, и каждый день приносила небольшую жертву.

Она часто думала о том, чтобы послать Смиту в Джеймстаун весточку о ребенке, но боялась, что он может предпринять действия, которые повредят им всем. Лучше подождать, пока родится ребенок, а потом решать, что делать дальше. В душе она была уверена, что Смит будет очень рад. Но даже при этом она хотела бы с кем-нибудь посоветоваться, но не было никого, кому она могла бы довериться. Она слышала, что в Джеймстауне появились английские женщины, и она мечтала о том, как было бы хорошо, если бы одна из них стала ее подругой.

За последний год Покахонтас все больше ощущала себя чужой среди своего народа. Она знала, что это произошло потому, что она стала рассуждать, как тассентассы. Постепенно она создала преграду между собой и своей семьей и друзьями. Это получилось не сознательно, а пришло с пониманием ценности другого мира и желанием узнать его.

«Правда в том, — думала она, — что теперь я не принадлежу ни к одному из народов. Но пока я здесь, я должна быть довольна жизнью в мире отца».

С кем она виделась очень часто, так это с Томасом Сейведжем, юношей ее возраста, которого адмирала Ньюпорт оставил у Паухэтана. Паухэтаны очень любили Томаса, он даже ел с блюда великого вождя. Паренек быстро научился их языку, но с Покахонтас говорил почти исключительно по-английски. Она хотела знать язык как можно лучше. В обмен она брала его с собой на охоту, но у него это плохо получалось. Он был слишком неуклюжим, и она добродушно растолковывала ему, что каждый его шаг способен всполошить весь лес.

— Я иду в Джеймстаун, — как-то прохладным утром, когда листья уже толстым ковром лежали под ногами, сказал ей Томас. — Твой отец хочет, чтобы я доставил Джорджу Перси послание. Он посылает меня с грузом индюшатины, сушеной оленины и кукурузы. Поселенцы голодают. Они не могут охотиться или обрабатывать землю, потому что соседние вожди снова вышли на тропу войны.

Покахонтас в сотый раз обдумала, стоит ли посылать весточку Смиту. Нет, лучше не надо. Она редко говорила с Томасом о колонистах, потому что боялась, что он может случайно рассказать о ее замечаниях отцу и возбудить его подозрения. Но почему отец так внезапно посылает все эти припасы ненавистным тассентассам? Он без сомнения был в ответе за все невзгоды, шедшие с юга, от которых сейчас страдали поселенцы.

— Почему ты должен увидеться с Перси, а не со Смитом? — спросила Покахонтас.

— Почти два месяца назад Смит вместе с Намоном уплыл в Англию, увозя в подарок королю Якову двадцать индеек и двух летучих белок.

Покахонтас показалось, что Томас Сейведж нанес ей удар в живот. На мгновенье она перестала слышать его голос. Должно быть, на ее лице отразилось пережитое ею потрясение. Она почувствовала, как он поддержал ее под руку, и, когда ее взгляд прояснился, увидела, что он озабоченно смотрит на нее.

— Ничего, — произнесла она. — Я внезапно начала терять сознание.

Покахонтас понимала, что это звучит неубедительно, но Томас спешил и не обратил на это внимания. Она действительно почувствовала себя физически плохо, но не поддалась. Теперь ей необходимо было оставаться сильной не только из-за себя. Но снова и снова в ее голове звучал один и тот же вопрос: «Как он мог уехать без единого слова? Как он мог?»

— Смит сказал, что, может быть, вернется на будущий год, — продолжал Томас. — Но как только он уплыл, чикахомини и виноки стали нападать на форт.

Конечно, подумала Покахонтас. Смит был единственным, кого уважал мой отец. Теперь он использует своих воинов с юга, чтобы изгнать тассентассов.

— Скажи своим людям, чтобы они были осторожны.

Покахонтас больше ничего не посмела добавить. Она пошла домой, легла в постель и пролежала, отвернувшись к стене, остаток дня. Никто не беспокоил ее, потому что весь поселок знал, что она носит ребенка.

Томас Сейведж вернулся недели через две и сказал Паухэтану, что тассентассы приняли его приглашение прийти в Веровокомоко, чтобы купить провизии. Они придут в течение месяца.

Когда подошло время им появиться, Покахонтас смертельно захотелось увидеть тассентассов и вспомнить счастливые дни, которые она провела с ними. Она смогла увидеть их прибытие, возвращаясь со своей охотничьей прогулки. Она направлялась через лес к поселку и, увидев на реке корабли колонистов, взобралась на высокий вяз. Ей хотелось издалека понаблюдать за церемонией встречи. Никто не должен заметить ее открытой радости.

Двести воинов в свежей раскраске ждали внизу. Оперенье стрел трепетало под нежным ветерком, воины стояли молча. На кораблях убрали последние паруса, голоса тассентассов, выкрикивавшие хорошо знакомые команды, разносились над водой. Колонисты спустились с кораблей и быстро собрались на берегу. Из своего укрытия на ветке Покахонтас видела, что их около шестидесяти, в сверкающих доспехах.

Тассентассы доверчиво пошли вперед между двух рядов паухэтанских воинов. Покахонтас с тоской вглядывалась в их лица, пытаясь кого-нибудь узнать, и действительно, здесь было несколько человек, кого она хорошо знала. Она заволновалась при мысли о том, что позднее, вечером, она сможет поговорить с ними, и улыбнулась про себя, ожидая, когда воины поднимут высоко вверх луки и встретят гостей приветственными криками. Вместо этого воздух внезапно наполнился тучей стрел. Их тонкий вой и звон и крики умирающих сотрясли покой леса. Не прошло и нескольких минут, как в живых не осталось ни одного тассентасса.

Покахонтас не могла поверить своим глазам. Все произошло так быстро, что она едва успела сделать глубокий вдох. Мужчины, лежавшие внизу, были друзьями. Кроме одного, которого она презирала, — Рэтклифа. В ужасе глядя на происходившее, она чуть не бросилась вниз с дерева, чтобы помешать резне, но разум взял верх. Ее просто убили бы, потому что как дочь своего отца она совершила бы предательство. Противоречивые чувства столкнулись в ее душе. Она была поражена вероломством отца и глубоко потрясена тем, что во время неожиданного нападения сочувствовала обеим сторонам. Еще один знак ее ужасной раздвоенности. Никем не замеченная, она тихо вернулась домой.

Два дня спустя рассветное небо было серым и мрачным. Томас Сейведж снова отправился в Джеймстаун в сопровождении двух воинов, обеспечивавших его безопасность. Он пообещал Паухэтану вернуться в течение месяца. Великий вождь знал, что он вернется, хотя бы из-за пищи, потому что англичане голодали. Воины Паухэтана успешно держали колонистов в осаде. Его разведчики доносили, что грязные люди голодны и отчаялись. Резня подкосила их дух.

День становился все более сырым. Сначала задул порывистый ветер, потом начали вздыхать и стонать деревья. Покахонтас услышала, как зловеще забили барабаны жрецов, и поняла, что бог неба рассердился. Когда он так гневался, целые деревни исчезали с лица земли, и лес покрывался шрамами поваленных деревьев. Многие из жителей поселка торопливо собирали пожитки и спешили к ближайшим пещерам или оврагам, которые хоть как-то могли защитить их. Паухэтан прислал за Покахонтас воина, и она вместе с отцом укрылась в подземном ходе, который помнила всю жизнь. Каждый раз, когда от разозленных богов исходила угроза, она пряталась в его сырых недрах. На этот раз сюда пустили и Кинта, но Покахонтас шла неохотно, ей трудно было после резни посмотреть отцу в глаза. А где Мехта? Ее ребенок и служанка, присматривавшая за ним девочка, находились здесь, а ее не было видно.

Вода хлестала острыми, холодными иглами. Стоял неподходящий сезон для проявления богом неба своей ярости. Обычно он пронизывал небосвод вспышками огня и низвергал свой рокочущий голос в более теплое время. А сейчас от его дуновения высоченные деревья валились на землю, как сорная трава. Покахонтас не могла припомнить, когда еще так неистовствовал бог неба.

Только на рассвете следующего дня обитатели поселка стали потихоньку выползать из своих укрытий. Да и то лишь самые смелые, потому что большинство знало, что хитрый бог неба может внезапно вернуться. Покахонтас выбралась из подземного хода. Она любила гулять по лесу, когда бог немного сердится, а грохотанье и свет откликаются на чувства, переполняющие сердце.

Тропа к поселку была завалена прутьями, обломанными ветками, тут и там лежали вырванные с корнем деревья, порывы ветра проносились над лесом, а издали доносились звуки, выражавшие неудовольствие бога неба.

Внезапно раздался резкий свистящий шум. Покахонтас почувствовала, что у нее остановилось дыхание, потом навалилась полная тьма.

Волны боли. Сквозь серую пелену, окутавшую ее подобно душному меху, она слышала доносившееся откуда-то поблизости заунывное пение жрецов. С трудом открыв глаза, она различила свою старую няню, верную Вовоку, которая пестовала ее в детстве. Она была в своей постели в своем поселке. Но почему такая боль? Она застонала, и мир снова померк.

Когда она пришла в себя, боли не было, но она чувствовала себя непривычно изнуренной и слабой. Голос отца она услышала ясно, но словно издалека, хотя и видела, что он стоит рядом у постели.

— Тише, Покахонтас, — сказал он. — Тебя ударило веткой дерева.

— У меня не будет ребенка!

Вот откуда эта боль, вот откуда ее слабость. Покахонтас села.

— Нет, не будет. А сейчас ты должна делать то, что говорят жрецы, и тебе станет лучше.

Паухэтан подал ей тыквенную бутыль, наполненную травяным отваром, чтобы она напилась.

Покахонтас почувствовала, как по лицу ее заструились слезы, но она была слишком слаба, чтобы остановить их.

— Сколько времени я здесь? — спросила она.

— Два солнца, — ответил Паухэтан. — Жрецы говорят, что завтра тебе будет гораздо лучше.

Последующие несколько дней все старались доставить Покахонтас удовольствие. Многие оставляли у ее дверей подарки, а отец следил за тем, чтобы любое ее желание выполнялось.

Когда она окрепла, отец снова пришел навестить ее. Насколько возможно мягко, он сообщил, что погиб Кокум. Это случилось во время бури, сказал он. Он только не сказал ей, что жители нашли его на значительном расстоянии от поселка, в пещере, где они сами хотели спрятаться от свирепого ливня во время великого гнева бога неба. Стрела поразила Кокума в самое сердце, выстрел был сделан в спину. Там они также нашли Мехту, причитавшую на коленях у его тела. С того дня муж Мехты исчез, и, хотя никто об этом не говорил, все знали, что он наконец понял, что ребенок не от него и что об этом известно всем. Все посчитали, что он вернулся в свое племя на север.

Покахонтас не нашла в себе мужества сказать отцу, что нисколько не сожалеет о Кокуме. Она не дала ему разглядеть облегчение, которое должно было промелькнуть в ее глазах. Паухэтан был добр к ней несмотря на ее неповиновение. А как только она увидела Мехту, то сразу поняла, что причина смерти Кокума каким-то образом связана с тем, что было между ними. Она никому об этом не сказала, потому что для нее это не имело никакого значения. Она с самого начала знала, что Кокум был для Мехты всем. Ей было жаль сестру, но она знала, что в ее жизни скоро появится кто-то новый. Тихая радость освобождения от Кокума потонула для Покахонтас в скорби по потерянному ребенку.

Во время болезни и выздоровления Покахонтас не переставала думать об убийстве ее отцом шестидесяти колонистов, которые пришли, чтобы купить пищи, пришли по приглашению и с доверием. В тот момент ее преданность раздвоилась, а от ужаса развернувшегося перед ней побоища она словно окаменела. И только теперь она осознала, что предательство отца посеяло слабые зерна сомнения в ее сердце. Это был уже не тот горячо любимый отец, которому она так верила. Ей необходимо было какое-то время пожить отдельно от него. Она уйдет куда-нибудь, где сможет не зависеть от Паухэтана и его враждебного отношения к тассентассам. Куда-нибудь, где она сможет жить, как захочет.

Жители поселка перебрались в Расаврак, как только собрали урожай. Когда на землю лег снег, вернулся из Джеймстауна Томас Сейведж. Он умолял Паухэтана дать его людям кукурузы и другой пищи.

— Они не переживут зиму, — говорил он.

Но великий вождь был непреклонен.

— У меня мало припасов даже для моего народа. Лишнего у меня нет.

Томас знал, что сокровищницы переполнены провизией, а дома для хранения урожая полны через край, но ничего не мог сказать. Его прекрасные отношения с Паухэтаном были слишком драгоценны, чтобы подрывать их, а его особое положение было необходимо теперь больше, чем раньше. Позже он сказал Покахонтас:

— Колонисты умирают десятками. Один из них убил свою жену и засолил ее. Другие поселенцы удивились, что он не худеет, как они, и узнали, что он ест ее. Его повесили.

Томас не добавил, что вскоре после этого случая колонисты убили напавшего на них винока и их мораль не воспрепятствовала им зажарить его и съесть. Томас даже опасался за свою жизнь, потому что обитатели форта испытывали к нему сильную неприязнь, считая его виновным в том, что он не убедил великого короля снабдить их провизией.

У Покахонтас болело сердце, когда она думала о страдающих в Джеймстауне людях, но она ничего не могла для них сделать. Отец был настроен уничтожить колонистов, и все ее прошлые усилия спасти их оказались напрасными. Паухэтан связал ее мрачное настроение с потерей мужа и решил, что ей следует возобновить сбор дани. Путешествия и празднества облегчат ей сердце, а скоро она найдет себе нового мужа. На уме у него был новый союз с сыном вождя одной из северных земель Семи Королевств. Но сначала она должна справиться со своим горем.

Покахонтас уезжала из Расаврака за данью на три-четыре дня, потом возвращалась и несколько дней отдыхала. Почувствовав себя за этим занятием уверенно, она решила, что покинет поселок и станет жить самостоятельно. Возможно, она уйдет к Починсу. А пока она со страхом ждала случайных походов Томаса Сейведжа в Джеймстаун, потому что он постоянно приносил все более печальные вести. За сезон цветения число жителей форта сократилось с четырехсот девяноста до шестидесяти. Люди умерли от болезней, голода, холода, погибли от нападений виноков и чикахомини.

Однажды, когда уже потеплело, Томас Сейведж вернулся из форта и отвел Покахонтас в сторону.

— Колонии больше нет, — сказал он. — Прибыли два новых корабля, но новые люди были потрясены огромными человеческими потерями и решили бросить форт. Вчера они закончили разбирать дома, а сегодня уплывут.

От отчаяния Покахонтас окаменела. Ей никогда не приходило в голову, что тассентассы уплывут. Они были такими сильными, у них были такие волшебные приспособления для работы и войны. Но ее отец в конце концов победил. Он добился своего. Теперь Джон Смит уже никогда не вернется. Она так упорно держалась за свою хрупкую мечту, но теперь и она оставила ее.

Лондон, 1609 год

В марте Джон Смит и сэр Эдвин Сэндис решили встретиться в их любимой лондонской таверне «Чеширский сыр», расположенной между Вестминстерским дворцом и доком у лондонского Тауэра, где у Джона Смита была контора. Он пришел первым, улыбнулся вывеске, обещавшей выпивку или табак всего за шесть пенсов, и заказал две кружки подогретого с пряностями портвейна. Он обратил внимание, что весьма многие курили новый табак, и клубы дыма смешивались с дымом, шедшим из очага. Снаружи угасал короткий день, и каждый раз, когда входная дверь распахивалась, впуская нового посетителя, с улицы вползал густой туман, а в помещении становилось еще темнее. Смит помахал рукой, чтобы разогнать вокруг себя дым, и подумал, подешевеет ли табак, когда торговля с Виргинией расширится.

За окном шумела Флит-стрит, процокали по булыжной мостовой лошадиные подковы, звук их замер у таверны. Это его друг Сэндис. Высокий сэр Эдвин сильно наклонил голову, проходя в низкую дверь таверны.

— Сколько здесь табака! — хлопнул по столу перчатками сэр Эдвин, сел и пододвинул кружку.

— В Виргинии пока еще идут опыты, а этот табак с Тобаго. Но я могу ручаться, что, как только мы обоснуемся в Виргинии, рынок будет наш, — отозвался Смит.

— Делавэр в конце концов решил отложить свою поездку в эту колонию, но Ньюпорт и сэр Томас Гейтс, заместитель казначея, сейчас уже, должно быть, там. Девять кораблей с поселенцами позволят форту противостоять любым неожиданностям, исходящим от паухэтанов. Теперь мы закрепились там как следует и добьемся успеха, — сказал Сэндис.

— Мои раны уже почти не беспокоят меня. Я подумываю, чтобы вернуться туда через полгода. Я все еще не оставил надежды найти путь в Индию, — ответил Смит.

— Надеюсь, ты передумаешь. Твоя помощь и советы нужны нам здесь, в Лондоне. Табак важен, но ты не сможешь построить империю из дыма. Нам необходимо построить новые поселки на побережье Виргинии и, возможно, высадиться дальше на севере. Чтобы разбить испанцев, нам нужно укрепить всю береговую линию. От этого предприятия зависит слава Англии.

Дым тонкой струйкой вился над склонившимися над столом мужчинами, которые глубоко ушли в планы освоения Нового Света.

В испанском посольстве в Лондоне посол Педро де Сунига, облаченный в великолепный зеленый бархатный камзол, поджидал возвращения своего посланника от короля Испании Филиппа III. Повинуясь ясно выраженным приказам короля, последние несколько лет его лондонские шпионы тщательно брали на заметку все корабли, отбывавшие в Виргинию, их вооружение, грузы и пассажиров. Они также отмечали маршрут каждого корабля. В этот вечер у Суниги были хорошие новости.

Когда соотечественник посла прибыл, посол, приняв его дружески и угостив добрым хересом, заговорил:

— Я должен просить вас немедленно вернуться в Испанию. Его величество будет доволен, узнав, что, похоже, английская колония в Виргинии потерпела провал. Один из наших кораблей прибыл на этой неделе из Флориды с хорошей вестью. Индейцы, кажется, успешно окружили и отрезали английский форт от мира. Колонисты не смогли добыть себе пищу, и теперь поедают своих мертвецов. Их число сокращается так быстро, что, как мы слышали, от нескольких сотен, составлявших население форта прошлым летом, сейчас осталось лишь несколько человек. Мои новости устарели на пару месяцев. Теперь они, должно быть, все мертвы или слабы настолько, что не в силах обороняться.

Посол тронул свою острую бородку.

— Я наверное знаю, что девять кораблей, посланные год назад, чтобы освободить их, не вернулись. Если сейчас туда отправятся несколько наших судов, я уверен, мы сможем уничтожить то, что осталось от колонии, и основать наше собственное поселение на этой части побережья. По моему мнению, самое время начать движение на север от наших южных колоний. И скоро весь Новый Свет окажется под владычеством Испании!

Мужчины улыбнулись и подняли бокалы.